Евгений Войскунский
Черный столб
23
Вечером гроза усилилась. Лил дождь. Несколько раз над «Фукуока-мару» проплывали шаровые молнии, они словно приглядывались к кораблю и уплывали дальше, к Черному столбу.
От бесконечной пляски молний, от неприкаянности, от близости непонятных и грозных событий у Кравцова было смутно на душе. Али-Овсад затащил его к себе, стал поить чаем и расспрашивать об ионосфере. Оловянников сидел с ними, приглядывался к обоим.
– Слушай, – говорил Али-Овсад, держа блюдце на кончиках пальцев, – бензиновый мотор будет работать? Ему ток не нужен…
– А зажигание? – отвечал Кравцов. – Как без электрической искры?
Али-Овсад задумчиво отхлебывал чай, откусывал сахар.
– Надо мне в Баку ехать, – объявил он вдруг. – Если тока не будет, надо много керосина делать. – Он встал щелкнул выключателем, плафон послушно зажегся. – Горит, – сказал Али-Овсад. – Это, наверно, япон придумал, что электричества не будет. Зачем Морозов его слушает?
– Морозов зря не станет пугать.
– Ай балам, ошибаться каждый человек может.
Али-Овсад, прихлебывая чай из блюдца, стал неторопливо рассказывать про геолога Новрузова, который никогда не ошибался. Однако в один прекрасный день скважина, пробуренная в выбранном самим Новрузовым месте и доведенная уже до двух тысяч метров глубины, внезапно ушла под землю.
– Когда это было? – спросил Оловянников, вытаскивая из кармана блокнот.
– Давно, в сорок девятом. Не пиши, уже наша газета «Вышка» писала – мастер Али-Овсад стоит на буровой вышке, спасает ротор, лебедку, насос. Ротор и лебедку спас, это правда, а насос не успел. Совсем новый насос был
– завода «Красный молот». Потом мы все бежали – сама вышка в землю ушла. Теперь там вода – озеро.
– А что говорили геологи?
– Каждый свое говорил. Пласты, структура… Земля, а под землей что есть, мы не знаем.
Кравцов слушал рассеянно, про нашумевший когда-то случай в Ширваннефти он прекрасно знал. Чай уже не лез в горло.
– Пойду письма писать, – сказал он и побрел к себе.
Перед каютой Уилла он постоял в раздумье, потом тихонько постучал, и сразу дверь отворилась. Норма Хемптон стояла у порога, она приложила палец к губам и покачала головой.
– Кто там? – раздался слабый голос Уилла.
– Ты не спишь? – сказала Норма. – Ладно, заходите, мистер Кравцов.
– Ну, Уилл, как вы тут? – Кравцов сел, беспокойно вглядываясь в лицо шотландца. В каюте был полумрак, горела лишь настольная лампа, прикрытая газетой.
– Ничего, лучше. Зажгите свет.
Вспыхнул плафон. В его желтом свете сухое лицо Уилла показалось Кравцову незнакомым. Может, потому, что щеки обросли седой щетиной. И в глазах появилось что-то новое, не было уже иронической усмешечки. Движимый внезапным приливом нежности, Кравцов осторожно коснулся руки Уилла ладонью.
– Выкладывайте новости, парень, – сказал Уилл.
– Новости? Да, новости есть, и не очень-то веселые… – Он принялся рассказывать.
– Не будет электрического тока? – изумилась Норма Хемптон. – Вы правильно поняли Штамма?
Кравцов усмехнулся.
– Я передаю вам то, что слышал, слово в слово. Кстати, миссис Хемптон, вы не получили текста… Эх, не догадался взять для вас!.. В пресс-центре, должно быть, еще есть…
– Бог с ним, с текстом, – сказала Норма.
«А ведь она совсем, совсем не молода», – подумал Кравцов, глядя на усталое лицо женщины.
– Пойди, – сказал Уилл. – Это твоя обязанность.
– И отдохните заодно, – добавил Кравцов. – Я посижу с Уиллом.
