Лидия Чарская
Так велела царица
– Исполню, государыня, все в точности, согласно твоей воле, – почтительно кланяясь, ответил князь.
– И еще, – прибавила государыня, – скажи кому следует, что я обоих моих пленников решила сделать графами. Отныне они должны называться графами Скавронскими, а мать их – графинею. Понял, князь?
– Понял, государыня. Все будет исполнено, как ты приказать изволила, – и с новым низким поклоном светлейший князь Меншиков покинул кабинет императрицы.
* * *
– Нет! Что же это за пытка такая! Заперли в четырех стенах и морят нас, точно гусей на убой перед святками… Коли решили казнить, так уж пускай казнят, только бы скорее… А то нет сил сидеть здесь дольше, ожидать, – так сердитым голосом говорил двенадцатилетний Мартын Скавронский, бегая по большой светлой горнице, точно маленький львенок, запертый в клетку. Его мать сидела в углу на лавке, сложив руки.
С тех пор как ее с двумя ее сыновьями, увезли из Дагобена, она почти все время проводила в молитве, со страхом ожидая, что не сегодня завтра ее разлучат с ее детьми.
Из Дагобена всех троих повезли прямо в город Ригу, где начальник края, князь Репнин, велел их привести к себе.
– Вас зовут Мария Скавронская? – спросил он сухо.
– Да, – чуть слышно отвечала бедная крестьянка.
– А тебя – Мартын Скавронский? – спросил князь, обращаясь к старшему мальчику.
– Да, меня зовут Мартын Скавронский, а моего младшего брата – Иван Скавронский, и мы, – прибавил смело спрошенный, – никакой вины за собой не знаем и ни в чем не провинились… За что же нас увезли из Дагобена?
– Это вы узнаете в Петербурге, куда велела вас привезти сама императрица, – ответил князь Репнин. – Кстати, – прибавил он, – не помните ли, была у вашего отца сестра?
– Как же, была, только мы ее не помним… Она… – и Мартын хотел было еще что-то прибавить, но мать в испуге быстро подскочила к нему и закрыла ему рот рукою.
– Молчи, Мартын! – крикнула она. – Ты погубишь нас всех!..
Князь Репнин больше не расспрашивал. Он велел лишь в тот же день приготовить дорожную колымагу и приказал солдатам отвезти Марию Скавронскую и ее сыновей в Петербург под крепким караулом и по дороге не разговаривать с ними, не спрашивать их ни о чем.
Дорога длилась долго-долго, несмотря на то, что везде по пути уже знали, что по повелению самой царицы везут в Петербург каких-то крестьянских мальчиков и что сама императрица приказала, чтобы везли их как можно скорее.
Но вот они прибыли в Петербург. Их поместили в одной из отдаленных комнат дворца, поставив у дверей на страже чуть не целый десяток солдат.
Дни проходили за днями, но к ним никто не приходил, кроме старого, глухого привратника, приносившего им еду, и который на все вопросы отвечал: «Не слышу!»
С каждым днем сердце Марии Скавронской сжималось все более и более в страхе за участь ее детей, а голова была наполнена самыми тяжелыми и печальными мыслями. Бедная женщина уже решила, что не сегодня завтра и ее, и ее дорогих мальчиков поведут на казнь, хотя ровно никакой вины за собой не знала.
Как-то раз утром у дверей комнаты, в которой сидела Мария и ее сыновья, раздался легкий стук. Мария и ее младший сын вздрогнули и прижались друг к другу.
– Это уж, наверно, пришли за нами, чтобы вести нас на смерть! – сказал Мартын. – Но не бойся ничего, матушка. Мы с братом умрем, как честные, храбрые люди, – произнес он твердым голосом.
Дверь горницы, где находились оба мальчика и их мать, распахнулась, и, неслышно ступая по мягким коврам, вошел человек в нарядном, обшитом позументами немецком кафтане, в седом парике. У него было очень важное лицо. За ним двое людей, одетых точно так же, внесли огромный ящик и поставили его посреди комнаты.
