Лина Чаплина
Цветение
– Ты, правда, сделаешь это? – Спокойно спросил Винцент.
– Что? – Линус Адельхейд озадаченно посмотрел на них, – о, боже! Вот зачем ты собрал нас!
– Я решил, что люди, которым я доверяю больше всего, сохранят мой секрет.
Они были здесь, далеко от людей и свидетелей, только вчетвером: верховный Чародей, юный убийца, устроивший геноцид, бывший Верховный Чародей и тот, кто привел их сюда.
Холодный весенний ветер обдувал их в предчувствии беды.
Вместо ответа Хёнд призвал фамильяра, орел разместился на его плече. Потом Хёнд повернулся к Винценту и протянул ему руку. Детский, неистовый восторг отразился в глазах Винцента, и он сделал шаг.
Линус тоже призвал фамильяра, кота, и взял Винцента за вторую руку. Их крупные фигуры нависали над спящим Хилюром. В горле Линуса скрежетала сталь. Никто из троих не сможет забыть это утро.
Глаза фамильяров засветились.
Хёнд начал шептать слова, положив ладонь на сердце Хилюра. Где-то там, под костями и кожей, оно сладко билось, отстукивая ритм. Древний, давно забытый язык слетал с губ Хёнда и растворялся в тумане. Хилюр не смог бы закричать, даже если бы захотел.
Винцент и Хёнд ощущали магию, живую и теплую, бегущую по их жилам, и принимали ее в себя, как родную. Линус лишь слегка ощущал ее, холодную, чужую. Не просыпаясь, Хилюр извивался от боли, ломающей его тело. Душа его не могла, не хотела прощаться с самым ценным.
Когда последняя капля магии покинула тело Хилюра, он обмяк в руках Хёнда.
Хилюр открыл глаза. Его душу пронзил холод: в ней, запертой между ребрами, клубилась пустота. Боль, отчаяние и неутолимая жажда засветились в глазах. Хилюр не смотрел на ведьмаков, он видел что-то за гранью.
– Он проснулся? – выдохнул Хёнд.
Линус хотел наклониться к Хилюру, но упал. Ему в нос ударил запах сырой земли. Земли, из которой Хилюр больше не вырастит цветок. Лежа, теряя сознание, он видел, как трясется тело Хилюра и как бездонно раскрыты в вечность его болотные глаза.
Хёнд неотрывно смотрел в эти глаза.
– Что я наделал?
– Хуже, чем убил, – будничным тоном заметил Винцент. Винцент с примесью интереса и ужаса смотрел на Хёнда и Хилюра.
– Это ты… ты предложил.
– Но только ты принял решение. Ты вывел его из тюрьмы и здесь исполнил приговор. Ты ввязал в это нас.
– Что с ним будет? – голос Хёнда казался пустым, как глаза Хилюра.
– Сойдет с ума и покончит с собой. Вернее, с тем, что от него осталось. Как морская дева умирает без воды, дриада без деревьев, так и ведьмак умирает…
– Без магии, – закончил за него Хёнд, и голос его дрогнул.
– Пойдет вслед за матерью. Он и так много повторил за ней. – Заметил Винцент с чересчур отстраненным голосом.
Винцент взглянул на Линуса и подумал, что того рано было приводить в чувства. Туманный воздух стал разряженным и натянутым, в предчувствии бури. Винцент завидовал Линусу. Вот бы тоже потерять создание, хоть на миг!
Хёнд склонился над Хилюром, провел рукой по его рыжим волосам и последний раз взглянул в трясину болотных глаз. Винцент отвернулся и направился к кусту ежевики, березе или к той глубокой яме, куда угодно, лишь бы не видеть. Сердце его закололо и сжалось, по лицу, обжигая морозным утром щеки, катились слезы. Он мог поклясться, что слышит, как скулит земля, шелестят в немом отчаянии ветки берез и плачут дриады.
Хёнд Адельхейд смотрел на тело девятнадцатилетнего Хилюра и хотел бы плакать, выть, но не мог. Тепло забранной магии все еще до отвращения грело его. Хилюр убил стольких невинных существ, не чувствуя вины и раскаяния, так почему было так горько, почему ком в горле мешал дышать, почему невыносимо больно?
Хёнд аккуратно закрыл глаза Хилюра и, оставив тело, направился к Винценту.
