Лидия Давыдова
Беги
И теперь она спасла себя и дочку, но лишила Беатриче нормального детства. Своей комнаты, мороженого, нормальной обуви и… собаки.
– Солнышко, я обещаю, в конце месяца мне дадут зарплату, и я куплю тебе два мороженых сразу!
Беатриче перестала дуться и расплылась в улыбке:
– Чур, мне со вкусом шоколада и фисташки!
Галя пошла тереть ванную. Зина всё бубнила, что их не имеют права заставлять убирать общие пространства, что для этого должна быть уборщица, о чём то и дело сообщала воспитателям. Но Галя боялась спорить. В первый же день на робкую претензию, что у неё сырые простыни, Ребекка улыбнулась и ответила:
– А ты можешь быть свободна. – Сделала паузу и добавила: – Но ребёнок останется с нами.
Галя помнит, как сидела, боясь шелохнуться, словно её засунули в очень узкий проём.
Именно так она чувствовала себя все семь лет жизни с Адольфо. Страх. Он вернулся и сдавил привычными тисками диафрагму. Нет, она просто уберёт и не будет спорить.
На улице стоял солнечный октябрьский день, сухой и тёплый. Беатриче остановилась возле детской площадки:
– Мама, тут карабкалки, можно?
Галя села на скамейку. Как хорошо, что дочка говорит по-русски. Болтала сносно, правда, смешивала русские слова с итальянскими, так что выходили потешные сочетания. Вроде «сгабельчик» – от слов «стульчик» и sgabello, или «сакетик» – «пакетик» и sacchetto, «кросточка» – «корочка» и crosta.
К Беатриче подошла девочка, они стали играть вместе. Через десять минут Беатриче вернулась к маме:
– Они на мороженое идут, зовут нас, – и она жалобно посмотрела на маму.
На другой стороне площадки сидела итальянская мама. В опрятном бежевом пальто, больших очках от солнца, чёрных туфлях-лодочках. Итальянская мама помахала рукой.
Галя вздохнула. Придётся отказаться от покупки фломастеров и опять услышать от учителя, что ребёнку «нечем работать». Она распустила куцый хвост и сделала его заново. Посмотрела на свои красные шершавые руки, спрятала их в карманы.
Подбежала девочка-итальянка, вылитая мать уменьшенного размера. Бежевое пальто, туфли-лодочки.
– Ну что, идём? – спросила она у Беатриче.
Итальянская мама доброжелательно улыбнулась и протянула руку:
– Пьячере, Франческа.
Беатриче дёрнула мать за рукав. Галя, стесняясь, произнесла своё имя тихо.
Услышав, что её зовут Галина, девочка прыснула от смеха:
– Мама, мама, синьору зовут Курица.
Итальянка шикнула на дочку.
Галя виновато улыбнулась:
– Да… такое вот имя, кто ж знал, что я буду жить в стране, где Галина – это птица, а не имя.
Беатриче схватила за руку девочку, и они побежали в лавку с мороженым за углом соседнего дома.
– В какую школу вы ходите? – спросила Франческа.
Галя назвала.
– А вы?
Новую подружку Беатриче звали Анастасия, она ходила в частную английскую школу. Вообще-то жили они в квартале Боско Вертикале, а сюда приехали только чтобы навестить бабушку.
– А вы где живёте? – спросила Франческа.
Беатриче только собралась назвать их полный адрес, как Галя опередила её:
– Мы здесь, неподалёку.
– Вон в том доме, – указала Беатриче вдаль.
Мамы купили девочкам мороженое и уселись на скамейку рядом.
– У тебя сколько кукол Барби? – спросила Анастасия и, не дождавшись ответа, сообщила, что в её комнате стоит самый настоящий огромный Барбин дом, а ещё Барбин велосипед и Барбина машина.
– Зато я говорю по-русски и по-итальянски, – сказала Беатриче, надувшись.
– А в лего ты играешь? – не успокаивалась Анастасия. – У меня целых четыре коробки, и мой папа умеет строить рестораны и целые отели.
По дороге домой Галя отчитывала Беатриче:
– Ты не должна говорить, где мы живём, сколько раз объясняла. Это секрет.
Беатриче шла хмурая.
– Целый дом Барби. И машина. И папа, который строит отель из лего.
Она вырвала руку и пошла впереди Гали.
Поздним вечером, когда дочка уснула и все соседки помылись, Галя прокралась в ванную, включила воду, встала под душ и стояла, позволяя тёплой воде стекать по волосам, по лицу, по плечам. Она делала так каждый день. Другого способа успокоиться она пока не придумала.
