Лилия Фандеева
Мир тесен
Отец направился к выходу, подняв к правому виску ладонь, Ирина повторила жест. Войдя в купе, осторожно поставила пакет рядом со столиком и под перестук колес задремала. В семь часов, когда проснулись соседи по купе, она рассмотрела подарки, сразу поняв от кого что. Кроме коробки конфет и баночки икры, оставленные для Тани, сумела все растолкать по углам, а яблоки бережно разложила в одной из сумок среди вещей.
Носильщик отвез вещи к стоянке такси и помог погрузить.
– В аэропорт, ближе к камерам хранения, у меня вечерний рейс, если поможете с вещами, вернемся в город вместе, – сказала и предложила одновременно таксисту Ирина.
– Помогу, вдвоем унесем все за один раз. Попутчиков можно брать? – не уверено спросил водитель такси.
– Берите. А я пока подремлю, – сказано это было для пресечения каких-либо разговоров.
Таксист помог перенести вещи Ирины прямо к ячейкам камеры хранения и ждал у машины. Определив вещи и записав номера ячеек, Ирина вернулась к такси и назвала адрес, где работала Татьяна. Обменяв билет на деньги, коробку конфет и баночку икры, Татьяна посоветовала в аэропорт вечером ехать автобусом.
– Тебе больше ни куда билет не надо брать? Я за такие «проценты» могу каждый день брать билеты тебе и твоей родне. Знаешь, таксисты редко соглашаются ехать в аэропорт в один конец, а все прибывающие рейсы утренние. Так что давай автобусом. Запиши номер. Где проведешь целый день?
– Схожу в цирк, в зоопарк, а лучше на вещевой рынок.
– Вот только там тебя и не было. Езжай лучше в гостиницу аэропорта. При хорошем раскладе, отдохнешь. На зимнюю сессию приедешь? Вот тогда все и расскажешь.
– Приеду. Как вы тут без меня справитесь? До встречи в январе.
Конечно ни в цирк, ни в зоопарк Ирина не собиралась, а вот поездка на вещевой рынок, давала ей шанс убить часов шесть, туда она и направилась. Пять часов ей понадобилось, чтобы не спеша, обойти весь рынок и неторопливо разглядывать товары. При этом она все же купила несколько вещей, мимо которых пройти не смогла. Вопрос с покупкой сумки под купленные вещи решился здесь же. Сумка была и не дамская и не дорожная, с ней удобно ходить за небольшими покупками. Распределив вещи из трех пакетов в клетчатую красавицу, она с легкостью поместила свою дамскую сумку сверху, застегнула молнию, довольная, рассчиталась с продавцом, покинула рынок и вернулась в город. Пообедав в ресторане гостиницы, заметила на стоянке две машины-такси. «Попытка не пытка, попробую» – подумала она. Таксист согласился на поездку «за полтора счетчика», и через тридцать минут остановился у гостиницы аэропорта. Место, в пустом двухместном номере, на четыре часа ее устраивало. Администратор, подавая ей ключ, сообщила о наличии в гостинице кафе. Заглянув по пути туда, Ирина купила две слоеные трубочки с кремом и поднялась в номер. Приняв душ, включила телевизор и чайник. «В последнее время я только чайник и включаю. Привет гастрит!» – пронеслось в голове. Она не удержалась и примерила обновки, все вещи подошли идеально. Достав кулечек с кофе и рафинад «из вагона», она сделала кофе и, попивая его с трубочками, рассеяно смотрела телевизор. Покончив с кофе, закусила яблоком и выключила телевизор. Волосы, которые она не стригла после «каре» почти год, теперь отросли чуть ниже плеч, и были еще влажными. Помня о том, что ночи в сентябре холодные утеплилась заранее. «Я еду гораздо севернее, а значит температура там еще ниже. Пар костей не ломит» – вслух рассуждала она, положив шапку и шарф в сумку на самый верх, билет и паспорт рядом. В 21-30 она покинула гостиницу и направилась в камеру хранения. Забрав чемодан и сумку поменьше, вошла в здание аэропорта и обратила внимание, что на ее рейс началась регистрация. Минут через пять, попросив присмотреть за вещами, повторила маршрут в камеру хранения. Большую сумку она не несла, а тащила почти по земле, держа дипломат в другой руке. На объем багажа никто не обратил внимания, кроме регистратора. Перевес багажа составил 20 килограмм. «Прав был Петрович», – думала Ирина, оплачивая лишний вес в кассе. Две сумки и чемодан уехали в багажный отсек, а дипломат и новая сумка в клетку стали ручной кладью. Время в терминале тянется очень утомительно, особенно если рейс ночью, поэтому пассажиры, заняв свои места в салоне, не дожидаясь взлета, в большинстве своем засыпали. Поставив свою ручную кладь под кресло, Ирина последовала их примеру. Проснулась она незадолго до посадки, достала и открыла дамскую сумку, в последний раз проверяя в ней порядок. В одном отделении лежали только документы, в другом фотографии, выбранные Ириной из альбомов, фотография Сергея в рамке, кошелек, расческа, носовой платок. Ничего лишнего не было. Ее взгляд привлекли фотографии: один снимок выделялся размером, он был больше всех. «Слепая ворона», – мысленно выругала себя Ирина, – «верну папе, как только поеду на сессию».
