Любовь Абрамова
На другом берегу
Лика открыла дверь на узкий балкончик, с которого спускалась лестница и, не сдержавшись, выругалась. Стрешнев. Стоял себе спокойненько, облокотившись на железные перила, услышав Лику, обернулся, но не вздрогнул, не испугался, моментально оценил ситуацию и продолжил курить. Лика вспомнила, как он ныл, что в Чудиново нет "нормального" магазина, но так и не ответил на вопрос, что конкретно ему нужно, а Макс вчера ездил в Поречье, наверняка, это он купил сигареты по просьбе Стрешнева. Лика собралась было захлопнуть дверь, но Стрешнев развернулся и придержал ее, не дав закрыться.
– Эй, Гликемия, не уходи!
– Как ты меня назвал?
– Ну, это что-то из медицины. Похоже на твое имя. Советую сменить.
Лика прикрыла глаза, глубоко вдохнула, поборола справедливое желание зажать голову Стрешнева между дверью и косяком. Стрешнев знал, что Лика ненавидит свое имя, это знали все: учителя, директор, одноклассники. Даже в классном журнале за одиннадцатый класс писали не Морозова Гликерия, а Морозова Лика. Раньше отец звал Лику просто Сладушка, а мама называла "Гликеша". Лика даже подумывала сменить имя когда ей исполнится двадцать один. Но демонстрировать эмоции Стрешневу она не собиралась, сложила руки на груди и со всем возможным спокойствием сказала:
– Ты научился пользоваться Гуглом и скачал медицинский справочник?
– Не-а, тут же интернета нет. Так что, это я сам такой умный.
Стрешнев снова затянулся и выдохнул дым в лицо Лике. Ее замутило от запаха. Перед глазами сразу же возникла картинка: холодный ноябрьский вечер, заваленный мусором лесок за территорией больницы, тонкий слой грязного снега тщетно пытался прикрыть собой пустые пивные бутылки и следы прогулок собачников из соседних домов. Черные силуэты голых, будто облезлых, деревьев, белый свет из окон больничных корпусов. Пальцы ужасно мерзли, перчатки Лика сняла, чтобы не пропахли дымом. Ногти казались синими, как у покойницы, а ветер раз за разом задувал огонек дешевой зажигалки с надписью “bic”, но Лика чиркала и чиркала снова, ребристое колесико оставляло красные следы на подушечке большого пальца, было больно. Наконец, сигарета начала дымить. Алкоголь Лике не продали. Мужик, куривший у ларька напротив проходной, согласился купить пачку сигарет, но посмотрел осуждающе. Лика жадно вдохнула дым вместе с холодным воздухом, голова закружилась. Лика ждала, когда станет легче. Она слышала, что сигареты успокаивают.
Но легче не становилось. Наоборот, сердце принялось стучать быстрее. Мамино лицо, похожее на маску, будто сделанное из теста, опухшее, бледное. Гудки в старом телефоне. Отец не брал трубку и телефон разрядился, он совсем перестал держать заряд. Отец обещал подарить Лике айфон на Новый год, но все деньги ушли на лекарства. Голова кружилась сильнее, Лика куда-то шла, хваталась ледяными пальцами за шершавые стволы.
Стрешнев сделал последнюю затяжку, затушил сигарету о перила и щелчком отшвырнул в траву. Лика помотала головой: она больше не там, ее не тошнит за корпусом больницы, сейчас лето, тепло, и пальцы не дрожат от холода. Стрешнев смотрел на Лику настороженно, явно заметил, что она странно себя ведет.
– Какой же ты свинтус! Неужели нельзя не мусорить? – вскрикнула Лика, пытаясь перекричать собственные мысли, чтобы выбраться из пропасти памяти, в которую угодила по милости Стрешнева.
– Я случайно, по привычке, – принялся оправдываться Стрешнев.
– Привычка – мусорить?
