Лила Каттен
Мой наполовину
Я действительно хотел просто извиниться перед девушкой. Девушкой с невероятными глазами, отчего-то добавило подсознание.
События этого дня развивались вполне хорошо. Ладно я бы сказал. Заказ, который мог обойтись нам в круглую сумму неустойки, в итоге приехал по нужному адресу в крайний срок. Нас отблагодарили не только словами, а копилка будущих работ пополнилась новыми клиентами.
В обеденный перерыв я, продумав свою речь, ждал девушку, с которой в итоге мы уехали в больницу. Не понять происходящее было сложно. И я, если честно, хотел, чтобы в итоге все оказалось ошибкой. Мои руки чесались, и в своей голове я их сомкнул на шее этой женщины, которая однажды стала той, что родила ребенка. Матерью назвать ее было сложно.
Но что поразило меня гораздо больше, так это то, что та самая курьерша тоже была обладательницей гордого звания «мать».
Я долго смотрел на нее и пытался разгадать возраст, каждый раз приходя в итоге к цифре восемнадцать. Ну не мог я поверить, что ей может быть больше.
Все сложилось в одно и шло по какой-то известной одной лишь судьбе, дороге.
Я стал тем, кто предложил помощь и не желал слышать отказ. А она все плакала. А еще держала своего сына и смотрела на него так, что ее любовь к нему можно было потрогать и ощутить самому.
«Ты счастливчик, парень», – подумал об этом, пока ехал по дороге с ними обоими.
Вспомнил своего сына таким же маленьким. Все тогда было иначе. В нашей семье. Между мной и Аллой. Даже не знаю, в какой момент это изменилось. Кажется, мы оба этого не заметили в итоге.
Женские слезы – это особый вид убийства для мужчин.
А если это слезы дорогого, любимого человека, то вообще квест по ступеням боли.
Сейчас же, наблюдая, как она стирает мокрые дорожки, я хотел помочь ей, еще больше. И потому не желал слышать ответ «нет» на мое предложение. Мне кажется, тут и не может быть иного ответа, если судить разумом, а не гордостью. Хотя сомневаюсь, что ею руководила она. С этой девочкой что-то было не так. В плохом… самом плохом смысле этого понимания.
"Что же с тобой случилось, девочка?"
Квартира родителей идеально подошла для Александры. Да и если есть возможность, почему не помочь? Тем более, девушке с ребенком, когда ты в общих чертах понял ситуацию и откровенно охренел.
Мать Саши, конечно, убивала своим презрением к дочери, но больше к внуку.
Показал ей комнаты и остановился обернувшись. Она стояла далеко от меня и снова не смотрела в глаза. А я хотел, чтобы было наоборот. Но не мог этого требовать, смотря, как она соблюдает дистанцию и явно боится даже сантиметр преодолеть.
Но мне это и не нужно. Верно?
Вышел за дверь и замер.
Еще завтра помогу и все. На этом моя миссия закончится. Платежи по почте не более.
Все так.
Спустился к машине и завел двигатель, а уехать не мог.
Во мне боролись двое. Как игра в черное и белое.
В этот самый момент мне позвонила жена, и я почувствовал себя… кем? Даже не знаю, но внутри что-то шевельнулось.
– Олег, – тихо так позвала, как обычно, когда хочет извиниться. Когда поняла, что была неправа.
– Я слушаю тебя, – не стал грубить. Это и ссорой не назовешь. За долгие годы в браке учишься правильно реагировать на разные вещи. И чем дальше, тем больше ты перестаешь мелочь относить к трагедии. Но полагаю к женщинам это не относится.
– Ты хочешь поужинать?
– Не откажусь.
В этот момент я осознал, что грядет катастрофа. Где-то глубоко внутри это промелькнуло, но я как настоящий мужик, игнорировав чуйку, поехал на работу.
Заехал домой принять душ, переодеться и дождаться Аллу.
– Привет, сын.
– Привет, па. Выглядишь усталым.
– Есть немного. Как ты?
– Да вот смотрю билеты на баскетбол. Помнишь, я говорил, что скоро…
– Разумеется, помню. Как ты мог подумать, что я пропущу эти игры?