На черно-белой фотографии стояла группа молодых людей в суворовской форме и надпись «Выпуск 1951 года ТшСВУ» (Ташкентское суворовское военное училище). Юноши, стоявшие рядом, во втором ряду крайние слева были «братья» Федоровы: Илья Петрович 1933г.р. – дядя Ирины и Николай Петрович 1934г.р. – ее отец.
Глава 2
Мальчишки познакомились в эшелоне, ехавшем подальше от линии фронта, эвакуируя госпиталь. Светловолосый Колька и темноволосый Илья росли без отцов, и называли их «байстрюки»». Мать Коли, молоденькая медсестра Валентина Федорова работала до войны в смоленском госпитале, когда познакомилась с его отцом. Он – был военным летчиком. Капитан Котов Георгий Иванович, не мог официально признать мальчика без серьезных проблем для себя, он был женатым, партийным и военным. Он оказывал материальную помощь матери Коли, навещал его на праздники, приходя к ним в барак, приносил игрушки и сладости, иногда недолго они вместе играли. Коля помнил, как к ним приходила красивая тетенька, очень ругала маму, а Колю называла «ублюдком». Отец после этого больше не приходил. В свои шесть лет Коля уже умел читать и писать. Мать все свободное время, до начала войны, посвящала сыну.
Мать Ильи, тридцатилетняя Галина Сорока, тоже была медсестрой этого госпиталя. Кто его отец Илья в свои восемь лет не знал и очень хотел в каждом новом ухажере мамы обрести его. Он, сколько себя помнит, рос «на улице», мамка всегда была занята, но у него было много приятелей, и он не ощущал себя одиноким. Илья только что закончил первый класс и был главным в их небольшой компании.
Бомбили эшелон рано утром. Мать Коли умерла сразу и если бы не Илья, вытащивший Кольку из вагона, который горел, тот бы тоже погиб. Колька плакал, упирался, кусался, царапался и не хотел покидать вагон, ища свою курточку, в которую мать зашила документы и строго-настрого велела ее беречь. Только найденная курточка спасла мальчишек. Мать Ильи помогала раненым выбираться из горящих вагонов, когда самолеты вернулись и начали обстрел, пуля достала и ее. Все время, до приезда помощи, мальчишки просидели у тела Галины, они уже не плакали, а только всхлипывали. От всего увиденного и пережитого, они не помнили, что почти сутки не ели, и теперь, сидя в углу кузова грузовика, который вез выживших раненых, укрывшись одной шинелью, шепотом переговаривались.
– Илюша, куда нас теперь отвезут? Я теперь боюсь поезда, давай пойдем пешком.
– Теперь нас Колька заберут в детский дом, а может, в разные дома.
– А что такое детский дом? Почему они разные?
– Там дети живут, у которых нет ни мамки, ни папки, школяры в одних, мелочь в других.
– Я не хочу в разные дома, я хочу с тобой.