Он развел руками. Лика пихнула его плечом и подошла к перилам, чтобы посмотреть, куда упал окурок. Окна с этой стороны школы выходили на домик Профессора, за ним виднелась речка Чудинка, вода блестела под утренним солнцем как рыбья чешуя. Откуда-то издалека слышался колокольный звон. Внизу, около лестницы, стоял человек, тот самый, преследовавший Лику от Вексиц. Впервые он оказался так близко – рукой подать: они на втором этаже, он – под лестницей. Лика оглянулась, Стрешнев перекрыл своей тушей дверь в коридор, он разглагольствовал и явно не замечал, что они больше не одни. Оттолкнуть его и убежать в свою комнату?
Лика сделала глубокий вдох и присмотрелась: да это скорее был парень, чем взрослый мужчина! Его макушку подсветило солнце – кудрявые нестриженые пряди были похожи на мотки медной проволоки. Он носил такие же джинсы с завышенной талией, как Макс, Саня с Серым, да и другие местные ребята. Лика умудрилась разглядеть веснушки на загорелой шее. И чуть не рассмеялась от облегчения.
– Эй! – крикнула она.
Парень посмотрел вверх, а Лика махнула рукой. Стрешнев подошел к Лике и тоже уставился вниз:
– Ты чего орешь? Сейчас всех перебудишь! Кого ты там увидела?
Лика подумала, что Стрешнев снова шутит, издевается. Но ответить не успела, дверь на балкончик распахнулась с такой силой, что стукнулась о перила, едва не задев Стрешнева.
– Вы с ума сошли? – в проеме стояла Ксеня. Волосы встрепаны, короткий халатик из пушистой ткани надет наизнанку, – вы что тут, курите?! Воняет на весь коридор!
Ее громкий шепот расползался по коридору как стайка шипящих змеек.
– Ксюх, угомонись, – бросил Стрешнев, а Лика обратила внимание на то, что он с интересом разглядывает Ксенины голые ноги и не слишком плотно запахнутый халат.
– Я не курила, – поспешила оправдаться Лика, пока Ксеня снова не принялась отчитывать их тоном свистка закипевшего чайника.
– Ты шумишь гораздо больше, чем мы, – резонно заметил Стрешнев, – ты что, против курения? Антитабачная кампания? Или полиция нравов?
Ксеня перевела взгляд с Лики на Стрешнева, снова на Лику, покраснела так, что даже кончики ушей заалели и пробормотала:
– Нет, я не против, мне пофигу. Главное, чтобы вас Колесников не спалил.
– Пока вы с Ликой не налетели, никто ничего не палил. Уже который день, – Стрешнев отодвинул Ксеню и как ни в чем не бывало пошел в свою комнату, а Лика снова посмотрела вниз: конечно, парень успел уйти.
– Почему ты соврала Стрешневу? Ты ведь против курения, – сказала Лика. Ксеня, действительно, активно пропагандировала здоровый образ жизни: кому, как не ей, кандидатке в мастера спорта, агитировать против зависимостей? А тут упустила такой явный шанс прочитать лекцию о вреде курения!
– Я не соврала, – Ксеня пожала плечами и поправила халат, – это его право, может делать, что хочет. Знаешь, мне кажется, когда от парня немного пахнет табаком, это придает ему брутальности что ли…
Ксеня умолкла и покраснела еще гуще, а Лика снова убедилась в том, что чужая душа – те еще потемки.
На ежедневном собрании кураторов Колесников объявил: вечером их ждут посиделки у костра, поэтому готовиться к квесту не нужно. А завтра, после занятий, будет просто игра в “шляпу”. И всего делов – нарезать из белого картона карточки да переписать на них слова. Лика не поверила своим ушам.
Лебедь в подготовке квестов не участвовала, раз за разом находя новые нелепые причины, по которым ей было совершенно необходимо присутствовать на лекциях Колесникова: то материалы ученикам раздавать, то помочь настроить проектор, однажды просто пошла отнести забытую книгу и не вернулась. Стрешнева Лика частенько прогоняла сама: было проще сделать работу за него, чем выслушать нескончаемый поток острот. А Майя, хоть и могла нарисовать роскошные львиные головы на картонных рыцарских щитах, но, в остальном, помогала бестолково: часто бросала дело и доставала свой скетчбук.
