bannerbannerbanner
Уиронда. Другая темнота

Луиджи Музолино
Уиронда. Другая темнота

Полная версия

Luigi Musolino

UIRONDA

UN BUIO DIVERSO


В оформлении обложки использована иллюстрация Михаила Емельянова


UIRONDA © 2018 Luigi Musolino

UN BUIO DIVERSO © 2022 Luigi Musolino

© Марина Яшина, перевод, 2024

© Михаил Емельянов, иллюстрация, 2024

© ООО «Издательство АСТ», 2024

Уиронда

Остров и Бездна

Когда Умберто Барбьери был подростком, ему часто снилось искореженное железо.

Вот он стоит на мосту над дорогой и видит, как серая машина, летящая по полосе, на полной скорости врезается в несущийся навстречу грузовик, на стальной кабине которого играют блики от фар. Через секунду Умберто оказывается на месте этой чудовищной аварии, и в нос ударяет запах бензина и гудрона.

За рулем грузовика никого нет.

А в легковушке с разбитыми вдребезги стеклами, между рулем и сиденьем водителя, сплющен в жуткую гармошку из плоти его собственный изуродованный труп: шея сломана, голова лежит между рычагом переключения передач и ручником, спутанные волосы все в крови.

Полузакрытые глаза, остекленевший взгляд – словно у мумии какого-нибудь святого.

Слышится потрескивание раскаленного металла, воняет бензином.

Умберто пытается открыть дверь: во сне ему кажется, что самое главное – вытащить труп, так он будет в безопасности. И как только она поддается, мертвый Умберто открывает глаза с торчащими из них осколками и, ухмыляясь, орет, как сумасшедший: «Двадцать восемь. Двадцать восемь, идиот! Бум, бум, придурок!»

Потом все вокруг становится красно-синим, и огненный шар пожирает обломки, дорогу и весь мир…

В этот момент Умберто обычно просыпался в своей комнате. Без крика, без стука крови в висках. Просто лежал и смотрел на желтоватый свет уличных фонарей, просачивающийся в темноту из-за закрытых ставен, а потом засыпал снова.

Со временем ночной кошмар перерос в какую-то внутреннюю уверенность, что его ждет именно такой конец, стал историей, которой можно щегольнуть перед друзьями, сидя вечером в баре за кружкой пива.

– Я умру в двадцать восемь в автокатастрофе. Говорю вам. Мне это часто снится.

Но вот ему исполнилось двадцать восемь, а потом двадцать девять, и хотя жизнь его порядком потрепала, в другой мир он пока не отправился.

Когда же Умберто стукнуло тридцать, он, как и все люди (хотя многие не хотят это признавать), начал понимать, что есть много способов умереть, и какой уготован именно ему – неизвестно.

Сердечный приступ. Вполне возможно. Умираешь быстро, как дядя Бруно. Или опухоль. Она была у дедушки, и у папы, а учитывая, сколько я курю, мне вряд ли удастся дожить до преклонного возраста, а близким – сказать: «Он умер безмятежно, во сне».

Сейчас тридцативосьмилетний Умберто, вцепившись в оторванный хвост гидросамолета в тысяче километров от своей квартирки в Пинероло, подумал, что каким-то образом все же попал в тот сон – хотя время и ситуация оказались другими.

Бум, придурок!

Увидев мальдивского пилота, который по-прежнему сидел в наполовину снесенной кабине, с прижатым к груди подбородком, схватившись за ручку управления, Умберто почувствовал любопытство, смешанное с ужасом. Если бы верхнюю часть черепа не отрезало куском железа, можно было бы решить, что пилот просто решил вздремнуть. Умберто смотрел на него, барахтаясь в воде, и оттуда голова мальдивца напоминала алую чашу с серым, прогорклым супом.

– Э-э-эй! Кто-нибудь меня слышит?

Он удивился, что смог закричать. Горло сдавило, легкие пропитались морской солью, а сознание было совершенно пустым и находилось где-то далеко от тела. Умберто принялся перебирать ногами в прозрачной воде,

цел, я цел

как вдруг на него обрушилась волна, и пальцы, вцепившиеся в кусок металла, разжались. Он хлебнул воды. Перепугавшись, начал барахтаться изо всех сил и почувствовал прикосновение чьих-то волос.

