– Босс, мы просто болтали.
– Да, – выезжает Харитон на свет, мерцая недобрым взглядом. – Я слышал, о чем вы болтали. Выметайся.
– Но… Мы столько были вместе…
– Прости, милый, я не по этой части. Пошел вон! – крикнул Харитон, и Генрих, поджав хвост, выбежал из комнаты. Мы так и стояли, смотря друг на друга, пока Генрих собирал вещи, пока выходил из дома. Он будет обижен. Нигде он не найдет такую работу. А все потому что в доме появилась, по сути, дырка, которой хозяин никак не может присунуть.
– Опрометчиво отказываться от человека, только потому что он не так понял доброе к нему отношение, – продолжаю держать нож, а Харитон весь мокрый после тренировки, с затянутыми в хвост волосами подъезжает ко мне. Мой взгляд невольно касается насквозь промокшей рубашки, что облепила идеальную форму тела. Что не говори, но в свои восемнадцать он не был таким крупным. Страшно представить, каким он будет, если встанет и будет надо мной возвышаться. Особенно с этой его бородой.
Рука Харитона касается моей, вытаскивает нож и довольно метко кидает в раковину.
– Скажи мне, Ева. Ты так ловко угрожала, так почему же Ильдара не смогла оттолкнуть?
– Он похож… – черт, еще немного и я выложу ему все, – на…
– На кого? На отца твоего ребенка?
– Боже, нет, конечно! Просто в тот момент был ступор, я не могла сориентироваться, не было козырей. Ну и ножа не было.
– Врешь ты мне, – тянет он меня ниже, и я буквально кожей ощущаю запах пота, запах мужчины, который буквально сжирает меня глазами. – Приготовь нам чай, я так хочу услышать твою следующую историю, что придётся побыстрее рассказать свою.
Интересно, будет ли это история о девочке-соседке, на которую он тоже посмотрел?
– Поняла меня?
– Предельно.
– И еще. Придет час, и я догоню тебя.
На этом я не придумала ничего лучше, чем улыбнуться, чем вызвала буквально звериную реакцию. Харитон прикоснулся к моим губам, ворвался в рот безудержно и грубо, вынуждая буквально растворятся в поцелуе, ощущать вкус лимонной воды, которую он пил, сигарет, которые курил, и его неповторимый вкус, который преследовал меня так долго. Я уверена была, что с симпатиями, влюблённостью к этому человеку покончено. Ко всем мужчина после того, что произошло, но я все равно тону в его запахе, жёсткой, непоколебимой, даже тяжелой травмой ауре, его поцелуе, который все длится и длится, пока рука Харитона вдруг не оказывается под моей юбкой, скользит по бедру и касается.
– Ну хватит! – отталкиваю я его. – Хватит, я здесь…
– Да, да, я помню, ты здесь, чтобы готовить. В таком случае этот урод принес тебе новую форму.
– Форму? Пакеты? Но там…
– Одежда. Я хочу, чтобы ты ее носила.
– Вот еще, – фыркаю. Нет, надо же, какой нахал. – Не буду я надевать это, я не ваша…
– Я знаю, что ты не моя! – орет он вдруг и буквально накатывается на меня, прижимая к столешнице. – Пока что не моя. Тем не менее, я плачу тебе деньги. И если ты не собираешься носить то, что я скажу, то будешь ходить голой. Как тебе такая перспектива.
– Я просто уйду отсюда.
– Охрана тебя не выпустит.
– У вас обычный дом, а не крепость. Лазейку найти можно везде. Даже из Шоушенка сбежали, спешу напомнить.
– В таком случае, – он отъехал как можно дальше, но вдруг коснулся вазы, что стояла в прихожей. – Я заявлю, что ты ее украла.
Он просто толкает ее, а она с оглушительным звоном разбивается.
– Но вы…
– Просто надень чертову одежду, – процедил он сквозь зубы. – И принеси чай.
Он хочет уехать, а я, часто дыша, смотрю ему вслед, пылая от желания возмездия. Глупо было думать, что он изменился, глупо было думать, что он мог стать нормальным. Такой же. Как всегда, всех держит за тряпки, об которые вытирает ноги. Отвратительный. Ничему его инвалидность не научила. Ничему. Раньше он спорил с друзьями. Теперь, очевидно, с самим собой, и снова я предмет игры. Залезет ли мне под юбку, прогнет ли под себя.