Когда с карточками было покончено, Ксеня не дала Лике ускользнуть в их комнату. Семинар еще шел и они спустились на первый этаж. Почти все кабинеты были заперты, на подоконнике коридорного окна стоял одинокий цветочный горшок с пожухлым фикусом, вертикальные жалюзи – задвинуты, но несколько изжелта-белых пластин отсутствовало и неравномерные, то узкие, то широкие, полоски солнечного света грели линолеум, подсвечивая тучки пылинок, Лика качнула рукой одну пластинку, остальные заколыхались, ударяясь друг о друга, клацая пластиком. Через приоткрытое окно проникал запах скошенной травы и коптилен. В городской школе пахло бы иначе: горячим асфальтом, мелом, возможно, свежей краской. С детской площадки, что у дома напротив, доносились бы радостные возгласы, визг ребятни, окрики взрослых и звуки прыгающего мячика, треньканье велосипедных звонков, перестук колёс самокатов. Здесь же слышно было только щебет птичек, далекие удары топора да гул голосов – из единственного открытого кабинета. Можно было подумать, что школьники просто пришли на субботник, убрать кабинет перед каникулами, или у них классный час, а может, закончился последний экзамен: оценки получены, уроки сделаны, коленки ещё не разбиты, на кожу только-только начал ложиться загар, а впереди целое лето и никаких забот.
Ксеня с Ликой тихонько проскользнули в класс и сели на свободные места за последней партой. Кабинет был выбран правильно: он находился с теневой стороны, сюда солнце добиралось только по вечерам, между открытыми настежь окнами и распахнутой дверью гулял бодрый сквознячок, Лика приготовилась наслаждаться прохладой.
Лебедь сидела впереди, подперев подбородок кулаком. Ученики перешептывались, что-то выкрикивали, дискуссия была оживленной. Кажется, Ксеня говорила, что сегодняшняя тема – происхождение фантастического.
Профессор поднял вверх указательный палец и ребята притихли. Лика прислушалась.
– Я бы не стал называть мифологию фантастикой. Люди пытались объяснить природные явления, и, если принимать во внимание, что в те времена не было учебников по физике, их попытки анализировать окружающий мир – это своего рода научные гипотезы, позднее получившие опровержения. А путешественники? Может, они были первыми фантастами?
– Но они ведь ничего не придумывали, а писали про то, что видели, – возразила Нина, девочка из Ксениной группы.
– Пожалуй, не соглашусь. Они описывали увиденное исходя из своего восприятия действительности, воспитания, культуры, жизненного опыта. Например, древние греки, которые путешествовали в Индию. Для них это была настоящая страна чудес. Представьте себе, насколько отличалась и природа, и быт! Скилак Кариандский был первым греком, который посетил Индию, в его географическом сочинении есть рассказы о людях с ногами как зонтик, с огромными ушами, которые они используют, как покрывало, и о людях с одним глазом. Он это придумал? Или попытался объяснить то, что видел? Между прочим, в его сочинении есть и вполне правдоподобные сведения, о реках, о растениях. Хотя, его труды могли быть написаны вовсе не им, а человеком, присвоившим его имя.
– Он явно обладал неплохим воображением, – усмехнулся Колесников, сидевший за первой партой вместе с учениками.
– Наверняка. Но вряд ли Скилак придумал бы это все, если б сидел дома. Он видел много необычного, реально существующего, а остальное ему подсказал разум.
Профессор лукаво улыбнулся. У него были маленькие, практически черные глазки, глянцевые, блестящие, как жуки в крепких хитиновых панцирях, такие же быстрые, юркие и подвижные.
– А миф о циклопах возник из-за его рассказов? – спросила Ксеня. Профессор, кажется, только в этот момент их заметил, глазки-жуки замерли на Ксене.
– Кстати, о циклопах! Палеонтолог Онтенио Абель предположил, что греки видели черепа карликовых слонов с отверстием для хобота посередине, и как раз такие черепа приняли за кости одноглазых великанов. О чем это говорит?
Ученики промолчали, Колесников улыбнулся, а Ксеня развела руками.
– Как думаете, возникли бы мифы о циклопах, если б кто-то из путешественников не увидел черепа карликовых слонов? А рассказы о джекалопе, если бы не папилломавирус, от которого у кроликов на голове возникали наросты, похожие на рога? Какой вывод можно из этого сделать?
Снова тишина.