– Ты потерял ценный экземпляр из своей коллекции: ведьмака с редким даром. – С едкой злостью заметил Хёнд.
– Да, – ровным тоном ответил Винцент. – А что потерял ты?
– Душу.
Сердце Хёнда покрылось толстой коркой льда.
Винцент и Хёнд вернулись к ним: к пришедшему в себя Линусу и холодному телу на его руках. Но прежними они уже никогда не уйдут с этой рощи.
1953 год.
Тысяча девятьсот пятьдесят третий год стал для советника Регена переломным. Его карьера шла в гору, он стоял, как тень, за уже вторым Верховным Чародеем, ловко прицепив к пальцам нити. Кончено, иногда помогала и родная темная магия. Но он хотел больше, он хотел сам взойти на главный пост.
Все испортила молодая ведьма Маделиф. Кроме гордости и уверенности в своей неприкосновенности, Парцифаль имел слабость рассказать двум людям о своих грехах: своему бывшему профессору, с которым после окончания Академии вел переписку, и своей жене, с которой делил этот союз уже десять лет.
Не то чтобы они вышли друг за друга по любви, просто каждому стал нужен брак. Парцифалю, по прошлым законам, отмененным только в начале шестидесятых, нужно было жениться, чтобы претендовать на пост Верховного Чародея и иметь более высокий статус в Совете. Георгина Адельхейд получила спокойствие. Война шла полным ходом, касаясь магов, уничтожая их, и в агонии войны такой поступок казался Георгине отличным способом быть уверенной хоть в чем-то. Она стала статной дамой, с работой, успехом и семьей. У нее оказалось все, что ей хотелось. Но не так, как хотелось.
– Она кинулась с обрыва! – сокрушалась Георгина, грозно смотря на мужа. И не говори мне, что это несчастный случай. Это ты довел ее, внушая ей чужие эмоции! Ты же знаешь, что это опасно и запрещено. – Георгина развела руками. – Ты даже не скрывал свою причастность.
Парцифаль поморщился, взяв со стола гроздья граната. Их горечь вызвала у Парцифаля улыбку.
– Нужно купить еще, – заметил он.
– В ее теле нашли воздействия чар! Они доказали, что самоубийство подстроили, Парцифаль! – с нажимом произнесла Георгина.
Георгина казалась очень милой и мягкой внешне, но ярость превращала ее в разъяренного коршуна с рыжими кудрями, рядом с которым лучше было не стоять. Даже не смотреть.
– Она умерла!
– Я этого и добивался, дорогая, – будничным тоном ответил Парцифаль, точно его спросили, что он будет на обед, и взял еще граната.
Парцифаль оторвал взгляд от газеты и взглянул в светлые, горящие злостью глаза жены, изящные черты лица и изрытый морщинками лоб. Он находил ее очень красивой.
– Как ты думала, я поступлю? Как еще заставить ее замолчать? – Парцифаль приподнял брови.
– Ты просто мог дать ей немного зелья, – Георгине стало дурно от этих слов, – ты мог бы подчинить ее, довести мозг до безумия, мог бы изменить ее воспоминания, стереть с земли. В конечном итоге, всегда можно обратиться к древним вуду и некромантии, я знаю, ты владеешь этой стороной темной магии. Но ты выбрал публичное самоубийство, еще и рассказал, что знаешь нужное заклятие. Почему, Парцифаль?
Парцифаль замер. Он неуверенно взглянул на жену и быстро отвел взгляд. Как Парцифаль мог признаться жене, что каждый раз, только подобные мысли приходили к нему в голову, он отгонял их. Бежал от этих вопросов как можно дальше.
– Чего ты добивался? Хотел проверить, как далеко можешь зайти? – Спросила в воцарившейся тишине Георгина.
– Нет. Я-я… я не знаю… – голос Парцифаля дрогнул. Георгина заметила, что только сейчас за все эти годы брака он показался ей живым, не переполненным холодным блеском звезд чародеем, а простым человеком.
Но это быстро прошло, как только Парцифаль сказал:
– Ты знала, за кого выходишь. Верно? Пойми, она мешала мне стать Верховным Чародеем. Что оставалось? Мне жаль эту Ме… Миртл… Маделиф, но каждому свой путь.
Все эти десять лет Георгина закрывала глаза и резко открыла их. Открыла и теперь не могла спокойно смотреть. Реальность больно прожигала глаза.