– Есть, босс, – цежу сквозь зубы, дожевывая проклятый салат, и иду, топая на всю комнату, мимоходом наблюдая, как горничная, вышедшая из средней Азии, убирает разбитую вазу.
Дошла до своей комнаты и хлопнула дверью. Что я здесь делаю. Зачем вообще согласилась увидеть его. Что хотела себе доказать. Что он такое же чудовище? Так оно и есть. Вспомнить, кто именно стал тем стоп-краном, который пустил поезд моей жизни под откос? А может, хотела посмотреть, как сильно сын похож на своего отца?
Как же я хочу, чтобы он сам узнал меня. Чтобы понял, что я пережила. Чтобы хоть малой частью души ощутил ту боль, что меня преследовала все эти годы, страхи, которые стали частью меня. Мне очень хочется ему отомстить, но боюсь, в этом огне справедливости сгорю и я сама, а как иначе, если без отвращения отвечаю. На каждый его поцелуй, если трепещу каждый раз, когда он находится рядом, называет по имени, касается.
«Хочешь, чтобы я носила форму? Смотри, как бы ты сам потом плакать не начал», – думаю я, раскладывая все вещи, которые были куплены по моим размерам, и первым делом смотрю на чулки.
Хочешь поиграть? Смотри, не проиграй сам себе.
Я принял душ и надел свежую футболку, чувствуя, как гудят ноги. В этот момент в дверь постучали, и я решил, что это Ева, но зашел худощавый паренек Леня. Судя по словам Марка, он ставит на ноги при самых безнадежных случаях.
– Харитон. Вот здесь препараты. Их нужно ставить каждое утро и вечер.
– Ставить? – не понял.
– Да, в ягодицу. Они болезненные. Но это необходимо, чтобы разгонять кровь в мышцах, иначе наши тренировки будут бесполезны. И еще, Харитон. Мне нужно знать, что вы настроены работать над собой, а не просто баловством занимаетесь.
Мне хотелось послать его к черту. Я не собираюсь перед ним оправдываться. Но тут в дверях показалось видение. Я помню это платье. Синее, шерстяное. И я почти падаю, следя взглядом за Евой, прошелестевшей мимо.
– Харитон, – отвлек меня Леня. – Вы меня слышите.
– Что ты до меня докопался. Я же позвонил? Тренировку мы провели.
– Препараты? Может быть, медсестра нужна?
– Я найду того, кто будет ставить уколы. Не парься и свали уже. Меня раздражает твоя холеная рожа.
Леня, несмотря на оскорбление, улыбнулся.
– Я рад, что вы полны энергии. Она вам понадобится.
– Ты еще по головке меня погладь и в попку чмокни. Хватит десна сушить, свали уже… Навалять я тебе могу и сидя в коляске.
– Не сомневаюсь. Вы же были реслером? Я был на ваших боях… Не хотели бы вернуться?
– Ты решил окончательно меня из себя вывести. Пошел вон! Ева! – заметил я, как она трется возле двери, такая красивая в этом платье, что зубы сводит. – Выведи этого чебурашку, пока я не пришиб его.
– Я и сам дорогу найду. Тогда до четверга?
– Завтра придешь…
– Но вашим мышцам нужен…
– Завтра, я сказал! Или у тебя есть дела поважнее?
– Ну тогда до завтра. Ева, приятно познакомиться, – кивнул он и смылся, а она зашла внутрь с подносом и усмехнулась.
– Ну какие дела могут быть важнее вас. Вы же центр вселенной.
– Посмейся мне еще. Садись, – жадно смотрю на ее ноги в черных колготках. Или… стоп. Я же покупал только чулки.
– Ну уж нет. В этом свинарнике я слушать вас не буду. Пойдемте в библиотеку.
– Каком еще… – осмотрел я комнату, где разве что тараканы еще не завелись, настолько везде все грязно. Вещи разбросаны, а пыль кучками витает в воздухе в солнечном луче, который просачивается сквозь плотные портьеры. – Нормально вроде.
– Пригласить горничную?
– Ну… Пригласи.
– Может быть, тогда еще парикмахера?
– Не наглей, милая. Я еще не знаю, какие у тебя там заросли, чтобы так спешить.