– Человек не может придумать то, чего не видел, – тихо сказала Лика.
– Да! Все верно, и, чем больше человек знает, тем хитрее и многообразнее его выдумка. Допустим, он знает всё на свете, освоил множество наук, объездил весь мир. Может ли он придумать то, чего в мире не существует? – Профессор выдержал паузу и сам ответил на вопрос, – Нет, господа, любая, даже самая изощренная фантазия – это причудливое искажение существующей реальности.
Тут же снова поднялся гвалт. Ученики не хотели соглашаться с этой идеей. Профессор снова поднял руку.
– Так, хорошо, хорошо. Мы, конечно, ушли от темы, но вот вам задание, доставайте листочки. У вас есть пять минут, попытайтесь придумать что-то, чего действительно не существует, максимально необычное, ни на что не похожее.
Ксеня тоже полезла было в сумку за листочком, но Лика толкнула ее локтем, потому что Профессор встал из-за стола, поманил Колесникова и направился к их парте.
– Какие милые барышни! Кажется, мы не были представлены, – сказал Профессор, остановившись возле открытой двери. Ксеня тут же подскочила. Лика осталась сидеть. Ни “милой”, ни, тем более, “барышней” она себя не считала.
– Мои любимые ученицы, – сказал Колесников и Ксеня просияла, а Лика смутилась, – одноклассницы Кристины и Андрея. Это Ксения, она учится на истфаке в ВШЭ, а это Лика, – Колесников замялся и умолк. Профессор с интересом уставился на Лику:
– Будем знакомы, а вы где учитесь, Лика?
Ксеня раскрыла рот, будто хотела что-то сказать, потом снова закрыла, покраснела и отвела взгляд.
– Нигде, – отрезала Лика, девочки, сидевшие ближе всего к ним, замерли и перестали писать.
– А что так? – добродушно спросил Профессор. Колесников и Ксеня будто превратились в каменные статуи, подчеркнуто не смотрели друг на друга. «Им стыдно за меня, – подумала Лика, – как же так, дочь профессора Морозова, нигде не учится и работает на плебейской работе!» Лика почувствовала, как на нее накатывает раздражение: шутки Стрешнева, Ксенин треп про машину, неимоверная жара, стоявшая все эти дни, отсутствие кондиционеров в этой захолустной деревне, в конце-то концов. В её кофейне всегда работал кондиционер, волосы не липли к шее, пахло зернами и мускатным орехом, а все общение с людьми сводилось к «Какой напиток желаете?» и «Хорошего вечера».
– Я завалила экзамены, – выдавила из себя Лика.
Профессор будто не заметил возникшего напряжения, он продолжал улыбаться. А Лика подумала, что такие крепкие белые зубы в его возрасте наводят на мысль о протезах.
– Неожиданно, для одной из любимых учениц Виктора Николаевича! Наверняка на то есть причина?
Запах сигарет, редкий пролесок за больницей. Все это неожиданно вспомнилось утром, да еще так ярко. Чертов Стрешнев, дурацкое Чудиново. Очень неудачный день. В носу защипало.
– Видите ли, – сквозь зубы проговорила Лика, – я осознала, что мне больше нравится общество живых людей, чем давно умерших или выдуманных.
На сей раз и Ксеня и Колесников удостоили ее взглядами, оба.
– Вы уверены? – неожиданно без улыбки спросил Профессор. На них смотрело уже полкласса. Лебедь возмущённо покачала головой.
– Извините, – бросила Лика и вышла в коридор, не оглянувшись, она не хотела смотреть в глаза Ксене и Колесникову. Радовало только то, что при разговоре не присутствовал Стрешнев.
Ксеня дважды пыталась обсудить с Ликой произошедшее, но Лика не имела никакого желания говорить об этом. Колесников был по-прежнему доброжелателен и вежлив с ней, а Профессор где-то пропадал и в трапезную не пришел.
После ужина Ксеня затеяла ревизию одежного шкафа. Сняла с вешалки топик на тонких лямках, обшитый кружевами по линии декольте, показала его Лике:
– Не хочешь примерить?
– Зачем?
– Он нарядный.
– Я думала, для костра нужно одеться так, чтобы комары не кусали. Джинсы, ветровку. Хотя, ночи сейчас теплые, даже жаркие, как бы в куртке не запариться.