– Она помогала тебе, была твоей первой рукой! – Георгина вглядывалась в его черные глаза, в надежде заметить там хоть один блик печали.
Но Парцифаль спокойно и еле слышно сказал:
– Я должен сместить Флориана раньше, чем тот соизволит умереть.
Георгина побелела.
– Даже не смей так говорить про моего отца! Я выходила за человека, который рассказывал мне про космос. Пока все говорили, какой ты черствый, я видела, как тебе становится тепло от холодного света звезд и падающих комет. А не за того, кто ради власти и сохранения мнимой чети готов свернуть чужие шеи. Может мы и не вышли по любви, но я не просто так выбрала тебя! Ты думаешь один мне предложение делал?
– Мы женились по расчету, ты сама сказала: не любишь меня, так к чему эти речи? Может ты и выбрала меня из-за звезд, это уже не важно. – Сдержанно ответил Парцифаль. Ему вдруг стало неприятно от слов Георгины.
– Я запрещу тебе видеться с сыном! Сильвестр не будет помнить тебя!
– В свои шесть? Нет, он запомнит. Сильвестр всегда будет помнить и уважать своего отца!
– Я отправлю его к маме и Терезе, а ты… ты не приблизишься к нему, Парцифаль!
– Думаешь? – улыбнулся Парцифаль.
Всю ночь Парцифаль провел в кабинете. Он не спал, наблюдая за звездами. Как же давно он не занимался любимым делом. Ребенком Парцифаля нельзя было оторвать от телескопа. Все, что оказалось нужно мальчишке из приюта для детей чародеев, это звезды, за которыми ему разрешала смотреть старшая воспитательница, жалея мальчишку. Это она купила ему первый телескоп.
Попав в Академию благодаря ее стараниям, Парцифаль не забыл любимое занятие. Магия и звезды пленили его. Лучший, самый популярный ученик на курсе и староста, примерный и прилежный ребенок. Такого с радостью приняли в стажеры в Совет.
Совершенно без стука, на рассвете, к Парцифалю пришел Винцент Вальден. Профессор выглядел встревоженным. Остатки беспокойного сна одолевали его. На его плече сидел черный ворон, такой же уставший и сонный.
– Профессор?
Винцент зачаровал комнату, лишив возможности что-либо услышать или войти.
– Что ты делаешь, Парцифаль? – забыв о всяких правилах вежливости, спросил Винцент. – Ты поминаешь, что об этом узнают? Антея мне показала, что с тобой будет, если ты…
– Никто не знает, да и у вашей нимфы редко бывают правильные пророчества, – оборвал его советник Реген.
– Мне пришло сообщение с фамильяром от Флориана, против тебя ведут расследования, и его ускорили из-за донесения твой жены. А на рассвете выйдет статья Георгины. Впрочем, эта статья только повод, они уже давно готовы напасть.
Парцифаль выглядел спокойным. Он с грустью подумал, что ему совершенно не больно от поступка Георгины. Впрочем, за десять лет Парцифаль к ней более чем привязался, и ему стало жаль, что все так вышло. Георгина всегда пыталась его сдерживать, напоминала про звезды, о которых он напрочь забыл. Теперь же все это было не важно.
– Что вам нужно? Флориан вас послал?
Винцент почувствовал легкое покалывание в теле, от которого любой бы упал, крича от боли. Это вызвало на его лице усталую ухмылку. Винцент закатил глаза и вздохнул.
– Я наблюдал за тобой в Академии, ты всегда был сильным чародеем, тянулся к знаниям. За тобой шли люди, все ученики, даже презиравшие тебя, выполняли твои просьбы. А то, с какой быстротой и легкостью ты освоил все уголки темной магии, – не сдержал восхищения Винцент, – и ты так бездумно подставляешься? Ты ведь знаешь, что Совет только искал повод, чтобы убрать тебя. И ты лично вручил им его в руки! Тебя лишат жизни, Парцифаль! В тебе такой дар, ты самый интересный собеседник за всю мою жизнь, и хочешь так глупо лишить меня этого? Не губи талант. Даже не станут судить. О, нет-нет, мой дорогой друг, они не убьют тебя, они лишат тебя магии! Они лишат тебя звезд! Ты этого хочешь?
