Лила Каттен
Моя любимая лгунья
Пролог
Арсений
В зале суда народа немного. Не каждый день проводят слушанья по делу мэра города. Вернее, его дочери. Этот – исключение.
Главный подозреваемый – я.
Истец – она.
Дочка мэра и примерная девочка. Единственная дочь и надежда могущественного ублюдка.
Ее пока что нет в зале. И как бы я ни желал видеть мою любимую девочку, сегодня бы предпочел, чтобы она осталась дома. Смотрела свои дурацкие сериалы после того, как выучит очередной предмет к экзаменам и при этом поедала тосты, обмазанные шоколадно-ореховой пастой. В идеале, чтобы накормила ими еще и меня, но здесь не до выбора.
Я бы многое хотел изменить. Изменил бы. Но кто я и кто они? Те, что сидят на скамье позади адвоката и постоянно шепчутся, грозно посматривая в мою сторону.
Она похожа на свою мать. Такие же красивые глаза. Блестящие и очень длинные волосы. Губы… Губы моей девочки сводят меня с ума. Стоит ей их выпятить, когда что-то увлеченно пишет или облизывает, стоит им едва подсохнуть. Когда ей жарко, она сужает их красивой буквой «у» и дует на свою грудь, теребя ткань майки.
Каждое ее движение, иногда и мысль… они мне подвластны. Я знаю их наизусть.
Точнее, знал.
Сейчас я теряюсь в догадках.
Что будет дальше?
Кто мы друг другу теперь? Когда я в дурацком костюме и вменяемым адвокатом наперевес против их знаменитого Шерлока Холмса.
Он сказал, что дело дрянь.
Как же банально все это. Богатая девочка и бедный парень из детдома, которому однажды повезло. Повезло ли?
Вроде бы не стоило даже смотреть на нее. Но кто бы меня остановил?
Никто. Даже я сам.
Ей нужно просто сказать правду. Ту правду, которую знаем мы вдвоем. Не ту, в которой меня обвинили месяц назад. Или же прошло куда больше времени. Я потерял счет бесконечным дням, сидя за решеткой.
Открываются главные двери и наконец я вижу ее.
Павлова Таисия Викторовна.
Она идет ровно. Громко, стуча каблуками, которые терпеть не может. В платье, что облепило ее, словно пытается задушить собой, которое презирает. С высоко собранными в тугую прическу волосами, которую ни за что бы не сделала по доброй воле. Она любит, когда они падают на ее спину, а спереди их поддерживает обычный спиралевидный ободок или моя рука.
Я смотрю. Слежу за каждым движением ее ног, рук, губ.
Тая в черных очках. И я жду лишь одного – когда она их снимет и посмотрит на меня. Это важно. Всегда было важным для нас с ней. Зрительный контакт.
Чтобы понять друг друга без слов.
Мы понимали. Всегда.
Льдинка, как я привык ее называть наедине, располагается рядом с адвокатом. Оборачивается к отцу, который что-то ей говорит и затем садится ровно. Ее пальцы, которыми она держит сумочку, дрожат. Они продолжают дрожать и когда она медленно снимает очки. И когда поворачивает ко мне свою голову.
– Глаза в глаза, Тая. Посмотри на меня, – шепчу про себя.
В этот момент я вижу многое, что скрыто за этой надменностью дочери мэра. Богатенькой мажорки.
Я вижу другое.
Боль, сожаление, страх, приговор.
Она также медленно отворачивается, чтобы камеры, которые снимают репортаж о громком деле, запечатлели всю достоверность огромной лжи, ведь каждый воспринимает ее за чистую монету.
Больше она на меня не смотрела. А вот я не сводил с моей любимой лгуньи своих глаз. Даже когда судья просила меня об этом.
Когда Тая говорила, что я преследовал ее. Втирался в доверие. Брал ее нежное тело насильно.
Разве я мог такое сделать? Поступил бы с той, что стала дороже своей собственной жизни, причинить ей боль?
– Вы узнаете эти простыни, Таисия? – спросил ублюдок-адвокат, поднимая пакет с «уликой».
Бежевая шелковая ткань, окрашенная в темно-алый… цвет ее девственной крови. Я тоже помню их.