– Может, сказать, что мы братья, тогда точно не разделят. Нет, не получится, фамилии у нас разные и отчества, так у братьев не бывает. У тебя какое отчество? У меня Петрович. Будешь Колька Сорока?
– Не буду я Сорока, давай лучше ты будешь Федоров, и лет мне будет пусть семь, а не шесть, и отчество у меня тоже Петрович. А день рождения у тебя когда? У меня летом, 10 июня.
– И у меня летом, 20 июня. Про день рождения можно правду говорить и про отца выдумывать ничего не надо. У тебя же нет отца, ну настоящего, который жил с вами, а не приходил? Скажем «похоронку» получили. У нас во дворе много кому принесли. Вот как мамку будем называть, они же у нас по разным именам звались?
– Я не знаю. Вдруг я напутаю. Пусть будет Валя или Галя, разница всего одна буква.
На том и сошлись. Был конец октября 1941 года, поезд не довез их до Можайска километров 30. Мальчишек еще не раз передавали «из рук в руки», пока не посадили в другой поезд. Свою небольшую «биографию» они теперь знали наизусть. Сколько ехал поезд уже никто не помнил и не считал. В вагоне были не только их ровесники, но и малыши, которые все время плакали по очереди от голода и страха. Каждая остановка давала надежду на окончание пути, но поезд ехал дальше. Когда кого-то выносили из вагона, охватывал ужас. Только в середине ноября голодные и грязные добрались до места. Еще в Можайске Коля выбросил свой документ, разорвав его на мелкие кусочки, оставив только фотографию с мамой. Их накормили и повели в баню, где всех постригли и вымыли, дали чистую одежду, отправили спать. Илья слышал, что завтра, кого не возьмут местные жители, отправят поездом дальше. Дальше ехать ему не хотелось, а утром Коля заболел. Когда пришла пора, ехать на вокзал, он нашел старшую по отправке.
– Тетенька, миленькая, оставьте нас здесь, пожалуйста, у Кольки жар, он может не доехать, я видел, как снимают с поезда мертвых. У него же кроме меня нет ни кого, без меня он пропадет, – он говорил, а из глаз по щекам текли слезы отчаяния.
Узнав, что они братья их оставили, и отправили Илью в местный детский дом, а Колю в лазарет с ангиной. Детский дом размещался в двухэтажном здании и имел свою начальную школу, которая размещалась здесь же во флигеле. Илью определили в первый класс, а когда Коля излечился, и учительница проверила его знания, он сед за парту рядом с братом. Количество детей превышало количество мест детского дома, где было всякое, и тогда они вспоминали вагон, который привез их сюда, и все казалось поправимым. Илья, хотя и вырос на улице, как-то очень поменялся после знакомства с Колей и всего пережитого, он не дерзил старшим, не обижал никого и даже дрался за «дело». Учились мальчишки хорошо. Илья все схватывал на лету, а Коля брал усидчивостью и кругозором, много читал, ему было все интересно. Закончив третий класс в 1944 году, когда Илье было 11, а Коле 10, с легкой руки директора детского дома, ребят приняли в Ташкентское суворовское училище.
Первые два года, из семи лет учебы в училище, были трудными как физически, так и морально. Дети войны взрослеют рано, а вот перевоспитывать некоторых было поздно. Перспектива стать военным, не могла перевесить унижений и оскорблений. Были ссоры, перерастающие в драки, за которые могли отчислить. Как все мальчишки шалили, хулиганили, но никогда не переходили границы дозволенного – у Коли это было в крови, а у Ильи «болела голова» за Колю и это держало его в узде. Что бы избежать подобных ситуаций, Коля приобщил Илью к чтению, и свободное время, которого было не так много, они проводили в библиотеке. Здесь они могли и почитать и помечтать в тишине. В конце войны, в читальном зале на глаза Коли попалась газета с заметкой о его отце, которую они с Ильей выкрали из подшивки только через два месяца, чтобы не сразу заметили. Следующие пять лет, повзрослевшие подростки, а потом уже и юноши, одолели без особой натуги, ни к учебе, ни физической подготовке к ним не было ни каких претензий. В этом плане у них все было хорошо. Оба вступили в ряды ВЛКСМ. Близился выпускной, Илья и Николай Федоровы мечтали поступить в военное училище летчиков. Было одно «но». Младшему брату было всего семнадцать лет, а в училище брали с восемнадцати. Документы им выдали, но предупредили: – «Не возьмут, устраивайся сам». Его взяли! Взяли, видя с какой настойчивостью, парень рвется в небо. Так в сентябре 1951 года их приняли в Черниговское военное авиационное училище летчиков, где проучившись два с лишним года, «оседлав» Миг-15, они заканчивали учебу. На полетах, перед выпуском, присутствовал генерал Котов Георгий Иванович, которого Николай узнал по характерному жесту. Сняв головной убор, тот дважды ладонью приглаживал волосы. После построения и краткой речи, он дал команду: «Вольно!», и попросил курсантов Федоровых задержаться.
