Немного помолчав, Александра грустно промолвила, тайком утирая набежавшую слезу:
– Ты прости меня, Никитушка, что не родила тебе сына.
– Что ты, что ты, родная. Это я опростоволосился. Нянька говорила, кто сильнее любит, от того и зародится семя. По всему выходит, ты любила меня всем сердцем, всем женским естеством, и потому я безмерно рад всем своим алексашкам. Видит бог, ни с чем не сравнить мою отцовскую гордость, разве что с моей преданностью и неизбывной любовью к тебе. – В порыве нежной страсти Никита припал к губам жены, наслаждаясь их податливой сладостью. – Не иссякла еще моя мужская силушка. Пойдем, голуба моя, в опочивальню.
Александра с готовностью откликнулась на зов мужа, почувствовав всю силу его желания, но все же тихо спросила:
– А время ли?
– Самое время. Поспешим.
Никита распахнул перед женой дверь. Она вдруг заробела, словно впервые входила в святая святых княжеской четы. Здесь проводила она волшебные ночи в жарких объятиях, здесь упивалась неукротимыми ласками мужа, здесь ворковала вкрадчивым голосом, который всегда помогал ей добиться от него желаемого, укротить его вспыльчивый нрав.
С годами огромная комната превратилась в уютное гнездышко. Стены, обитые оливковым шелком, делали ее еще более просторной и светлой. Большая изразцовая печь согревала в студеные дни и вечера, рядом стояли две оттоманки с причудливым изгибом. Тяжелые занавеси из золотистой парчи ниспадали крупными фалдами до самого пола, на котором лежало несколько персидских ковров, узором не контрастируя со стенами, а придавая весеннюю свежесть всему помещению. В центре возвышалась супружеская кровать необыкновенных размеров.
Упиваясь поцелуями мужа, Алекс таяла, словно медовый воск. Казалось, что его жадные губы и нетерпеливые руки не пропустили ни одного изгиба, ни одной родинки на ее все еще роскошном теле. Но вот Никита обхватил ее бедра руками и медленно вошел в сочившееся любовным соком лоно. Каждый его выпад доставлял женщине невероятное наслаждение, приближая чувственное освобождение. Алекс извивалась, стонала и устремлялась навстречу. Желая продлить удовольствие, она вывернулась и оказалась сверху, до конца вбирая в себя его разгоряченную плоть. Прекрасная наездница, сумевшая укротить бешеного скакуна, чувствовала себя распутницей и счастливо трепетала. Содрогнувшись, Никита излил в нее своё семя. Восторг был почти диким, и не знал границ. Слившись воедино, супружеские тела рухнули на взбитые простыни.
– Я никогда не смогу насытиться тобой, – удовлетворенно прохрипел Никита в любимое ушко. Александра, довольно улыбаясь, прильнула к мужу, который безмятежно раскинулся на супружеской постели. Что-то случилось с ее телом – внутри, в самой сердцевине женской утробы, стало вдруг очень горячо.
Покинув отцовский кабинет, сестры направились на девичью половину дома. Старшие не спешили начать разговор о предстоящем путешествии, младшая, сгорая от нетерпения, не смела заговорить первой.
– Как не вовремя! До сего дня родители и словом не обмолвились о нашем представлении императрице. Папенька никогда не спешил в столицу и не в восторге от бытующих там развлечений, да и выглядел он непривычно тихим, – задумчиво произнесла Ярослава.
– Вот и маменька вела себя совершенно иначе, – поддержала ее Ольга. – Что их так беспокоит?
– Неужели непонятно, вам найдут женихов, чтобы выдать замуж, – не выдержала Софья и торжествующе посмотрела на сестер.
– Угомонись, заноза! Некогда мне думать о таких глупостях. Я вообще не собираюсь замуж, – вскинулась Ярослава.
– Но это несправедливо, нечестно! Ведь тогда и мы с Олюшкой останемся старыми девами, – не сдержала испуга Софья.
Сестры дружно рассмеялись:
– Тебе это не грозит, малышка. Ты у нас красавица, каких свет не видывал, и таких чудесных волос, отливающих лунным серебром, не сыскать даже в Петербурге, – поспешила успокоить ее Ольга. – Вот подрастешь, встретишь своего суженого…
– На сказочном аргамаке, – улыбаясь, вставила Ярослава.
– Выйдешь за него замуж, когда он совершит ради тебя великий подвиг.
– И сама царица прибудет на вашу свадьбу, вручит твоему герою золотую саблю и пожалует чин генерала.
– Так и будет, – зачарованно проронила Софья, от волнения теребя выбившийся локон. – Я скоро подрасту. Осталось всего три годика.
– А теперь, милые сестрицы, разойдемся, хорошенько обдумаем, как лучше приступить к сборам, чтобы ничего не упустить, – как всегда спокойно рассудила Ольга.
– Ведь еще и царского гонца встречать! – заволновалась Софья.
– И об этом подумать следует, а к обеду соберемся и все обсудим.
– А маменька к нам присоединится? Как же мы без нее справимся?
– Не сомневайся, куколка, маменька нас не оставит.
Александра, покинув мужа, сделала прислуге надлежащие распоряжения по сборам в дорогу, отослала человека в петербургский дом с известием о прибытии и требованием подготовиться к встрече хозяев. С управляющим поговорит сам Никита Сергеевич.
Наказав принести ей травяного чая, она присела в женской гостиной. Алекс любила этот уютный уголок в светло–голубых тонах, обставленный изысканной мебелью в стиле французских королей. Здесь было тихо, ничто не раздражало и не отвлекало от раздумий.