Парцифаль покрылся холодным потом.
– Они точно знают, что я сделал? – осторожно спросил Парцифаль, хотя и сам все понял.
Винцент взглянул на дверь. Дверь дрогнула от сотворенной магии. Винцент и не думал, что они придут исполнять приказ так быстро. Парцифаль побледнел. Конечно, не убьют! Лишат магии, навсегда ослепят, чтобы не видел смысла жить. Он смотрел в лишенные надежды глаза Винцента, и стало так страшно. Парцифаль почувствовал себя тринадцатилетним мальчишкой, с испуганными, но горящими, жадными до знаний глазами, наблюдавшим за профессором на уроках.
– И куда же мне идти? – его голос словно доносился из тех времен.
– Куда угодно, – Винцент многозначительно обвел комнату рукой, – чародей, знающий наизусть все эти книги, решительно найдет себе место, куда бы ни шел. Только обещай, что уйдешь далеко от власти и сохранишь свой пытливый ум от недостойного конца.
Парцифаль встал. Он чувствовал, как члены Совета снимают чары, не дающее подслушать. Он медленно подошел к бывшему преподавателю и взглянул в его беспокойные глаза.
– Если вас так волнуют знания в моей голове, профессор, лучший способ их сохранить, это Академия, верно? – Парцифаль сдержался, чтобы нервно не взглянуть на дверь, – дайте мне место в штате, мои знания будут под вашей защитой и далеко от любой власти. Это мои условия.
– Ты думаешь, там тебя не найдут?
– Я не знаю, что связывает вас и Верховного Чародея Флориана, но я уверен, что вы сможете защитить своего подчиненного от его гнева. Не знаю как, но, если мои знания и возможность говорить со мной вам так важны, вы поймете, за какие дергать ниточки. – Практически шепотом сказал Парцифаль.
Винцент Вальден опешил, а потом мягко улыбнулся.
– Тогда добро пожаловать обратно в стены Академии, на земли острова Туле, свет мой.
Парцифаль недоверчиво покосился на профессора. Дверь снова дрогнула. Винцент без всяких усилий сломал запечатывающее заклятие.
В кабинете никого не обнаружили.
1990 год.
Три рыжие девушки спустились вниз к бурной реке. Река текла, огибая дубовую рощу. Именно здесь две из них, самые младшие, устроили себе небольшой шалаш, еще будучи детьми. Фрида и Астрид быстро пересекли рощу, а потом остановились у прозрачной воды. Матильда спокойно шла следом, то и дело оглядываясь.
– Мы никуда тебя не заведем, не волнуйся, – рассмеялась Астрид, прищурив черные глаза, – впрочем, можем обернуться волками и съесть!
– Эй, – Фрида сдержала улыбку, ткнув среднюю сестру в бок.
Тильда молча селя рядом с ними. Астрид и Фрида были еще юны и наивны, а Матильда чувствовала на себя необъятный груз. Мама тяжело болела и хотела выдать дочь замуж за влиятельного чистокровного мага из семьи Лунд, пока еще не умерла. Матильда его не знала, да и знать не хотела.
– Ты такая нервная последние дни, все в порядке? – Фрида осторожно коснулась плеча Тильды.
– Матушка тебя замуж выдает, как она и мечтала, за чистокровного, и Фрида своего чистокровного Рене любит.
– Атти! – Фрида грозно сверкнула глазами.
– Не называй меня так! Я не виновата, что наша послушная дочка не может сказать матушке, что не хочет. И что любит другого, – Астрид пожала плечами, – тут и провидцем быть не нужно. Двадцать семь лет, а соглашается на такое!
– Я не… – запнулась Фрида, покрывшись краской – неважно, отстань от Тильды. Сама разберется.
Матильда глубоко воздохнула. Молча она сняла обувь и вошла в холодную воду. Подол платья тут же стал мокрым. Матильда и не вздрогнула от холода.
– Я согласилась и на этом все, не пытайтесь. – Мерно, без какой-либо эмоции сказала Тильда.
– Фрида решила, что вдали от родителей ты одумаешься, хотя и делает вид, что ей все равно, а дело есть только мне.
Фрида пуще прежнего покрылась румянцем, но промолчала.
