Лия Шарова
Мой подросток. Краткий курс выживания для родителей
Как только ребенок проявляет себя как проблемный, ненормальный, неидеальный, плохой, – будто кто-то лепит нам на лоб ярлык «Худшая мать года». И, что самое главное, у каждой или у каждого из нас есть целый список промахов, слабостей, ошибок и крупных провалов. И никогда не поймешь, что из них стало причиной «такого воспитания» да и стало ли хотя бы что-то из них причиной проблем ребенка на самом деле.
Глава 4. Авторитет или друг? Как показать им настоящего себя?
Подростки и вправду не видят в родителях живых людей. Особенно в мамах. Эту мысль надо хорошо обдумать, правда. Она не проходная. В ней – ключ.
Маленький ребенок собирает образ мамы из облаков и туч разных цветов и плотности: нежнейшие розовые, мягкие дымчато-белые, серые грозовые, низкие ливневые, зависающие над самой макушкой.
Это – если поэтично.
А если цинично, то годам к 8–10 у подростка мама вместо живого человека представляет собой набор функций, одних и тех же слов и одинаковых реакций.
Этих функций, слов и реакций так мало, что с ними бы справился робот из прошлого века с квадратной головой и металлическим голосом.
И пока ребенок не перешел ту возрастную и эмоциональную ступеньку, после которой из него сразу вырастает личность, появляются мнение, точки зрения, сопротивление, критика, оценка и набор других авторитетов, мамы живут вполне безмятежно. Обычно в образе «любящая, но иногда сердится», плюс-минус.
Но дальше розовые очки детства спадают с глаз подростка. Запретов, конфликтов и потребностей, которые не нравятся родителям, становится много, а образ мамы из простого, но милого превращается в гипсово-картонный.
И мы начинаем нашу «отрядную»:
– Я живой человек!
– А ты не думала, что я тоже устаю?
– Ты никогда не спрашивал у меня, как я себя чувствую.
– Тебе плевать на мои чувства!
– Ты обо мне подумал?
– Ты понимаешь, каково мне это слушать?
– Я не железная!
– Я тебе не прислуга в гостинице!
– А обо мне кто позаботится?
– Я тоже могу не хотеть, но делаю же!
Они не видят в нас живых людей. Но никто, кроме нас, в этом не виноват. И эту историю можно изменить, исправить, переписать в любое время. Для этого нужно сначала проанализировать тот образ, который вы создали. Затем сломать стереотипное представление о себе.
И затем создать новый образ.
Давайте подумаем о том, что их выводит из себя больше всего. Что способно заблокировать их уши от любой информации? Наша фирменная родительская интонация – наш главный враг в общении с подростком. Иногда, сменив интонацию, можно очень легко донести до сознания самого упрямого бунтаря свое мнение. Нужно только попробовать.
Еще секунду назад вы болтали с подругой прикольными фразами, бла-бла, смеялись, шутили, жаловались, ругали кого-то «человеческим» языком.
Но вот вы жмете отбой, к вам подходит ребенок и говорит: «Мама, смотри, какой прикольный клип». Или уже не говорит, а вы сами проходите мимо его комнаты и…
И ваш рот как бы на автопилоте произносит слова из другого, мертвого, словаря. С другой, однообразной, формальной, идиотской интонацией.
Я изучаю этот парадокс и нахожу его главную причину в том, что многим из нас ужасно скучно общаться с тем, кто глупее нас. А когда нам неинтересно, мы общаемся формально. Нам неинтересно слушать и неинтересно делиться личным.
Нескольких лет такого общения достаточно, чтобы привыкнуть к отсутствию реального эмоционального и интеллектуального обмена.
И даже ласковые слова – часть этого формального языка. Будто в нас заложили набор стандартных вопросов, похвал, замечаний и настроили нас на волну «самая мерзкая интонация». Если вы не улавливаете, насколько это правда, попросите ребенка или партнера тайком записать ваше общение на диктофон, но именно тогда, когда вы об этом не знаете. Любую обычную речь, например за обедом. И ссору. И послушайте. Это настолько отрезвляет, что с таким эффектом не сравнятся никакие теоретические рассуждения. Слышишь себя – и начинает подташнивать. А если слышать подобное каждый день? А если слышать только это?
