Людмила Шторк – Шива
Мы нашли Мессию…
Рут Вениаминовна заглянула в комнату сына, он ушел.
– Наверное, опять на улицу, – тяжело вздохнула она, – как же трудно бывает с подростками!
Затем она подошла к телефону и набрала номер, ставший привычным в последние годы. Гудок скоро прервался звонким девичьим голосом дочери Теренковых, которая лишь на год была старше Пети.
– Алло!
– Добрый день, Наташенька, маму можешь пригласить к телефону? – спокойно сказала Рут.
– Да, конечно, Рут Вениаминовна, – с готовностью откликнулся голосок – мама!
Когда Кира Марковна подошла к аппарату, Рут рассказала ей об идее мужа.
– Может быть, это поможет сделать так, чтобы наши дети без давления и ссор в семьях перестали бы сидеть на улице? – закончила она.
– Мне нужно поговорить с мужем, – в голосе Киры не было слышно энтузиазма. – Вам не кажется, что это подогреет их подростковую гордыню?
– Простите, Кира Марковна, у подростков скорее не гордыня, а незнание себя и ужасная неуверенность, – возразила Рут Вениаминовна. – Хотя конечно, Вы уже четверых детей определили, а мои все еще растут, но разве я не права? Их показная гордость только прикрывает неуверенность.
– Может, Вы и правы? – помялась Кира Марковна.
– Когда-то я слышала фразу, что гордость – это «вопли выброшенной на задворки личности». То есть гордится тот, кто не знает, за что может себя уважать. А если мальчики начнут выступать, тогда поймут, как мало еще знают и умеют на самом деле. Ведь это не дворовую детвору развлекать. А если на самом деле добьются чего-то, то будут знать, сколько труда за этим стоит…
Женщина не стала больше уговаривать свою собеседницу. Она не хотела результата любой ценой. Тора и другие священные книги учили ее важности права каждого человека на выбор, во что верить и как поступать в жизни.
Кира Марковна отошла от аппарата в задумчивости. Она пошла на кухню, продолжая размышлять об услышанном. Ее память услужливо подбросила слова из Библии, когда Авраам хотел похоронить Сарру «…Сыны Хета отвечали Аврааму и сказали ему: послушай нас, господин наш; ты князь Божий посреди нас;»24 Если бы Авраам не был знаменитым мудрым князем, тогда его слова звучали бы намного менее серьезно для окружающих. И когда Павел писал к Коринфянам: «…Но я думаю, что у меня ни в чем нет недостатка против высших Апостолов…» и дальше: «Они Евреи? и я. Израильтяне? и я. Семя Авраамово? и я. Христовы служители? (в безумии говорю:) я больше…»25 Если бы Павел не обладал прекрасным образованием и не сделал бы так много, то люди, мечтающие унизить или уничтожить его весть, смогли бы сделать это.
Получается, если человек добивается чего-то важного для окружающих, это не делает его гордецом, ведь некоторые гордятся даже собственной никчемностью и даже грязью своего жилища. Причину для гордости можно придумать из ничего. Но люди, которые много трудятся и многого достигли, чаще бывают скромными.
«Возможно, все же Рут Вениаминовна права, достоинство и гордость совершенно разные вещи».
Когда Федор Петрович пришел с работы, Кира Марковна успела многое передумать и прочитать места из Писания, которые помнила не точно, и все же разговор был не простым. Родители Пети были воспитаны на утверждении, что публичные выступления вне церкви недостойны верующего человека. И тот, кто это делает – грешит. Если бы их сын был членом церкви, то это могло бы оказаться для него чревато серьезными разбирательствами.
Первой мыслью обоих родителей было – запретить. Но здравый разум говорил, что Рут Вениаминовна права, и получить популярность среди уличной «братвы» намного проще, и эта популярность значительно опаснее для их детей. Родители Пети не раз ощущали запах табака от одежды сына, да и речь его изменилась и оставляла желать лучшего. Поэтому, они предпочли разбираться с реальной опасностью, оставив в стороне предполагаемую.