– Я уйду, уеду, не знаю, что будет потом, но так лучше, – сжав кулаки, сказала Тильда. Ей близилось тридцать, и жизнь требовала изменений. Даже Матильде они были нужны. Последнее время она так злилась, что даже вещи не хотели выполнять поручения.
– С мужем? – настороженно спросила Астрид, переглянувшись с такой же настриженной Фридой. Они и не думали, что старшую сестру не устраивает заниматься делом родителей. Она выглядела такой же увлеченной, как Тереза и Веса.
– С мужем.
К реке спустилось два парня. Одному было внешне чуть больше двадцати. Он был худощавым, не скрывал сотни шрамов и улыбался так, точно хотел оскалить клыки. В его синих глазах фиолетовыми бликами отражалось солнце. Его черные волосы спадали чуть ниже линии подбородка. Сзади шел пухловатый добродушный паренек, которому было под тридцать лет.
Илари похлопал Эди по плечу и остановился. Эди пошел дальше. Увидев их, Матильда застыла и стала бледной. Как давно она не видела его. Он так вырос… Сердце сжалось от боли.
– Я слышал про свадьбу, – Эди замялся, оглядев взглядом Фриду и Астрид.
Улыбнувшись, сестры поднялись к Илари. Матильда проводила их укоризненным взглядом.
– Тебя не приглашали… как ты узнал?
– Твои сестры написали. Это были самые ужасные два письма в моей жизни.
Матильда вскинула брови, но ничего не ответила.
– Если бы ты был ведьмаком, или я не была ведьмой. Было бы…
Эди подошел к Тильде, не обращая внимания на воду, приобнял ее, аккуратно положив руки на талию. Он прикоснулся к ней впервые за четырнадцать лет, и этот факт превратился в глубокий вздох. Эди смотрел на ее лицо, которое не видел так давно, но никогда не забывал. Ее тонкие губы чуть дрогнули, а потом снова приняли вид тугой нити.
– Все было бы легче, да?
– Мне запретили с тобой общаться.
– Мы писали друг другу с тринадцати лет, как ты уехала на остров Туле, помнишь?
Матильда резко прижалась к Эди, уткнувшись подбородком в мягкие плечи. Как много дней она мечтала так поступить. Но остров Туле, Эстония, все это было так далеко от Швейцарии. И еще дальше от всего были они оба.
– Я рада снова слышать тебя. Видеть. – Матильда сильнее прижалась к нему, забывая о женихе и прочих вещах.
Заливаясь слезами, Илари Койвисто приобнял двоюродных сестер.
– Посмотри на них, – Астрид прислонилась к Илари, желая спрятаться в теплых объятиях оборотня. – За такое ее не вычеркнут из рода? Адельхейд не прощают…
– Я же тут стою, верно? Не волнуйся.
– Для Терезы ты всего лишь благотворительность. Если бы твоя мама не умерла, она бы и видеть тебя не захотела рядом. А так – приютила сиротку-племянника. Ну и пусть оказался волчонком, с кем не бывает? Не родной же.
– Нет, дорогая Астрид, может, так и было, но сейчас она искренни, заботится обо мне, я вижу.
– Я рада, что мы послушали тебя, братец, и написали Эдварду, – сменила тему Фрида, не желая дальше их слушать.
Фрида и Астрид радостно улыбнулись, смотря на Эди и Матильду.
Эди тихо прошептал:
– Ты станешь моей женой, Матильда Адельхейд?
1993 год.
Иво склонился над кроватью мирно спящей Суви. Прошло несколько месяцев с тех пор, как Суви потеряла своих бабушку и дедушку. Она не будет их помнить, изучая старые фотографии, и это очень расстраивало Иво.
– Фрида так и не решила снова сойтись с бедным Рене. Парень, по мне так, хороший. Ему же и лучше. А родители так надеялись: чистокровный, сильный маг, перспективный. Стоило им сдохнуть и все, обещаниям сестры и след простыл, – Астрид победно похлопала в ладоши.
Иво сморщился, наблюдая за ней. Иво видел ее на соревнованиях, в библиотеке и всегда восхищался. Его пленили темные глаза Астрид и огненные волосы. Весь погруженный в книги и камни, Иво находил время, чтобы хвостиком бегать за средней Адельхейд.
Иво всегда забавлял Астрид. Но чаще всего быстро надоедал.