При этом нас можно понять: нам с ними скучновато, очень часто они нас бесят, нам нечего обсуждать, кроме бытовых вопросов и учебы. Но так ли это на самом деле? Ведь у подростка появляется личность, мышление, философия, юмор. А мы отстали, мы все еще считаем, что ребенок – «недоросль» с чужими идеями и тупыми приколами.
И что самое важное – подросток общается с нами тоже в привычном формальном режиме. Не делится ничем, что выходит за рамки ожидаемого.
И вот между нами возникает мертвый коридор общения. Мы не знаем детей, они не знают нас. Две картонные фигуры с заранее известными вопросами и заранее готовыми ответами.
Они обижаются, что мы не знаем «их настоящих», а мы тоже обижаемся, что они «не жалеют», «не заботятся», «не любят».
Почти все, кто прошел курс «Мост», пишут, что общение с подростком очень сильно меняется за какие-то две-три недели. Просто за счет того, что привычный поток критики и приказов мы временно останавливаем, а вместо этого спрашиваем о другом, другими словами. И рассказываем о себе как о личности, а не как о маме/папе.
И дети начинают видеть в нас людей. Живых, интересных, сложных, тонких, классных.
Помню, как я нашла лет в 13 мамин блокнотик с выписанными ею стихами и, обнаружив там Цветаеву, посмотрела на маму совсем другими глазами: надо же, она любит стихи! А не только работает, ругается и смотрит телевизор.
И все диспуты о том, кем нужно быть для подростка – другом или авторитетом, – по сути, об этом. О том, оставаться ли в формальном коридоре общения или расширить его до обычного, в котором вы сами общаетесь с другими близкими людьми. Родители, не особо задумываясь, часто повторяют стереотипные фразы: «А вдруг я расскажу что-то и потеряю авторитет в глазах ребенка? А вдруг я проявлю слабость и он перестанет меня уважать?».
Но речь же не о том, чтобы делиться с ребенком подробностями своей интимной жизни, правда? Не о том, чтобы «позволить себе быть живым человеком» в инфантильном ключе. Не о том, чтобы истерить и рассказывать о своей несостоятельности, взваливать на ребенка свои проблемы с целью, «чтобы проникся и пожалел», совсем нет. Быть взрослым и сильным вовсе не значит быть закрытым и суровым, а «быть собой» не всегда означает быть распущенной инфантильной истеричкой.
Очень хорошо помню один день. Мне 36, я только отошла от очень болезненного расставания после долгих малоприятных отношений. Прошло уже несколько месяцев одиночества, моя собственная жизнь с моими привычками, планами, режимом дня и моими личными, ни от кого не зависящими настроениями потихоньку собралась вокруг меня.
Это был первый опыт одиночества, потому что я всегда была в отношениях – как полная противоположность «венцу безбрачия».
И я привыкла думать, что не умею и не хочу быть одна, что мне нужен кто-то рядом, желательно сильнее «этих слабаков». Нужен кто-то, кто будет меня любить и заботиться обо мне, баловать и беречь. Идеальный партнер мне тогда представлялся этаким архетипическим любовником-отцом: сильным, мудрым, опекающим, уверенным в себе и обязательно в чем-то меня превосходящим.
Надо ли говорить, что я была разочарована: таких не было.
Так вот, в тот день мы с Дашей были в Таиланде, я перевела ее на домашнее обучение в течение года, а сама удаленно работала редактором самого тогда большого турпортала.
Я сидела на террасе дома, смотрела на море, видневшееся вдали.
И вдруг ко мне пришло понимание: я – остров.
Я – тот самый остров стабильности, покоя и радости для нее, доделывающей математику в комнате. Я смотрела на дочь сквозь болтающуюся на ветру тонкую занавеску и чувствовала, как ей, 12-летней, нужен кто-то сильный, мудрый, опекающий, уверенный в себе. Тот, кто будет любить и заботиться, баловать и беречь.
Я – этот остров надежности, который есть и будет всегда. И мне никто не нужен для того, чтобы быть таким островом для ребенка.
Я будто выросла от этого понимания.
Не то чтобы я отняла у себя право на слабость, нет, но именно желание быть слабой, желание быть меньше кого-то, кто рядом, желание быть зависимой – вот это исчезло.
И весь тот день я ощущала в себе эту новую силу: меня уже достаточно. Мне не нужно «еще немного» вырасти, окрепнуть, заработать, научиться.