– Ну что ж, – Норма нерешительно поднялась, – если вы побудете здесь… Вот флакон, мистер Кравцов. Ровна в девять накапайте из него двадцать капель и дайте ему выпить.
Она вышла.
– Короткое замыкание, – сказал Уилл после паузы. – Вот как.
– Да. Колоссальный пробой ионосфера – Земля. Трудно представить.
– Я был уверен, что здесь просто магнитная аномалия, – сказал Уилл. – Потому и напросился на вахту, что хотел проверить свое предположение. Да, собственно, не мое. Его еще тогда, шесть лет назад, высказывали Гилар, Нуаре…
– И Комарницкий, – вставил Кравцов.
В дверь постучали. Стюард-японец скользнул в каюту, вежливо пошипел, поставил на столик свечу на черном блюдечке.
– Это зачем? – сказал Кравцов.
– Распоряжение капитана, сэр.
Стюард неслышно притворил за собой дверь.
– Свечи… Керосиновые лампы… – Кравцов покачал головой. – Дожили…
– Парень, пойдите и скажите им: атомная бомба. Только атомная бомба возьмет столб.
– Да перестаньте, Уилл.
– Я не шучу. Другого выхода нет.
Они помолчали. Кравцов взглянул на часы, накапал в стакан с водой двадцать капель из флакона, дал шотландцу выпить.
– У вас есть родители? – спросил вдруг Уилл.
– У меня мама. Отца я не помню, он погиб в сорок восьмом, когда мне было три года. Он был летчик-испытатель.
– Он разбился?
– Да. Реактивный истребитель.
Уилл помолчал, а потом задал новый вопрос, и опять неожиданный:
– Зачем вы изучаете испанский?
– Ну, просто интересно. – Кравцов улыбнулся. – По-моему, было бы неплохо, если б все люди изучали иностранные языки. Легче общаться.
– А вы обязательно хотите общаться?
– Не знаю, что вам сказать, Уилл. Общение людей – что в этом дурного?
– А я не говорю, что дурно. Бесполезно просто.
– Не хочу сейчас спорить с вами. Поправляйтесь, тогда поспорим.
– Что-то в вас раздражает меня.
Кравцов внимательно посмотрел Уиллу в глаза. Решил перевести в шутку:
– Это, должно быть, оттого, что я злоупотреблял гречневой кашей на завтрак…
Плафон стал тускнеть, тускнеть – и погас. Настольная лампа тоже погасла.
– Началось, – сказал Кравцов, нашаривая спички в кармане. – Прощай, электричество.
Он чиркнул спичкой, зажег свечу.
24
Это случилось не сразу на всей планете. Вначале зона размагничивания захватила район Черного столба, потом она медленно и неравномерно стала растекаться по земному шару.
Дольше всего электромагнетизм задержался на крошечном клочке суши, затерянном в просторах Атлантики, – на острове Вознесения, являющемся по своему географическому положению почти антиподом района Черного столба. Там электрические огни погасли на одиннадцать дней позже.
Казалось, что жизнь на планете гигантским скачком вернулась на целое столетие назад.
Напрасно воды Волги, Нила и Колорадо-ривер, падая с гигантских плотин, вращали колеса гидроэлектростанций; соединенные с ними роторы электрических генераторов крутились вхолостую: их обмотки не пересекали магнитных силовых линий и в них не наводилась электродвижущая сила.
Напрасно атомные котлы грели воду – пар так же бессмысленно вращал роторы генераторов.
Напрасно линии электропередач густой сетью оплели планету, напрасно тянулись провода в заводские цехи, в городские квартиры и дома крестьян – по ним не бежал живительный поток электронов, неся людям свет, тепло и энергию.
Конечно, электрический ток не исчез вовсе. Его давали химические элементы – батарейки карманных фонариков. Его давали аккумуляторные батареи – пока не разрядились, а зарядить их было нечем. Его вырабатывали электростатические машины трения, термоэлектрические и солнечные батареи. Их пробовали присоединять к обмоткам возбуждения генераторов, но ток протекал по катушкам зря, не возбуждая искусственного магнитного поля.
