Евгений Войскунский
Черный столб
38
Приспущены флаги на судах флотилии.
Салон «Фукуока-мару» залит ярким электрическим светом. Здесь собрались все знакомые нам герои этого повествования.
Нет только Уилла и Нормы Хемптон. Должно быть, они сидят в своей каюте.
Нет Джима Паркинсона. Когда полыхнуло в небе и прогрохотал взрыв, к плоту направилось посыльное судно с инженерами-атомщиками и командой добровольцев на борту. Они нашли в крохотной каютке катера трех испуганных японских матросов, которые знали лишь то, что перед взрывом наверху появился человек в скафандре и крикнул им слова предостережения. Добровольцы в защитных костюмах поднялись наверх и обшарили всю палубу плота. Счетчики Гейгера, подвешенные к их скафандрам, показывали не такой уж сильный уровень радиации. Они искали несколько часов и уже отчаялись найти Кравцова и Паркинсона, как вдруг доброволец Чулков, откинув крышку одного из палубных люков и посветив фонариком, увидел человека в скафандре. Паркинсон лежал в глубоком обмороке. Он очнулся на обратном пути, в каюте посыльного судна, но не сказал ни слова, и глаза его были безумны. Только в лазарете на «Фукуока-мару» Джим немного оправился от потрясения и припомнил, что произошло. И тогда поиски Кравцова были прекращены. Переломленную руку Джима уложили в гипс.
Нет Александра Кравцова…
Тихо в салоне. Время от времени стюард приносит на черном лакированном подносе кипы радиограмм и кладет их на стол перед Морозовым и Токунагой. Поздравления сыплются со всех континентов. Поздравления – и соболезнования. Морозов просматривает радиограммы, некоторые вполголоса читает. Японский академик сидит неподвижно в кресле, прикрыв ладонью глаза. Сегодня у него особенно болезненный вид.
Дверь распахивается со звоном. На пороге стоит Уильям Макферсон. Сорочка у него расстегнута на груди, пиджак небрежно накинут на плечи. Нижняя челюсть упрямо и вызывающе выдвинута.
– Хелло, – говорит он, обведя салон недобрым взглядом, голос его звучит громче, чем следует. – Добрый вечер, господа!
Он направляется к столу, за которым сидят руководители операции. Он упирается руками в стол и говорит Токунаге, обдавая его запахом рома:
– Как поживаете, сэр?
Японец медленно поднимает голову. Лицо у него усталое, изжелта-бледное, в густой сетке морщин.
– Что вам угодно? – голос у Токунаги тоже больной.
– Мне угодно… Мне угодно спросить вас… Какого дьявола вы отправили на смерть этого юношу?!
Мгновение мертвой тишины.
– Как вы смеете, господин Макферсон! – Морозов гневно выпрямляется в кресле. – Как смеете вы…
– Молчите! – рычит Уилл. Взмахом руки он сбрасывает со стола бланки радиограмм. Запереть его, на ключ запереть надо было…
– Успокойтесь, Макферсон! Возьмите себя в руки и немедленно попросите извинения у академика Токунаги…
Токунага трогает Морозова за рукав.
– Не надо, – говорит он высоким голосом. – Господин Макферсон прав. Я не должен был соглашаться. Я должен был пойти сам, потому что… Потому что мне все равно…
Голос его никнет. Он снова закрывает глаза ладонью.
В салон врывается Норма Хемптон.
– Уилл! Боже мой, что с тобой делается… – Она отдирает руки Уилла от стола и ведет его к двери. – Ты просто сошел с ума. Ты просто хочешь себя погубить… – У двери Уилл припадает к косяку, от звериного стона содрогается его спина. Норма растерянно стоит рядом, гладит его по плечу.
Али-Овсад подходит к Уиллу.
– Не надо плакать, инглиз, – произносит он с силой. – Ты не девочка, ты мужчина. Кравцов был мне друг. Нам всем был друг.
Он и Норма берут Уилла под руки и уводят. И снова тихо в салоне.
От резкого телефонного зуммера Токунага нервно вздрагивает. Морозов берет трубку, слушает.
– Связь с Москвой, – говорит он, поднимаясь.
Токунага тоже встает и выходит вместе с Морозовым из салона. В радиорубке их встречает Оловянников.
– Она у нас, в редакции «Известий», – тихо говорит он и передает Морозову трубку.
– Марина Сергеевна? Говорит Морозов. Вы слышите меня?.. Марина Сергеевна, я знаю, что слова утешения бессмысленны, но позвольте мне, старику, сказать вам, что я горжусь вашим мужем…
Вот и все.
Вам, наверное, покажется странным, что для перерезания Черного столба люди использовали такое опасное старинное чудище, как атомная бомба. Но не забывайте, что тогда не было еще гравиквантовых излучателей. Да и о сущности единого поля люди в то время, время разобщенного мира, только еще начинали догадываться…
Что было дальше? Если вы забыли, то включите учебную звукозапись для четвертого класса. Она напомнит вам, как космонавты Мышляев и Эррера вышли на орбиту, эквидистантную отрезанному витку Черного столба, получившему название «Кольца Кравцова»; они уравняли скорость своего корабля со скоростью витка, вылезли в скафандрах наружу, в Пространство, и укрепили на разомкнутых концах кольца первые датчики автоматических станций. А теперь на Кольце Кравцова смонтированы внеземные станции для ракетных поездов, посты космической связи и многое другое; вы прекрасно знаете это.
Быть может, иные из вас побывали с экскурсиями на Большом Плоту – теперь он, конечно, совсем другой – и видели, как по специальным радиосигналам автоматы включают установку и дают черному веществу немного выдавиться вверх, совсем как зубной пасте из тюбика, а затем отрезанный кусок грузится в трюм стратоплана и отправляется по назначению – чаще всего на какой-нибудь из заводов космического кораблестроения.
Теперь, когда вы познакомились с Александром Кравцовым поближе, всмотритесь снова в его портрет – он помещен в учебнике геофизики, в том разделе, где идет речь о Кольце Кравцова. Парень как парень, не правда ли? Он вовсе не собирался стать героем.
Просто он легко забывал о себе, когда думал о других.
