Драгоценнее многих (Медицинские хроники) – Святослав Логинов

Иногда медицина бессильна.

Иногда вершит чудеса.

Её истории столько же лет, сколько и самому человечеству.

Какие-то истины медики свято блюдут и передают из поколения в поколение, какие- то на определенном этапе вынуждены признавать ошибочными и отвергать.

Книга посвящена не самому лучшему периоду в истории человечества вообще и истории медицины в частности.

Европа. Средние века, разгул инквизиции.

С одной стороны, Церковь стремится загнать всё и всех в определенные рамки и жестко их контролировать, с другой, каждому хочется жить и по возможности жить без боли.

Чтобы лечить человека, надо знать его строение. Вроде бы тут не может быть сомнений.

Но чем больше будет знать человек о строении себя, тем труднее заставить его слепо следовать религиозным догмам. Это тоже правда.

Вот и метались средневековые лекари между этими крайностями.

Станешь заниматься анатомированием – усомнишься в позволенных истинах.

Познаешь искусство хирургии – закончишь жизнь на костре.

А если инквизиция сама не достанет, так твои же коллеги ей подсобят.

Как писал ещё Парацельс, «человек человеку волк, а врач врачу волчище».Имена героев этой книги не столь известны далеким от медицины людям, как имена Парацельса или Авиценны.

Андрей Везалий, Мигель Сервет, Джироламо Фракасторо, Амбруаз Паре.

Они не носили белых халатов.

До понятия стерильности было ещё очень и очень далеко. Да что там стерильность, в те времена и о гуманности к больному речи толком не шло (утверждение, что лучшему из врачей место в аду, имело под собой реальную почву).

Но эти люди, без преувеличения, рискуя жизнью (а кое-кто и поплатившись ею!) закладывали основы современной европейской медицины.

И Франсуа Рабле тоже. К своему стыду, я не знала, что великий сатирик был ещё и очень хорошим врачом. А опытный врач, по словам Гомера, драгоценнее многих.Единственное разочарование от книги – она очень короткая и заканчивается как-то внезапно, оставив читателя в великой тревоге за судьбы её героев.

В этом сборнике несколько произведений и начинает его повесть, давшая свое название сборнику, «Драгоценнее многих». Кстати, название дано из Гомеровой «Элиады», строки из которой автор поставил эпиграфом:Опытный врач драгоценнее многих других человековНу а в самой повести будут, например, встречены Амбруаз Паре, многим известный как хирург и личный врач той самой Екатерины Медичи, в народе прозываемой «королевой-отравительницей». То, что он был ее личным врачом, почему-то затмевает то, что врачебную и хирургическую науку ему пришлось постигать в грохоте войны и смраде пороха, об этом мало где говорится. Как и о том, что ему пришлось следовать никакому не Галену, а верить своим глазам и думать своей головой, чтоб признать методы своей работы, порой случившиеся ненамеренно, верными, следовать им, развивать и впоследствии написать книгу о своих методах в хирургии и не только. К тому же опять же случайная встреча с Франсуа Рабле, да-да, тем самым изощренным насмешником, направила его по еще более прямому пути. Никак, Рабле был все же доктором медицины.Но было время, когда к степени доктора медицины Рабле еще только предстояло придти. Тем не менее, будучи еще бакалавром, он снискал себе славу непревзойденного софиста, и в спорах, представляющих собой взрывную сместь теологии и науки врачевания, он берет верх над всеми. А мы опять приходим к фактам, еще раз подтверждающим, что утверждения ученых мужей прошлого, причем прошлого отстоящего не на 2-3 века, о лечении любых недугов кровопусканием, было в корне неверно.А вот имя Мигеля Сервета мало знакомо нам. Если, конечно, вы не являетесь медиком, в юности изучавшим историю медицины. Его судьба и отношение к нему Кальвина, тоже, в общем, олицетворяющего собой идею Реформации, даже если его путь не совсем был тем, какой мы теперь вкладываем смысл в это понятие, Кальвин являет нам неоднозначие тех мыслей, что бурлили, как в котле, в веке шестнадцатом, да и позже. Андрей Везалий тоже тоже интересная фигура, тем более даже меня осенило, где я могла его имя встретить. А именно, как автора анатомической энциклопедии, у Сэнсома, в его цикле про Шардлейка, и кажется, именно в «Седьмой чаше», есть особенные места, где с Гаем, чернокожим аптекарем, в том числе пользующем страдальцев как врач, немало дорожащим своим томом Везалия и обращающимся к книге во всех спорных случаях, с ним и с книгой Везалия есть достаточно характерные моменты. Кстати, даже для сильно позднего средневековья, моменты сильные. Но в отличие от Шардлейка и Гая к реальным действующим лицам судьба не была так добра.Зато герой следующего рассказа, Ги Патен, был сам беспощаден в высмеивании противника, как и до этого Франсуа Рабле, а после Сирано де Бержерак. Но противниками Патена были аптекари, травящие своих покупателей своими шарлатанскими выдумками. И кстати говоря, обнаруживались даже книги с рецептами приготовления таких мазей, притирок, например, из мяса новорожденных щенят или кошачьего кала. Чем и воспользовался Патен, когда против него состоялся суд аптекарей.Но и помимо всех этих шарлатанских средств, когда читаешь, чем действительно лечили болезни: боль в суставах – белой ртутью, сулему применяли от опухолей, от кровавого поноса – серу, а чахотку можно было вылечить ржаным хлебом, размоченным в вине, то становится больно и обидно за людей, живших несколько столетий назад. И тем более усилия врачей, хоть что-то соображающих в своем деле и толкающих врачебную науку вперед, а не только умеющим лечить кровопусканием, их усилия задевают за живое. С Логином в принципе не просто остаться равнодушным во всех произведениях, а здесь особенно. И при всем прочем уже тогда пытались лечить переливанием крови. Хоть через тонкую высушенную тростинку, хоть через серебрянную иглу. А как интересно было читать о том, как уже в более позднее время, в прошлом веке искали вакцины и лекарства. От заражения крови, например, да и других заболеваний.