Остановилась могучая земная индустрия, энергетика которой базировалась на электромагнетизме. Погрузились во мрак вечерние улицы городов. Замерли троллейбусы, токарные станки, лифты в многоэтажных зданиях, стиральные машины, магнитофоны и мостовые краны. Двигатели внутреннего сгорания лишились зажигания. Умолкло радио. Телефонные станции онемели.
Люди оказались разобщены, как столетие назад.
Усложнилась навигация: картушки магнитных компасов бестолково крутились под стеклом, не указывая штурманам истинного курса.
Не только люди страдали от неожиданного бедствия. Рыбы потеряли свои таинственные дорожки в электрических токах океанских течений и нерестились, где попало.
Перелетные птицы не могли найти привычных дорог…
Полярные сияния двинулись к экватору и остановились над ним, опоясав планету мерцающим, переливающимся кольцом.
Поползли грозные слухи об увеличении потока первичного космического излучения в нижних слоях атмосферы, защитные свойства которой начали заметно изменяться. Жители горных районов покидали свои жилища, спускались в долины. Из уст в уста передавали страшную весть о гибели на Памире персонала высокогорной обсерватории.
Перед катастрофой Генеральная ассамблея Объединенных Наций была занята разрешением запутанного вопроса о некоем княжестве, где девять принцев крови одновременно претендовали на престол. Высокородным отпрыскам велели образовать коалицию. Не до них теперь было. При Генеральной ассамблее создали Комитет Черного столба, составленный из крупнейших ученых мира. А пока этот комитет напряженно изыскивал способ ликвидации Черного столба, миру предстояло приспособиться к жизни в новых условиях.
Но мир этот не был един.
В социалистических странах плановая система позволила организованно осуществить переселение жителей горных районов, временную консервацию электропромышленности и перевод предприятий с электрической энергетики на паровую. Работники электропромышленности спешно осваивали новые, временные виды производства, где теперь, без электричества, требовалось больше людей.
А капиталистический мир лихорадило. Вспыхнула ожесточенная борьба монополий за правительственные заказы. Угольные и нефтяные акции взлетели до небес, акции электрических и алюминиевых компаний обесценились. Те, кто верил в ликвидацию замыкания, скупали их. На биржах царила паника. Рыцари наживы быстрее всех приспособились к условиям катастрофы. Колоссальные спекуляции охватили капиталистический мир. Цены росли, налога увеличивались…
Газеты подогревали панику аршинными заголовками о «последних днях человечества», но и за этими заголовками нередко скрывались корыстные интересы монополий. Трансатлантическая транспортная компания заключила сделку с газетным концерном, и по Америке прокатился слух, будто антипод Черного столба, остров Вознесения, будет поражен космическими лучами гораздо позже остальных районов земного шара. Состоятельные люди устремились на этот крохотный, жаркий, почти лишенный воды конус, торчащий из глубин Атлантического океана. В Джорджтаун – единственный населенный пункт на острове, в котором жило сотни две человек, обслуживающих порт, – ежедневно прибывали богатые эмигранты. Они привозили с собой продовольствие, строительные материалы, воду. Платили бешеные деньги за проезд, за каждый квадратный метр каменистой почвы у подножья горы. Очень скоро здесь не осталось ни одного свободного участка, пригодного для жилья. Цены взвинчивались до астрономических масштабов. На острове вспыхивали кровавые столкновения.
Британское правительство, которому принадлежал остров Вознесения, направило правительству Соединенных Штатов решительный протест. Вашингтон его отклонил, указав в ответной ноте, что остров Вознесения захвачен частными лицами, за действия которых американское правительство не несет ответственности.
К острову Вознесения и к близлежащему острову Святой Елены, на который тоже устремился потея эмигрантов, были посланы английские военные корабли.