– Да, они были в моей комнате на постели… в тот день, – опускает глаза, отворачивается.
Потому что и мне знакомы эти простыни. В тот день мы занимались любовью. Впервые. Любовью… Я стал ее первым. Присвоил себе мою льдинку. Заявил свои права.
А она говорит…
– Арсений Романович Буров, принуждал вас к интимным отношениям?
Все замерли. Каждый ждет своего ответа. Кто-то правдивого, кто-то необходимого сейчас.
– Да.
«Твоя ложь коварна…»
– В тот день, двадцать четвертого июля, господин Буров, насильно принудил вас к сексу с ним?
Шепот стих снова. Не потому, что им важно услышать ответ, маленькой лгуньи. Они уже давно для себя все решили. Просто так положено. Просто камера может не четко записать новую ложь.
– Да.
«Твоя ложь больше не имеет границ, малышка Тая».
– Буров Арсений Романович, вас изнасиловал?
Контрольный. Словно до этого два его вопроса не объявили мне приговор.
Потому что им этого мало. Им нужно услышать это слово из ее уст.
– Посмотри на меня, Тая. Посмотри и скажи, – шепчу себе под нос.
Она молчит, и зал суда заполняет рокот немногочисленной публики, отскакивающий от его прогнивших стен коротким эхом.
Но она поднимает голову и смотрит на меня. А я больше не могу прочесть то, что в ее глазах написано. Потому что моя льдинка, та, кто любила и отдавалась мне со всей чистотой в сердце и разуме со всей любовью, не предала бы меня.
Та кукла, что сейчас стоит там за тумбой не она.
Это другая. Чужая. Не моя…
– Да, – всхлип. – Он меня изнасиловал.
«Твоя ложь – мой билет в чистилище, подписанный твоей изящной кистью».
А ведь я тебя любил также сильно… Но с одной разницей. Я продолжаю тебя любить, а ты нет…
Приговор. Срок. Дорога.
Пять лет, Таисия. Через пять лет я выйду и найду тебя.
Моя красивая предательница…
Моя любимая лгунья…
Глава 1
За несколько месяцев до событий пролога
Арсений
Вернуться снова в этот дом не то, чего я хотел, уезжая. А вернуться при таких обстоятельствах, еще хуже.
Мне было пятнадцать, когда Камилла Бурова заметила меня, болтающегося по улицам города. Я снова сбежал из приюта. Снова очутился в своей среде.
Не знаю, что она разглядела во мне тогда. Никто обычно не видел дальше разбитого носа и счесанных костяшек. Там, где я рос, приходилось защищаться. А подростки, как известно, бывают жестоки. В том приюте нас было много, и все мы пытались что-то друг другу доказать.
– Привет, – сказала она и я вздрогнул, подняв голову. Светловолосая, высокая женщина в идеально белом костюме смотрела на меня и… улыбалась. Не вынужденно, как бывает чаще всего. Она улыбалась по-доброму, честно и открыто.
Между нами было около метра, а я ощутил ее цветочный аромат, который позже стал для меня ее визитной карточкой.
Мой лексикон исключал слова «мама» и «папа». Позже, мне дико хотелось их произнести. Но я это сделал слишком поздно, о чем сожалею.
Сегодня я вернулся проститься с ними. Меня не было порядка пяти лет. Вместо учебы в институте я собрал свой рюкзак и сказал, что обязательно вернусь, когда придет время.
Оно не приходило. И я продолжал свое путешествие, часто приезжая, даже если на пару часов. Использовал их деньги по минимуму. Подрабатывал где придется. Хотя на карте, что дал мне отец, всегда было больше полумиллиона.
Я не использовал их не потому, что горд, не потому что пытался что-то доказать им или себе. Я просто так решил. Мне всегда требовалось по минимуму. Они подарили мне дом и уют, а я принял ровно столько, сколько мог. И ушел вовремя. Правда, вернуться не успел в срок.
Они перестали отвечать на звонки, и мне пришлось позвонить их родным детям, чего бы никогда ни сделал. Все трое учились за границей и там же устроили свою жизнь. Приезжали редко, но всегда были на связи. Возможно, поэтому мама Камилла решила, что я стану их «потерянным сыном», как она всегда на меня говорила.