Родители Пети также знали, что если они нарушат общепринятое правило, даже если оно не основано на Библии, то им придется отстаивать свое решение перед всеми в церкви, а это не просто. Поэтому, обсуждая предложение, они думали не только о своей семье и своей жизни, но и заранее готовили аргументы для всего собрания. Если бы им пришлось принимать решение раньше, до переезда, то они не волновались бы. Их бывший пастор был очень разумным человеком и научил всех прихожан думать не шаблонами «у нас так принято», а находить веские основания своими решениям в Библии. Но это было раньше. Сейчас все обстояло иначе – их семья и так «в немилости» у руководства.
После долгих рассуждений родители все же рискнули сообщить Пете о предложении Ицхака Абрамовича, о чем Кира Марковна сразу сообщила Гринбергам, и те в свою очередь сказали Давиду. Дети были очень возбуждены и взволнованны. Они понимали, что еще не готовы к серьезным выступлениям, но сама возможность вдохновляла.
Ицхак Абрамович оказался прав, – мальчики совершенно перестали выходить к дворовой компании, у них просто не осталось для этого времени. Сергей сдержал свое слово, и как только мальчики подготовили несколько произведений, он включил их в программу концерта, который подготовил с другими подростками.
Глава 5
Не бывает великих дел
Без великих препятствий
Ф. Вольтер
Реувен уже выглядел совсем взрослым. Он учился в институте на инженера, но самой важной частью его жизни были встречи с молодыми сионистами. Группа студентов встречались вечерами, много спорили и шумели. Многие из них, включая Реувена, учили иврит и готовились уехать в Израиль. Все они были уверены, что каждый еврей должен вернуться в Израиль. Парни собирали по крохам все новости с исторической родины и пытались научиться всему, что может пригодиться в Израиле. Реувену удалось достать военный мощный радиоприемник, и ночами он слушал радиостанцию «Свобода», пытаясь узнать как можно больше о стране своей мечты. Он даже английский стал учить, чтобы понимать некоторые радио передачи.
Около каждого города в Советском Союзе стояли антенны «глушилки», и очень сложно было хоть что-то услышать, кроме радиопередач, разрешенных властями. Но теперь парень мог ночами слушать вещание зарубежных радиостанций.
– Сын, не стоит так рисковать! – пытался урезонить отец. – Раньше за такое посадили бы!
– Пап, может быть, ваше поколение привыкло жить в страхе, но я уверен, что должен сделать все, чтобы уехать на родину! – горячо возражал Реувен.
– Твоя родина здесь, – напоминала мать – ты родился в СССР.
– Нет, мам, родина каждого еврея Израиль. И пока все мы не соберемся в нашу Страну, Машиах26 не придет, и эра Машиаха не наступит.
– Сын, с чего ты взял? Ведь Машиах придет тогда, когда каждый еврей совершит тшуву27 и приблизится к Творцу. И это совершенно не связано с переездом в Израиль, – удивился и даже возмутился Ицхак Абрамович.
– Папа, мы с ребятами изучаем труды равва Кука,28 и он говорит, что эра Машиаха может наступить только тогда, когда Израиль вернется в Святую Землю.
– Где вы набрались таких идей!? – возмутился раввин – разве ты не знаешь, что в нашей синагоге запрещены его труды? Наш старший раввин запретил изучать его работы.
– Старший раввин не Всевышний! – дерзко ответил Реувен. – Мы изучали и будем изучать равва Кука. Тогда тебе придется меня отлучать от синагоги, но я не откажусь от идеи сионизма. Я сделаю все, чтобы уехать!
– Безумный мальчишка! – раскричался Ицхак Абрамович. – Ты сведешь нас с матерью в могилу! Разве ты не знаешь, сколько хороших молодых людей уничтожили свою жизнь из-за этой идеи, сколько умных парней сидит в тюрьмах, потому что рвались уехать? Ты даже учебу еще не закончил. Неужели ты не можешь подождать со своими идеями?