Он повернулся, и я показал ему экран мобильного, где были куплены билеты для нас обоих.
– Ох, блин… Ты серьезно? – он вскочил на ноги и пока перелазил через диван, я вновь увидел своего маленького пацана, а не этого тринадцатилетнего подростка. – Спасибо.
Он обнял меня, и я улыбнулся, сделав то же самое в ответ.
– А Соколовский своего уговорить не может. Без него матушка не пустит.
– Скажи ему, что я могу и его с нами прихватить, если места есть рядом.
– Ща па, спрошу.
Сел к нему на диван и в ожидании жены, чуть не уснул.
– Олеж, ну как я тебе? – услышал ее голос и повернувшись увидел перед собой красивую, взрослую женщину, которая давно, еще девчонкой покорила меня собой.
– Ты прекрасна, – встал и, разлохматив шевелюру сына, на что он возмутился, пошел в коридор.
– Все сынуль, через пару часов будем, хорошо?
– Сергей, – строго окликнул и он тут же вскочил, подойдя к нам.
– Я услышал вас, – закатил глаза. – Идите уже на свою дискотеку восьмидесятых.
– Нет, ты это слышал? Он нас стариками обозвал, – возмутилась жена, и я, приобняв ее, подмигнул сыну, выходя за дверь, напомнив, чтобы узнал у друга, пойдет ли он с нами.
***
– Прости меня, Олеж, – Алла сжимает мои пальцы и виновато улыбается. – Не знаю, что на меня нашло. Так, глупо получилось.
– Все в порядке. Но планы на Новый год остаются прежними.
– Хорошо, – отпивает из бокала и просит официанта забрать ее блюдо. – Как там твой заказ, который очень дорогим был. Доставили? Ты говорил, там проблемы.
– Да, сегодня все решилось наконец-то. Я уже не верил в хороший исход.
– Не в твоем случае, – звонко бьет своим бокалом по моему.
– От меня порой мало что зависит, ты же это знаешь.
– Знаю, и я все равно рада. Что еще у тебя нового?
И тут в голову живой картинкой очень яркой и четкой приходит этот день и его события. Хочется рассказать жене о том, что я помог девушке. Ведь если бы не я, мало ли чем могло закончиться это все дело с ее матерью. Но отчего-то все внутри протестует и я, открыв рот закрываю его обратно. Неправильно? Да это так. Но чего я боюсь сам? В чем дело?
Алла женщина. Более того, она мать и привязана к нашему сыну. Она-то уж точно поняла бы. Но я упрямо молчу и ощущаю сильное биение сердца.
Почему я молчу?
Это ведь не секрет? Почему же тогда становится им так ясно в данную секунду?
Она по-прежнему смотрит на меня улыбаясь, ждет ответ.
– Я сегодня… – начинаю все-таки, потому что если промолчу… то приоткрою дверь не в ту сторону. Я не могу так поступать с женой. – Сегодня я помог одной девушке.
В руке вновь оказывается бокал вина, а горло отчего-то стягивает сухостью.
– Правда? А что случилось?
– Она курьер из ресторана. Я заказал обед, как обычно. И вдруг девушка ответила на звонок у порога моего кабинета и стала кричать на свою мать. Там что-то с сыном случилось. В общем, отвез ее в больницу.
– Ох, ты очень добрый, – гладит по моей ладони. – Но знаешь, я уверена в том, что эта дама… Сколько ей на вид было? – рассуждает философски. – Вряд ли больше двадцати. Иначе бы не работала в курьерской службе, а имела профессию. А что она? Родила и сидит на шее матери. Потом еще и виноватой выставляет, что ей, видите ли, что-то не нравится в жизни.
– Ты не можешь этого знать.
– Ты тоже, – пожимает плечами. – Я просто размышляю вслух. У меня на работе масса примеров «плохих» матерей и таких же не оправдавших надежд дочерей, которых воспитывают эти самые матери. Поэтому я рада, что у нас с тобой сын и что он один ребенок в семье.
В этот момент я решил, что нет смысла продолжать рассказ дальше и тем более пытаться переубеждать жену. И мне, в общем-то, незачем ее переубеждать. Она не поймет, не примет мой порыв помощи.