По какой-то причине их родные дети ревновали. Они делили между собой их любовь с рождения и потом не появлялись в родном доме чаще одного раза в год, и тут пришел я.
Я не винил ни Свету, ни Лену, ни Костю. Потому что дико сожалел о том, что не родился четвертым в их семье. Но благодарен за те годы счастья и тепла.
– Они умерли, Арсений, – сказала Света в трубку и заплакала.
Не огрызалась, как обычно, не грубила. Она заплакала и сказала, чтобы я скорее возвращался попрощаться.
И вот спустя шесть часов я здесь. В доме, который стал родным за те долгие пять лет, что я тут жил. Сейчас мне двадцать пять, а я плачу, как тот подросток, которому показали его собственную комнату, приведя за руку в новый дом.
Сегодня мы не чужие друг другу люди. Сегодня мы дети этих двух людей. Камилла и Роман Буровы, прожили долгую и счастливую жизнь. Они любили этот мир, а мир и люди в нем любили их в ответ.
Здороваюсь со всеми и ухожу в свою спальню, быстро закрываясь изнутри. Завтра похороны и неизвестность впереди.
Почему-то сейчас я чувствую еще большую потерянность оттого, что их не стало, чем когда шатался по улицам огромного и совсем негостеприимного города. Словно разрушили мой причал, о котором я не имел ни малейшего понятия.
Церемония прощания организована идеально. Камилла, любила, когда все по линии и четко во всем. Этот день она бы назвала идеальным.
Я сел подальше от толпы. И подошел прощаться к открытым гробам последним.
Там стояла какая-то девчонка и плакала. Видимо, одна из тех, кто знал обоих. Я не был с ней знаком и потому, стоял, ждал, когда смогу остаться с мамой и отцом наедине. Смирно ждал, когда она скажет им все, что не успела, как и все мы.
Повернулся в сторону выхода, откуда виднелось зеленое поле с надгробьями. Я не был готов прощаться, но мне пришлось.
– Мои соболезнования, – услышал тонкий всхлипывающий голос. – Вы ведь родственник, тети Камиллы и дяди Ромы?
Повернул голову и уставился в заплаканные карие глаза.
– Спасибо. Да.
Вытащил из кармана платок, вспомнив слова отца: «Носи его с собой всегда. Ты никогда не знаешь, когда ОНА появится рядом и он тебе может пригодиться».
– Возьмите, – протянул ей.
– О… Благодарю, – она коснулась своими прохладными пальцами моей руки, но даже не заметила этого, кажется.
Далее послышалось громкое высмаркивание.
– Думаю, вам он уже не понадобится, простите, – грустно уставилась в белую хлопковую ткань.
– Оставьте себе.
– Я такая бестактная, – вскинула руками и не успела представиться, как ее окликнул строгий голос:
– Таисия, нам пора.
– Да, папа.
– Увидимся.
– Ага.
Она ушла, опустив голову, а я встал напротив них ощущая ком в горле, от которого не мог избавиться до самого конца этого тяжелого дня.
***
– Завтра приедет адвокат читать завещание, – оповещает за ужином Костя.
– Меня здесь уже не будет. Все, что оставили они мне, забирайте.
– Мы знаем, что ты не рвался к их деньгам, – Лена кладет на мое плечо руку и тут же одергивает, когда веду им по воздуху, желая сбросить нежелательное соприкосновение.
– Ты не можешь отказаться услышать их последнюю волю, Арс, – с нажимом произносит Костя и я поднимаю глаза.
Я хочу поспорить, но не могу. Потому что он прав.
Я хочу их услышать не из-за того, что они хотят сказать. А потому что смогу ощутить их живыми.
Киваю им всем и принимаюсь за еду.
Мы расходимся по комнатам. Как всегда, в тишине. И не выходим из них до самого утра.
В десять приезжает адвокат. Мы входим в малую гостиную, которую отец называл кабинетом и сев в кресло, так как на диване не осталось места, слушаем пожилого мужчину, который держит в руках драгоценные для всех нас по-своему бумаги.
Слова соболезнования, слова приветствия. Зачитывание основных финансовых распоряжений. Он говорит механическим голосом. Будто это статья в журнале. Уверен, когда составляли они это завещание, вокруг стояла другая атмосфера, нежели сейчас.