– Нет, не могу, – резко ответил Реувен.
– Я понимаю, почему наш главный раввин запретил читать труды равва Кука, – вздохнула Рут Вениаминовна – он смущает молодые умы, и потом они ломают свою жизнь ради его идей! Сын, посмотри, сейчас в стране происходит много важных вещей, может когда-то опять границы откроют, как в семидесятых годах… Не спеши. Просто учись, приобретай профессию. Если ты уверен, что должен жить в Израиле, тогда подумай о том, насколько больше полезного и доброго ты мог бы сделать, если закончишь институт.
Мать старалась не возражать сыну, зная его упрямый характер. Она видела, что возражения отца только подзадорили сына. Он всегда был природным бойцом. Но на самом деле она очень боялась, что старший сын повторит судьбу многих молодых еврейских ребят и девчат, которые пытались получить разрешение на выезд из страны. Сейчас многие из них сидели в тюрьме, или недавно освободились и безуспешно искали хоть какую-то работу после тюрьмы. Да и в самом Израиле шла бесконечная война, гибли люди. Женщина не готова была отдать своего старшего сына на смерть ради идеи.
Реувен замолчал. Он решил не тратить силы и время на споры, но разговор с родителями только добавил парню решимости. Он узнал адрес посольства Израиля и написал письмо, спросив, какие документы нужны для того, чтобы его пустили в Израиль. Реувен очень ждал ответа, но вместо этого его вызвали в деканат.
– Гринберг? – поинтересовалась декан, как только парень переступил порог.
– Да. Вызывали? – то ли сообщил, то ли спросил он.
– Вызывала, – вздохнула женщина. – Что же ты, Гринберг так подставляешь наш институт? Мы сквозь пальцы смотрели на то, что вы учитесь у нас, но теперь, после твоего письма в посольство Израиля в Москву, мне приказано проверить всех наших студентов. А тебя – исключить за неуспеваемость.
– Но у меня же почти все пятерки?! – возмутился Реувен. – Мне все говорят про красный диплом, а Вы говорите «за неуспеваемость»!
– Но ты же не маленький, – декан посмотрела на бумаги на ее столе, явно пытаясь прочитать имя, – Реувен. Ты же и так как красный флаг выделяешься! Родители не потрудились фамилию сменить и назвали тебя так, словно всем сообщали свою национальность.
– У нас свободная страна! – гордо вскинул голову парень.
– Мальчик, ты в какой сказке живешь? – усмехнулась женщина.
– Но все говорят о том, что будет перестройка, – начал Реувен.
– Но перестройка вряд ли коснется этой части жизни страны. Враги Социализма всегда будут классовыми врагами! – крикнула декан. – Освободи кабинет! С этого дня ты не учишься в нашем институте, дерзкий мальчишка! И пусть все твои братья-евреи скажут тебе спасибо, больше никто из них не будет у нас учиться!
– Но остальные-то здесь при чем?
– Мы даем вам образование, лучшее в мире, а вы потом уедете и употребите это в войне против нас! Вы – враги!
– Но Израиль не воюет с СССР, – тихо напомнил Реувен.
– Пока, – вскинула голову декан. – Кто вас знает!?
Реувен опустил голову, в его груди клокотала ярость. Он понимал, что своим поступком и поведением и так навлек беду на всех евреев, учащихся в институте, и едва мог сдержаться, чтобы не наговорить еще что-нибудь.
– Если попробуешь спорить или настаивать на восстановлении, сядешь в тюрьму, – буквально зарычала женщина.
Реувен вышел из кабинета с чувством, словно его ударили по голове. Он почти не соображал. Одно дело говорить что-то и спорить в кругу друзей-единомышленников, но что он мог сделать против политической машины огромной страны? Сейчас парню казалось, что вся его жизнь пошла под откос. Подобного результата он никак не ожидал от простого письма с вопросами. Теперь было ясно, что до посольства письмо не дошло.