При виде этих нарядных господ Мария Скавронская быстро встала со своего места и низко поклонилась им, по-крестьянски, в пояс. Сыновья ее последовали примеру матери. Каково же было их изумление, когда трое важных господ, выстроившись в ряд, отвесили и им в свою очередь такой низкий поклон, каким кланяются только очень знатным особам. Мария решила, что важные господа захотели посмеяться над бедными пленниками. Испуганная, она поклонилась еще ниже, чтобы как-нибудь умилостивить важных господ.
Люди в шитых кафтанах снова ответили новым поклоном и на этот раз еще более низким, таким низким, что их белые парики чуть-чуть что не коснулись пола.
* * *
Скавронская и ее сыновья стояли как громом пораженные. Они не знали, что подумать… Так издеваться над бедными пленниками! Это было ужасно! И, чтобы умилостивить своих мучителей, несчастная Мария начала отвешивать поклон за поклоном, все ниже и ниже, ни на минуту не останавливаясь, шепнув делать то же обоим сыновьям. Но, к ужасу крестьянки, вошедшие господа отвечали ей еще более низкими и почтительными поклонами.
Наконец Мария не выдержала.
– Добрые господа! – вскричала она голосом, в котором слышались рыдания. – Не издевайтесь надо мною, если в сердце вашем есть капля жалости ко мне и к моим несчастным сиротам. Если уже решено вести нас на казнь, то ведите нас, только не томите больше! Не смейтесь над нами, милостивые господа! – и она тяжело рухнула в ноги старшему из вельмож, как мысленно назвала людей в шитых кафтанах.
– На казнь!? Господь с тобою, матушка-графиня! – послышался над нею испуганный голос, и все трое людей в кафтанах со всех ног бросились поднимать ее с полу.
– Графиня? Какая графиня? – испуганно и растерянно прошептала Скавронская, оглядываясь во все стороны. – Где ты ее видишь, милостивый господин?
– Матушка, ваше сиятельство, вы-то сами и изволите быть графиней… а мы не господа, не извольте нас называть так… Мы только придворные лакеи и пришли по приказу его светлости князя Меншикова, служить их сиятельствам, молодым графчикам. К вам же сейчас явятся девушки-камеристки и проведут вас в ваши апартаменты! – сказал старший из людей, снова отвесив низкий поклон Скавронской.
На этот раз испуганная крестьянка даже не поклонилась ему в ответ. Страх на лице ее сменился самым крайним удивлением. Широко раскрытыми глазами смотрела она на троих странных господ в шитых золотом кафтанах и ничего не говорила.
В ту же минуту, как в сказке, появились две пышно одетые дамы, которые с глубокими реверансами и приседаниями подошли к Скавронской и почтительно поцеловали руку у растерявшейся вконец женщины.
– Ваше сиятельство! Не угодно ли следовать за нами? Мы покажем вам ваши апартаменты и оденем вас, как подобает вашему высокому званию.
И, взяв под руки совершенно растерявшуюся Скавронскую, дамы почтительно повели ее из горницы.
– А вы, ваши сиятельства, молодые графы, – обратился в то же время к Мартыну и его брату старший из лакеев, – извольте одеться в ваше парадное платье, присланное сюда его сиятельством господином обергофмейстером двора…
– Ба! Вот так штука, слышишь, Ваня? Вместо казни, да прямо в графы! – вскричал Мартын, разом оживившись, и запрыгал по горнице, хлопая в ладоши. – Это мне нравится! Ужасно нравится, признаюсь! Открывайте ж ваши сундуки, сударь, и показывайте нам, что за наряды вы принесли с собою!
И он так звонко ударил в ладоши под самое ухо лакея, что чуть было не оглушил последнего.
– А графчик-то, кажется, из веселых? – подмигнул один слуга другому.
– Он похож как две капли воды на матушку государыню, – шепотом отвечал тот.