– Как настроение «желторотые»?
– Настроение отличное, товарищ генерал.
– В роду не было летчиков?
– Да! Нет!
– Так да или нет?
– Товарищ генерал разрешите…
– Разрешаю.
Николай достал кожаный пакет, который соорудил для него Илья из старого голенища офицерского сапога и где он бережно хранил вырезку из газеты и фотографию, достал содержимое и протянул генералу.
– Узнаете? – не очень надеясь на положительный ответ, спросил Николай.
Генерал вскользь взглянул на газетную вырезку, всматривался в фотографию, узнавая на ней забытые лица.
– А как же брат? Пойдем, присядем, – волнуясь, сказал он.
Они вдвоем, присели на скамью у здания штаба училища, и Николай рассказал отцу всю свою жизнь со времени эвакуации и бомбежки эшелона, а отец коротко о своей жизни.
– Чем я тебе могу помочь? Должен же я хоть что-то сделать для тебя.
– Ничего не будем менять, Георгий Иванович. Встретились мы с Вами случайно, узнал я Вас тоже случайно, фамилии у нас с Вами разные, будет лучше, если об этой встрече вообще никто не узнает, особенно Ваша семья, для них я все такой же ублюдок. Не делайте ничего, чтобы не ломать жизнь ни себе, ни мне, а главное не вредите.
В душе все сильнее росло раздражение. «Он ни разу не спросил о маме» – думал он. Николай знал, что генерал, наверняка, если захочет, может отслеживать его карьеру, а еще был горд тем, что ему удалось, совсем случайно, доказать несостоявшемуся отцу, что он и сам чего-то стоит.
Илья прилетел как ракета с кучей вопросов.
– Как все прошло? Он предложил тебе помощь? Что вообще говорит?
– Прежде чем тебе ответить, поклянись мне, что никому, никогда и нигде ты даже словом не обмолвишься о Котове.
– Клянусь! Ну?
– Не запряг, нукаешь. Он о маме даже не спросил. Чем он может мне помочь, «теплым» местом службы? А ты уверен, что это потом не обернется для нас боком? Да, для нас, мы братья Илюша, этого не изменить даже ему. Так что не тупи братишка, забудь вообще об этой встрече, прорвемся.
Николаю предстояло ехать на Дальний Восток, Илье на Урал, вот такая география. До Свердловска добирались вместе, потом их пути разошлись, но пообещали писать друг другу письма, пусть и не часто.