Реувен вышел на улицу и подставил пылающее лицо под холодные капли осеннего дождя. Он только сдал первую сессию второго года обучения в институте, и вдруг все рухнуло.
«Что я скажу родителям? – мучительно соображал Реувен. – Понятно, что про письмо говорить нельзя. Может быть декан не скажет, почему вдруг решила «очистить институт от евреев»? Тогда не придется ничего объяснять. В стране вообще было мало городов и республик, где евреям давали возможность учиться. Вот и еще один институт закрылся для нас», – вздохнул он.
Парню невыносимо было осознавать, что его неосторожный поступок привел к таким последствиям и для него, и для многих других студентов. Все эти ребята выросли на осознании того, что им нужно быть лучшими, чтобы выжить во враждебном мире, и все они старались учиться «на отлично», и если бы не это злополучное письмо, то могли бы спокойно продолжить учебу. Но сейчас уже ничего невозможно было изменить.
Это был первый серьезный урок для Реувена, как много может сделать одно слово или одно письмо.
Когда дома он сообщил, что его выгнали из института, родители сильно расстроились. Реувен также сообщил, что декан обещала «вычистить» институт от «врагов» и это было еще одной причиной для расстройства.
– Что ж, – тяжело вздохнул Ицхак Абрамович. – Я могу устроить тебя к нам на фабрику.
– Нет, пап, спасибо! – покачал головой Реувен. – Я сам найду работу. А учиться? – парень резко поднял голову, – не хотят, не надо. Тогда я буду учиться в Израиле. Я обязательно уеду! – решительно заявил он.
Мать развела руками и вытерла слезы. Она сильно волновалась за будущее сына.
Реувен устроился на работу в мастерскую по ремонту электронных устройств и с первой зарплаты стал откладывать часть денег на поездку в Москву. Родителям он сказал только о том, что никогда еще не был в столице и очень хочет там побывать. На самом деле главной целью парня было посольство Израиля. Он решил во что бы то ни стало попасть в него. Ребята из общества сионистов рассказывали, что был один парень29, который еще в шестьдесят седьмом году сумел попасть в посольство и взять список документов, необходимых для репатриации, а в шестьдесят девятом году добился того, что ему и еще нескольким ребятам дали возможность уехать в Израиль. Реувен знал, что некоторые из этих активистов сионистского движения прошли через тюрьмы, но даже это его не останавливало.
Реувен совсем не хотел попадать в неприятности, но морально все же был к ним уже готов. Поэтому, почти через год, в начале лета, он взял билет на самолет до Москвы. Теперь парень был даже рад, что его выгнали из института. Ведь работая, он быстрее накопил денег на поездку, и теперь мечта стала ближе.
Родители догадывались о намерениях сына, но видели, что не смогут удержать его и поэтому, предупреждая об опасности, все же не ставили ультиматумов. После отчисления из института сын стал осторожнее в словах и поступках, но оставался намного более отчаянным, чем родителям хотелось бы.
Ицхак Абрамович позвонил своему старому приятелю из городского отдела образования и тот вышел на декана университета. Инцидент удалось «замять», больше никого из института не отчислили, но Реувен не вернулся. Он был настроен очень решительно и собирался продолжить учебу только в Израиле.
Ицхак Абрамович и Рут Вениаминовна поговорили с раввином московской синагоги, чтобы тот поддержал их сына, если в этом будет нужда. Но Реувен даже не зашел в синагогу, только позвонил и сообщил, что у него все хорошо. Он не хотел обременять никого и подставлять под опасность тоже. Первая ночь в Москве прошла почти без сна. Парень встал очень рано. В ближайшем киоске Союзпечати он купил краткий путеводитель по московскому метрополитену и карту города и сразу отправился к посольству.
Парень решил в первую очередь сделать то, ради чего прилетел в столицу.
«Если меня не арестуют, тогда похожу по музеям, пофоторгафирую Москву на память» – решил он, оставив этим утром фотоаппарат и папку с документами у администратора, в сейфе недорогой гостиницы.