Темные силы невежества, плохо скрытые благопристойным покровом религии и капитала, всплыли наружу.
– Конец света! Ждите всадников Апокалипсиса! – кричали на площадях перед соборами небритые люди, отвыкшие от неэлектрических средств бритья.
– Вот до чего довели нас ученые! Бей ученых! – надрывались лавочники, готовые к погромам.
В Принстон, штат Нью-Джерси, на лошадях, покрытых пылью южных дорог, приехала целая рота вооруженных молодых людей. Рассыпавшись цепью по аккуратным газонам, они пошли в атаку на главное университетское здание. Студентов и преподавателей, встречавшихся на пути, зверски избивали, а двоих, оказавших яростное сопротивление, пристрелили на месте. Погромщики врывались в лаборатории и старательно били посуду, опрокидывали столы, разрушали приборы.
– Где тут работал бандит Эйнштейн? – орали они. – Покончим с евреями! Вешать профессоров! Пора оздоровить нацию!
Улюлюкая, они кинулись громить профессорские коттеджи. Кучка студентов и преподавателей забаррикадировалась в одном из коттеджей и отбросила погромщиков револьверным огнем. До поздней ночи гремели выстрелы, и коттедж отбивал атаку за атакой, пока не кончились патроны. Но и тогда храбрецы не сдались, вступили с бандитами в рукопашную и падали один за другим, изрешеченные пулями. Когда прибыла полиция, коттедж пылал жарким факелом, выстреливая в сумрачное ноябрьское небо снопы искр. Бандиты открыли огонь по полиции, к обеим сторонам прибывали подкрепления, и федеральное правительство послало в Принстон войска. Шесть дней в Принстоне шла настоящая воина. Шесть кровавых дней.
25
Мир поневоле приспосабливался к новым условиям. Транспорт вернулся к паровому котлу: паровозы потянули составы, освещенные керосиновыми и ацетиленовыми фонарями; из гаваней отплывали пароходы. Появились переговорные трубы и пневматическая почта. Количество почтовых отделений пришлось увеличить во много раз. Открытки заменили телефон.
По асфальту городов зацокали копыта лошадей, запряженных в грузовые и легковые автомобили. Появились странные гибриды: дизельные двигатели с паровыми пускателями.
А через две недели весь мир облетели имена студентов-дипломантов Московского высшего технического училища имени Баумана – Леонида Мослакова и Юрия Крамера, которые придумали устройство, заменившее электрическое зажигание двигателей внутреннего сгорания. Изобретение было просто до гениальности. Хитроумные студенты смонтировали в корпусе свечи огневое колесцо с зубчиками и длинный пирофорный стержень с механизмом постоянной микроподачи. Толкатель распределительного валика дергал пружину, колесо чиркало о стержень и высекало искру. Словом, это была обыкновенная зажигалка – зажигалка Мослакова-Крамера, и именно благодаря ей ожили великие полчища автомашин, и улицы городов снова приняли привычный вид.
Срочно увеличивалась добыча угля и нефти. Форсированно налаживалось производство керосиновых ламп и свечей.
Что до газет, то они продолжали выходить исправно, без перерыва, только печатались они теперь при свете керосиновых или ацетиленовых ламп на ротациях с приводом от паровых машин. И редко, когда первую полосу газет не украшало фото загадочного, окутанного паром, вставшего из океана Черного столба…
«Академик Морозов сообщил, что, по мнению Международного комитета ученых, короткое замыкание будет ликвидировано не позже конца года. Поэтому необходимо, не снижая внимания к нуждам временной паровой энергетики, начать подготовку к переходу на электроэнергию. Сегодня мы публикуем для общего обсуждения проект плана…»
(«Известия»).
«Угольные акции никогда еще не стояли так высоко».
(«Уолл-стрит джорнел»).
«На острове Святой Елены идет крупное строительство. По слухам, склеп Наполеона снесен и на его месте сооружается вилла для семьи Рокфеллера-самого-младшего. Лондон готовит новую ноту Вашингтону. Третий британский флот направлен для охраны островов Тристан да Кунья».