Рядом с ним плавал труп с грустным выражением на застывшем лице. Он узнал молодую девушку, которой еще совсем недавно принадлежало это тело: грива волос вишневого оттенка из рекламы Pantene, неизменная сигарета Merit во рту и томный взгляд, сменявшийся досадой, когда дым щекотал ресницы. Марта. С ней – и с девятью другими итальянцами – он познакомился пять дней назад в Мале.

У нее была оторвана нога. Умберто не понял, правая или левая. Эти загорелые ноги еще не так давно он представлял в своих фантазиях, лежа на кровати отеля в столице Мальдив.

Из кармашка трупа выплыла пачка сигарет; бумага раскисла, а фольга блестела на солнце, как чешуя рыбок, стайками снующих вокруг похолодевших мертвых губ.

Умберто решил, что надо кричать – даже под водой, – потому что ничего больше не остается, совсем ничего…

– Э-э-эй!

От крика, просочившегося сквозь толщу воды, Умберто вздрогнул. Как безнадежный пессимист, он уже решил, что все остальные погибли и ему придется вытаскивать себя из этого дерьма в одиночку.

Умберто сделал пару беспорядочных гребков, всплыл на поверхность и ухватился за толстый кусок поролона от пассажирского кресла. Чихнул, от соленой воды зажгло в горле. Сквозь выступившие слезы разглядел очертания двух голов – это были явно не трупы.

– Я тут!

– Умберто? Ты в порядке?

Умберто узнал сицилийский акцент Эннио – парня из Трапани с копной вьющихся волос.

– Да. Вроде да.

– Сможешь до нас доплыть?

– Сейчас попробую.

Держась руками за кусок поролона и перебирая ногами, Умберто поплыл туда, откуда доносился голос. Поверхность океана медленно вздымалась длинными убаюкивающими волнами, которые лениво поглаживал ветер; через несколько минут Умберто добрался до покореженного желтого крыла самолета, на котором сидели четверо уцелевших. На их лицах был написан ужас. Вокруг плавали куски обшивки.

Отдых в тропическом раю обернулся адом.

Пятеро из одиннадцати. Пятеро из одиннадцати по-прежнему в мире живых. Даже не половина.

Умберто, Эннио, Дэни, Самоа и Валентина. Сидя на краю крыла, Валентина качалась взад-вперед, впившись ногтями в щеки. Пустое лицо, ничего не выражающие, как у насекомых, черные шарики глаз со зрачками, расширенными от ужаса.

– Я не хочу умирать, – беспрерывно твердила она. – Я не хочу умирать, нет, пожалуйста.

Эннио бросил на нее взгляд, а потом помог Умберто забраться на импровизированный плот.

– Так, так, аккуратно. Все. Ты как?

Умберто лег на металл, пытаясь восстановить дыхание. На какую-то секунду из органов чувств у него осталось одно зрение: вот монохромная необъятная вселенная, чью лазурь испачкал только медленно тающий след самолета, вот кристально чистое блюдце океана, все в ослепительных солнечных бликах.

Интересно, а их можно увидеть сверху? Наверное, нет.

– Я… я в порядке, да. Вроде бы. А вы?

– Нас немного потрепало, но могло быть и хуже, – отрезала Самоа, усаживаясь рядом с ним. Эта сорокалетняя уроженка Генуи даже сейчас оставалась такой же невозмутимой, как раньше. Ее правая бровь была рассечена, и сочащуюся из длинной царапины алую кровь она то и дело вытирала клочком намокшей ткани. – Вот только Валентина в шоке. Совсем тронулась, – добавила она, махнув рукой в сторону девушки.

– Мы… Видимо, только мы… – запинаясь, проговорила подошедшая Дэни и закусила губу. Бермуды у нее задрались, обнажив дряблые белые бедра в сеточке капилляров. Прилипшая к телу майка обрисовывала обвисшую грудь и живот – ни дать, ни взять карикатура на идола изобилия. – Я видела Энцо, и Сабрину, и пилота, и… Их раны… Боже, боже мой.

Разрыдавшись, она стала выглядеть отталкивающе – толстая, сопливая, жалкая. Упала на колени и попыталась справиться со слезами. Никто и пальцем не пошевелил, чтобы ее утешить.