Реувен ничего не сказал раввину московской синагоги о цели свой поездки, ведь он был другом родителей и не поддерживал сионистского движения. Сразу же по приезде в город Реувен позвонил, как и обещал родителям, сообщил раввину о том, что у него все хорошо, передал привет от родителей и положил трубку.
Он нашел здание посольства Израиля, когда все организации были еще закрыты. Он не стал маячить перед воротами, чтобы не обращать на себя внимания милиционера, охраняющего вход. Вооруженный постовой медленно прохаживался от одного края ворот до другого, внимательно поглядывал по сторонам, но на людей, спешащих по своим делам, проходивших по тротуару мимо ворот, он не смотрел. Реувен запомнил это и пошел на соседнюю улицу.
Дождавшись начала времени работы посольства, которое было указано на входной табличке, парень пошел к воротам, изображая, что, как многие прохожие, торопится мимо на работу. Но когда он поравнялся с открытой калиткой, Реувен рванул в сторону и побежал. В это время охранник подходил к противоположной колонне, на которой крепились ворота. Пока он повернул и заметил Реувена, тот уже вбегал в открытую калитку. Солдат крикнул:
– Стой! Туда нельзя!
– Вы же не будете сюда входить? – сообщил или спросил парень, пересекая небольшой двор посольства.
Постовой нажал на кнопку рации и быстро заговорил, но Реувен уже не слышал, чем именно говорил охранник, он входил в здание. Теперь уже можно было не торопиться. Парень вошел, огляделся и спросил у подошедшей к нему женщины:
– Скажите пожалуйста, где я могу узнать, какие документы нужны для репатриации в Израиль?
– Вы смелый юноша, – покачала головой женщина – знаете ли вы, что на обратном пути вас будут ждать у ворот?
– Да, я думаю, что так и будет, – ответил он.
– Тогда Вас это не удивит, – спокойно сообщила женщина – пройдемте со мной.
Реувен подошел к ее рабочему столу, и сотрудник посольства рассказала, что нужно делать, чтобы получить право на алию30. Затем она дала несколько буклетов и напомнила:
– Скорее всего у вас их заберут, когда Вы отсюда выйдете. Поэтому советую Вам прочитать их здесь.
Реувен внимательно прочитал буклеты, стараясь запомнить все до мелочи. Он чувствовал себя первопроходцем, хотя способ, который он использовал, был не новым. Когда-то, еще в тысяча девятьсот шестьдесят седьмом году то же самое сделал тот парень, который сумел вырваться из Советского Союза31. Но в жизни бывшего студента подобное было впервые, и кровь стучала в висках от волнения.
После прочтения буклетов, Реувен сунул их в носки, обернув вокруг ноги. Он надеялся, что обыскивать будут только карманы. Выходя из здания, Реувен увидел милицейский «бобик», стоявший у ворот.
«Это за мной» – догадался парень и не ошибся.
– Руки! – рявкнул солдат, теперь держа автомат наперевес.
Реувен поднял руки, показывая пустые ладони. Рядом с постовым стояли два милиционера. Третий сидел за рулем «бобика».
– В машину! – приказал старший из группы.
Реувен повиновался, и его отвезли в отделение милиции. Там его долго допрашивали, но он заранее подготовил возможные ответы.
– Но ты понимаешь, что нарушил закон, переступив границу чужого государства? – нахмурился допрашивающий.
– Как? Я же границу не перешел! – Реувен изобразил удивление. – И сотрудники посольства все живут в Москве. Они же не в Израиле живут.
– Может быть ты не понимаешь, но таковы правила, – милиционер объяснял простые вещи молодому человеку, будто тот просто дебил.
«Значит пока получается разыгрывать простачка – мысленно усмехнулся Реувен. – А вдруг пронесет?»