Но здесь же появляется второе вытекающее и, кажется, самое важное – я сохраняю в секрете тот факт, что я помог не просто тем, что подвез девушку. Я оставил ее и ребенка в квартире.
Тот ли это секрет, узнав о котором моя жена может решить, что я лгал, потому что был повод? Напридумать с три короба? Да. Определенно это он. Но я по-прежнему смотрю в ее глаза и молчу, слушая мысли жены о трудностях материнства.
Это не страх. Я просто знаю Аллу. Она немедленно поедет туда и выставит на улицу девушку, которой, кажется, итак, досталось в жизни. Завтра я помогу ей вновь и на этом все.
– Поедем домой? – Алла игриво гладит мои пальцы, и я прошу счет.
Утро выдалось относительно хорошим. Если не считать головную боль.
Но отчего-то я был загруженным мысленно. Молчаливым. Много думал. Каково же это сопротивление внутреннее сильное. Когда ты хочешь быть честным, а в итоге не можешь этого сделать, ведь иначе тебе придется признать то, что ты не желаешь делать правдой.
Сейчас я упорно делал вид, убеждал себя, что я не думаю ни о чем кроме работы. Но ложь самому себе и есть великий и самый глупый обман. Но зато какой искренний.
Я думал о ней. Уже с ночи.
Просто задавал вопросы. Удобно ли она устроилась. В какой комнате решила жить. Есть ли в подъезде пандус. Как далеко до больницы ехать, если что вдруг.
Я думал и одновременно с этим злился на себя.
Думал и оправдывался перед самим собой.
Подъехал к дому и сразу увидел их с сыном гуляющих на улице. Посмотрел на время, решив, что опоздал. Но это оказалось не так.
В дороге не сводил с нее своих глаз. Замечал какие-то мелочи. Видел, как она нервничает.
Мне нравилось с ней говорить. Почему нет? Это ведь не преступление?
Самообман.
Все детали кроватки и коляска влезли в машину с трудом, но все же мне удалось это. Поднялся за девушкой вновь и застал разговор, который сделал мне больно физически. Не знаю, насколько это было возможно.
Но я ощутил нечто… Нечто необъяснимое. Злое. Отвратительное.
По содержанию можно было понять, о чем речь, но я мог ошибаться. Точнее, я бы хотел ошибиться… Очень…
– …Если моего сына по твоей глупой наводке попытаются отобрать, я о матери как таковой вообще забуду.
– А ты и забыла. Еще в тот вечер, когда пошла на ту вечеринку. Что? Что смотришь?
Голос ее матери был высоким, громким и мерзким. Появилось большое желание закрыть ей его навсегда.
– Смотрю и не могу понять, что с тобой произошло? Не вижу в тебе больше своей матери.
– Я говорила, останься дома, ну а ты? Что ты? Взяла и пошла.
– Ты… ты винишь меня в том, что со мной сделали?
– А кого? Ты ему уже сказала, от кого твой ребенок? Сказала, кого воспитываешь? Думаешь нормальные мужики выстояться в очередь? Нет, моя милая, тебя будут поливать помоями и вытирать ноги, пока ты кладешь свою жизнь на воспитание этого урода.
Больше не мог стоять там и потому вошел, а девушка вместе с малышом попала мне в руки.
Она сотрясалась от сдерживаемых слез.
Я обнял Сашу и вложил в свои руки силу, чтобы она ее почувствовала, а сам прожигал глазами эту женщину, что стояла и смотрела, ухмыляясь на нас.
Она теряла свою дочь в эту самую секунду и даже не понимала этого. Не понимала, что больше ее не вернет никогда. Люди многое прощают, но никто не смог повернуть время вспять, чтобы и память в итоге после прощения была чиста.
Саша дышала очень глубоко. Прерывисто. Она льнула ко мне неосознанно, полагаю. Но я был рад, что в данный момент именно мои руки стали для нее спасением.
– Идите вниз, я сейчас.
Она вздрогнула и, будто отойдя от шока и обиды, поняла, что была в моих руках, прежде чем отстраниться очень резко.
– Будешь мне рассказывать о морали?
– Нет, скажу, что обычно предатели, делают первыми шаг. Но они же остаются в проигравших.