Иво видел перед собой всю ту же красивую, буйную девушку, которую все еще любил. Вот только теперь поверх любви легли обида и боль. После смерти родителей Астрид, Иво наконец увидел, как жена относилась к нему. Как она смеялась, как разрешала к себе прикасаться лишь до рождения Суви, как нарочито терпела.
– Ты еще не собрал свои вещи? – вдруг спросила Астрид, – может, пойдешь к Фриде, она свободна, а ты у нас чист кровью, – рассмеялась Астрид.
Иво глубоко вдохнул и выдохнул пыльный воздух. Не помогло.
– Да ты всегда завидовала Фриде! Сама с ней больше носишься, чем твои покойные родители. – Наконец выкрикнул Иво, покрывшись краской.
– Чушь! Родители всегда пылинки сдували с чертовой Фриды. Даже мое замужество на чистокровном чародее, на фоне брака Тильды, и рождение их единственной внучки не принесло плоды.
Астрид глубоко вздохнула.
– Ох, – Иво попятился от люльки, – так вот зачем тебе брак, вот почему ты так быстро захотела ребенка! Ты использовала нас!
– Брось, Иво, – усмехнулась Астрид, – никаких «нас». Суви – моя дочь, а не твоя. Ты ей – никто! Я использовала тебя.
Иво снял очки и крепко сжал оправу. А потом резко, отрывисто кивнул.
Он хотел наклониться к дочери, мягко поцеловать ее в лоб, но развернулся на каблуках и быстро вышел, покрытый краской.
Через несколько недель родители Суви развелись.
1998 год.
Парцифаль нашел ее могилу на одном из кладбищ в Кёльне. Тут Георгина Адельхейд провела свои последние годы жизни. И уже десять лет как покинула мир.
– Ты же всегда говорила, что умрешь раньше. – Парцифаль положил на ее могилу белые розы, усмехнулся, – прости меня.
Парцифаль сел рядом с могилой. Тут покоилась одна странная богатая старушка. Местные жители удивлялись, кто же пришел к ее могиле, какой-то подозрительный мужчина. Они знали, что у семидесятилетней тогда Георгины остались только слепой сын и внук, больше и не приходил никто. Конечно, Тереза навещала сестру, пока сама не осталась на кладбище в один день с мужем. Жизнь странных старушек всегда была покрыта особым мраком и не забывалась даже спустя двадцать лет. Особенно, когда к их могиле приходит статный старый мужчина.
Парцифаль печально вздохнул, подняв взгляд к любимым звездам, скрытым за лазурью неба. Звездам, которые напоминали Парцифалю о той, которую он никак не мог забыть. Хотя и долго боялся признаться самому себе, что полюбил жену. Понял, лишь ступив снова на зачарованный остров Туле.
– Мне так жаль, дорогая. – Прошептал Парцифаль.
Профессор Реген сидел так до утра, напевая колыбельные, которые Георгина пела их сыну. Сыну, которого Парцифаль не видел слишком много лет.
2000 год.
Начало ноября выдалось туманным и холодным. Целый день серая пелена не покидала город. В промозглом воздухе точно зависли капли в предчувствии дождя. С деревьев опадали последние, грязно-рыжие листья. Город готовился к зиме.
Пока Суви играла в своей комнате, Эдвард и Матильда пили на кухне горячий чай с тимьяном. Их тихие, точно чужие, голоса не покидали кухню.
– Астрид не приедет, – наконец озвучил общую мысль Эдвард. Муж и жена уже несколько месяцев боялись даже подумать о таком.
Матильда кивнула. Что ей было еще делать?
– Нужно отправить Суви в местную школу. Девочка Хатри ходит в ту, что рядом с парком. Думаю, с новой подружкой Суви будет комфортнее. Нужно отправить в Совет прошение на опеку, – Эдвард увидел встревоженный взгляд жены и добавил, – у нас нет другого выхода, твоя сестра бросила дочь. Но мы не можем ее бросить, дорогая!
– Бросить? С чего ты взял, что я ее брошу? – Матильда тяжело вздохнула и уронила голову на руки. – Астрид все делает не так, как нужно. Никогда не знаешь, что от нее ждать. Вышла замуж не по любви, чтобы доказать что-то, родила для этого ребенка… Не нужна была ей Суви, и не стала теперь, вот и бросила она ее, какие тут загадки?