– Я Марту видел… Она тоже… Что произошло, черт подери? – с этими словами Умберто вскочил, пытаясь понять, нет ли у него самого ран или синяков. Хорошо хоть почти исчезло мучившее чувство, будто это не он решает, что ему говорить и что делать, будто он – всего лишь марионетка, которую дергает за ниточки безжалостный кукловод. Теперь адреналин слепил внутри комок вопросов, страха и тошноты.

– Я услышала какой-то грохот, – начала Самоа, – и в иллюминаторе увидела пламя. Потом гидросамолет перевернулся, и что-то случилось, я не поняла. А через секунду оказалась в воде рядом с Эннио.

– Так и было, – подтвердил сицилиец. Он резко и неестественно размахивал руками, как робот, и весь дрожал. – Наверное, двигатель взорвался. Самолет ударился о воду и развалился на две части. То, что мы живы, это… это чудо. Чудо, – улыбка, которая должна была успокоить окружающих, сделала его похожим на угря на разделочной доске.

Умберто посмотрел по сторонам, рукой прикрывая глаза от палящего солнца.

– Перед падением я мельком видел атоллы, но отсюда…

– Мы где-то в Индийском океане, к югу от Мальдивских островов.

– Большое спасибо, Самоа. Сразу стало все понятно, – фыркнула Дэни, которая смогла взять себя в руки и теперь вглядывалась в стеклянную наковальню горизонта.

– Слушай, жирдяйка, если можешь сказать что-то поумнее, так говори, или закрой свой поганый…

– Эй, прекратите, прекратите немедленно! – закричал Эннио. – Сейчас не время ссориться, вы что, не понимаете? Нам нужно просто подождать. Мы вряд ли далеко от Адду. Скоро нас спасут. Валентина, как ты себя чувствуешь?

Несколько секунд девушка смотрела на него молча; белки ее глаз напоминали дно грязного стакана. Солнечный свет нарисовал черные пятнышки на сережках из черного коралла, купленных на рыночке в Мале. Казалось, это было так давно… На щеках Валентины виднелись вмятины от ногтей в форме полумесяца.

– Я… Мы умрем, да?

– Нет, не умрем. Эннио прав, нужно продержаться всего несколько часов. Давайте лучше поищем еду и воду среди обломков, кто со мной?

 

После этих слов Умберто вдруг почувствовал, как стало жарко, хотя его Sector показывали всего полдесятого утра. Обжигающее белое солнце застыло в пугающе неподвижном небе цвета индиго.

И тут он понял, какая же глупость – надеяться, что их вот-вот спасут. Они вылетели из Мале рано утром, чтобы добраться до острова Ган, самого южного в архипелаге, а возвращение самолета Maldivian Air Taxi в столицу планировалось только поздним вечером. Вряд ли на этих маленьких самолетиках есть системы SOS или что-нибудь такое.

Господи, а пилот был босиком и без рубашки…

Их начнут искать только вечером – и это в лучшем случае.

Он проглотил слюну и в порыве ярости, вызванной паникой, проклял Элену.

Море он не любил. Никогда не любил.

С какой стати она все время лезет, куда ее не просят? Почему постоянно заставляет меня делать то, что я не хочу?

Поехать на Мальдивы, в «холостяцкий тур», который ему подарила заботливая сестра, после долгих уговоров он согласился только из вежливости.

– От подарка нельзя отказываться, нельзя, – убеждала Элена, помахивая перед его носом глянцевыми брошюрками. – Может, там ты познакомишься с какой-нибудь хорошей девушкой, вы начнете жить вместе и сделаете меня тетей.

Или единственным ребенком…

Стараясь отогнать мрачные мысли, Умберто принялся разглядывать своих товарищей по несчастью: Эннио, парень с юга Италии чуть моложе его, обаятельный и уверенный в себе, единственный, кому удалось в первый же день на Мальдивах переспать с девушкой – ирландкой, с которой он познакомился в Мале Норд.

Самоа – сорокалетняя генуэзска, которая держится особняком, любит дайвинг и местную кухню и ездит на любимые Мальдивы уже пятнадцать лет, – единственная, кто сохраняет спокойствие или хотя бы делает вид.

