Любовь Абрамова
Подопечные
Впрочем, Лизе и без того хватало внимания: каждая учительница в начале урока заставляла подойти к доске чтобы представиться. Кроме «Меня зовут Лиза, мне шестнадцать», ей было нечего сказать. Все, что она могла бы сообщить о себе осталось в прошлой жизни: увлечение ботаникой, просмотры сериалов с мамой, уроки по починке автомобилей от папы. На музыку, которой Лиза заслушивалась в обществе подруг, даже не дали код. Потому что любимые группы были в списках «одобренных условно». А Подопечным никакое «условное» не полагалось.
К обеду Лиза чувствовала себя разбитой и уставшей: уроки давались тяжело. История и экономика, право и литература, – этим предметам в ее бывшей школе уделялось крайне мало внимания, они казались Лизе скучными и непонятными. История медицины – другое дело, Лиза с удовольствием слушала лекции о том, как поколение врачей-победителей справлялось с эпидемией на фоне провальных мер, применяемых в других странах. Но целых два урока подряд про постэпидемический скачок экономики – это было выше ее сил.
Дополнительные часы нравмора проходили в полупустом кабинете на втором этаже, штрафников было немного, Лиза уселась на самую заднюю парту и, от нечего делать, принялась рассматривать обстановку. Над доской висели портреты Первых Попечителей, чьи имена все заучивали еще в детском саду, любой ребенок должен был выдавать их без запинки, хоть посреди ночи разбуди. Кохановский, мужик в очках и с бородкой клинышком, – был главным, это он придумал Здравсовет, смог победить эпидемию. Поговаривали, что и «Печка» – целиком его детище, но Кохановский, по доброте душевной, поделился лаврами с командой. Лиза втайне гордилась тем, что её родители – тоже врачи, продолжатели дела Кохановского. И не хотела верить в его причастность к некоторым законам, которые протащила «Печка» после его смерти. Лизина бабушка рассказывала: когда Кохановский умер, начались беспорядки – все очень хотели попасть на похороны и проститься с ним, но у многих не было разрешений на выезд из своих городов, на границах с санитарными коридорами стали возникать конфликты. Тогда молодой Емельянов и зачитал свое легендарное обращение к народу, которое транслировалось по всем теле- и радиоэфирам: призвал людей соблюдать заветы самого Кохановского. И напомнил, почему было запрещено собираться на площадях: тот случай дикой вспышки заболеваемости после митингов по поводу закона об обязательном распределении профессий. С тех пор лицо Емельянова запомнил каждый.
Его портрет, естественно, тоже в кабинете был – один из самых распространённых вариантов, репродукция с картины Островича, такая висела в каждом классе Лизиной прежней школы, в коридорах маминого и папиного отделений. И дома у Лизы была тоже, только папа не стал вешать на стенку, а выставлял в сервант, за стекло, перед плановыми проверками «Печки», так-то Емельянов пылился между книг в шкафу.
Вместе с учительницей в класс пришла Ольга. Она не села рядом, как Димка, не подошла поболтать, просто на протяжении всего урока периодически оглядывалась и беззастенчиво рассматривала Лизу: нагло, с вызовом. Лизе очень хотелось крикнуть: «Чо пялишься?» Жаль, она не могла позволить себе в первый же день привлечь внимание учительницы.
Лиза недоумевала: как Ольга умудрилась заработать штрафные уроки? Но, кажется, она была здесь по своей воле. Когда учительница объявляла тему ее доклада, то назвала Ольгу «наша Оленька». Ольга вышла к доске уверенной походкой, с ее губ не сходила самодовольная усмешка. Она вещала про «Роль классического семейного уклада во взращивания здорового поколения» так бодро, будто это была невесть какая интересная тема, даже практически не подсматривала в свои записи, неужели выучила эту пургу наизусть?
К концу нравмора у Лизы ощутимо болела голова, но, вместо заслуженного отдыха, ее ждал психолог. В уведомлении с кодом был указан номер кабинета – триста восьмой, очевидно, находился на третьем этаже. Туда Лизе еще не доводилось подниматься, но, просить о помощи Ольгу она не стала. Проблема решилась сама собой – у класса нравмора Лизу ждал Димка. Он проводил Лизу до кабинета в самом конце пустого коридора третьего этажа и ретировался.
– Ни пуха, – пожелал напоследок Димка, нервно дернув подбородком
Лиза постучала, услышала из-за двери «войдите» и шагнула навстречу избавлению от таблеток. По крайней мере, она очень на это рассчитывала.
Кабинет оказался тесным: вдоль стен стояли шкафы, забитые архивными папками, надписи на корешках – комбинации цифр и букв, не говорили Лизе ни о чем. В глаза бросался гигантский фотопортрет в тяжелой деревянной рамке, под стеклом, он красовался в правом углу кабинета у окна, сверху на рамку была наброшена белая кружевная салфеточка, в отличие от полок – не пыльная. На фото – конечно, Емельянов. И ничего особенного в этом не было. Наоборот, если б психолог из «Печки» не повесила у себя в кабинете портрет начальника, вот это было бы странно. Удивляла монументальность и выбор фото: Емельянов на нем был очень молод.
Форточка была открыта и из нее изрядно поддувало, тем не менее, сквозняк не помогал избавиться от стойкого запаха «Валокордина», просто заставлял тревожно колыхаться салфеточку, прикрывавшую Емельянова.
Под портретом за узким столом сидела женщина. Поначалу Лиза никак не могла понять: что с ней не так. Явно невысокая, хрупкая, еще не старая, но волосы – седые, собраны в пучок, черный свитер с высоким горлом, тонкие запястья, невероятно длинные костлявые пальцы. Но пугающей ее внешность делали глаза: черные, большие, слишком широко посаженные.