– Что, простите? Какие… – до нее только дошло, о чем речь, и она густо покраснела. – Мои, как вы называете, заросли касаются только меня, и видеть их могу только я. А вы общаетесь с людьми, думаете, им приятно видеть в вашей бороде крошки бисквита?
Я невольно стряхнул бороду и сузил глаза.
– Как только ты покажешь мне свой кустик, я избавлюсь от своего.
– В таком случае быть вам всегда заросшим, – задирает она подбородок и собирается выйти, но я не могу не напомнить о дурацком и таком невечном слове «никогда».
– Ой, не зарекайся, милая. Кстати. Ты умеешь ставить уколы?
– Умею, а зачем… – и тут ей на глаза попадается пакетик с лекарством и шприцами. – Я не буду. Я не медсестра. Или, что, опять будете меня шантажировать?
Она повернулась и посмотрела так строго, что яйца сжались до состояния изюминки. Стереть бы эту извечную строгость, посмотреть, какой она будет, когда я войду в нее очень глубоко.
– Удвою тебе зарплату.
Она открыла рот и тут же его закрыла. Поджала губы, очевидно, считая выгоду.
– Надеюсь, игла большая настолько, насколько велика ваша наглость.
– Не жалеешь ты меня.
– Время уже три. Или мы идем слушать вашу историю, или я пошла готовить ужин. И что вы будете делать без Генриха? Он же везде вам помогал.
– Точно. Хорошо, что напомнила. Иди в библиотеку. Я сейчас буду.
Стоило ей уйти, как я позвонил на пост охраны. Там был паренек, на которого я давно положил глаз. Гриша. Я его еще в армии встретил, когда до дембеля оставалась пара месяцев. Неуравновешенный, но надежный.
– Гришу к телефону позови, – начал без предисловий.
– Харитон Геннадьевич, – тут же отозвался он. – Слушаю.
– Водить машину умеешь?
– Да, конечно. Нужно куда-то…
– Не перебивай. Зайди ко мне. Дам денег. Купишь себе костюм. Теперь ты мой водитель. Ну и по дому там помогать будешь. За горничными следить, чтобы не свинтили ничего.
– Я могу, я готов.
– Даже не сомневаюсь. Жду. И только одно правило. На Еву смотреть, как на мать родную и никак иначе.
– Понял.
Когда дела с новым водителем были покончены, а в мою комнату вторгалась целая орава горничных, я наконец смог доехать до библиотеки, где застал Еву, читающую книжку в кресле. Но она словно почувствовала меня, отложила все и стала наливать чай, даже не посмотрев в мою сторону.
– Скажи, я тебе противен?
– Напротив, – удивляет она меня и замолкает, словно сама не ожидала от себя подобного ответа. А я подъехал ближе, рассматривая, как идеально сидит платье на ее фигуре. Еще приятнее будет его снимать.
– И все. Продолжения не будет?
– Уверена, вы уже все додумали сами. Пейте чай. Ваша история поведает о вашей болезненной тяге к спорам.
Я даже поперхнулся и вытер бороду рукавом. Ева закатила глаза, поднялась и сама, сама, черт возьми, обтерла салфеткой мои губы, потом сложила ее мне на коленях. Я окончательно запутался, но хотел, чтобы она продолжала оставаться так близко. Смотреть в глаза, наклоняться, демонстрируя изгиб спины и кружевную резинку чулок.
Но стоило мне протянуть руку, чтобы поиграть в эту ее игру, как она поднялась и села на свое место.
– С огнем играешь.
– Ну так что. Будет история?
– Конечно. Очередной спор. Но ты и сама знаешь. Это была любовница отца, а мне было лет шестнадцать. Она щеголяла у нас в доме в легком халатике. Под которым было видно все. Я говорил отцу, что это неприлично, но ему было плевать. Он тогда заявил, что я сам ее хочу, но мне ничего не светит, потому что я молокосос. Сам не знаю, что на меня тогда нашло, но я предложил ему поспорить. Если я трахну его телку, он даст мне свою машину. Порше. Новенькая, красная. Ты бы ее видела.
– Никогда не понимала тяги к спортивным машинам.
– Ты просто в них не ездила.
– Неправда.
– Серьезно? – наклоняюсь над столом, внимательно рассматривая ее лицо. Не врет ведь. – Когда?