Николай приехал в Хабаровск на два дня раньше срока и ни разу не пожалел об этом. В эти дни он встретил свою Любовь. Встреча их была случайной, и познакомились они в парке, где Николай гулял, коротая время, а Маша шла через парк, возвращаясь с работы. Маше было восемнадцать, полгода назад она окончила медицинское училище и работала теперь в детской больнице. Жила она с тетей, отец погиб на фронте, а мама вышла замуж и уехала в другой город. Жили они не бедно, но скромно, в двухкомнатной квартире двухэтажного дома на втором этаже. Квартиру получил отец Маши, мастер завода перед самой войной. В октябре 1941 он ушел на фронт, а в мае 1942 на него получили похоронку. Тетя была сестрой отца и работала в швейной мастерской швеей. Мать, прописав тетю в квартире, «передала» дочь на воспитание ей. Теперь для Маши тетя стала и отцом и матерью. Доходы состояли из тетиной зарплаты, иногда ее подработки от индивидуальных заказов и стипендии, а теперь зарплаты Маши. Николай тоже рассказал о себе за чаем с тетиными плюшками. Взял адрес Маши, пообещав писать, и уехал к месту службы. Первое время писал часто, получая ответы, приезжал один раз в отпуск, потом письма Маше стали приходить реже, но были более содержательными, Николай писал о чувствах, о планах на будущее, о полетах, которые были совсем не такими безоблачными, какими он их расписывал. Двухлетняя переписка закончилась предложением, когда Николай приехал в отпуск летом 1955 года. Они подали заявление в ЗАГС, о чем Маша сообщила маме и подружкам, а он написал Илье. Мама Маши прислала письмо, в котором обозвала «безголовой», добровольно обрекающей себя на скитания по военным городкам и на свадьбу приехать не обещала. Маша ожидала такого ответа и не очень расстроилась. Всему, что она умела, а умела она многое, ее научила тетя. А вот Илья удивил, приехал и не один, а со своей невестой Софьей. Он, по случаю свадьбы брата взял отпуск, почти два года братья не виделись. Вечер по случаю бракосочетания, по настоянию тети, устроили дома. Подруги нашли комнату для Ильи с невестой в этом же дворе, Илья обещал задержаться дней на пять. Они тоже собирались пожениться через месяц, активно готовясь к свадьбе. Конечно, готовились в основном, родители Сони. Соня была дочерью военного, окончила педагогический институт и преподавала русский язык и литературу в школе.
Свадебное платье Маше тетя сшила сама, сделав его таким, как хотелось племяннице. Гостей было немного – две незамужние подружки из училища, две с мужьями с работы, Илья с Соней, тетя, соседка да молодожены. Праздник затянулся до позднего вечера.
Илья и Соня в съемной комнате только ночевали. Утром приходили к молодым, вместе завтракали, строили планы на день и, если, не хотелось никуда идти, оставались дома готовили обед. Ходили в парк, на реку, а устав возвращались домой. Девушки как-то очень быстро подружились, находили темы для разговора и все время болтали, оставив братьев вдвоем. Илье и Николаю, не видевшимся два года, было о чем поговорить. Они были очень разными. Соня яркая брюнетка с модной стрижкой, в дорогой одежде, с манерами говорить и держать себя – в ней чувствовалась «порода». И Маша, которая была на два года моложе, и внешне красивее Сони, с большими синими глазами и светлыми волосами, собранными в косу, похожая на Василису Прекрасную, но говорившая просто, смеявшаяся громко, в недорогой и скромной одежде уступала ей. Пять дней пролетели незаметно. Илья понимал, что Николай не приедет на его свадьбу и с одной стороны огорчался, с другой был рад. Илье повезло с невестой и тещей, но сильно не повезло с тестем. Среди всех его недостатков на первом месте было пьянство. За год дружбы с Соней он видел будущего тестя либо пьяного, либо с глубокого похмелья. За какие заслуги его еще держали в армии, для Ильи было загадкой. Он боялся, что тесть может испортить свадьбу, которую так ждала Соня и решил: «Зачем Николаю такое знакомство?». Молодые приготовили подарок для Ильи и Сони: – «Поздравлять заранее нельзя, а дарить подарки можно». Когда братья прощались на вокзале, оба знали, что увидятся нескоро.