Дэни – застенчивая толстушка, проводившая большую часть времени за чтением. Она приехала на Мальдивы в надежде найти любовь, но пока ей остается только радоваться тому, что она не стала кормом для разноцветных рыбок, живущих в рифах.

Валентина – лет тридцати – младшая из них, молчаливая, все еще не отошла от пережитого кошмара.

Описал он и себя – кратко и довольно нелестно: Умберто Барбьери, заурядный офисный работник, которому давно пора в спортзал; в жизни он разочаровался, и теперь его самое большое приключение – пинта пива субботним вечером в захудалом прокуренном баре; в этом аду он оказался только по прихоти богатой сестры.

Не очень-то они похожи на выживших смельчаков или наследников Робинзона Крузо.

Эннио и Самоа прыгнули в воду и достали два рюкзака и несколько бутылок ананасового сока, выпавших из гидросамолета при аварии. Для Умберто сама мысль снова оказаться в воде была противна: вдруг он опять прикоснется к трупу – к тому, что осталось от человека, с которым еще пару часов назад он вместе завтракал, обсуждал, куда бы поехать, смеялся.

От жизни к смерти. От осознанного существования к небытию.

Почувствовав головокружение, Умберто хотел сесть, как вдруг пухлые пальцы Дэни тисками сжали его плечо.

– Смотрите, смотрите! Там земля! – Она метнулась на другой конец крыла и чуть его не перевернула. Ткнула пальцем в горизонт. В темное пятно в паре километров. Там был остров какого-то странного цвета – то ли серого, то ли коричневого. Его зубчатые очертания на фоне ясного неба напоминали спину динозавра, а в центре виднелось возвышение в форме конуса.

Инородное тело в бескрайней глади океана.

Эннио и Самоа вскарабкались на крыло самолета, держа в руках то немногое, что смогли отыскать.

– Вы видите?

Разглядев островок, они кивнули.

– Странно. Очень странно, – наконец пробормотал Эннио, свесившись с обломка, чтобы выловить бутылки, качающиеся на волнах.

– Что странного? Это наверняка один из самых маленьких островов атолла Адду. Надо бы до него добраться. Если получится, мы будем в безопасности, – сказала Самоа и прищурилась, как будто хотела удостовериться, что суша – не мираж.

– Да уж, в безопасности… Еще не известно, где безопасней… В путеводителе Lonely Planet написано, что в архипелаге больше тысячи островов, из которых населены меньше двухсот. И все они ниже двух метров над уровнем моря. А на этом, по-моему… возвышенность, – попытался объяснить свое удивление сицилиец. – Предлагаю остаться здесь, рядом с местом аварии. Так больше шансов нас найти. Как думаете, у гидросамолета был радиомаяк?

Никто не ответил. Из горла Валентины вырвался стон, похожий на визг испуганной собаки.

Они стояли на обломке крыла, рассматривая видневшиеся в синеве очертания острова.

– Мне кажется, нас туда сносит, – наконец произнесла Дэни.

Действительно, течение медленно, но верно несло их в ту сторону. Вокруг – бескрайняя пустыня воды. Тишина, которую не нарушали ни плеск волн, ни крики чаек. И полоса молчания между людьми и берегом, которая постепенно сокращалась.

Дэни одной рукой обняла Валентину за плечи. Эннио, закусив верхнюю губу, качал головой. Самоа с похоронным видом смотрела на обломки самолета.

Минут десять они стояли почти неподвижно, как будто стараясь смириться с ужасом того, что произошло так внезапно.

Молчание нарушил Умберто:

– Что будем делать?

– Ждать. Больше ничего не остается.

Они медленно приближались к островку, и Умберто не понял, чей ответ он услышал – своих товарищей по несчастью или бормочущего океана.

* * *

Конечно, про Умберто нельзя было сказать, что он исколесил весь мир, но кое-что все же повидал. Путешествовал в основном в студенчестве, во время недолгой и далеко не блестящей учебы на факультете истории и философии, который бросил через два года.