– Лик, комары комарами, но это же, так сказать, вечеринка. По местным меркам. Песни под гитару, костер, летняя ночь…
– Жрут комары, сидеть негде, Лебедь фальшивит, – в тон ей продолжила Лика, – ты уж прости, но этот топик смахивает на пижаму и будет сидеть на мне, как на барабане. Я его не надену.
Ксеня вздохнула, посмотрела на Лику с жалостью, даже снисхождением и это разозлило её сильнее, чем допрос, учиненный Профессором. Лика натянула штаны от спортивного костюма, обычную футболку, нарочито небрежно собрала волосы в высокий хвост и покрутилась перед Ксеней:
– Вот так одеваются для посиделок у костра.
Ксеня снова вздохнула. Она надела светлые джинсы-скинни и раскритикованный Ликой сиреневый “пижамный” топик. В коридоре они встретились с другими кураторами. Лебедь, очевидно, тоже восприняла костер как вечеринку: легкое платье в мелкий цветочек, босоножки на высокой танкетке, явно не созданные для скачек по щебенке. Когда Лебедь тряхнула густыми волосами, на сей раз распущенными, в них блеснули маленькие зелёные бусинки на тонкой леске и Лика ощутила сладкий ягодный запах духов.
– Лик, а ты куда? – спросил Стрешнев, у него за спиной висел кофр с гитарой.
Лика нехотя ответила:
– На костёр.
Стрешнев усмехнулся:
– А! Мы будем тебя сжигать? Это вполне в стиле Колесникова, историческая реконструкция, инквизиция, все дела.
– Очень смешно, – мрачно буркнула Лика.
– Просто ты выглядишь так, будто специально напялила шмотки, которые не жалко сжечь. Наверное, ты не знала, что в столовке есть пустые мешки из под картошки.
– Давай так, – Лика показала на дверь комнаты, – я подожду здесь, а ты сгоняешь за мешком? Только возьми полный, я тебя им огрею для начала…
– Ой, а вы знали, что Мерилин Монро фоткалась в мешке из-под картошки? – раздался голос Майи, оказывается, она стояла позади Стрешнева, но из-за гитары Лика ее не заметила.
– Да, что-то такое слышала, – тут же подхватила Ксеня, – но не помню подробностей.
Майя принялась рассказывать эту историю, Стрешнев заметно сник, а Лика хотела под шумок сбежать в комнату, но не вышло – Ксеня крепко взяла ее за локоть своими железными пальцами и напомнила: «мы не развлекаться идём, а учеников пасти».
Колесников остался в школе, подождать девчонок из пятой комнаты, которые всегда собирались дольше остальных, Лебедь заявила, что будет помогать ему, а кураторы должны были отвести всех к кострищу. Школьники уже знали дорогу, на приветственном квесте там была одна из точек – Ородруин. Только Лика, проторчавшая весь квест у Длинного моста, не знала, куда идти.
– Я пойду замыкающей, – предложила Лика.
– Да ладно, вряд ли ребята решат разбежаться по деревне, – отмахнулась Ксеня.
– Я просто хочу отдохнуть от разговоров о дяде Мите и генераторах, – съязвила Лика. Отец всегда называл ее характер “ершистым”. Ксеня надулась, взяла под руку Майю и увела ее вперед. «Не буду давать ей новые поводы стыдиться меня», – решила Лика.
Возбуждённо гудящая толпа детей вышла на площадь у въезда в деревню и свернула к гаражам. Когда они проходили мимо Нексюши, грустно смотревшей погасшими фарами, Лика подумала, что Ксеня наверняка сейчас выносит мозги Майе.
За гаражами между внушительным дубом и заборчиком обнаружилась тропинка. Она протянулась через кусты, над которыми клубилась вечерняя мошкара, и вывела всех к широкой поляне в излучине Чудинки. Берега реки были крутыми, поросшими травой, вдалеке виднелось озеро, чуть поодаль – Короткий мост, флюгер мастерской торчал над деревней, за рекой – теплицы и фруктовый сад, справа от Лики, на приличном расстоянии от костра, темнел лес.