– Акимушкина? – спросила женщина. Голос у нее оказался низким, больше похожим на мужской. Лиза не сразу поняла, о чем речь, слишком отвлеклась, да и не успела еще привыкнуть к новой фамилии, даром что весь сегодняшний день слышала ее на каждом уроке. Женщина наклонила голову, выжидающе посмотрела на Лизу исподлобья.
– Да, это я, – наконец сообразила Лиза.
– А я – Тамара Михайловна, твой школьный психолог. Садись.
Диванчик, на который указала Тамара Михайловна, оказался слишком мягким и низким: колени очутились на уровне локтей, держать спину ровно было невозможно, кроме того, смотреть на Тамару Михайловну приходилось снизу вверх, что в целом было не слишком приятно.
– Как ты себя чувствуешь, Лиза?
– Устала. Столько новых впечатлений, – Лиза еще вчера придумала несколько нейтральных ответов на подобные вопросы. Это звучало правдиво, да и, по большому счету, являлось правдой.
– Успела с кем-нибудь познакомиться в школе? – Тамара Михайловна улыбнулась. От этого ее огромные глаза стали чуть уже – больше похожими на человеческие.
– В школе – нет, – честно сказала Лиза, – пока что познакомилась только с братом и сестрой. Они хорошие. Дима сегодня меня везде провожал, а Оля помогла разобраться с кодами.
– Хорошо, – Тамара Михайловна сделала паузу, – как мама?
Лиза почувствовала себя так, словно не принимала седативов. Сердце забилось в горле, в ушах зазвенело.
– Не успели пока пообщаться, – ответила Лиза, еле переведя дыхание, – но она подарила мне телефон.
Лиза полезла в сумку, пальцы дрожали и она медлила, боялась не удержать телефон.
– Смотрите, какой крутой, просто бомба, – Лиза продемонстрировала новенький гаджет, – а еще, она купила мне столько всякой одежды!
– Как мило с ее стороны, ты очень опрятно выглядишь. И, смею заметить, вполне женственно, даже несмотря на чудовищную прическу. Особенно по контрасту с тем, что я видела на записях из суда и ЦПНБ, – Тамара Михайловна сочувственно покачала головой.
У Лизы закололо в носу и защипало глаза. Свитер, в котором она была на суде, мама связала своими руками. А код на стрижку Лиза выпрашивала чуть ли не полгода. Ради него даже сделала дополнительные доклады по нравмору.
– Да, и кормят меня теперь хорошо, – невпопад ответила Лиза, – только вот из-за таблеток не очень хороший аппетит. А так хочется съесть всю эту вкуснятину.
Лизе казалось, она придумала мастерскую подводку к отмене таблеток, но не тут-то было. Тамара Михайловна перестала улыбаться. Кроме глаз у нее расширились еще и ноздри. А губы, наоборот, сжались.
– С чего ты взяла, что это из-за лекарств? – тембр голоса Тамары Михайловны стал еще ниже.
Лиза растерялась.
– Ну, я знаю, что так бывает, от седативных препаратов.
– Кто тебе такое сказал? – глаза Тамары Михайловны едва не выкатились с лица. А паучьи пальцы крепко сжали карандаш.
– Никто не сказал. Я просто, наверное, видела где-то в книжке.
– Где ты взяла эту книжку? Ты читала книги биологических родителей?
Лиза молчала, судорожно пытаясь придумать ответ. Тамара Михайловна записала что-то в блокноте.
– Послушай меня внимательно, Лиза. Похоже, твои биологические родители позволяли тебе читать профессиональную литературу, не подходящую детям твоего возраста. Любые знания, почерпнутые оттуда – ложные. Ты, в силу возраста и отсутствия специализированного образования, не можешь правильно интерпретировать информацию. Психолог ЦПНБ назначила тебе полностью одобренные Здравсоветом препараты. Они не могут навредить твоему здоровью или дать побочные эффекты. Это лекарства нового поколения, они призваны облегчить процесс разобщения и интеграции в новую семью. Они идут тебе на пользу. Ты поняла?
– Да. Я вспомнила, я не читала никаких книг, я слышала это в сериале, в «Госпитале», – Лиза придумала отмазку на ходу, пытаясь выгородить родителей. Но Тамара Михайловна еще сильнее выпучила глаза:
– «Госпиталь»? С возрастным цензом 18+?
Лизу прошиб холодный пот и капитально затошнило. Она решила, что молчать будет безопаснее.
– Ох, деточка, – Тамара Михайловна внезапно сменила гнев на милость, но пальцы все еще терзали карандаш, – вижу, твои биологические допускали много ошибок в воспитании. Ну, ничего, Попечительский совет успел вовремя, у тебя теперь будет хорошая семья и правильная жизнь. Только выкинь из головы всю ту дурь, которую тебе внушали.
Лиза сглотнула, телефон в руках трясся так, что, казалось, будто кто-то звонил и шел вибросигнал.
– Договорились? – спросила Тамара Михайловна.
– Д-да, – с трудом ответила Лиза.
Из кабинета она вышла вся мокрая, будто бегала кросс. Школьное платье и без того было колючим, а, впитав в себя капли пота, стало натирать шею. Лиза долго не могла попасть руками в рукава куртки. В школе было мало народу, остались только те, кто ходил на секции или такие вот неудачники, как Лиза, которым повыписывали кодов на обязательные доп.занятия. Мерзкая стена-экран то ли заглючила, то ли видеоряд поставили на паузу: сотрудница «Печки» обнимала ребенка под надписью «Счастливое детство – залог счастливого будущего». Лизе захотелось швырнуть что-нибудь тяжелое в эту идиллическую картинку.