Побывал он и в загадочных местах, где сохранились диковинные сооружения далекого прошлого, и там, где природа позабавилась, играя со стихиями. Видел ирландскую Дорогу гигантов – причудливое скопище шестиугольных базальтовых колонн, про которое в пабах, пропахших табаком и «Гиннессом», по-прежнему рассказывают легенды; видел каменный круг Стоунхенджа, молочно-белые скалы Дувра, гору Музине неподалеку от Турина, знаменитую своими мистическими историями про НЛО. В таких местах Умберто порой чувствовал себя неуютно, не в своей тарелке. Дискомфорт был на уровне подсознания, а то, что он читал и слышал, весьма впечатляло и лишь усугубляло это чувство.

Ослепительное солнце, двигавшееся по параболе, стреляло огненными дротиками, пока они дрейфовали – а это, казалось, длилось целую вечность. Ребята успели поплакать, успокоиться и даже вывести из оцепенения Валентину.

А когда Эннио, со своим смешным сицилийским акцентом, стал напевать старую итальянскую песенку, они захохотали как сумасшедшие, до слез, а потом принялись шутить и подбадривать друг друга, стараясь не падать духом.

В конце-то концов, они выжили.

Не всем так повезло.

Пока что только это и имело значение в королевстве соленой воды и коралловых рифов.

Часа через два их прибило к острову.

Когда обломок самолета, на котором они сидели, врезался в берег, ничего особенного не произошло. Но в глубине души, на каком-то клеточном уровне, Умберто ощутил ужас, пустоту и растерянность.

Все сразу почувствовали, что в этом плевке земли есть что-то зловещее. Своими унылыми пепельно-серыми и светло-коричневыми красками он очень сильно отличался от остальных атоллов, образовавшихся из отложений известняка и кораллов, – ярких, разноцветных.

– Что же это, черт возьми, такое? – казалось, Эннио обращается к небу, требуя ответа у какого-то божества.

Крыло самолета с унылой монотонностью постукивало о серо-бурый каменистый берег.

– Ну и атолл… совсем не похож на другие, – сказала Дэни. – Эннио был прав, здесь есть какой-то холм.

Действительно, в самом центре островка, покрытого редкой растительностью, возвышался холм высотой двести-триста метров, из-за пологих склонов напоминавший приплюснутый конус.

Наверное, остров не больше километра в диаметре, прикинул Умберто, хотя с берега судить было трудно. И скорей всего бесплодный – на таком вряд ли выживет какое-нибудь млекопитающее. Серо-бурый покров, похожий на пустыню, простирался до самой возвышенности. Солнечные лучи, стоило им коснуться поверхности, тут же затухали – или отступали…

Инстинктивно Умберто помолился, чтобы на островке оказались фруктовые деревья, кокосовые пальмы и грызуны. Вдруг все будет хуже, чем они надеялись.

– Как думаете, остров большой? – спросила Самоа, словно прочитав его мысли. Все еще сидя на обломке, она вытянула мускулистую ногу и дотронулась до берега голыми пальцами. Вопрос сменился удивленным возгласом. – Мягкая!

Стопа на несколько сантиметров погрузилась в почву.

– Не трогай! – закричал Умберто, сам не зная почему. Мурашки пробежали у него по спине, по всему телу, от затылка до задницы.

Через несколько секунд след Самоа исчез, как вмятина на поролоновом коврике.

– Какого?..

– Я думала это камень, а она мягкая… как резина или пластик.

Эннио наклонился и воткнул указательный палец в землю. Поморщился, вытащил. Круглая дырка исчезла через пару мгновений.

– Что это такое, по-вашему?

Но ему никто не ответил, потому что в ту же секунду Валентина закричала и запрыгала, как чирлидер.

– Э-э-эй! Мы здесь, помогите! Помогите нам! Э-э-эй! Мы здесь!

Обернувшись, Умберто чуть не разрыдался – спасибо, Господи. Вскочившие с места Самоа и Эннио заплясали и стали размахивать руками. Умберто передразнил их.

В нескольких сотнях метров виднелись очертания двух дхони – традиционных мальдивских лодок с изогнутым носом. Они приближались. В каждой сидело по двое смуглых худощавых мужчин, которых жара заставила раздеться по пояс.

Самоа была права – раз рыбаки смогли доплыть досюда на таких простых суденышках, значит, до самых южных островов архипелага действительно недалеко.