Через две недели Николай с молодой женой вернулись к месту службы. Им предоставили комнату в общежитии, светлую и просторную, которую Маша преобразила за три дня, здесь стало по-домашнему уютно. Очень быстро она познакомилась с другими женами, всегда находила себе дело и скучала только тогда, когда полеты у Николая «затягивались». Угнетало обоих отсутствие детей. У Ильи родился сын в 1956 году, а вот Маше сообщили, что она детей иметь, скорее всего, не сможет. Весной 1960, получив телеграмму от Ильи о рождении дочери, Маша вообще впала в депрессию, и тогда было принято решение усыновить ребенка, но сделать это надо было так, чтобы меньше людей знало об этом. О передислокации в европейскую часть страны шли разговоры, но им нужен был «индивидуальный» отъезд и не такой длинный. Видя страдание жены, играющей с соседскими детьми, Николай решился. Он вспомнил о письме, полученном в канун Нового 1960 года, точнее открытке, вложенной в конверт, отправленной из Киева – «Кольша! Поздравляю тебя и твою жену с Новым голом! Успехов тебе в службе и ясной хорошей Погоды на взлете. Будь счастлив. Егор». Николай тогда раз пять перечитал эту «шифровку». Ни кто его не называл так никогда. «Стоп! Отец!» – вспомнил он. Так называл его отец в далеком детстве. – «Почему погоды с большой буквы, такого выражения нет у летчиков?» До него дошло! Писал отец, а хорошая погода – это начальник штаба Погодин. «Конспиратор!». Это было год назад. «Пойду к Погодину» – решил он.
Уже через несколько дней он был в штабе. Погодин как будто ждал его.
– Проблемы? – задал вопрос Погодин.
– Да. – Николай изложил суть проблемы и свою просьбу.
– Первая не проблема, а радость, новая жизнь. Документы собрали?
– Пока нет. – Николай смутился.
Погодин лишь на минуту задумался, потирая виски, и продолжил.
– Если Забайкалье устраивает, пиши рапорт по форме прямо сейчас, остальное беру на себя. Соберете документы на усыновление, передадите по инстанции, зайди, я позвоню в исполком, чтобы не затягивали. Жене лучше переехать в Хабаровск, пусть до отъезда живет здесь. Гарантировать сроки я не могу, многое от меня не зависит, а возвращаться с ребенком в часть вам нельзя.
Фамилия Котов за весь разговор не была упомянута ни разу.
Николай, передав Маше весь разговор с Погодиным, и проговорив с ней почти всю ночь, решил, что сразу после Нового года поедет вместе с ней в город. Маша останется там, у тети, забрав все свои вещи, а он, подпишет заявление на усыновление и вернется. Маша была родом из Хабаровска, поэтому отдел народного образования они нашли сразу, где им объяснили всю процедуру усыновления и дали список документов, которые необходимо предоставить.
– Какого возраста ребенка вы хотите усыновить? – задали вопрос.
– До года, – робко ответила Маша.
– Тогда вам лучше съездить в Дом малютки и посмотреть детей. У нас ведь только списки детей, а там увидите все сами, может, кто приглянется сразу. Обычно у нас так и делают.
Получив адрес Дома малютки, Федоровы поехали туда. Заведующую они нашли в кабинете и объяснили ей цель своего визита. Заведующая была высокой, плотной брюнеткой, с резко выпирающими челюстями и длинным носом, какими-то короткими руками и ногами. Когда она заговорила, Маша увидела ее зубы и тут же мысленно прозвала ее «крокодилом»
– Значит, вы семья военнослужащих и хотите усыновить ребенка трех–пяти месяцев, девочку? Список документов у вас есть – соберете. Хотите взглянуть на детей, их только что покормили? – спросила она подобострастно.
Под возраст и пол попадал один из близнецов.
Маше с первого взгляда понравилась девочка с большими синими глазами и светлыми волосиками, а рядом с ней такая же, только цвет волос был на два, три тона темнее.
– Они что близнецы? Разве их разлучают? – спросила Маша недоуменно.
– Это девочка и мальчик. Вы слышали когда-нибудь, чтобы усыновляли сразу двоих? В моей практике такого не было. Вы вот могли бы взять сразу двух?
– Нет. Жене тяжело будет, – ответил Николай и обратился к Маше: – «Она очень на тебя похожа. Может она?» – спросил он.
– Она тебе тоже понравилась? – Маша улыбалась от нахлынувших чувств. Девочке шел четвертый месяц, она уверено держала голову и, кажется, была довольна знакомству.
Вернувшись в кабинет заведующей, они написали заявление, Маша посмотрела медицинскую карточку девочки: – «Мы можем надеяться?»
– Гарантировать я вам этого не могу, через месяц уезжаю в Израиль, и кто вместо меня будет, не знаю. Она многозначительно посмотрела на Машу, которая попросила Николая подождать в коридоре.