– Философ, что ли?
– Человек. Мужчина.
– Как узнаешь, кто она такая, и от кого родила, поймешь, что я права была, и просто хотела эту дуру от ошибки защитить. Ну ничего… Она еще прибежит ко мне в слезах.
– По-моему, единственный человек, от которого стоит защищать Сашу – это вы. И я сам этим займусь.
Разворачиваюсь и выхожу. Противно даже смотреть на ту, что матерью себя называет.
Спускаюсь по лестнице не дожидаясь лифт и выхожу на улицу. Воздух резко пробивает грудную клетку, и я начинаю дышать. А потом вижу ее.
Уговариваю себя, что это больше не мое дело. Что на этом все. Я ведь уже помог. Но отчего-то чувствую… Или же просто знаю, что на этом ничего не закончится. А значит, нужно отвезти ее и ребенка на квартиру, и жить дальше. Присылать чеки на оплату, раз она так желает и все.
Это и есть правильно.
Самообман!
Глава 7
Саша
Моя мать всегда была строгим родителем. Она не позволяла себе слабости, эмоции любви. Не обнимала, чтобы пожалеть, стереть слезы с моего лица и неважно при этом сколько лет мне было. Она смотрела и ждала, когда я перестану плакать, а потом говорила холодно и громко: «Поплакала и забудь. Никто не будет тебя жалеть. Никогда. Запомни это, Александра. И если хочется лить слезы, делай это тогда, когда никто не видит».
Не знаю, закалило ли меня это. Но я про себя могу сказать одно, что променяла бы сотни ее слов на одни крепкие и правдивые объятия.
Поэтому мой сын всегда на моих руках. Поэтому его я прижимаю к своей груди так часто, как могу. Поэтому я его целую и искренне признаюсь в том, что очень сильно люблю.
Почему моя мать была такой, я не имею понятия. Своих бабушку и дедушку я помню хорошо. Они умерли не так давно с разницей в пару лет. Эта квартира, откуда я сейчас окончательно уезжала, принадлежала им.
Я их любила. И часто думаю о том, что мне бесконечно жаль, что они не успели увидеть своего правнука. Бабуля представляла меня на свадьбе, моего «жениха». Говорила, что этот день ни за что не пропустит и будет ловить букет невесты, чтобы вновь обменяться кольцами с дедулей. А он в шутку отвечал: «Ну вот, она будет со мной и в следующей жизни, а я так хотел отдохнуть».
Я вспоминаю их, со слезами грусти, потому что хотела, чтобы они были рядом. Они бы меня поняли. В этом я не сомневаюсь. Бабушка обняла, а дедушка бы сказал в своей манере: «Все будет хорошо. А не будет, так подлатаем».
Своего отца я не знала. Мама лишь однажды сказала мне о том, что он недостоин нас. Даже как выглядит я не имею понятия. Как зовут. Ведь мое отчество от дедушки – Михайловна. Жив ли он, знает обо мне? Все эти вопросы остаются долгие годы без ответов.
Сейчас стоя на улице в ожидании, по сути, незнакомого мне мужчину, под пристальным взглядом кучи соседок я ощущала себя жалкой и брошенной. Одинокой.
Это чувство было со мной последние полтора года. Я ушла в себя и моим единственным другом стала психолог. К которой я ездила раз в неделю. Я «вылезла» из этого заточения внутреннего, но не перестала быть одинокой. А потом у меня родился мой сынок и все стало неважным. Я знала, что теперь все изменится. Он стал моим смыслом. Моим желанием жить. А еще я теперь знала точно, что, кроме меня, никто не позаботится о нем. Что отныне я не имею права даже на мысль, чтобы опустить руки.
И вот это чувство, сейчас оно слишком сильно ввинчивалось в голову. Мне нужно просто это пережить, и все снова будет хорошо.
Из дурмана хаотичных мыслей выводят мужские руки, прикасающиеся к моим плечам, и я резко дергаюсь вперед, почти падая на землю.
– Тише, тише, ты чего? – Олег поднимает ладони вверх, шокированный от моей реакции.