Становится противно, но я сижу и молча пропускаю мимо то, что мне неважно.
Кому, сколько денег они отдали? Поровну, до последнего рубля из многомиллионного состояния.
Только мне не нужно ничего.
– Могу я попросить оставить мне только этот дом, а деньги отдать Косте, Свете и Лене?
– Простите, но боюсь, что это невозможно. Камилла Аристарховна попросила передать каждому из вас письма. В них вы найдете многое из того, что она хотела вам сказать лично. То, о чем порой говорить сложно, но можно написать.
Наступила тишина. И взяв в свои руки желтый конверт, я встал и ушел.
Мои ноги принесли меня на наш пруд.
Место, которое я любил в этом доме. Сел на скамью и дрожащими руками открыл конверт, слово ощутив их рядом, и тот же цветочный аромат матери.
«Дорогой мой, потерянный сынок, Арсений. Мне так жаль, что я не набралась смелости сказать тебе многое из этого в лицо, когда ты был дома в последний раз еще при моей жизни. Сказать, как сильно ты был нам с Ромой дорог и как тяжело мне было отпускать тебя раз за разом.
Уж очень мое материнское сердце истосковалось по тебе.
Пригляди за моими цветочками. И за домом тоже. Не продавай его. Он был дорог нам с папой и подойдет для твоей семьи. А вокруг много красивых и хороших девушек, ты обязательно найдешь ту самую… Или она тебя.
Живи в нем. Заботься. А если твоя дорога ляжет далеко от него, тогда продай его тем, кто заслужит. Кто отзовется в твоем сердце, как когда-то отозвался ты в моем.
Мы тебя очень любим, и с первой секунды ты стал нашим родным сыном.
Не отказывайся от денег. Они тебе пригодятся. Даже если ты не пойдешь учиться. Пусти их в хорошее дело. Ты знал, что Рома не получил высшего образования, кроме школьного? И посмотри на него?
Мы в тебя верим.
Не сбивайся с пути и береги себя.
С любовью твои мама и папа!
Спасибо, что стал нашим сыном…»
Закончив читать, я обернулся на этот огромный дом, который казался теперь пустым и опустив голову, уже знал, что не смогу уехать из него ни сегодня, ни завтра… никогда.
Глава 2
Таисия
Я не любила несколько вещей: приезжать домой, похороны и жужжащих над ухом подруг.
Но я снова в этом доме и на этот раз, отцу важно, чтобы я была тут этим летом. Вчера были похороны двух хороших людей, которых я, к сожалению, не видела с момента отъезда в школу-интернат для девочек. А еще надо мной склонились подруги, которые, не прекращая ни на секунду, обсуждают сплетни последней недели.
– Говорю же, он вчера был на их похоронах. Спроси у Таи, она с ним даже говорила.
– О чем вы? – снимаю очки и смотрю на Дашу с Миленой.
Мы лежим под солнцем и пытаемся загореть. Погода отличная, а порывы ветра то что надо. И это в конце мая. К сожалению, я белая, как снег и загар мне может только сниться.
– Сын Буровых. Что ты о нем скажешь?
– Костя? Ну я видела его. Ему же сейчас больше тридцати, он женат и имеет детей, так что…
– Приемный.
– Как это приемный?
– Вот так. Ты в своей школе вообще не интересовалась жизнью в родной России?
– Если честно, наши с мамой разговоры заканчивались, да и начинались тоже с претензий. Я старалась не возвращаться домой даже мысленно.
О том, что с ними мы тоже особо не общались, я умолчала, нет смысла говорить об очевидном.
– Тогда слушай. Камилла и Роман, усыновили пятнадцатилетнего пацана, Арсения. Круглый сирота, всю жизнь по приютам. Дали даже фамилию и отчество свои. Отписали все деньги ему и дом оставили, а родным ни черта.
– Не ври, Даша. Никто не знает, что было в завещании, – перебивает ее Милена.
– А я слышала, что родные дети остались ни с чем и завтра уже уедут отсюда.
– Вот это новости, – пропускаю речь о деньгах и наследстве.