На поляне было шумно, костер сегодня явно устроили не ради гостей, здесь собралась вся деревня. Лика запоздало поняла, что по дороге они никого не встретили, даже в окнах кабака на площади не горел свет. На веранде, вопреки обыкновению, не сидели мужики с папиросами и огромными кружками медовухи.
Солнце медленно опускалось в лес, раскрашивая облака. От огромного костра в синеющее небо взлетали искры, рыжие дети водили хоровод, люди пели, танцевали и смеялись, многие грызли яблоки. В стороне стоял массивный низкий стол. Столешница, сколоченная из досок, по размеру могла сравниться с дверью, она была прибита к двум широким пням. На столе расположились плетеные корзины с фруктами. Вместо стульев и лавочек – разномастные пеньки да толстое бревно, застеленное старыми советскими коврами. Лика выбрала невысокий пень, одиноко стоявший в сторонке, она решила, что так к ней никто не сможет подсесть и завести диалог. Но ошиблась. Почти сразу же, стоило только расположиться, рядом возникла знакомая старушка, закутанная в шаль, снова пахнуло лавандой. Лика вскочила – уступить место, но, бабушка махнула рукой.
– Ты чаво, дочка, слишком низко мне, я потом и вовсе не встану. Это тебе в охотку, ты молодая.
Она чуть ли не силой усадила Лику обратно и принялась копаться в бездонных карманах своего передника. Извлекла оттуда три мелких зелёных яблока, протянула Лике.
– На вот, похрусти.
Лика была настроена скептически, яблочки одним своим видом вызывали оскомину, но обижать бабульку не хотелось. Однако, кусок яблока разломился во рту, как спелый арбуз, а сок напомнил карамель.
– Мм, какое сладкое, – с набитым ртом сказала Лика.
Бабушка махнула рукой и засмеялась, звонко, мелодично.
– Кислища! Это ж дичка! На том конце Самоцветного Пояса растет. Я давича ходила туда.
Лика не поняла ни слова, но расспрашивать не стала. А бабушка вдруг посмотрела на нее прищурившись, с подозрением.
– Солнце заходит, пора мне, – сказала она и побрела в сторону гаражей. "Наверное, опять пойдет на холм", – подумала Лика и вздохнула с облегчением: наконец-то осталась одна.
– Какое яблоко вам попалось, барышня? – спросили откуда-то сбоку и Лика подпрыгнула на месте: она не заметила, как к ней подошел Профессор. Он улыбался – очевидно не сердился на ее сегодняшнюю грубость.
– А есть разница?
– Конечно! Существует поверье: если первое Преображенское яблоко попадется кислое, то вас ждут невзгоды. А если сладкое – то счастье. Антонина Николаевна вечно всем дичку раздает, видимо, чтоб жизнь медом не казалось. А вам, я слышал, сладкое попалось. Удивительно. Значит вас ждет какое-то особенное счастье.
– Очень маловероятно, – отрезала Лика. Но Профессор улыбнулся шире, развел руками и зашагал к костру.
На ногу Лике сел комар. Она прихлопнула его и застонала: опять забыли закрыть окно в комнате! И бабулька со своими антикомариными лавандовыми шалями уже ушла! Но, делать было нечего, пришлось терпеть. Несколько человек увели совсем маленьких детей, видимо, укладывать спать, а остальные подошли ближе к кострищу. Лика не сдвинулась с места. Огонь итак полыхал до неба, она чувствовала жар даже находясь на отдалении, волосы успели напитаться дымом. Смех и разговоры стихли. Слышно было как потрескивают поленья, в лесу принялся насвистывать одинокий пернатый певец, тихо шумела река.