– Вы… Прошу не делайте так больше, – язык стал прилипать к небу, так как вся жидкость моего организма превратилась в пот и выделилась разом намочив, кажется, всю одежду, что была на мне.
Прижимаю к себе сына и пытаюсь утихомирить свое сердце.
Я понимаю, что человеку не объяснишь без точных причин свое поведение, но подобные реакции и меня очень утомляют. Хотя контролировать их я не могу до сих пор. Они просто есть. Они просто выступают первыми.
Я не люблю прикосновения к себе ни в каком виде от мужского пола и тем более, когда стоят за… спиной…
Холодом окутывает и утягивает в себя, но голос сына возвращает обратно. Он тянет меня за волосы и пищит.
– Прости, больше не буду. Просто я тебя звал, ты не откликнулась.
– Хорошо, – отвернулась от мужчины и обратила свое внимание на Гордея.
– Поедем?
– Да, конечно. Простите.
Сели в машину и медленно поехали в сторону района, где я теперь жила.
Мне было неловко, но я старалась не показывать вида. Играла с сыном, но он скоро уснул, и я отвернулась к окну.
– Значит, опека приедет? – заговорил Олег.
– Да. Они позвонили утром. Сказали, что сделают свой визит на днях. Видимо, в понедельник, вряд ли они катаются по выходным, выполняя работу. Хотя я не знаю наверняка.
– Что сказали они?
– Дали понять, что не доверяют и будут с особой тщательностью за мной наблюдать, – посмотрела на него и пожалела, потому что он тоже наблюдал за мной в зеркало. – Это все мать. Уверена, она тоже позвонила вдобавок к врачу.
Мои слова снова заставили испытать нечто схожее со стыдом.
– Взрослые порой ведут себя хуже детей, а когда понимают это, оказывается, уже поздно.
– Вам виднее, – ответила чуть слышно, не желая подчеркивать его возраст, но почему-то стало неловко. – Простите.
– За что? Я из категории взрослых. Мне тридцать восемь. И я совершаю ошибки. Все верно.
– И даже такие, когда поздно становится? – вопрос сорвался с губ, прежде чем я успела его просто обдумать.
Мы столкнулись взглядом, и я хотела снова извиниться, но не хватило храбрости заговорить вновь.
Оставшуюся дорогу мы молчали.
В монологе с самой собой я пыталась понять правильность или же наоборот, ситуацию, себя, Олега. И вроде бы думать не о чем, а вот с другой стороны… Все было странно. Это подходящее слово.
Зачем ему помогать мне? Это у меня не было выбора, он мог забрать свой обед и закрыть свои двери. Может и правда смириться с тем, что мир не совсем прогнил?
Хотя я заселилась в квартиру, разве есть смысл себя ругать. Или осталось ли еще хоть что-то, что я не обсудила с самой собой?
Поднялись наверх в квартиру. Я уложила Гордея на свою кровать в кокон подушек и вышла на кухню. Олег в гостиной собирал кроватку, а я заварила чай, решив быть вежливой, и попытаться вести себя нормально. Та же терапия.
– Я законч…
– Вы будет…
Мы столкнулись с ним на пороге кухни. Я отшатнулась оттого, что мужчина, разумеется, сильней и влетела в него, на полной скорости, но Олег поймал меня за плечи, схватившись в них обеими руками.
– Осторожней, – сказал испуганно, а сам не сводил своих глаз с моего лица.
– Простите… я… – выбралась из цепких рук и опустила голову, сделав расстояние, между нами, приемлемым. – Хотела предложить вам чай.
Мы оба посмотрели на стол, где истончали аромат лесных ягод две кружки и вернули внимание друг другу.
– Нет, – ответил он, прочистив горло. – У меня работа, я, итак, задержался.
И я испытала ужасный стыд. Бессовестно полагая, что имею право занимать время человека, который, итак, мне помог, как никто другой.
– Да, конечно. Благодарна вам за помощь.
Дошла до двери. Подождала, пока мужчина обуется, и крикнув в спину «до свидания», потому что он попрощался сумбурно как-то, закрылась изнутри.
Все выходные провела с сыном. Впервые так много времени с ним одним. Наслаждаясь моим мальчиком. Тишиной. Уединением.