Потом Умберто долго вспоминал, с какой радостью они обнимались, когда увидели дхони, – как старые друзья, не встречавшиеся сто лет. Вспоминал удушающие мягкие объятия Дэни, неуклюжее приплясывание Валентины, возгласы Эннио – «боже мой, боже мой, да, да, да, охренеть!» Вспоминал, какое облегчение они почувствовали от того, что им не придется рисковать и высаживаться на странный остров, куда их притащило течение.

В нескольких десятках метров от острова дхони остановились, качаясь на волнах. Рыбаки оживленно спорили и подталкивали друг друга – сначала на большой лодке, а потом и на той, что поменьше. Весла болтались в уключинах. Минут пять рыбаки кричали и размахивали руками, а потом схватили весла и поспешно ударили по воде.

Они уплывали.

– Какого черта? Э-э-эй! Хэлп! SOS! – Умберто протянул руки к лодкам, будто хотел заставить их остановиться. Он не верил своим глазам. – Они уплывают? Уплывают? Может, за спасателями…

– Ханйехун! Ханйехун! – во все горло завопила Самоа, вспомнив пару мальдивских слов, выученных во время многочисленных поездок на Мальдивы.

– Что это значит? Что ты говоришь? – спросил Эннио.

– Пиццу заказываю, блин! Что я могу говорить, по-твоему? Помощи прошу! Ханйехун!

Услышав крики на родном языке, мальдивцы бросили весла. Посоветовались друг с другом и снова поплыли к острову. Медленно-медленно. Один из рыбаков – жилистый старик с копной седых волос – сложил ладони рупором и заорал:

– Ресси! Ураа нубаи! Дириури!

– Хэлп! Хэлп! Ви хэд эн эксидэнт, ви нид хэлп![1] – прокричал в ответ Эннио с чудовищным акцентом, а потом спросил Самоа. – Что они говорят?

– Понятия не имею. Что-то про остров. «Ураа» вроде бы значит «маленький остров». А «дириури», если не ошибаюсь, – «жить».

Целый час потерпевшие крушение, не теряя надежды, молили рыбаков о спасении, а мальдивцы то делали несколько сильных гребков, приближаясь к острову, то отплывали подальше. Они без конца повторяли одни и те же слова на своем грубом наречии, пронзительно кричали, ругались и дрались. Итальянцы перепробовали все, чтобы убедить их пристать к берегу.

Наблюдая за происходящим, Валентина совсем потеряла контроль над собой. Из ее горла вырвался крик – мольбы, оскорбления, слюна, – все вперемешку.

– Почему они не хотят нас спасти? Почему? Помогите! Помогите нам, пожалуйста! А ну плывите сюда, ублюдки! Мерзкие троглодиты!

 

Когда наконец дхони приблизились достаточно, чтобы можно было разглядеть выражения лиц рыбаков, Умберто понял: они их не спасут, ни за что. На лицах мальдивцев был написан ужас, смешанный с любопытством и изумлением. Морщины на лбу старика, кричащего им что-то непонятное, напоминали русла высохших рек, покрытых пылью животного, парализующего страха.

Не отрывая взгляда от сероватого холма, от странной, словно резиновой поверхности острова, рыбаки все время кланялись – как будто умоляли о чем-то или просили прощения.

Это были мальдивцы явно не с туристического атолла: очень худые, с первобытными татуировками, зарубцевавшимися на впалых животах, с гривами грязных темных волос, заплетенных в косы. Аборигены из племени, которому удалось выжить на каком-то удаленном атолле в Индийском океане.

Дальше все произошло так быстро и неожиданно и настолько потрясло уцелевших жестокостью, что затмило в памяти аварию гидросамолета.

– Да твою ж! – выругалась Самоа. До лодок было метров пятнадцать. – Если гора не идет к Магомету, то Магомет идет к горе.

И прыгнула в желтоватую воду прибоя. У ребят уже было время, чтобы оценить физическую форму мускулистой девушки. Эннио бросил красноречивый взгляд в сторону оставшихся.

– Ребята, надо плыть, – сказал он, скорчив придурковатую физиономию, как у комика в голливудском фильме, а потом нырнул дельфинчиком вслед за Самоа.