– Сейчас ваша история, Харитон Геннадьевич.
– Так вот. Отец знатно поржал, уверенный, что у меня ничего не будет. Наверное, поэтому за проигрыш я всего лишь должен был быть милым со страшненькой соседкой, которая была дочерью его партнёра по бизнесу.
Ева меняет позу, откашливается и берет чашку, делая большой глоток.
– Вы выиграли?
– Да, я уже тогда занимался спортом. И стал делать это регулярно прямо при ней. Встречать ее везде, куда бы она не пошла. Но этого было мало. Глупо менять кошелек на спортивное тело, и я пошел ва-банк. Признался в любви. Она была старше меня, но я сказал, что отцу осталось недолго, и она станет моей женой, если возьмет в рот.
– Вы, конечно, были готовы на все, чтобы выиграть, даже испортить девушке жизнь.
– Она шлюха. Раздвинула ноги ради бабла. Сначала перед стариком. Потом передо мной. И ты ее жалеешь.
– Легко осуждать, когда никогда не были в ее ситуации. Может быть, у нее не было выбора!
– У тебя тоже кредиты, но ты почему-то не ложишься под богатого мужика и папочку сыну не ищешь. А, кстати, кто папочка?
– А ты все про меня знаешь?
– Так расскажи! Я хочу узнать!
– Зачем, зачем, Харитон? Чем я отличаюсь от той сотни телок, которых ты поимел и поимеешь в будущем. Тем, что не раздвинула ноги, как только увидела тебя? Неужели тебе никогда не отказывали?
– Отказывали, но я обычно забывал и просто искал новую, – вспоминаю я редкие случаи неудач. Всякое бывало. – Как тебя на самом деле зовут?
– Ну уж нет. Ты помнишь правила игры. Что случилось с той девушкой?
Я не хотел говорить, как не хотел говорить про Дашу. Меня никогда не мучала совесть, никогда я не воспринимал свою инвалидность как наказание. Дерьмо случается. Ничего тут не поделаешь. И дерьмо, как раз, когда ты хочешь сделать что-то хорошее, например, спасти шлюховатую сестру.
– Вы выиграли спор.
– Я всегда выигрываю. Я заснял на камеру, когда мы занимались сексом. Отец похвалил меня и сказал, что давно мечтает от этой девки избавиться, а теперь есть отличный повод.
– Он отдал вам машину?
– Да. Силой запихнул туда меня и девку эту, как же ее звали… Лола, вроде.
– Силой?
– Да. Приставил ей к голове пушку и сказал, что, если я сам не отвезу ее в город и не выкину, вышибет ей мозги. И мы поехали. Но тормоза не работали. Он отрубил их.
– Боже… Харитон…
– Мы сорвались с моста в реку. Я выбрался. Она нет.
Ева вскочила и отошла к окну, а я смотрел ей в спину и впервые почувствовал вину за то, что случилось с девушкой. Впервые понял, что именно мой поступок послужил сорванным стоп-краном.
– Ненавидишь меня?
– Твой отец бы все равно ее прикончил, – сказала она, стирая слезы. – Но и ты недалеко от него ушел. Прогнил. Стал копией подонка.
Мне хотелось закричать, что я не такой, как отец, но в ее словах была львиная доля истины. В ее глазах я видел отражение себя. Такого, каким она меня видит.
– Считаешь, я должен умереть, чтобы искупить вину?
– Нет, но ты ведь даже не понимаешь, как эти твои споры рушат чужие жизни. Ты споришь для того, чтобы чувствовать себя вершителем судеб. Только вот однажды судьба придет к тебе.
Она хотела пройти мимо меня, но я схватил ее за руку. Успел, не дал вырваться.
– Ты знала, что эти истории не будут розовыми и сопливыми. Так что вернись и расскажи свои. А я отгадаю, какая из них про тебя.
– Посмотрим, – отстраняется она и садится в свое кресло.
Она вздохнула и не смотрела на меня. Отрешившись, прикрыв глаза, она начала говорить. Ей нужно определенно поработать в сексе по телефону, насколько проникновенным кажется ее голос. Каждый звук как теплая энергия проходит через все тело, и мышцы непроизвольно начинают ныть. Но гораздо более интереснее не то, как она говорит, а что говорит.