Я знала обоих Буровых и их детей и уехала отсюда рано, поэтому так странно, что такой большой период жизни был мною незаметен. К тому же когда я приезжала изредка домой, мы находились в городской квартире. Тогда папа, только начинал свой путь в политику.
– Ну так скажи, какой он в общении? – вырывает из мыслей Даша.
– Я с ним говорила? – пытаюсь припомнить всех, с кем общалась, не знакомясь на похоронах.
– Да, возле гробов. Как ты не побоялась к ним подойти, б-р-р… – кривится подруга.
А я вспоминаю того молодого парня, который отдал мне платок. Неужели это он?
– Горячий такой. Сколько ему? Лет двадцать пять, Тай?
– Да откуда я знаю, – психую из-за глупости их вопросов. – Я выразила свои соболезнования, даже не помню, как он выглядел.
– Ну ты даешь.
Но я помнила его темные глаза. Мои карие не идут в сравнение с его. Если мои песочные, то он темный шоколад. Черный и однозначно горький.
Я и без этого думала о том, что хотела бы его снова увидеть, теперь же он стал более загадочен и интересен мне. Не знаю, что я ему сказала бы, но повод у меня все же есть.
Улыбаюсь, вспоминая тот самый платок.
Не знаю, разумно ли приходить к его дому спустя три дня после похорон тети Камиллы и ее мужа? Я даже не уверена, что он еще здесь. Девчонки сказали, что парень последние годы жил далеко.
Наш коттеджный поселок равносилен мини-городу. Тут есть необходимые магазины, даже пара крутых бутиков, дежурит охрана и жить могут позволить лишь довольно богатые люди.
Я надеваю желтый сарафан и белые вьетнамки. Телефон и постиранный вчера платок кладу в простую сумочку-косметичку с банковской картой, чтобы затем сходить в магазин и быстро выбегаю из дома, чтобы не отвечать на вопросы мамы о моих планах.
Дом Буровых стоит на углу нашей улицы. Он большой и светлый за высоким, но решетчатым забором.
Улицы пусты. Мало кто показывается с утра на улице. Гораздо чаще встретишь здесь толпу молодежи перед поездкой в клуб вечером на своих дорогих машинах. Поездки на дорогие курорты в основном откладываются на август, и потому родители тащат за собой всю семью в загородные дома с бассейном и прислугой.
Быстро дохожу к дому и жму на звонок, смотря в камеру домофона. Когда меня встречает тишина, я нажимаю на кнопку снова. Но снова ничего и меня это расстраивает. Раздумываю положить предлог моего визита в почтовый ящик, но не успеваю даже как следует эту мысль развить в голове, потому что сзади подкрадывается тот самый сын Камиллы и пугает меня.
– Пришла вернуть мой платок?
Я резко оборачиваюсь. И глупо падаю на гравийную дорогу, приземляясь попой, потому что от внезапного пируэта мои ноги путаются. Парень в попытке спасти меня, в итоге бьется носом о мою голову и хватается за ушибленную часть лица чертыхаясь.
Я сижу в сарафане на камнях и потираю макушку.
– Боже, это так больно.
Мы смотрим друг на друга. В глазах стоят слезы по понятным причинам и начинаем смеяться.
Я замечаю на его лице веснушки, которые точно спичечная сера, рассыпалась по его носу и немного на щеках. Его темные как смоль волосы кудрявятся, так как сверху немного длиннее, чем на висках и затылке, а вся фигура довольно мощная и внушительная, даже в сравнении со мной. Я тощая и даже костлявая, но меня вроде как устраивает.
– Прости меня, – складываю руки в замок, смотря, как он подходит ко мне и тянет ладони.
Хватаюсь за него, и он так сильно дергает меня вверх, что я точно пушинка парю над землей подпрыгивая.
– Таисия, – произношу свое имя, отчаянно желая услышать его.
– Арсений, можно просто Арс.
– О, а меня просто Тая.
– Окей, – жмет плечами и тянется за моей сумкой, оставшейся на земле.
– Спасибо, – принимаю ее и быстро стряхиваю пыль. – Класс, собрала всю грязь, ничего не забыла. Прости за твой нос.
– Ерунда. Тебе не больно?