Глава 6
Лишь тот достоин жизни и свободы
Кто каждый день идет за них на бой
И Гёте
Его продержали в отделении милиции два часа, но потом отпустили, сделав устное предупреждение. Когда парень покидал местное отделение, он просто ликовал! Даже брошюры, которые он спрятал в носки, не нашли. Милиционеры проверили только карманы. Теперь у Реувена была вся необходимая информация, и парень предполагал, что бумаг, которые он привез с собой из дома, будет достаточно. Он заранее сделал фотографии всех документов и распечатал их. Сегодня Реувен узнал, что оригиналы нужны будут только при официальном собеседовании. А это значит, что заявление на репатриацию он сможет подать, не уезжая из Москвы.
Оригиналы документов семьи Реувен взял с собой, не сообщив об этом родителям. Он предполагал, что они могут «встать на дыбы» и не дать. В их семье документы доставали только по необходимости, и он надеялся, что дома не заметят пропажи до его возвращения. Именно поэтому парень сфотографировал их, чтобы не утерять в случае ареста. Реувен узнал, что в посольстве стоит копировальный аппарат, но боялся, что милиционеры могут забрать оригиналы документов, когда он выйдет из ворот. А теперь парень пожалел, что не взял фотографии с собой, потому что тогда можно было бы заполнить анкету сразу, в первое же посещение.
Шагая по улицам Москвы, Реувен улыбался. Он чувствовал себя победителем. Информация не только для его семьи, но и для друзей сейчас находилась у него. Сотрудница посольства была настолько мила и доброжелательна, что даже дала ему с собой копию пустой анкеты, хотя по правилам не должна была этого делать. Но она хорошо знала, как трудно людям пробиться в посольство, чтобы заполнить анкету там.
До отъезда из дома Реувен взял у друга адрес одного из молодых активистов движения в Москве. Сейчас, победно шагая по тротуару, он искал телефонный аппарат и рылся в кармане в поисках двухкопеечной монеты.
По телефону молодые люди по правилам сообщества ничего не обсуждали, поэтому Реувен только представился, сообщил откуда приехал и сказал, что у него есть информация. На том конце провода сообщили, где ребята могут встретиться. Снова пригодилась карта метрополитена, и скоро он выходил из подземки на станции, которую ему назвали по телефону.
Реувен был рад, что парень по телефону сказал, что встретит на выходе. Когда он вышел из метро, то только начал оглядываться, как к нему подошел русоволосый молодой человек славянской внешности.
– Ты мог бы про синюю рубаху и не говорить, – вместо приветствия произнес он – твое лицо как израильский флаг, ни с чем не перепутаешь.
– А о тебе я этого бы никогда не сказал. Я – Реувен.
– Помню, Гриша мне немного рассказал о тебе по телефону, – ответил незнакомец. – Я, – Миша, Мойша, здесь большинство скрывают национальность, иначе ни учиться, ни работать нормально не дадут, – добавил он виноватым тоном.
– Ты так замаскировался, что даже лицо и цвет волос на генном уровне поменял, – улыбнулся Реувен. – Не переживай, я понимаю. У нас все вроде немного мягче, но из института меня все равно выперли, несмотря на учебу «на отлично». Но ничего, мы своего добьемся и там учиться пойдём! – добавил он с горячностью молодости.
– Ты сказал, что у тебя есть информация, что за новости?
– Не торопись, давай уйдем куда-нибудь. Я был в посольстве и всю дорогу старался смотреть, нет ли за мной слежки и, хотя я не видел, лучше не рисковать.
– В посольстве? А как ты туда попал? Там же милиция охраняет, на десять шагов не подпускают к воротам! – удивился парень.
– По пути расскажу, – бросил Реувен и пошел по улице, время от времени поглядывая, нет ли слежки. Михаил пошел следом. Чуть отойдя от густой толпы у метро, Реувен спросил:
– У вас здесь есть где-нибудь копировальная машина?
– Их же отслеживают! – напомнил Михаил.
