Людмила Де Мон
Хищники играют в куклы
Но в какой-то день, когда юному Виктору было 15, отец умер. Разбился в автокатастрофе. И мать, не найдя ничего лучше (или желая такую же послушную куклу, каким был муж), решила… насиловать собственного сына. Да, у них был инцест. Причем, как описывал Виктор, очень частый и жесткий. Горе-мамаша обожала манипулировать сынком, у которого гормоны били через край, а тот не мог перечить ее власти. Вот только женщина не догадалась, что сын явно в нее пошел. Как только он стал сильнее, то быстро перехватил инициативу и уже сам насиловал мать, как его душе угодно. Отыгрался, так сказать.
На удивление, про похождения со своей матерью Виктор рассказывал с удовольствием и чуть ли не искренней любовью. Открыто ни в чем ее не обвинял, но внутри явно был зол. Иначе бы не убил ее “в порыве страсти”.
Кстати, именно благодаря “мамочке” у маньяка появился фетиш на зубы, укусы и “легкий” каннибализм. Он специально ставил некоторым своим жертвам виниры, чтобы те “кусались лучше”. Ему нравилось подобное сопротивление и только его он признавал. За остальное – жестко наказывал.
А еще Виктор любил играть в доктора. Резать и зашивать раны у провинившихся, или проводить кесаревосечение у беременных. Благо, это был единичный случай. Не знаю, как та девушка смогла выносить плод, но ребенок все равно не выжил. Ведь “он был мальчиком”. А Виктор не любит конкурентов.
Вот только разгадав все его тайны, поняв, как работает его больной мозг и психика, как ему удавалось манипулировать мной и прочими жертвами, мне стало… скучно. Кровавые истории больше не вызывали интереса, а редкие прикосновения не будоражили кровь. Адреналин не зашкаливал от опасной близости к смерти. Мне надоело.
Но появилась иная идея.
– Эх, это наша последняя встреча, – я встала с места, не дожидаясь от Виктора ответа. Смерила его холодным взглядом. – Спасибо за информацию, и прощай.
– Стой. Ария, – мужчина отмер и кое-как схватил меня за руку. Новые наручники сковывали его сильнее, чем прошлые. – Ты уверена, что хочешь уйти сейчас? – маньяк вернул себе самообладание, стараясь выглядеть по-ленивому уверенно, но я уже уловила крошечную искорку паники в его глазах.
Он жаждет признания. Жаждет одобрения. И только я, такая же ненормальная, как и он, могу дать ему это. Могу понять его.
Вот какая у тебя слабость, Виктор. Я ей воспользуюсь.
– Да. Ты мне надоел, – пальцы на моем запястье дернулись. Казалось, что своими словами я ударила мужчину под дых. Ведь такой нарцисс, как он, вряд ли сможет это пережить. Не примет собственную посредственность. Скорее убьет меня.
Но он не может.
– Все твои убийства мало чем отличаются друг от друга, а прошлое чуть ли не списано с биографии любого серийного маньяка. Тяжелое детство, родители-тираны, изнасилование и сексуальные девиации с желанием вернуть власть… Ха-а-а. Ничего особенного! Я с таким же успехом могла найти информацию в интернете, и не пришлось бы тащиться в такую даль! – я брезгливо отдернула руку, быстро собрав свои вещи. Уловила, как напряглись челюсти и тонкие губы.
Я попала по больному.
– Не ври. Тебе нравились наши игры, – серый взгляд потемнел, приобретая опасную раздраженность, но глубокий рык больше не мог напугать меня. Я иронично вздернула бровь.
– Разве? – Виктор слегка дернулся. Словно хотел возмущенно вскочить со стула, но еще держал себя в руках. Старался не показывать то, что я уже прекрасно видела. – Да, мне нравится, когда со мной обходятся пожестче, но… – я наклонилась к нему, заглядывая в отрешенные глаза. – Ты ведь даже не красивый.
Он не сдержался. Перевел на меня взгляд, не сумев скрыть злость. Я каждой клеточкой тела ощущала его желание свернуть мне шею. Трахнуть, доказать свою власть, а потом свернуть шею.
– Иди. Тебя здесь никто не держит, в отличии от меня, – усмехнулся Виктор, откинувшись на спинку стула. Пусть я и ранила его, но он держался. Старался сохранить статус “хозяина положения”.
Вот только следующего он точно не ожидал.
Поцелуй.
Я резко притянула убийцу к себе и впилась в потресканные до крови губы. Со всей силы укусила, чувствуя железный привкус, провела языком по мягким, узким валикам, и тут же оттолкнула, не давая Виктору перехватить контроль.
– Ха, – он был ошарашен. Не смог скрыть удивления, а я довольно облизалась. Мужчина дернулся ко мне, движимый похотью, но я безжалостно дала ему пощечину.
– Прощай.
И тут же удалилась, не оборачиваясь назад. Лишь слышала тихое хихиканье за своей спиной, пока нас не разделила железная дверь.
***
– Я знал, что ты приде…
– Скучно, – я захлопнула дверь, даже не успев войти. Развернулась и направилась домой, игнорируя недоуменное взгляды.
– Ария Дмитриевна, но как же?…
– Мне скучно. Его серое лицо вгоняет меня в тоску. Сразу понятно, что ничего интересного у него нет. Так и передайте ему, – ответила я охраннику, мельком посмотрев в зеркало Гезелла.
Виктор выглядел потерянным. Он с непониманием смотрел на закрытую дверь, словно маленький ребенок, которого вдруг бросила мама.
Отлично.
После я еще много раз проворачивала эту аферу, ломая его. Через месяц, через день, через две недели. Виктор никогда не знал, когда я заявлюсь и в каком настроении. Захочу ли я с ним говорить? Поцелую, сяду к нему на колени, вызвав дикое возбуждение, или же больно ударю? А может вовсе проигнорирую с ненавистным ему “скучно” и брошу совсем одного в пустой допросной? Он не знал.
Но я знала, что с каждым разом он все больше желал моего внимания. Желал, чтобы я вновь назвала его “интересным”.
И Виктор начал действовать.
Периодически мне стали приходить письма из тюрьмы, где описывалось странное поведение маньяка. То он зверски избивает охранников, знакомых со мной, то ведет себя тише воды, то, при длительном игноре, начинает резать вены, выписывая кровью мое имя на стене.
Привлекал внимание, как мог.
Он стал от меня зависим.
И после очередного кровавого “искусства”, я наконец навестила его. Но не для того, чтобы порадовать.
– Ты что, не можешь сделать что-то более значимое? – начала я с порога, игнорируя состояние Виктора. Он похудел и сильно побледнел, напоминая призрака, а не человека. Неудивительно. Ведь на его новое творчество (целая поэма, посвященная мне) ушло очень много крови. – Какой же ты жалкий. Видеть тебя не хочу. Я не приду, если ты, как минимум, не нарисуешь мой портрет.