(«Дейли телеграф»).
«Слово нефтепереработчиков: перевыполнить план по осветительным сортам керосина».
(«Бакинский рабочий»).
«Национализированные угольные копи должны быть возвращены в руки законных владельцев – только это спасет Великобританию».
(«Таймс»).
«Красные вручили желтолицему судьбы мира. Теперь гибель неизбежна, если мы не примем меры».
(«Джорджия он сандей»).
«Фашизм не пройдет! Принстон не повторится!»
(«Уоркер»).
«Наибольшая мировая сенсация с тех пор, как в 1949 году фирма „Сенсон Хоуджери Миллз“ выпустила женские чулки с черной пяткой по патенту художников из Филадельфии Блея и Спарджена. Покупайте чулки новой марки „Черный столб“!
(«Филадельфия ньюз»).
«В эту зиму жителей Парижа будет согревать их неистощимый оптимизм».
(«Фигаро»).
«Домохозяйки требуют: дайте нам электричество!»
(«Фор ю уимен»).
«Повышение цен на свечи не должно снизить религиозного энтузиазма верующих».
(«Оссерваторе Романа»).
«Этой осенью не состоялось ни одной экспедиции в Гималаи на поиски снежного человека. Ассоциация шерпов-носильщиков встревожена. Его величество король Непала лично изучает вопрос».
(«Катманду уикли»).
«В связи с дороговизной топлива в этом сезоне, к сожалению, ожидается переход на длинные закрытые платья. Наш обозреватель надеется, что удастся создать модели со стекловатными утепляющими подкладками, могущими подчеркнуть специфику женской фигуры. В отношении дамского нижнего белья ожидается…»
(«Ля ви паризьен»).
26
– Шаровая молния! – крикнул в мегафон наблюдатель. – Все вниз! Шаровая молния!
Верхняя палуба «Фукуока-мару» опустела, только аварийная команда осталась наверху.
Таков был строжайший приказ Штаба ученых: при появлении шаровой молнии укрываться во внутренних помещениях, задраивать все иллюминаторы, люки и горловины. Приказ пришлось издать после того, как однажды огненный шар вполз в открытый люк судовой мастерской и вызвал пожар, с трудом потушенный японскими матросами.
Повинуясь приказу, Кравцов спустился вниз. Он заглянул в холл перед салоном, надеясь увидеть там Оловянникова, но увидел только группку незнакомых людей за стойкой бара.
Каждый день прилетали на реактивных гидросамолетах незнакомые люди – ученые, ооновские чиновники, инженеры, журналисты. Одни прилетали, другие улетали. Совещались, спорили, продымили «Фукуоку» насквозь табаком, опустошили огромный судовой склад вин.
А Черный столб между тем лез все выше за пределы земной атмосферы и, пройдя добрую треть расстояния до Луны, загибался вокруг Земли, словно собираясь опоясать планету тоненьким ремешком. Он по-прежнему был окутан мраком бесчисленных туч, и пучки молний били в Столб, и, казалось, грозе не будет конца.
Дистанционные приборы там, на плоту, давно не работали. «Фукуока» ходил вокруг плота, то приближаясь к нему, то удаляясь. Где-то застрял транспорт с горючим, а топливо на «Фукуоке» было на исходе.
Тревожно текла жизнь на судне. Но больше всего Кравцова угнетало вынужденное безделье. Он понимал, что ученым нелегко – поди-ка, разберись в таинственном поле, окружающем Черный столб! Но все же слишком уж затянулись их совещания. Кравцова так и подмывало пойти к Морозову и спросить его напрямик: когда же вы решитесь, наконец, побороться с Черным столбом, сколько, черт возьми, можно ждать?.. Но он сдерживал себя. Знал, как безмерно много работает Морозов.