– Куда вы? Боже мой, куда, куда? Я плохо плаваю… – Дэни принялась бегать туда-сюда по крылу самолета, не зная, прыгать ей или оставаться на обломке.

Валентина по-прежнему всхлипывала, только теперь стала еще и взывать к своей матери.

Увидев, что Самоа и Эннио приближаются, рыбаки отчаянно замахали руками.

Держитесь от нас подальше. Не подходите. Умберто не знал языка,

Ресси! Хураа нубаи Дириури! Ресси! Хураа нубаи! Дириури!

но то, что они хотели сказать, понимал и так – по безумной жестикуляции охваченных паникой рыбаков.

Не вздумайте плыть сюда, не смейте!

Тем временем Самоа, которую мощными гребками безуспешно пытался догнать Эннио, добралась до самого большого дхони, а Умберто почти что уговорил Валентину и Дэни прыгнуть в воду.

Вопли мальдивцев перешли в истерику. Самоа вцепилась в борт лодки, перелезла через него и схватила ближайшего рыбака за щиколотку.

Она довольно улыбалась. Получилось! Теперь они будут спасены!

Пытаясь вырваться, рыбак хотел пнуть Самоа, но плюхнулся назад на дно лодки, как тарантул. Умберто видел, как он изо всех сил махал руками и ногами. Самоа протянула к нему руку и еще раз попросила помощи на мальдивском:

– Ханйехун! Ханйехун!

Они убили ее копьями – грубо заточенными палками, которые лежали в лодках. Самоа даже не успела закричать.

Первое копье, брошенное старым рыбаком, пронзило правое плечо, острием зацепив ключицу. С его конца свисал кровавый кусок плоти, похожий на сердцевину яблока.

Умберто даже показалось, что он слышит хруст костей, но он приписал это воображению.

Да, все это, должно быть, лишь плод воображения.

Откуда-то издалека до Умберто доносились вопли Дэни и Валентины – гул голосов, приглушенных океаном, белый шум старого сломанного радио.

Самоа издала какой-то булькающий звук, а потом подняла руку, словно пытаясь защититься, но тут же еще два копья вонзились в грудь и голову.

Одно застряло в теле, а второе прокололо левый глаз и вышло под затылком, над шеей. В кристально чистой воде расплылось алое пятно крови, похожее на блестящий красный лук.

Умберто чуть не стошнило, когда он увидел, с какой силой и каким безразличием рыбак вытаскивает копье из черепа Самоа. Так вынимают крючок изо рта пойманной форели. Потом ее сбросили за борт. По телу Самоа волной прошли предсмертные конвульсии, как будто она плыла на спине. Наконец все было кончено, и труп пошел ко дну.

Убив Самоа, рыбаки набросились на соплеменника, к которому она прикасалась. Нескольких сильных ударов плоской частью весел по кадыку, нанесенных с невообразимой яростью и жестокостью, – и он был мертв.

Дэни схватила Умберто за руку, но тот ее оттолкнул, ошалев от происходящего.

Не дотрагиваясь до трупа рыбака, его сбросили в воду, подцепив копьем и накинув на шею петлю. Голова у него болталась, как у дохлой курицы, которую собираются ощипывать.

Валентина упала в обморок прямо в пухлые руки Дэни, исчерканные грязными дорожками соли и слез.

Последнее, что Умберто помнил отчетливо, – это то, как Эннио плыл назад. Он никогда не видел, чтобы кто-то несся с такой скоростью – не человек, а настоящая торпеда. Рыбаки же, подняв копья к небу, уходили от острова, прокричав напоследок: «Ресси! Хураа нубаи Дириури!» Запомнил Умберто и облако в форме мультяшного толстячка, из-за которого все происходящее казалось еще более нереальным и уродливо-комическим.

Потом в сознании Умберто все потемнело, будто из фильма его жизни кто-то вырезал кусок пленки.

Когда он снова вернулся в реальность (в ту же, которая была несколько часов назад, или нет?), то обнаружил, что стоит в кругу с тремя оставшимися в живых, босиком на дряблой серо-бурой земле: они только что сошли на берег, и кто-то говорит, что у них семь бутылок воды, три банки сока, швейцарский складной нож, завалявшиеся на дне рюкзака бутерброды, несколько намокших книг, а прежде чем наступит ночь, нужно осмотреться.