– Речь, конечно, снова пойдет о девушке. И, конечно, снова о той, что жила в богатом доме. Часто ее родители рассказывали о злобном, жестоком человек, с которым вели дела. Он был страшный, злой, нелюдимый. И вот однажды он появился в доме этой девушки. В самый тяжелый для нее период. И показался ей невероятно добрым и обходительным. При своей внешности первое, что она уяснила в жизни, что не в красоте суть человека. Нужно уметь заглянуть в его душу. Когда отец разорился, девушке предложили выйти замуж за этого человека, и она, недолго думая, согласилась. Надеялась на счастье, надеялась жить хорошо и помочь этим браком своей семье. Собственно, других женихов при ее внешности у нее не было, а этот говорил ей комплименты…
– Чушь, – не выдержал я, – если она страшная, то как могла поверить в комплименты? Он наверняка врал.
– Вам, конечно, виднее. Сомневаюсь, что вы умеете быть честным.
– Если девушка страхолюдина, то я так ей и скажу.
– Точно? Неужели в вашей жизни не было ни одной некрасивой, которой вы бы не соврали.
Виноват. Были две.
– Допустим, пару раз, но это не считается.
– Точно, – съязвила она. – Продолжаем?
– Я весь твой, моя красавица. И заметь, я не вру.
– Конечно… – отпила она уже холодный чай и словно занервничала. Но быстро взяла себя в руки. – Она вышла замуж. Родители были счастливы. Она была довольна новым большим домом, штатом слуг, новой семьей мужа, которая часто ее навещала. Девушка была полна надежд, надеялась на счастье. Она даже не стала обращать внимание, что у мужа отдельная спальня и он никогда не заходит в ее.
– Не понял, – картинка оборвалась. – Он приглашал ее к себе?
– Нет, – улыбка – класс. – Они так и не закрепили этот брак сексом, хотя все думали иначе. Кроме слуг, конечно, они знали все обо всем. Например, ей поведали, что она уже пятая жена в этом доме, но без подробностей. Наивная глупышка отправилась к мужу, чтобы узнать про его бывших жен и причину развода, на что он ответил, что они все были неверны, и он от них избавился. Ее же он погладил по голове и спросил, будет ли она ему верной? Нет ли у нее от него тайн?
– Стой, стой. В смысле избавился?
– Она была уверена, что развелся, и решила не беспокоить мужа расспросами. Так и продолжала жить не тужить, пока не обнаружила, что беременна.
– Опять не сходится. Они же не того…
– Именно…
– Вот шалава!
– Точно, не зная всей ситуации, именно так бы про нее и подумали.
– Она избавилась от ребенка?
– Она не смогла. Она решила скрыть этот факт и стала продолжать жить дальше, надеясь, что никто не заметит.
– Она дура?
Ева скорчила рожицу и пожала плечами.
– Очевидно, да.
– Он узнал?
– Да, вернулся из командировки, пришел к ней в спальню и увидел ее живот. Она просила прощения, умоляла пощадить ее и малыша, она подробно рассказала о том, как и от кого забеременела.
– Ветром надуло, ага… Он убил ее?
– Он схватил её за волосы и потащил по коридору прямо в подвал. Она звала на помощь так громко, что сорвала горло, но никто не пришел к ней на выручку. Муж протащил ее по лестнице прямо в подвал, о наличии которого девушка даже не знала. Смердящий запах заполнил ее легкие, и она закричала, когда увидела окровавленные трупы четырех молодых женщин.
– Он поэтому не спал с ними, чтобы проверить на вшивость, а за предательство убивал, – догадался я, и Ева кивнула. Несмотря на мужскую солидарность, от представленной картинки меня бросает в дрожь. Жуть какая.
– Он и девушку собирался убить, но она попросила минутку попрощаться с этим миром, помолиться богу, которому молился и ее муж, веру которого ей пришлось принять. Молилась она о спасении себя и ребенка. Молилась о грехах мужа своего, о своем порочном грехе. И уже когда муж занес над ней огромный тесак, ее спасли братья. Зарезали они мужа и увели её в новую чудесную жизнь.
– Сто-оп! Серьезно? Спасли? Я был уверен, что он ее прирезал. И это может быть твоей историей? Ты могла быть той невинной шалавой?
– Ну, у меня же есть ребенок?
– А братья у тебя есть?