Брамулья же, с которым Кравцов изредка сталкивался в каюте Али-Овсада за чаепитием, не отвечал на вопросы, отшучивался, рассказывал соленые чилийские анекдоты.
Кравцов в тоскливом раздумье стоял в тускло освещенном холле, поглядывал на дверь салона, за которой совещались ученые.
– Хелло, – услышал он и обернулся.
– А, Джим! Добрый вечер. Что это вы не играете на бильярде?
– Надоело! – Джим Паркинсон невесело усмехнулся. – Сорок партий в день
– можно взвыть по-собачьи. Говорят, завтра придет транспорт с горючим, не слышали?
– Да, говорят.
– Не хотите ли выпить, сэр?
Кравцов махнул рукой.
– Ладно.
Они уселись на табуреты перед стойкой, бармен-японец быстро сбил коктейль и поставил перед ними стаканы. Они молча начали потягивать холодный, пряно пахнущий напиток.
– Будет у нас работа или нет? – спросил Джим.
– Надеюсь, что будет.
– Платят здесь неплохо, некоторым ребятам нравится получать денежки за спанье и бильярд. Но мне порядком надоело, сэр. Целый месяц без кино, без девочек. Радио – и то не послушаешь.
– Понимаю, Джим. Мне, признаться, тоже надоело.
– Сколько можно держать нас на этой японской коробке? Если ученые ничего не могут придумать, пусть прямо скажут и отпустят нас по домам. Я проживу как-нибудь без электричества, будь оно проклято.
От пряного напитка у Кравцова по телу разлилось тепло.
– Без электричества нельзя, Джим.
– Можно! – Паркинсон со стуком поставил стакан. – Плевал я на магнитное поле и прочую чушь.
– Вам наплевать, а другие…
– Что мне до других? Я вам говорю: обойдусь! Бурить всегда где-нибудь нужно. Пусть не электричество, а паровая машина крутит долото на забое, что из того?
«Ну вот, – подумал Кравцов, – уже и этот флегматик взбесился от безделья».
– Послушайте, Джим…
– Мало этой грозы, так еще шаровые молнии появились, летают стаями. Наверх не выйти, японцы с карабинами на всех трапах… К чертям, сэр! Ученым здесь интересно, так пусть ковыряются, а мы все не хотим!
– Перестаньте орать, – хмуро сказал Кравцов. – Кто это «мы все»? Ну, отвечайте!
Узкое лицо Паркинсона потемнело. Не глядя на Кравцова, он кинул на прилавок бумажку и пошел прочь.
Кравцов допил коктейль и слез с табурета. Пойти, что ли, к себе, завалиться спать…
Возле двери его каюты стоял, привалившись спиной к стене коридора, Чулков.
– Я вас жду, Александр Витальич… – Чулков сбил кепку на затылок, его круглое мальчишеское лицо выражало тревогу.
– Заходите, Игорь. – Кравцов пропустил Чулкова в каюту. – Что случилось?
– Александр Витальич, – понизив голос, быстро заговорил Чулков, – нехорошее дело получается. Они давно уж нас сторонятся, ребята из бригады Паркинсона, собираются в своей кают-компании, шушукаются… А с полчаса назад я случайно услышал один разговор… Это, извините, в гальюне было, они меня не видели – Флетчер и еще один, который, знаете, вечно заливается, будто его щекочут, – они его Лафинг Билл[11] называют.
– Да, припоминаю, – сказал Кравцов.
– Ну вот. Я, конечно, в английском не очень-то, здесь только малость нахватался. В общем, как я понимаю, удирать они собираются. Завтра придет транспорт с горючим, закончат перекачку, тут они сомнут охрану, прорвутся на транспорт, и тю-тю к себе в Америку…
– Вы правильно поняли, Игорь?
– Аттак зы транспорт – чего ж тут не понять?
– Ну, так пошли. – Кравцов выскочил из каюты и побежал по коридору.
