Луиджи Капуана
Клуб Кавалера
Трубы произвели переполох во всей Догуаре. Площадь была запружена народом, желавшим поглядеть на военных. Над обеими дверьми Клуба красовались флаги и связки лавровых ветвей. Залы не могли вместить всех членов собрания. Трубы были оставлены на улице и время от времени играли всевозможные военные сигналы от утренней зари до приветствия королю. Народ аплодировал. В помещении, во второй зале, сидя у столика на возвышении, кавалер объяснял членам собрания цель этого благословенного клуба, объединявшего самые молодые, дисциплинированные и живые силы города, чтобы стремиться к достижению блага…
– Тата, таратата! – звуки труб с улицы заглушали голос оратора. Тщетно подходили некоторые к двери и пытались восстановить тишину. В самых торжественных местах речи, когда кавалер старался пробудить в членах собрания военный дух для участия в бескровной гражданской борьбе – тата таратата – трубы прерывали его речь и не давали ему возможности вновь собраться с мыслями.
Но он уже слишком много сказал для открытия и вышел из залы среди грома аплодисментов, предоставляя собранию полную свободу для выбора председателя и исполнительного комитета. Трубы проводили его военным салютом.
* * *
Из фактотума в доме Ли'Нгуанти Чиполла в несколько месяцев превратился в фактотума в Клубе, где кавалер с помощью верного отставного пехотного капрала был председателем, кассиром, лектором и преподавателем. Чиполла плавал в блаженстве открывая по утрам и запирая по вечерам комнаты собрания, подметая их, вытирая пыль со скромной мебели и ревниво сторожа свои восемь труб.
Можно сказать, что в будни помещение служило только ему и двум-трем необходимым трубачам, всегда готовым к его услугам. Трубы ежедневно играли утреннюю зарю, час обеда и все остальные сигналы по регламенту, точно в полку. Около одиннадцати часов утра Чиполла появлялся у дверей, чтобы издали увидеть кавалера, который ежедневно делал визит двум дюжинам стульев, четырем столикам и шкафу для труб, так как по будням отставные были слишком заняты, чтобы являться в собрание болтать и курить. Когда кавалер был в двадцати шагах расстояния, трубачи выстраивались в ряд и встречали его обычным: тара, таратата, как будто дон Миммо был сам король Гумберт.
Он шел гордою походкою с серьезным видом и подобающею военною осанкою, отдавал честь, поднеся правую руку к краю шляпы и входил в собрание.
Члены Земледельческого и Рабочего Клуба, бездельники и праздношатаи, болтавшиеся по Большой Площади, смеялись ему вслед, но он не замечал этого или не обращал на них внимания.
Бродя по двум комнатам собрания, он одобрял легким наклонением головы планы Чиполла – упражнения, прогулки, экскурсии в окрестности. Надо было поддерживать огонь, иначе: прощай клуб! Главное, экскурсии в окрестности!
В таких случаях все члены Клуба оказывались на лицо. Всем было известно, что кавалер не скупился на угощенье – мясо, хлеб, вино, орехи; члены собрания ели на его счет и возвращались домой веселые и довольные под оглушительные звуки труб.
– Да здравствует кавалер! – и даже: – Да здравствует Чиполла! – Крики и шум были слышны на целую милю кругом.
Правда, что вечером зато члены зевали на лекции кавалера, но это ничего не значило. Они мало понимали из его лекции, потому что он говорил напыщенным языком и не на местном наречии, объясняя законы, Городское уложение и права граждан; но кое-что они все-тали понимали, особенно когда он увлекался и заговаривал о попранных правах народа и о разных хороших вещах, разжигавших аппетиты его слушателей-крестьян, или когда он начинал курить им вимиам:
– Вы одни – хорошие люди; вы одни достойны всех благ, труженики земли, несчастные и эксплуатируемые! Вы должны занять в обществе подобающее место! И вы займете его во имя Божие!
– Ура, ура! Да здравствует кавалер!
И трубы играли вечернюю зарю.
* * *
Пока не нужно было делать расходов, синьора Ли'Нгуанти не только не противоречила мужу, но даже принимала деятельное участие в выборной агитации в пользу его. Она охотно увидела бы его гласным или городским головою. Почему бы нет? Разве эти воры в городской думе были лучше его? ее муж, кавалер, как она называла его в разговоре с некоторыми людьми, был настоящий джентльмен с незапятнанной репутацией, тогда как про этих господ шла иная молва. Вдобавок она ничего не имела против того, чтобы быть супругою гласного или городского головы на зло невоспитанной жене теперешнего городского головы, которая позволила себе однажды сказать про синьора Ли'Нгуанти: – Кавалер какого ордена? – Хорош вопрос! Кто сделал его кавалером? Да он родился кавалером, и не нуждался для этого в королевских декретах. Конечно, о городском голове, муже этой невежи нельзя было сказать, что он случайно сделался каретником; он был сын каретника, и это было сразу видно. И… и… Когда синьора Ли'Нгуанти попадала на эту тему, то не было ей конца.