Закат был ярким, как взрыв оранжевой краски. Тут и там виднелись выступающие из вод хрустального океана кораллы.

Смерть и страх искажали время – то ускоряя, то замедляя его бег по своему усмотрению.

Наступил вечер.

Они остались на острове.

Кое-как обследовать его удалось за пару часов: этого было достаточно, чтобы первое впечатление полностью подтвердилось. Негостеприимное место, безжизненная, бесплодная поверхность, внушающая страх.

Касаясь босыми ногами мягкой земли, Умберто чувствовал тревогу, тоску и уныние. Они, словно мелкие паразиты, ползали по нему, пытаясь отложить бледные, жирные личинки в его душе. А разум изо всех сил старался понять – что это за почва, в которой тонули ноги? Мох? Какие-то кораллы? Неизвестная геологическая порода?

Сложно было поверить, что где-то совсем недалеко от этого странного, бесформенного острова в райских уголках и пятизвездочных отелях, напичканных всевозможными удобствами, бурлит жизнь.

Сначала они гуськом обошли остров по периметру, следуя за Эннио и не проронив ни слова. Решили, что диаметр этого клочка суши не больше полутора километров. Потом отправились к склонам невысокого холма и перебрались через глубокий овраг цвета глины, на полметра заполненный стоячей зловонной солоноватой водой.

Ни животных, ни насекомых, ни растений. Только невысокие, какие-то странные, чужеродные кустарники. Они не нашли ничего съедобного или того, что могло бы как-то пригодиться, и не увидели ничего, что порадовало бы глаз. Очевидно, Бог – или кто там наверху – давным-давно забыл про этот Остров Ничего, как окрестила его Валентина.

– Давайте заберемся на вершину холма. Это недолго. Оттуда наверняка будет видно лучше, – предложила запыхавшаяся Дэни, с которой ручьями стекал пот. – Может, сигнальный костер разожжем?

– Как? Как ты собираешься разжечь этот костер, черт тебя дери? – Эннио уже не был так уверен, что их скоро спасут, а Валентина снова начала терзать щеки ногтями.

Тем временем солнце наполовину спряталось за горизонт, превратившись в золотой купол, и на остров легли длинные тени. Тогда уцелевшие молча поплелись обратно к крылу самолета, которое они, проклиная тяжесть и жару, еще днем вытащили на берег. Решение приняли единодушно, даже не обсуждая, – обменявшись испуганными взглядами и поспешными кивками. Оставшуюся часть острова и холм они осмотрят завтра. Никому не хотелось провести ночь в центре этого клочка земли, у подножия возвышенности или среди чахлых трехлистных кустиков, тут и там торчащих из земли, словно иголки. По всей видимости, это единственная растительность на острове, да и вообще единственное живое, что здесь есть. Таких кустов – темно-зеленых, чуть ли не угольно-черных, усеянных бледно-розовыми плодами, они никогда раньше не видели.

В тропическом небе, освещенном огненными отблесками заката, с закрученными штопором облаками, одна за другой открывали глаза звезды.

Многие из них, подумал Умберто, уже давно умерли, превратившись в скопления газа и мусора.

А мы? Мы уже умерли?

Никому не хотелось спать на мягкой земле, поэтому они легли на обломок самолета, плечом к плечу. Женщины в центре, мужчины по бокам. И уставились на тонкую полоску света, стиснутую между небом и океаном.

Умберто пытался смотреть на пляшущие отблески заходящего солнца и ни о чем не думать. Да, такого заката он не видел никогда в жизни. Господи, пожалуйста, сделай так, чтобы нас начали искать.

Мы же итальянские туристы, максимум за пару дней…

– Как думаете, почему ее убили? – Валентина, постаревшая за несколько часов на двадцать лет, обвела их взглядом.

– А видели, как они набросились на другого рыбака, до которого дотронулась Самоа? Почему? – воскликнула Дэни.

1Искаженное английское «we had an accident, we need help» – мы потерпели крушение, нам нужна помощь.
1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14  15  16  17  18  19  20  21  22  23  24  25  26  27  28  29  30  31  32  33  34  35  36  37  38  39 
Рейтинг@Mail.ru