– Александр Витальич, так нельзя, – торопливо говорил Чулков, поспешая за ним. – Их там много…
Кравцов не слушал его. Прыгая через ступеньки, он сбежал в палубу «Д» и рванул дверь кают-компании, из-за которой доносились голоса и смех.
Сразу стало тихо. Сквозь сизую завесу табачного дыма десятки глаз уставились на Кравцова. Флетчер сидел на спинке кресла, поставив на сиденье ноги в высоких черных ботинках. Он выпятил нижнюю губу и шумно выпустил струю дыма.
– А, инженер, – сказал он, щуря глаза. – Как поживаете, мистер инженер?
– Хочу поговорить с вами, ребята, – сказал Кравцов, обводя взглядом монтажников. – Я знаю, что вы задумали бежать с «Фукуока-мару».
Флетчер соскочил с кресла.
– Откуда вы знаете, сэр? – осведомился он с недоброй ухмылкой.
– Вы собираетесь завтра прорваться на транспорт, – сдержанно сказал Кравцов. – Это у вас не получится, ребята.
– Не получится?
– Нет. Честно предупреждаю.
– А я предупреждаю вас, сэр: мы тут вместе с вами подыхать не собираемся.
– С чего вы это взяли, Флетчер? – Кравцов старался говорить спокойно.
– А с чего это нам платят тройной оклад за безделье? Верно я говорю, мальчики?
– Верно! – зашумели монтажники. – Даром такие денежки платить не будут, знают, что подохнем!
– Атом так и прет из Черного столба!
– Шаровые молнии по каютам летают!
– Макферсон помирает уже от космических лучей, скоро и мы загнемся!
Кравцов опешил. На него наступала орущая толпа, а он был один: Чулков исчез куда-то. Он видел: в углу на диване сидел Джим Паркинсон и безучастно перелистывал пестрый журнал с блондинкой в купальнике, на глянцевой обложке.
– Неправда! – выкрикнул Кравцов. – Вас ввели в заблуждение! У Макферсона инфаркт, космические лучи тут ни при чем. Ученые думают, как справиться с Черным столбом, и мы должны быть наготове…
– К черту ученых! – рявкнул Флетчер.
– От них все несчастья!
– Ученые всех загубят, дай им только волю!
– Завтра придет транспорт, и никто нас не удержит! Расшвыряем япошек!
Монтажники сомкнулись вокруг Кравцова. Он видел возбужденные, орущие рты, ненавидящие глаза…
– Мы не позволим вам дезертировать! – пытался он перекричать толпу.
Флетчер с искаженным от бешенства лицом шагнул к нему. Кравцов весь напрягся…
Паркинсон отшвырнул журнал и встал.
Тут с шумом распахнулась дверь, в кают-компанию ввалились монтажники из бригад Али-Овсада и Георги. Запыхавшийся Чулков проворно встал между Кравцовым и Флетчером.
– Но-но, не чуди, – сказал он техасцу. – Осади назад.
– Та-ак, – протянул Флетчер. – Своего защищать… Ребята, бей красных!
– заорал он вдруг, отпрыгнув назад и запустив руку в задний карман.
– Стоп! – Джим Паркинсон схватил Флетчера за руку.
Тот рванулся, пытаясь высвободить руку, но Джим держал крепко. Лицо Флетчера налилось кровью.
– Ладно, пусти, – прохрипел он.
– Вот так-то лучше, – сказал Паркинсон обычным вялым голосом. – Расходитесь, ребята. Моя бригада остается, мистер Кравцов. Будем ждать, пока нам не дадут работу.
В кают-компанию быстрым шагом вошел Али-Овсад.
– Зачем меня не позвал? – сказал он Кравцову, шумно отдуваясь. – Кто здесь драку хочет?
– Карашо, Али-Овсад, – сказал Джим. – Карашо. Порьядок.
– Этот? – Али-Овсад ткнул пальцем в сторону Флетчера, который все потирал руку. – Эшшек баласы, кюль башына![12] – принялся он ругаться. – Ты человек или кто ты такой?