– Знаю. Но мне кажется, что вы захотите оставить себе копию вот этого…
Он достал из внутреннего кармана легкой курточки аккуратно свернутые листочки анкеты и развернул. Михаил невольно присвистнул:
– Вот это да! Так кто угодно из наших может ее заполнить и через сотрудников посольства передать!
– Я так и думал, что ты захочешь скопировать. Только нужно, чтобы в милицию эти копии не попали. Говорят, что они с легкостью могут отследить, на какой копировальной машине сделана копия.
– Знаю. Но мы подумаем, – обещал парень.
– Только я должен быть там же. Сделаем несколько копий, и я свою заберу. Она мне завтра или послезавтра будет нужна. Я до отлета подам документы.
– А смысл!? – не понял Михаил. – Наши власти же все равно тебя не выпустят!
– Буду решать проблемы по мере их поступления, – спокойно отозвался Реувен. – Я знаю одно, если я по почте из дома отправлю, то в посольстве моего письма не увидят. Я уже пробовал. Из-за этого вылетел с учебы, но посольство не получило моего письма.
– Отчаянный ты! – с восхищением протянул Миша.
– Я просто очень хочу уехать, – ответил Реувен.
Михаил не рискнул приглашать Реувена на сходку сионистов. Он боялся, что за парнем все равно следят, даже если он не видит этого. Миша боялся, что и у него могут возникнуть проблемы в институте, и постоянно оглядывался. Он нервничал еще и от того, что Реувен не согласился дать ему копии анкеты, чтобы Миша мог сам сходить к одному из членов движения на работу и там сделать копии. Но Реувен понимал, что второго шанса получить анкету может и не представиться. Ребята направились к месту работы их товарища по движению.
Реувен попросил сделать ему еще одну копию, чтобы взять ее домой для своих друзей. Маленький щуплый мужчина, появившийся в дверях большого и светлого здания, был очень осторожен. Он вышел на обеденный перерыв с небольшим портфелем и сразу положил в него документы. Затем вышел через час еще раз.
– Много копий я сделать не могу за один раз, в анкете слишком много страниц. У нас следят за количеством. Я поехал по работе в пригород, – скороговоркой бросил он, проходя мимо ожидающих его ребят, – идите за мной в метро.
В кассовом зале мужчина быстро передал стопку бумаг ребятам и пошел к турникету. Больше Реувен его не видел. Получив документы, ребята вышли обратно на улицу, углубились в небольшой сквер недалеко от станции метро и поделили копии анкеты. Реувен, кроме своих бумаг взял еще одну для своих друзей. Миша обрадовался, что у него осталось две копии. Он знал, что через время можно будет еще раз прийти к товарищу или обратиться еще куда-нибудь и размножить.
Спустя годы Реувен встретился в Израиле с мужчиной, который ему помог скопировать анкету. Тот признался, что сделал сразу копию для себя, сунув в тот же портфельчик и, вернувшись домой, заполнил ее, но рискнул подать только через пару лет, когда ситуация в стране немного изменилась. Страх перед репрессиями прочно жил в крови советского еврея.
Но молодость не знает страха и нередко не умеет оценивать степень опасности, поэтому Реувен действовал решительно. Вернувшись в свой номер уже под вечер, он попросил достать из сейфа фотоаппарат и папку с документами. Парень лег спать, только заполнив все необходимые графы в анкете, приложив к ней фотографии документов своей семьи.
Следующие два дня в посольстве были выходными, и у парня появилось свободное время для знакомства с городом. Он брал с собой фотоаппарат и бродил по городу, посетил Третьяковскую галерею и Бородинскую панораму. Реувен заполнил снимками две пленки и мечтал, как проявит, напечатает и покажет родителям Москву. Несмотря на основную цель поездки, парень был рад увидеть большой город и его достопримечательности.
В первый же рабочий день парень вновь был у посольства. Он внимательно посмотрел на постового. К счастью, это был другой милиционер. На всякий случай Реувен оделся в спортивную форму, надел тонкую спортивную шапочку, чтобы не подходить по описанию прошлого посещения.