– Все решаю не я одна, комиссия, но у меня есть возможность ускорить дело, – она написала на бумаге цифру 500 и тут же ее смяла. – Все теперь зависит от вас.
– Я приду сразу, как только соберу документы. Присутствие мужа до рассмотрения вопроса больше не понадобится? – получив положительный ответ, Маша попрощалась.
Николай предложил Маше проехать в штаб, и узнать какие справки можно получить здесь, а потом поехать к тете. Теперь оба ни о чем другом, как о девочке, не могли думать.
Улыбка блуждала на лице заведующей, она наконец-то исполнит просьбу сестры и при этом получит деньги с обеих сторон. В дверь постучали.
– Войдите! – ответила она, все еще улыбаясь.
– Здравствуйте. Я по вопросу об усыновления. Мы с женой хотим усыновить мальчика четырех-пяти месяцев. Зовут меня Гриневич Леонид Яковлевич, мне 30, жене 25, она домохозяйка, я работаю экономистом в банке. Вы можете помочь?
– Вы еврей? Конечно, я вам могу помочь, – отвечала заведующая односложно.
Дальше повторилась «процедура», которую прошла Маша с мужем.
– Буду ждать Вас с женой и документами по списку, – на прощание улыбнулась она.
«Крокодил» широко улыбалась: – «За что мне такие подарки в один день?» Сара Львовна должна была оформить свои документы, к усыновлению, раньше усыновителей. Идея, как все сделать в течение месяца прямо озарила ее – «Нужно всего два факта – один смерть матери, у которой не было мужа, второй отказ родственников». Уже через два дня она развила бурную деятельность по сбору документов. Сара Львовна была коварной, подлой, но очень осторожной и думающей особью. «Похоронить» Катю в городе сложнее и она решила ехать в район, где в одном из поселков Катя проходила практику. Данные Кати у нее есть, и она решила начать с районной больницы. Сочинив для врача, не очень опрятного и явно выпивающего, слезную историю о брошенном ребенке непутевой матерью, заплатив некоторую сумму за услугу, она получила справку о смерти от перитонита. По этой, не совсем законной справке в поселковом совете ей выдали уже настоящее свидетельство о смерти, даже не попросив паспорт. Следующий маршрут она проделала в поселок, где жила мать Кати. Сара Львовна думала – «Я просто возьму справку, а отказ напишу сама». В поселковом совете она представилась работником больницы, куда берут Катю на работу после техникума и где могут предоставить жилье бесплатно по причине многодетности семьи ее матери.
– Катя сейчас на практике в другом районе, а дело срочное, нужна только справка о составе семьи, – говорила Сара Львовна. – Нельзя упустить такую возможность.
Наивная секретарь, как большинство провинциалов, порадовалась за Катю и выдала справку, в которой числилось пять человек, трое из которых дети. Вернувшись в город, она даже взяла справку в военкомате о гибели отца Кати, написала отказ от имени ее матери, сделала и заверила все копии. Сара Львовна управилась всего за семь рабочих дней и передала дела близнецов в исполком с пометкой «К усыновлению», в которых уже лежали заявления Федоровых и Гриневич. Усыновители на сборы справок затратили времени в два раза больше, но через двадцать дней у них приняли документы с пометкой «На рассмотрение». Маша все это время жила у тети и готовилась к появлению в семье малышки. Она не допускала даже мысли о том, что все может не получиться. Деньги она передала заведующей и попросила разрешение навещать малышку, которое получила. Она купила вещи для малышки, которые были в продаже, тетя пошила то, чего недоставало. Теперь у нее появился смысл в жизни, и, глядя на нее, Николай, приезжавший всего один раз, только радовался принятому решению. Он и сам готов был к роли отца. Всего за месяц судьба близнецов была решена. Гриневич Илья Леонидович оставался в городе, а Федорова Ирина Николаевна уезжала по месту службы отца. Обе семьи понимали, что все тайное становится явным и Гриневич, написав свой адрес, передал его Федоровым со словами: – «Один раз, под Новый год, открытку или письмо». Проходя мимо фотографии мужчины, несшие детей на руках, сделали фото – «На память».