Прочитав первый рассказ, я подумала, что у автора были все предпосылки, чтобы создать увлекательнейший исторический роман, страниц, этак, на 600. Тогда и число читателей бы сильно выросло, а, значит, те исходные постулаты, которые автор хотел передать слушателю, охватили бы более значительную аудиторию. С другой стороны, сама книга суховата, хотя и пестрит полезными факторами, так что, быть может, столь грандиозный замысел у автора бы и не удался. И он представил нашему вниманию сборник рассказов, хронологически продвигающийся от средневековья к XX веку.

В первом рассказе автор ограничился описанием жизни (вернее, фрагментов из нее) нескольких выдающихся врачей средневековья, показал проблемы, с которыми они сталкивались и часто несчастливое окончание их жизни. Отмечу, что мне больше всего запомнилось, оказалось новым или добавило очередной кирпичик к осознаванию средневековой медицины. Тут автор построил достаточно логичную концепцию, не тратя при этом лишних слов на ее объяснение. Врачами были лишь люди, окончившие высшие учебные заведения, знающие латынь, словом, получившие классическое образование. С другой стороны, где напасешься такого количества врачей? Ладно, для богатых, а что делать беднякам? И поэтому такие низменные профессии как хирург, костоправ, частенько совмещали с профессией парикмахера. Хирург-брадобрей, цирюльник. Ведь он умел аккуратно пользоваться бритвой, соскабливая щетину, значит, мог и пустить кровь, а ведь это было основным способом лечение.

Когда на занятиях философии нам рассказывали о представлении древних, например, об окружающем мире, то мы слышали и взгляды Аристотеля на этот вопрос. Нисколько не хочу принижать великого ученого древности, но он был принужден больше фантазировать, чем опираться на какие-либо факты. Поэтому его умозаключения часто оказывались далеки от реальности. Вот только выяснилось это куда позже. А в средневековье этих ученых древности обожествили, возвели на пьедестал и запретили хоть строчку менять в их трудах. Гален был выдающимся медиком для своего времени, но и он мог совершать ошибки. Казалось бы, последующие поколения могли их исправить, но нет, это было практически святотатство, такого смельчака могли навсегда изгнать из научного мира.

Ну, и весьма слепое представление о процессах, основанных на четырех первоосновах: земля воздух, огонь, вода, происходящих в теле, протекающих токах: ликвор, желчь, по ним и назначалось лечение – теплое и сухое или, напротив, холодное и влажное. Впервые я поняла эту связь, как одно проистекает из другого.

В следующих рассказах автор выбирал какого-то ученого или какое-то известное открытие, и рассказывал нам о нем. Например, показывал тонкую связь между химией и алхимией. Ученого, который старался изучать вещества, а не ставил целью колдовство ради получения золота. Врача, которого начали обуревать сомнения о пользе кровопускания.

Позднее мы перемещаемся в более современные времена, в царскую Россию, раздираемую студенческими волнениями, когда увеличена плата за университет, и не все теперь могут посещать занятия, когда университет даже не имеет своей химической лаборатории, и профессорам приходится устраивать ее в частном доме и на свои деньги. В это время в университете активно работает Менделеев, но эта фамилия не нуждается в дополнительном представлении, и автор выбирает главным героем своего повествования Соколова, яркого энтузиазма, как и многие другие петербуржцы, сгоревшего от туберкулеза, который много сил вложил в развитие химии, хотя и не всегда был прав в своих выводах.

Завершается этот сборник рассказом о немце, тоже выдающемся химике, который смог открыть важное лекарство, излечивающее заражение крови. Но в это же время к власти пришел Гитлер. Автор открытия не захотел продолжать работы в том же направлении, чтобы лекарство не принадлежало (не было запатентовано) исключительно немецким концерном, стал работать в другой области исследований, и его обогнали французы. За это немцы арестовали ученого и тот провел в концлагере несколько лет, до окончания войны.