– Может, случилось что-то, – сказал Эдвард, отгоняя дурные мысли. – Я уверен, Астрид любила дочь.
– Никого наша Астрид не любила, кроме… – Тильда осеклась, смотря на листья одуванчика в чашке чая, – кому это сейчас важно?
– Пусть так. Завтра мы должны связаться с Фридой и сделать все по правилам. Только что Иво? Ты говорила с ним?
– Да. Но он ничего не ответил. Все бросили бедную девочку, – Тильда заставила чашки полететь в мойку. – Мы с Астрид поссорились тогда, восемь лет назад, потому что Иво больше не обозначен отцом Суви. Я настаивала, говорила «раз выбрала не любимого в мужья, не значит, что не нужно уважать его права», да без толку. Иво об этом так и не узнал.
– Мы можем удочерить Суви?
Тильда вздрогнула от нотки надежды в голосе мужа.
– Я думала, мы решили, что раз не выходит, то не будет заводить детей, что нам это не так важно, – напоминал Тильда, с сомнением глядя на Эди.
– Я тоже так думал, – Эди упер взгляд в пол.
Тильда встала, обняла Эдварда, положив голову на его плечо. Она думала о том, как ей повезло, в отличие от сестер, найти человека, с которым было бы тепло и уютно, как дома.
– Можем.
Вечером Эдвард отпаривался навестить Суви, она не спустилась к ужину. Суви сидела на кровати, которая была слишком большой для нее, прижав колени к груди.
Услышав, как Эди открыл дверь, Суви подняла на него красные, опухшие глаза и быстро вытерла дорожки слез. Она натянуто улыбнулась.
– Милая моя, – Эдвард сел рядом с Суви и погладил ее по голове, – что случилось?
Суви не смогла смотреть дяде прямо в глаза. Дядя и тетя ей очень понравились, и она бы с радостью прожила с ними хоть всю жизнь, но почему же при этом не должно быть мамы и папы?
Суви сильнее прижала к себе колени. Слезы снова подступили к глазам, и Суви отвернулась, вытирая их. Эди мягко повернул ее голову на себя и сказал:
– Не нужно стесняться слез, Суви, плакать, это совершенно нормально.
– Я взрослая – мне уже восемь лет. Я не могу плакать!
– Да, – согласился Эдвард, – восемь – это очень много. Но плакать все равно можно. Я тебе разрешаю. Я сам часто плачу по вторникам и иногда по субботам, по субботам очень хорошо плакать, – подмигнул ей Эдвард.
Суви звонко рассмеялась. От ее смеха и Эди захотелось смеяться.
Суви кивнула своим мыслям и с взглядом, полным доверия, сообщила:
– Я слышала ваш разговор. Мама бросила меня. Почему она меня бросила? Она не любит меня, да? И папа не любит меня…
– Эй, милая, что же ты так? – Эдвард ласково погладил Суви по спутанным рыжим волосам. – Тебя все очень любят. И мы с тетей Тильдой тебя очень любим.
– Правда?
– Кончено, – улыбнулся Эди, прижимая Суви к себе.
– Ты расскажешь мне снова про сотворение магии? – Спросила Суви.
Эдвард вздохнул и потер виски.
– Ты же столько раз слышала ее.
– Мне нравится, как ты ее рассказываешь. Пожалуйста.
– Хорошо, слушай тогда.
– Когда-то очень давно на земле жили люди и волшебные существа, обитающие в лесах. Одними из них были ши. Ши могли управлять огнем, воздухом, водой и землей, понимать животных, баловаться, создавая иллюзии и обращаясь в различных существ, редко они предсказывали будущее. А еще они долго жили и сами решали, когда им умереть. – В голосе Эдварда плескалась в свете луны древняя магия, – добрые Ши заботились о людях, помогали и защищали. – Голос Эдварда наполнился знаниями, срытыми в потерянных манускриптах. – Но все изменилось, когда вместе с мелкими камнями из космоса на Землю пришла другая магия. Проведя тысячи лет в космосе, заточенная в камнях, магия давно погибшей планеты нашла нас. Наиболее восприимчивые люди – друиды, шаманы, жрецы и жрицы смогли стать вместилищем новой магии. Так началась история первых ведьм и ведьмаков. – Голос Эдварда наполнился безмерной тревогой. – Тогда ши отвернулись от людей. Они ушли глубоко в леса, а чародеям объявили долгую холодную войну. Но были ши и чародеи, которые полюбили друг друга. Редко ведьмам доставались силы стихий, и еще реже провидение. Бессмертие же считалось и вовсе невозможным, но самым желанным. – Голос Эдварда стал легкой, холодной пеленой. – Но магия чародеев была не одна, рядом с ней путешествовала другая форма магии, которую наши предки назвали магией духов. Именно домовые и фамильяры, как Люпин и Эглантин, помогли первым чародеям научиться управлять магией, они использовали для этого слова.