В этот раз он уже смелее рассчитывал расстояния. Парень заметил, что по дороге к противоположной от калитки колонне, милиционер дополнительный раз оглядывается. Похоже, что постовые получили новые указания. Придется действовать быстрее. Реувен изображал спортсмена на пробежке, сунув бумаги в маленький рюкзачок за плечами.
Парень рассчитал расстояние от угла улицы до калитки посольства. Милиционер должен был за это время сделать два неторопливых круга. Но к огорчению, подойдя к противоположной колонне, он развернулся и встал лицом к калитке. Теперь у него был прекрасный обзор и Реувен видел, что не успеет добежать до калитки, пока постовой вскидывает автомат. А на этой стороне охранник имел право даже выстрелить. Пришлось изобразить спокойствие и пробежать мимо посольства, свернув за ближайший угол.
Как только он понял, что скрылся за кустами живой изгороди, Реувен остановился и осторожно вернулся, выглянув из-за угла. Охранник продолжал стоять к нему спиной и смотреть на калитку. Парень готов был начать молиться о чуде, но не успел. Чудо произошло. Незнакомая машина, подъехав, остановилась у бордюра. Милиционер поспешно направился к водителю, чтобы сообщить, что на этой улице, рядом с посольством нельзя останавливаться. Нельзя было терять ни минуты!
Реувен рванул с места, стараясь ступать как можно бесшумнее. Он пытался не превратить свой бег в аллюр, чтобы постовой, если оглянется, не догадался, что перед ним не спортсмен на пробежке, а нарушитель границы, но едва сдерживался. К счастью для парня, водитель машины не сразу понял, почему везде можно парковаться, а именно здесь нельзя. Поэтому дежурный задержался у двери довольно долго. Когда охранник отошел от водительской двери, Реувен уже входил в здание посольства, и тот даже не заметил нарушения.
«Было бы здорово и выйти также незамеченным!» – вздохнул парень, закрывая за собой дверь и переводя дыхание.
– Чем я могу Вам помочь? – услышал он знакомый приветливый голос.
– Я пришел, чтобы подать документы на выезд, – переведя дыхание, ответил парень.
– Как Вы прошли?! – удивилась женщина.
– Честно, я не прошел, я пробежал, пока охранник отвлекся на водителя, – признался Реувен.
– Если Вы сейчас заполните документы, вызов Вам может прийти через пару месяцев. Что Вы будете делать? Вас же все равно не выпустят из страны. В семидесятых годах довольно легко можно было получить разрешение на выезд, и Вам не пришлось бы вот так бегать. Тогда этот двор часто был полон людей, ожидающих собеседования. Но сейчас власти сильно ограничили выезд. Для того, чтобы Вас выпустили из страны, Вы должны доказать, что у вас в Израиле есть родственники.
– В перечне документов этого не было, – расстроился Реувен.
– Но израильская сторона помогает в этом, – сообщила женщина. – Вы сказали, что ваш отец раввин?
– Да, это так, – подтвердил Реувен.
– Заполните, пожалуйста, этот бланк, – подала она бумажку. – Информация должна быть как можно более полной и по отцовской линии и по материнской. Думаю, что наша израильская служба найдет ваших предков.
– Спасибо огромное! – обрадовался парень. Он был на седьмом небе от счастья. Ему казалось, что все евреи мира сейчас приходятся ему самыми прямыми родственниками.
– Вы принесли оригиналы ваших документов?
– Нет, в прошлый раз на выходе меня увезли в отделение милиции и обыскали. Я побоялся брать их с собой, – признался Реувен – поэтому сейчас я принес только фотографии, чтобы не бояться, если они вдруг выбросят или порвут их.
– Вы понимаете, что вам необходимо будет иметь с собой оригиналы, когда Вы приедете на собеседование? – уточнила женщина.
– Да, конечно! – с готовностью отозвался Реувен. – Но ведь тогда я уже официально приду к вам, и они не смогут обходиться со мной так, как раньше.