Я бы могла привыкнуть к такому ритму жизни, но я понимаю, что так долго быть не может. Мне нужен заработок. Хоть какой-то. У меня нет права на отдых.
Пособия у меня хорошие. Но их не хватит, чтобы еще и откладывать. Я не хочу опустошать свои накопления. Пусть их не так прям много, но они есть, и я знаю, что в любой момент смогу выкрутиться из щекотливого положения. Но не такого, как случилось сейчас.
Смартфон у меня хороший. Поэтому я планирую найти что-то, чем смогу заниматься с телефона.
Села блуждать по страницам поиска работы и вдруг поняла, что у меня нет плана.
Я впервые сижу и понимаю, что у меня и мыслей нет, что будет завтра. Я так боюсь жить. Я так не умею. Стараюсь вести свою жизнь по графику.
Все вдруг стало сумбурным. Я подозревала, что мама скоро сорвется, но, конечно, не предполагала, как именно, в какой момент, и что последует после. И сказать бы что все на ее совести, только проблемы образовавшиеся это не решит.
Однако сейчас я в некотором плену обстоятельств и только Гордей держит меня на плаву.
Смотрю на сына, который играется, лежа на животе с игрушками, и улыбаюсь.
Переписала в блокнот несколько вакансий, взяла на заметку еще парочку и отложила все.
Уложила сына на дневной сон и стала прибираться в квартире.
Мне пришлось войти в комнату, которую я не использовала и оставила в ней вещи хозяйки. Начала протирать пыль на длинном во всю стену шкафу и наткнулась на несколько фото стоящих в рамках. Одно было черно-белым. На нем были запечатлены молодые мужчина и женщина в свадебных нарядах. На другой, более цветной, все та же пара, но с малышом на руках. Полагаю, это был Олег и его родители.
Он смешно зевал и тянул сжатые кулачки, скорее всего, к своим глазам, как делают это детки обычно. Я улыбнулась, рассматривая его.
Жаль, у меня нет фотографий, где я маленькая. Было бы забавно сравнить себя и сына.
Невольно, поставив фото на полку и пройдя дальше тряпкой по поверхности, я подумала о мужчине. Меня не покидали мысли о том, что конкретно сподвигло его пойти на этот шаг. Помочь незнакомой девушке пусть и в беде. Но впустить ее в дом родителей. Жалость? Да, это, скорее всего, именно она. Мне бы не хотелось, чтобы меня жалели. Это очень подкашивает и сбивает с толку. Становишься тем, кто ждет, чтобы за тебя все сделали, раз уж стали жалеть. А я так не хочу. Но и идти на поводу гордости не могу на данный момент. Она меня не приведет ни к чему хорошему, сейчас.
И все же, я ему очень обязана теперь. Он просил перестать благодарить, словно ничего сверхъестественного не сделал для меня и вообще это обычное дело, но отчего-то я ощущала, что это впервые. Ведь он не догадывается, что мой малыш для меня – жизнь.
Осмотрелась, выйдя в гостиную, и поняла, что здесь, по сути, есть все, чтобы опека не стала придираться к условиям жизни ребенка. Единственное, что я не успела сделать – это прикрепиться к больнице района, однако позвонив туда мне сказали, чтобы я пришла в понедельник. Поэтому поставила будильник на половину восьмого, чтобы до прихода опеки успеть сходить к педиатру.
Уже перед сном я никак не могла заставить себя закрыть глаза. Было страшно оттого, что мог принести завтрашний день. И все же внутри росла надежда, что не все в этом мире прогнило, как говорил Олег.
Ранний подъем, ставший уже привычным, после бессонной ночи с сыном. Быстрые сборы. Кормление и вот мы уже в поликлинике.
Как обычно, куча народа. Кабинеты педиатров заполнены очередью. Нахожу своего и занимаю свое место. Благо врачи привыкли работать быстро и уделять на все вопросы максимум пять минут. Поэтому через сорок минут в духоте, мы с Гордеем попадаем на прием.
– Так, кто тут у нас, такой красивый? – женщина с доброй улыбкой осматривает сына.
Хвалит за хороший тонус мышц, за вес и рост, прививки и прочее. Ставит нас на учет и забирает медкарту.