Женщина у костра запела, к ней присоединились другие. Лика не любила народную музыку и не разбиралась в ней, но деревенские пели чисто, голоса звучали плотно, объемно. Песню выбрали тягучую, заунывную. Казалось, под такую тягомотину впору было заскучать, начать клевать носом, но Лика, сама не понимая зачем, встала с пенька и подошла ближе. Она почти не разбирала слов: что-то про птиц, про реку, про Бога, кажется. Песня настолько подходила к обстановке, точно звучала не в реальности, а была идеально подобранным саундтреком для неплохого фильма. Все звуки природы вплелись в мелодию, казалось, даже лесные птицы стали попадать в ноты. Лике дым попал в глаза – подошла слишком близко. Ветер принес запах озона, как после грозы. Но дышать стало тяжелее, будто грудная клетка не могла развернуться до конца, что-то давило на ребра, не позволяя сделать глубокий вдох. Женщины оборвали песню, внезапная тишина на мгновение сдавила уши. Раздались аплодисменты. Лика осознала, что стоит почти у самого костра, а ее правая ладонь плотно прижата к груди чуть ниже ключиц.
Стрешнев достал гитару и принялся перебирать пальцами струны, видимо, настала очередь гостей продемонстрировать свои умения. Рядом с ним стояла Ксеня, не отрываясь следила за его руками, щеки у нее порозовели, а до Лики ей не было никакого дела. Но Стрешнев заметил, что Лика стоит неподалеку:
– Лика у нас очень круто поет, давайте она что-нибудь исполнит. Лик? Эй, иди сюда! Лик!
Это был перебор. Лика замотала головой, развернулась и пошла в сторону леса. Мама все время просила петь. Особенно в свои последние дни. Мамина питерская подруга переложила на музыку несколько маминых стихотворений, а Лика разучила их. Мама не могла говорить из-за трахеостомы, только хрипела и стучала тонким холодным пальцем по Ликиной руке, слабо, но нервно. Это значило, что маме снова больно. Звать медсестру было нельзя, мама не хотела глушить сознание наркотическими обезболивающими. И Лика принималась тихонько петь.
Темнело рывками, довольно быстро. Лика прижалась лбом к берёзе, зажмурилась, перед глазами все равно мелькало рыжее пламя. Она постаралась максимально глубоко дышать, нужно было успокоиться. Меньше всего на свете ей хотелось, чтобы за ней сейчас пошел Стрешнев. Но он и не пошел. Лика услышала знакомую мелодию, приятный Стрешневский тенорок вывел: "You could be my unintended, choice to live my life extended…"
Лика отлипла от дерева, обернулась. Даже Ксеня не обратила внимания на Ликину ретираду, пялилась во все глаза на Стрешнева. Лике ужасно захотелось собрать вещи и уехать домой. Она решила вернуться в комнату, а утром попросить Макса довезти ее до Поречья, там вызвать такси или поискать автобус.
Лика повернулась спиной к костру, ее обдало волной жара, сердце сделало лишний удар и, после вынужденной паузы, застучало как бешеное, сотни маленьких иголочек принялись жалить Ликины пальцы, шею и щеки, пробрались в горло, она сглотнула слюну, рефлекторно облизнула пересохшие губы, звон в ушах заглушил все остальные звуки – в двух шагах от Лики стоял тот самый парень: сложил руки крестом на груди и совершенно бесцеремонно рассматривал Лику. В голове мелькнула паническая мысль: убежать обратно к костру! Там безопасно. Там Стрешнев сразу же придумает про неё новую шутку, Ксеня покраснеет, а Колесников разочарованно вздохнет. Лучше уж Лика побудет в темном лесу с незнакомцем, чем рядом с такими друзьями. Да и любопытство потихоньку брало верх над осторожностью.
– Ты кто такой? – спросила Лика.
Глава 5. Поиски.
– Ты кто такой? – спросила Лика.
– Человек, – помедлив, ответил он и отчего-то усмехнулся. У него оказался неожиданно высокий голос, не писклявый, не тоненький, а именно высокий, гласные он немного растягивал, будто пропевал.
– Человек, значит, – Лика не ожидала такого ответа, – а почему я везде на тебя натыкаюсь?
– Откуда мне знать, почему ты везде на меня натыкаешься? – резонно ответил он и снова заулыбался. Лика почувствовала жар, стремительно заливший щеки, нахмурилась, сложила руки на груди, в точности как незнакомый парень. Но если его жест выглядел уверенным, расслабленным, то Лика свела плечи, выставила локти вперёд, будто пыталась защититься.
– А имя у тебя есть? – буркнула Лика.
– Есть.
«Вот и поговорили», – подумала она.
– Какое?
– Можешь звать меня Назар.