Нельзя быть слишком эмоциональной.
Нельзя показывать, что тебе плохо.
Нельзя грубить воспитателям.
Нельзя кричать на ребёнка.
На Беатриче ей злиться не хотелось, а вот на воспитателей – да. Но ни в коем случае нельзя.
Галя стояла под водой, постепенно уходило напряжение, словно внутренняя пружина разжималась. Надо ещё что-то придумать. Что-то такое, что поможет вытащить наружу этот невыносимый сгусток нехорошего, этот бесформенный клубок. С каждым днём он становился всё больше, длинней и длинней. Надо сделать что-то, чтобы окончательно распутать его и искромсать.
10
Кристина стояла в гардеробной и задумчиво выбирала наряд. Сегодня важный день, ей наконец-то доверили значительный контракт. Она будет вести все легальные аспекты слияния двух крупных энергетических корпораций.
Во время учёбы в Университете Боккони на юридическом факультете Кристина мечтала именно об этом: стать высококлассным международным юристом. Любимыми сериалами и фильмами Кристины всегда были те, что про адвокатов.
Кристина выбрала белоснежную блузку со строгим воротником, синий костюм Max Mara и синие туфли. Достала из ящика, наполненного десятком коробочек с бижутерией, яркую брошь, купленную в Нью-Йорке во время последней поездки с Франческо.
Понятно, что Милан – лучший город в Италии для карьеры и нет другого такого по возможностям, но это, конечно, не Нью-Йорк. Совершенно не тот масштаб. Глубоко в душе Кристина мечтала жить в Нью-Йорке, конечно, на Манхэттене, чтобы и офис, и квартира обязательно с видом на Центральный парк.
– Ты просто не умеешь ценить то, что есть, – твердил муж.
Почему она не ценит? Очень даже ценит – и роскошные апартаменты с видом на миланские крыши, и работу с бессрочным контрактом и годовым бонусом, и мужа, снисходительного и нетребовательного.
Но это не мешает Кристине метить выше и брать от жизни всё. Может, когда-нибудь ей удастся уговорить Франческо переехать. Но он так привязан к Италии, что идея казалась ей сложно осуществимой. Пока.
Кристина прикрепила брошь на лацкан пиджака и окинула взглядом гардеробную. В помещении размером в полноценную комнату небрежно висели перекинутые через планки пиджаки и блузки, грустно валялись на полу вечерние платья, а куча обуви была скинута в угол. Вещи Франческо занимали меньше трети помещения. Рубашки и пиджаки, пара курток и пальто скромно висели в углу.
Да уж, не так она себе представляла гардеробную своей мечты. Здесь всё должно быть развешено по цветам, а обувь – ровненько стоять. Тогда гардеробная имеет смысл. Надо подумать, как здесь всё организовать.
Выйдя из гардеробной, Кристина остановилась возле детской и открыла дверь в пустую комнату.
Пахло детским кремом и молоком. Пахло Софией.
Кристина присела на розовый стульчик возле такого же столика с крохотным фарфоровым сервизом. Красный в белые крапинки чайник, чашечки и сахарница. На стульях рядом сидели панда и кукла Барби-невеста.
Через месяц Софии исполнится восемь месяцев. Мама говорит, что она вовсю ползает и даже пытается вставать.
Почему Кристина так боится? Все же справляются, у Аниты и Снежаны вон аж по два ребёнка. Почему ей так страшно? Можно же взять няню, да и родители Франческо живут недалеко. Отчего так страшно при одной мысли, что она станет мамой двадцать четыре часа в сутки, семь дней в неделю? Почему она такая эгоистка и ей так сложно не думать лишь о себе? Почему так сложно поставить интересы этого маленького создания, которое полностью зависит от неё, выше своих собственных?
Нет, она не хочет быть такой задёрганной, как Анита. Никакой личной жизни, не говоря уже о массаже, театре и прочем таком, что, по мнению Кристины, у Аниты напрочь отсутствовало.
Кристина всё очень ловко делегировала, она была в этом мастер. И ребёнка она тоже делегировала. Вот уже месяц София жила с её мамой в загородном доме.
Правда в том, что Кристина не готова была до конца признаться себе, что детей она не хотела. Эта правда лежала так глубоко, что Кристина сама про неё часто забывала.
Любила ли она Софию? Конечно, любила, но если бы малышки не было в её жизни, она, Кристина, совсем бы не расстроилась.