– Разлить чай, госпожа? – спросила служанка.
– Я сама справлюсь. Поди.
Александра налила любимого напитка в маленькую фарфоровую чашечку и, сделав небольшой глоток, от удовольствия на мгновение прикрыла глаза. Но долго предаваться праздности она себе позволить не может: необходимо сосредоточиться, прогнать волнение, все продумать, предусмотреть.
Что ожидает их при дворе? Насколько разгневана императрица отшельничеством князя, не сочла ли она жизнь вдали от столичного шума своеволием и пренебрежением своим положением или нежеланием служить государыне. Последние несколько лет они с князем не являлись ко двору.
Настало время всерьез подумать о судьбе девочек. В их возрасте девицы уже обзаводятся детьми. А ее дочери, воспитанные на свободе, умные, тонко чувствующие, увлеченные своими интересами, и не помышляли о замужестве, по крайней мере, вслух. Княгиня вдруг резко осознала свою неправоту. Она обязана была готовить их к мысли о муже, семье, детях, о том, что они покинут отчий дом. Но как же ей этого не хотелось…
«Ты, Алекс, глупая гусыня. Ты не смеешь лишать своих дочерей женского счастья. И так уже два года бесповоротно потеряны. Как ты посмела пренебречь материнским долгом? Наберись смелости, признай вину и думай, как исправить положение, – приказала она себе. – В Петербурге первым делом займешься этим, и поможет тебе графиня Анна Алексеевна Остужева. Она не откажет. Красавицы знатного рода, с хорошим приданым – в претендентах недостатка не будет». Охвативший, было, княгиню страх, начал отступать.
Погруженная в непростые мысли Александра и не заметила, как опустошила целый чайничек. Пора встретиться с дочерьми. Она дернула сонетку и приказала тотчас явившейся служанке:
– Прибери здесь. И пришли ко мне княжон, да не мешкай!
Ярослава кинулась в конюшню, устроилась в копне свежего сена, вдыхая пьянящий травяной запах. Она любила забираться сюда от шума дворовой челяди, отдохнуть от трудов, помечтать в одиночестве о призах для своих лошадок. Вдруг она увидела воробья, который без всякой опаски усердно клевал засохшие семена.
– Какой ты, однако, смельчак, маленький воришка!
От громкого голоса воробей вспорхнул на деревянную жердочку, прошелся по ней, искоса поглядывая на девушку.
– Смотри осторожно, здесь хозяин рыжий кот.
Воробышек в ответ громко зачирикал, чем вызвал мелодичный девичий смех:
– Не боишься его? Что ж, продолжай лакомиться и не мешай мне думать!
Ярославе припомнились слова младшей сестренки.
– Вот ведь выдумала, – вслух возразила она, – замуж нас выдадут! С какой стати? Лично мне и дома хорошо. У меня любимое дело. Отец признал мои старания и дал полную свободу.
Девушка перевернулась на спину, раскинула руки:
«Скоро о моих лошадях заговорит вся Россия, да чего там, заграница, – самоуверенно заявила она и тут же всполошилась – А объявится какой-то хлыщ, станет предъявлять права на мое имущество, мои деньги, мою волю, да от дури еще и запрет в доме. – Ярослава поежилась от таких страшных мыслей. – Ну, уж нет. Не стану домашней узницей! Сбегу, уйду в монастырь», – все больше распаляясь, княжна резко села и обхватила колени.
– Куда тебя понесло? Придержи удила! – одернула она себя. – Так разъяриться от слов несмышленой девчонки – выдумщицы! Ведь папенька ни разу не обмолвился о замужестве. Что ж, будет на досуге о чем подумать, а пока – на волю.
– Миколка! – крикнула Ярослава, вспугнув воробья. – Подай моего Орфея! В луга поеду. Одна.
Паренек от неожиданности выронил скребок, которым чистил каурую лошадку в отдаленном стойле, и стремглав помчался выполнять приказ, не желая попасть под горячее словцо княжны. Он не боялся – огорчать не хотел. Уж больно нетерпелива! Вся в отца.
Люди, приставленные к конюшням, все до единого почитали Ярославу и не только потому, что она, старшая княжеская дочь, гордая красавица, лихая наездница, а еще и потому, что работала с ними наравне, не чуралась ни ручки замарать, ни и совета спросить. А про меж собой шептались, что в конном деле она и отца уже обскакала.
Самым преданным неуёмной княжне был Миколка. Сызмальства ходил за ней по пятам, старался во всем подражать. Ярослава привечала смышленого мальца, защищала его от дворовых задир, научила читать, помогла излечить мать от лихорадки, а позже подарила жеребенка и сапоги. Благодаря ей, он пристрастился к лошадям и дорос до помощника старшего конюха. Со временем стал незаменимым: не задавал лишних вопросов, не высказывал без надобности своего мнения, просто повиновался приказам и неуклонно их выполнял. Никогда не осуждал хозяйку, готов был душу за нее отдать.
Не раз Миколка тайком следовал за княжной на луга и издали любовался, как, слившись с конем, мчалась она на своем Орфее, обгоняя ветер. Расплетенные русые косы летели за всадницей, словно колосящаяся в поле пшеница, отливая золотом под лучами летнего солнца.
Ольга поспешила в библиотеку – там ей никто не помешает. Она оглядела дубовые полки с увесистыми томами, легонько прошлась пальцами по кожаным переплетам любимых книг и устроилась в огромном отцовском кресле. Со свойственной ей рассудительностью девушка решила в тишине обдумать, как с пользой провести время в столице.