Суви заснула, прижавшись к Эдварду. Он осторожно укрыл ее одеялом и добавил:
– Потусторонний мир, однако, остается закрытым для ведьм. Духи-помощники не желают делиться всеми тайнами и секретами. Но бывают и те, кто способен взаимодействовать с миром духов. Это были чародеи с сильным потенциалом, которые должны были умереть при рождении, но магия защитила их. Так появились медиумы. Но тебе рано об этом знать, милая, – Эдвард поцеловал Суви в лоб и вышел из ее комнаты.
Сердце Эдварда билось в тревоге.
2002 год.
Десятилетний Давид проснулся от ругани и треска. Казалось, это рушится сам дом. Как и все подобные ночи, Давид прикрывался подушкой, безуспешно пытаясь заглушить крики, и тихо плакал. Родители снова сорились из-за поставки драконов. В их криках Давид слышал отзвуки стонущих ящеров.
Их домовой по имени Сида забилась под кровать и дрожала. Давид, проглотив комок в горле, спустился на пол и погладил домового по спутанным волосам.
Сида приоткрыла глаза и всхлипнула. Уши Сиды беспокойно дрожали, пока она безуспешно пыталась остановить их руками. Она была еще очень молода и не знала, как поступать.
– Справишься? – встревожился Давид.
Сида только сильнее заплакала. Давид нахмурился, а потом решительно сказал:
– Сида, ты бы хотела прекратить это? – увидев легкий кивок, Давид продолжил, – тогда выбери меня хозяином. И их ссоры больше тебя не коснутся. Ты не будешь чувствовать их ярость.
Сида ошарашенно раскрыла глаза.
– Разве же так можно, малыш?
– Дедушка говорил, что да. Попробуй! Нужно просто принять решение, сударыня.
А потом дрожь прекратилась. Темно-карие глаза сначала стали естественными – белыми, а потом зелеными, черные волосы стали каштановыми. Давид мягко коснулся руки домового. Рука Сиды впервые за всю жизнь Давида стала теплой, а не мертвенно-холодной.
Шум в другой комнате не прекращался. Давид тяжело вздохнул.
– Теперь вы хозяин в доме, сударь, – сообщила Сида, поклонившись. Давид почтительно поклонился в ответ.
Давид взглянул на Сиду и сделался очень суровым. Не меняя выражения лица, он направился в комнату родителей. Коридор ночью казался еще длиннее, извилистее и холоднее. Со стен на Давида с интересом и усмешкой смотрели его предки. Кто-то осуждал, а другие подбадривали.
Дверь в комнату родителей не была закрыта. Оттуда выглядывал свет и исходил запах дорогих сигар. Давид зашел в комнату. Комната точно стала больше, стеллажи наклонились, нарываясь сбросить книги, а люстра закачалась, готовясь кинуть снаряды – лампочки. Острые тени прорезали обои и деревянный стол.
– Не кричите, – строго приказал Давид.
Родители не бросили и взгляд на него.
Аск и Ипомея Лунд направили друг на друга руки. Еле держась на ногах, содрогаясь от ярости, они не сдавались. Ругань и брань слились в протяжный писк, который разом заполнил их черепные коробки.
Чародеи одновременно опустили руки. Чуть отдышавшись, они просверлили друг друга глазами.
– Мама, папа, мне нужно вам сказать…
– Пшол вон, не мешай нам, – приказал Аск.
– Но я должен…
– Ты не слышал отца? – Ипомея скинула несколько книг движением пальцев. Давид дернулся, уклоняясь.
– Я хочу, чтобы вы прекратили, – не унимался маленький Давид. Слипались глаза, и очень хотелось спать. От криков родителей и шума падающих книг Давиду отчаянно понадобилось забраться к сердцу одеяла. Там тепло и безопасно.