Ей было хорошо и без детей.
Господи, неужели она child free?
Кристина вспомнила, как её мама осуждала таких женщин.
«Наша главная роль на этой земле – продлевать человеческий род».
А что, если она не хочет? Что, если она не любит детей?
Кристина закрыла лицо руками. Ужас какой! Она child free, и у неё ребёнок.
Кристина сидела так пять минут, пока не раздался телефонный звонок. Она бросила взгляд на свои золотые «Ролекс», торопливо поднялась и вышла из комнаты, закрыв за собой дверь.
Фрагмент из дневника Гали:
Психолог сказала вести дневник. Не знаю, как это делается, не вела никогда. Как есть уже, нечего терять… Опять с нуля всё, даже тут – первые страницы, и сама как ноль без палочки. Буду писать на русском, чтобы никто из «этих» не смог прочитать, если найдут.
Мне очень страшно, опять. Снова страх, страх, страх. Когда это закончится уже? Сил нет никаких, но я должна быть сильной. И хорошо, что я ноль. Так проще: согнуть голову и идти мелкими шажками в тот день, когда я смогу выйти отсюда вместе с ней. Держу эту картинку перед глазами, и только она помогает…
11
Утро началось не лучшим образом. У Миши заболели уши, у Кати появились сопли.
Анита измерила температуру обоим, проверила горло, взяла Мишу на руки.
– Иди ко мне, мой медвежонок. – Она прижала его так, чтобы больное ушко прикасалось к груди, и начала покачивать.
– Всё равно болит, – Миша хныкал ещё сильней.
Анита встала с Мишей на руках, зашла в ванную, достала из шкафчика коробку, усадила сына на край умывальника.
Вынула из коробки розовую пластмассовую колбочку.
– Высунь язык. – Миша послушно открыл рот, и Анита всыпала под язык несколько белых горошин.
Миша причмокнул:
– Вкусно, мои любимые волшебные шарики.
– Ты только не глотай, а соси, помнишь? – Она выключила свет и отнесла Мишу на кухню.
Подогрела молоко, усадила завтракать. Миша отказывался есть, Катя просила шоколадную пасту, «намазанную на хрустяшку». Анита уговорила Мишу выпить хотя бы молоко с печеньем, вытерла сопли Кате и сделала её любимый хлебец.
В кухню пришаркал сонный Бруно.
– Новости, – хлопнул он в ладоши.
– Ты мне? – отозвалась Анита.
– Нет, Гуглу, – буркнул муж. – Вот кто меня реально слушается. – Он брякнул кофеварку на плиту, сел за стол и взял одно печенье.
– Не хочу в школу-у-у, – заныла Катя, – мамочка…
Анита взяла на руки Катю, усадила на колени.
– Доешь, я тебе шарики дам потом.
– И мне, и мне шарики… – жалобно протянул Миша.
– Тебе я уже дала. Как твои ушки?
– Болят, – улыбнулся Миша хитро.
Уши у Миши болели всё чаще, знакомый натуропат сказал, что это психосоматика. Мол, когда дети часто слышат крики, их организм реагирует отитом. Но они вроде не так часто повышают голос. Или часто?..
Анита вздохнула и глянула на мужа, который смотрел новости:
– Может, пусть дома побудут? Только я сегодня не могу остаться, у нас конференция, я главный переводчик.
– Дома? – Бруно оторвался от экрана. – Я точно не могу. А температура есть?
Анита покачала головой. Хорошо, что температуры нет, они с Бруно страшно из-за неё ругались. Анита обычно температуру не сбивала, а Бруно запихивал жаропонижающие. Анита увлекалась натуропатией, гомеопатией и всем тем, что Бруно казалось ересью.
– Они болеют постоянно, потому что ты их лечишь неправильно, – заметил Бруно.
Анита закатила глаза:
– И как, по-твоему, правильно?
– Правильно то, что говорит педиатр, ты не врач. Если он говорит антибиотики, надо давать антибиотики, а не совать им эту твою хрень разную, как в прошлый раз. Отит лечить каплями. Ты вообще? – и он покрутил пальцем у виска.
Анита не стала в сотый раз объяснять, что она сделала анализы, инфекции не обнаружили, поэтому в антибиотиках нужды не было, и что в итоге она оказалась права: отит прошёл за три дня.
– Ты бы книжку про здоровье прочитал, ту, что я тебе давала. Про то, что важно давать возможность организму самому справиться с проблемой.