«Назар», – мысленно повторила Лика. Ей показалось, что имя ему подходит. Такое же необычное. А ещё, звонкое, немного резкое, но красивое.
– А у тебя есть имя? – без насмешки спросил Назар.
– Есть. Гликерия, – ответила Лика. Опешив от сказанного, она поторопилась исправить досадную оплошность:
– Но все зовут меня Лика.
– Зачем они так делают? – Назар удивлённо поднял брови.
– Это сокращённый вариант.
– А куда вечно торопятся твои друзья? Они настолько заняты, что у них нет времени произнести лишние слоги?
Лика заморгала от неожиданности.
– Никуда. Просто так удобнее и мне так больше нравится.
– Почему?
Лика вздохнула. Другому человеку она могла бы запросто сказать «не твое дело». Всяко лучше, чем объяснять, что полным именем её называла мама, о которой и вспомнить-то тяжко. А откопал такое имя, конечно, отец: обязательно нужно было выпендриться! Кати и Маши – они ж не для простых смертных! Чтоб Лике каждый раз в официальных инстанциях приходилось диктовать по буквам и отвечать: «это греческое», «нет, не мусульманское», «просто так решили, не в чью-то честь».
– Мне нравится полный вариант, – безапелляционно заявил Назар. Лика решила не тратить время на споры – у нее было слишком много вопросов.
– Скажи, это тебя я видела на дороге в Поречье? Когда мы с подругой впервые приехали сюда.
Лика умолкла. Она вспомнила траву около зелёного дома, такие аккуратные кружева на белых шторках, её пробрала дрожь, она посмотрела на костер, Стрешнев не пел, было тихо, а их с Назаром вряд ли могли увидеть с поляны.
– Меня. Я желал посмотреть, кто пришёл к дому на краю.
– Это зелёный дом? Кто там живёт?
– Привратник. Тебе не стоит без особой нужды ходить туда.
Лика ничего не поняла, только инстинктивно почувствовала, что Назар прав. Его ответы рождали ещё больше новых вопросов. Но задать их он не дал.
– Твоя подруга беспокоится за тебя.
От толпы у костра действительно отделилась одна тёмная фигурка со светлой головой – Ксеня. Она двигалась в сторону леса, озираясь по сторонам. Всего минуту назад Лика так надеялась, что Ксеня обратит на нее внимание, пойдет за ней, попросит прощения. Но сейчас Лике было все равно, больше того, она не хотела, чтобы Ксеня познакомилась с Назаром. Лика подумала, что максимально не выигрышно смотрится рядом с Ксеней: стройной, высокой, ухоженной.
Но, кажется, Назар и сам не собирался налаживать контакты с приезжими:
– Мне пора, Гликерия.
Лика вдруг ощутила, что ночь не такая уж теплая, стало зябко, по шее пробежался холод. Но сердце застучало быстрее. Она, удивившись своей прыти, схватила Назара за рукав футболки, точь-в-точь такой же, какую носил Макс. Темные брови Назара взлетели вверх, глаза стали круглыми, как у совы. Он не сопротивлялся, но, скорее от неожиданности.
– Ты сам местный? Из Чудинова?
– Да-а, – протянул он, – можно и так сказать.
– Может, номер дашь? – Лика покраснела.
– Номер? – он нахмурился.
Ксеня подходила все ближе, высматривала Лику среди деревьев. Назар положил руку на Ликину, аккуратно расцепил ее пальцы, сжимавшие выцветшую ткань. Кожа у него оказалась горячей, будто нагрелась на солнце.
– Я смогу увидеть тебя снова? – спросила Лика.
– Ты уже можешь меня видеть, вряд ли это изменится.
– Лика! – Ксенин голос зазвучал совсем неподалёку, Лика оглянулась, а когда повернула голову обратно, Назара рядом не было.
– Какого черта, куда он делся?
– Кто? – Ксеня уже стояла за ее спиной.
– Я тут разговаривала с одним местным парнем, – помедлив ответила Лика, она продолжала вглядываться в лес: он был тихим, темным, едва слышно шумела листва.
– С каким? – недоверчиво сказала Ксеня, она тоже сложила руки на груди, сурово посмотрела на Лику, – я видела только тебя.