Ева загадочно улыбается и начинает подниматься и собирается забрать поднос.
– Стой! Серьезно? Не ответишь?
– Вы должны ответить, моя ли это история.
– Не знаю, – задумался я, внимательно рассматривая Еву. – Мне эта история что-то напоминает, но не могу понять, что… Но я понял фишку, Ева. В этой истории есть часть про тебя, но большая часть вымысел.
– Возможно…
– То есть даже этого не скажешь? Ладно, но мне непонятно, как там так быстро появились братья? И о них в начале истории не было ни слова…
– Но она же спаслась? Неужели вы думаете, что молодая девушка могла убить крупного мужчину?
– Не знаю, но в этой истории точно есть белые пятна.
– Так закрасьте их красками, – улыбается чертовка, но в глазах нет веселья, лишь тяжелая грусть.
– Где искать истинный вариант истории?
– В сказках.
– Что? Это сказка? Из тех, которые рассказывают на ночь.
– Конечно, ведь именно сказки должны учить, что за любую ложь, любопытство, предательство рано или поздно приходит расплата. Любой поступок имеет последствия.
– Мы сейчас не о твоей истории говорим.
– И о ней тоже. За все нужно платить. Но порой оплаты недостаточно, – посмотрела она на кресло. – Порой нужно нечто больше. Раскаянье. Вы чувствуете его, когда думаете о тех, на кого вы спорили?
– А должен?
– Не знаю, – подошла она так близко, что в нос ударил любимый запах ванили, тело напряглось, когда она чуть наклонилась. – Но мне бы очень хотелось, чтобы нашли в себе силы ощутить это чувство. Порой оно очищает душу.
– Гораздо лучше мою душу очистит секс с монашкой. Но раз ее нет, так может ты…
– Забавно, Харитон. Вы так боитесь боли, что не хотите даже мысли допустить о наличии совести в своей душе. Потому что раскаиваться за свои поступки всегда больно.
Я долго смотрю ей в глаза. Нас разделяет поднос, которым она спокойно может зарядить мне по голове – для этого она его и взяла. Но это не мешает мне дотронуться до острой коленки и насладиться ее дрожью.
– Строишь из себя умную психологиню? А сама боишься признаться себе в своих желаниях. Боишься, что я раскрою твои тайны, что узнаю, какая ты на самом деле. Какая ты, Ева?
– Сейчас такая, какой хотите меня видеть вы. Сексуальная, красивая, уверенная в себе и знающая себе цену. Так скажите, с чего мне под вас ложиться и становиться предметом очередного спора?
– Я на тебя не…
– Лжете! Вы поспорили с самим собой, сможете ли уложить меня в свою постель, и вас бесит, что вы проигрываете, потому что я не боюсь своих желаний, я знаю, чего хочу, – внезапно ее рука касается твердого паха, и она легонько сжимает пальцы, делая меня фактически своим рабом. – Но это не значит, что я как собака бросаюсь на любую брошенную кость. Сначала, Харитон Геннадьевич, – вкрадчиво добавляет она. – Вам придется надеть на меня ошейник, и только потом я буду есть с вашей руки. А до этого уймите свои фантазии.
Вот только ее слова имеют прямо противоположный результат. Я зажимаю ее руку в своей, не даю даже дернуться. Она расширяет глаза, пытается перевернуть надо мной поднос, но я откидываю его сторону, вынуждая Еву приблизить свое лицо к моему.
– Когда я надену на тебя ошейник, ты не только будешь есть с руки, ты будешь доставать язык по первому требованию и брать то лакомство, которое я тебе скажу, поняла?
– Отпустите, – пискнула она, но я лишь сильнее пережимаю тонкое запястье, заставляя двигать по себе рукой все быстрее. И быстрее, чувствуя, как ее дыхание учащается, а мое спирает от стремящегося вверх удовольствия. Но все обрывается мгновенно.
– Так, так, так. Я думала, мой брат изменился после того, как стал инвалидом. Но нет, он все так же любит шлюх… – Ева отстраняется и стремительно выходит из кабинета, а Ника смотрит ей вслед. Как обычно, одетая в вульгарное платье-мини и черные ботфорты. Ладно хоть лицо не измазано косметикой. – Блондинка? Серьезно? Я думала, ты их терпеть не можешь.