«Мока Биалетти» выплюнула кофе наружу с привычным хлюпающим звуком. Бруно поднялся, налил кофе в маленькую чашку. Встал у деревянной столешницы. Сделал глоток, вздохнул, сделал второй.
– Анита, с такими вещами не шутят. Педиатр лучше знает. Если с ребёнком что-то случится, то ответственность наша. Вернее, твоя. За такое, знаешь ли, и наказать могут, если лечишь неправильно. – Он допил кофе в один глоток.
Анита не стала выяснять, кто именно её должен наказать и за что. Она научилась пропускать мимо ушей его безобидные колкости.
– Ну, раз температуры нет, пусть идут, нечего. – Бруно налил себе ещё кофе.
Миша потянул носом: теперь и у него сопли. Анита взяла его за руку.
– Помоги Кате собраться в школу, я Мише нос промою, – попросила она.
Бруно вальяжно направился в детскую, Катя поплелась за ним.
– Ну давай, что у тебя тут, – зевнул Бруно и открыл шкаф. – Ого, какой бардак!
Катя вытащила колготки и уселась на кровать одеваться.
Миша ворвался в комнату, схватил конец Катиных колготок и начал тянуть. Сестра злилась и тянула обратно.
– Перестань! – строго крикнул Бруно.
– Не перестану! – капризно выкрикнул Миша.
Бруно слегка хлопнул Мишу по голой попе, тот заревел, Анита кинулась в детскую. Муж пытался натянуть на Мишу штаны, но Миша выворачивался. Тогда Бруно хлопнул по попе ещё раз. В этот раз получилось звонко.
Миша завизжал.
– Ты что, с ума сошёл?! Не смей бить детей! – выкрикнула Анита и подскочила к Мише.
– Да кто их бьёт! Шлёпать – не бить. Это воспитание. Меня в детстве постоянно шлёпали.
– Оно и видно, – огрызнулась Анита. – Иди, я сама, – она отмахнулась от Бруно.
Анита собрала детей, надела на Катю и Мишу тёплые шапки и выскочила на улицу. Как всегда опаздывает.
В поезде Анита не включила музыку, не открыла книгу. Она погрузилась в мысли, пытаясь вспомнить, когда Бруно просыпался в хорошем настроении. С утра муж разговаривал только после кофе. И то не после первого глотка, а как минимум после второго. Тогда он откидывался на спинку стула, довольно почмокивал, и лицо его принимало обычный вид.
Анита думала, что это пройдёт. Она была уверена, что дети его смягчат.
Несколько лет назад она с детьми решила сделать ему сюрприз. В тот день все в Италии праздновали День отца, 19 марта. Втихаря от Бруно они с детьми испекли ему пирог, поставили в кладовку, чтобы он не нашёл. Дети нарисовали ему самодельную книгу «Наш папа». Там было шесть страниц, на каждой нарисован Бруно. Вот он возится в саду, вот строит, вот играет с ними, и на каждой странице написано: «Наш папа – самый лучший».
То была суббота. Анита и дети встали пораньше, надули пять разноцветных шаров, взяли книжку-поделку в одну руку, поднос с кофе и пирогом в другую и торжественно отправились будить папу, тем более часы показывали десять, утро было не раннее.
Бруно, как обычно, спал с нахлобученным на ухо одеялом, укутавшись, словно на дворе стояла суровая зима.
– Папочка, поздравляем! – закричал Миша и плюхнулся на кровать, как мягкий снег на шапку.
– Buona festa di Papa! – закричала Катя радостно.
Бруно сбросил одеяло, посмотрел туманным взглядом и грубо просипел:
– Сегодня суббота! Отстаньте, а!
Махнул на них рукой, как машут на надоедливых котят, мол, вон отсюда.
И повернулся на другой бок.
Он явно не разобрал слов поздравления, по крайней мере, Анита хотела на это надеяться. Бруно просто не понял, что они пришли его поздравлять. Потому что, если бы он расслышал слова, он, конечно же, отреагировал бы по-другому. Дети же так старались.
Миша кинул самодельную книжку, Катя отпустила шарики, один из них лопнул, уткнувшись в гвоздь на потолке.
Они тихо сидели на кухне, молча завтракали. Пирог не тронули. Бруно проснулся через час, встал и, как всегда, начал громыхать кофемашиной.
– Сегодня День папы, – сказала Анита тихо. – Мы тебя поздравить хотели, дети подарки смастерили.
Бруно почесал затылок. Дети обиженно ковыряли что-то в тарелках.