– Спасибо большое вам, Инга Ивановна.
– Будьте здоровы, Сашенька.
Выхожу из больницы и на всех скоростях несусь к дому. Замечаю белый автомобиль с синими полосками, но слова на нем не читаю. Быстро поднимаюсь и застаю двух женщин на пороге квартиры.
– Здравствуйте, – улыбаюсь и протискиваюсь между ними.
– Здрасьте. Гуляем?
– В больницу ходили, нам назначили на понедельник, встать на учет.
– Ясно, открывайте, уж.
Если бы я могла еще, попасть ключом куда надо.
От нервов трясутся руки, а дыхание никак в норму не придет.
Наконец, замок поддается, и я облегченно выдыхаю, открыв дверь.
– Прошу вас, проходите.
Поднимаю сына на руки и оставив на площадке коляску, вхожу за ними закрываясь.
Быстро иду в гостиную и раздеваю малыша. Перекладываю его в кроватку, но он начинает психовать и мне приходится обратно на руки его взять.
Как только женщины осматривают все комнаты, начинаются разные вопросы, на которые я отвечаю.
– Вы недавно жили с матерью и после инцидента так быстро нашли квартиру?
– Да. Что в этом удивительного?
– Почему раньше не сделали этого?
– Потому что мама не вела себя так неадекватно, а я работала, чтобы нас всех прокормить.
– То есть вам не хватало пособий?
– Хватало на минимальные расходы. А у мамы работы нет.
Я ощутила, что на меня начинают давить и мне это было неприятно. Тем более, в данной ситуации мне не просто нужно отвечать, а так чтобы не сорваться, например, и не высказать им все, что я думаю на самом деле.
– А сейчас, живя в такой весьма недешевой квартире и хорошем районе города, вам на все хватает?
– Вполне. Полагаю, что смогу зарабатывать онлайн. Это сейчас популярно для матерей, которые сидят дома с маленькими детьми.
– А отец ребенка? Он помогает вам финансово? – ее вопрос и острый взгляд, буквально фиксирующий каждое мое колебание, пронзал глубоко в грудь.
– Вы должны были прочесть, что я мать-одиночка.
– Но у вашего сына должен быть отец, не так ли? – она снова давила, в то время как вторая смотрела также пристально, но не так жестоко.
– Какое это имеет значение? Я не понимаю, чего вы хотите этими вопросами, – не выдержала напряжения, но и отвечать ей не собиралась. – Мой сын живет в хороших условиях, сыт, одет, любим и счастлив. Это я так понимаю самое важное, что должно волновать органы опеки, не так ли?
– Все так, а еще нас волнует психологическая составляющая матери ребенка. Юные, неопытные, обольщенные кем-то, они могут быть хорошими матерями, но лишь на время. Пока им не надоест. Они начинают выпивать или вести неподобающий образ жизни.
– Обольщенные? Это вы насилие называете такими словами? Я прошла терапию. И я в порядке. Я не состою на учете и не состояла. Мое психическое состояние в норме, как и у обычного человека. А ваши попытки наковырять то, чего нет, отвратительны. Вы пришли в дом к семье, которая не нуждается во внимании. И жаль, что вы тратите время не на тех матерей. Есть дети, которые вас так и не дожидаются, находясь в страшных условиях. Они умирают, а вы и пальцем не шевелите, нанося визиты не по тем адресам.
– Так у нас тут очень умная малолетка, которая, родив не пойми от кого, пытается тыкать нас в нашу работу? – женщина будто сняла с себя верхнюю кожу и превратилась в гадюку натуральную.
– Мария, пошли, – тут вступилась вторая и потянула ту самую Марию Федоровну за руку.
– Нет, ну, погляди. Она решила, что все знает.
Ее голос стал звонче и противней. Но она все же поддалась и пошла на выход. Обувшись, женщина развернулась и не упустила возможности сказать последнее слово.
– Мы взяли на учет вас, Александра. Будем делать визиты периодически, пока вы не вселите в нас уверенность, что ребенок не находится в опасности рядом с вами.
Я не стала отвечать ей и просто ждала, когда они выйдут за дверь, а после закрылась на замок, почувствовав, как дрожат пальцы.