– Нет, думаю это знак о непрошенном госте и так далее.
– Так зачем ты пришла, Тая? – он сует в карманы свои руки, и я замечаю на больших пальцах, которые остались на виду что-то черное, а рядом с его ногой пакет с названием, кажется, автомагазина.
– Эм… Вернуть платок и…
– И? – когда его бровь изогнулась и взгляд стал веселым, я растеряла слова, но, чтобы не выглядеть глупо, быстро взяла себя в руки.
– Познакомиться?
– Ты спрашиваешь меня?
– Вроде нет.
– Ладно. Но платок могла оставить себе.
– Благодарю.
– Войдешь? – отпирает калитку основных ворот.
– Конечно, – улыбаюсь и аккуратно придерживаемая рукой Арсения переступаю высокий порог ворот.
Мы проходим в сторону гаражей, где он оставляет пакет, а я замечаю черный, огромный мотоцикл.
– Ого, он твой?
– Да. Кое-что нужно подлатать. Увлекаешься?
– Не-а, я знаю, что это мотоцикл и больше мне неинтересно. Но мне нравится наблюдать. Ты участвуешь в авто- или мотогонках?
– Вообще-то, нет. У меня нет машины, я предпочитаю его.
Мы оба смотрим вбок, где стоит огромный джип.
– Он отцовский, – его взгляд становится грустным.
Киваю в знак понимания.
– Но думаю, что порой буду им пользоваться. Хочешь выпить?
– Да. Воды, если можно.
Мы идем медленно к входу, и я радуюсь тому, что нам удалось спокойно поговорить и познакомиться. Не понимаю почему, но это кажется важным для меня.
– Так ты не уезжаешь? – принимаю стакан из его рук и отпиваю сразу половину. Сегодня ужасная жара и я нервничаю.
– Нет. Решил пока что остаться на месте. Посмотрю, чем смогу тут заниматься.
– Образование?
– Я его не получал.
– Оу, я поеду учиться в сентябре, но куда не решила. Папа уверен, что я поступлю на экономический. Мама рада будет, если я стану актрисой или моделью, или вообще кем-то мелькающим на экране, а я… А я не знаю чего хочу. Кажется, что моя мысль в пятом классе, что я хочу быть принцессой самая лучшая из тех, что мне приходили в голову после.
Арсений смеется, запрокинув голову и я замечаю, насколько широкая у него шея. А еще длинные клыки. Это смотрится так необычно. Мне неловко так на него пялиться, но и отвести взгляд я не могу. В итоге, когда он опускает голову отсмеявшись, мы сталкиваемся глазами и я нервно отпиваю воду.
– Что-то я не пойму, из какого ты дома, – складывает руки на груди и словно задумывается.
– Сто одиннадцатый.
– Дай подумать. Павлова? Так ты дочь будущего мэра?
И по голосу сложно понять, как он относится к этому факту. Осторожно киваю и жду, что он скажет дальше.
– Тогда понятно, почему у тебя предрешена дальнейшая жизнь.
– Как всегда, не все так просто. Дурацкая формулировка.
Мы сидим за столом на просторной кухне и ведем беседу, что кажется довольно милым.
– Почему я тебя не видел, пока тут жил и учился?
– Потому что я с первого класса жила и училась в школе-интернат для девочек за границей.
– Как предсказуемо.
– Там училась моя мама. И я на самом деле была не очень против.
– Вы не ладите?
– Она бывает невыносима, но я ее люблю.
Арс пожимает плечами и, отвернувшись от меня, смотрит в окно.
– У тебя дырка в ухе? – восклицаю внезапно, заметив отметину и тут же прикрываю рот.
– А, – он трогает мочку и смотрит снова на меня. – Было дело.
– И татуировки есть?
Вопрос слетает с губ, и я ощущаю себя настолько глупо, что мне становится стыдно.
Я вскакиваю на ноги и со стуком, поставив на стол пустой бокал, заправляю за ухо прядь волос.
– Прости, я не умею нормально общаться с парнями и вообще, это искусство дается мне плохо.
Сумбурно объясняю, разворачиваюсь и ухожу, но слышу топот ног за мной и не знаю, как реагировать на то, что он останавливает меня, мягко взяв за предплечье.