* * *
Между тем из огромного ящика были вынуты два нарядных детских кафтана с дорогим золотым шитьем, немецкого покроя, какие носили в то время дети знатных вельмож, богатые шаровары, нарядные треуголки, шпаги и сапоги из тончайшей сафьяновой кожи. Ничего не было забыто; даже белые парики (которые в то время носили вельможи) лежали поверх пышных костюмов.
Вмиг оба мальчика преобразились. Из маленьких грязных крестьянских ребятишек они обратились в красивых нарядных куколок. Если бы мать увидела их сейчас, она едва ли бы узнала своих сыновей.
Оба мальчика были сами не свои от радости. Они поминутно ощупывали свои костюмы, дергали за кафтаны один другого и не могли в достаточной мере налюбоваться своим нарядом.
Когда одеванье приходило уже к концу, дверь приотворилась и в щель ее просунулась черномазая смешливая рожица старого сморщенного маленького человечка.
– Ба! Это что за обезьяна? – бесцеремонно тыкая чуть ли не в самое лицо вошедшего, спросил Мартын.
– Тише, ваше сиятельство… не извольте говорить так, – произнес испуганным голосом старший из слуг.
– Ты тоже лакей, что ли? – не унимался тот и, набравшись смелости, с самым непринужденным видом подошел к черномазому человеку.
– О! Но! Я учитель… Я танцмейстер цесаревны Елизабет Петровны! – закартавил тот. – Я пришла учить ваши сиятельства танцевальный премудрость…
– Учить танцам? Понимаю. Но почему же ты такой черный? – не унимался Мартын.
– Я итальянец! – ответил Мартыну маленький человечек во фраке.
– Итальянец?! – с удивлением переспросил тот. – А разве итальянцы все такие черномазые?
Лакеи, к которым Мартын обратился с последним вопросом, незаметно фыркнули, отвернувшись из приличия в сторону.
Иван дернул за руку брата.
– Тише, Мартенька, – прошептал он, – чего доброго, осерчают на нас и прогонят! И платье велят скинуть и отдать обратно. Долго ли до беды.
– Ну, уж платье не отдам! Дудки! Коли надели его на меня, так прощайтесь с ним! – весело вскричал Мартын. – Кто же тебя прислал учить нас? – обратился он к итальянцу.
– Мне сама императрица велела вас учить, господа маленькие графы, – ответил итальянец.
– А каким же ты будешь нас учить танцам, итальянец? – снова обратился мальчик к черномазому человечку.
– Я буду вас, мой маленький граф, учить не только танцам. Сначала я буду учить, как должны кланяться такие знатные господа, как маленькие графы, как надо ходить, как надо голову держать… – отвечал тот.
– Вот так штука! – весело расхохотался Мартын. – Да неужто я грудной ребенок, что меня учить ходить надо?… А кланяться я и без тебя умею. Вон спросите этих, – кивнул он в сторону лакеев, – я им так кланялся только что, что чуть голову себе не оторвал.
– Но… но не так кланялись, как надо, – залепетал снова танцмейстер.
– Как надо! Ишь ты, мудрость какая, подумаешь! Уж мы не вовсе деревенщина… понимаем, как кланяться-то… не дураки! – обиделся было мальчик.
И вдруг глаза его блеснули лукавством.
– А ну-ка, покажи, как кланяться надо по-вашему-то. Может, я и сумею! – весело и лукаво поблескивая глазами, обратился Мартын к итальянцу. Итальянец усиленно закивал головою в знак согласия и, отойдя назад, сделал прыжок и подпрыгнул в воздухе, как резиновый мячик, произведя в то же время какую-то необъяснимую гимнастику обеими ногами. Потом он весь изогнулся, как змея, и, касаясь шляпою самого пола, отвесил ловкий, вычурный поклон перед обоими мальчиками, разинувшими рот от изумления.
– Го-го-го-го! Ишь ты! Вот так штука! – захохотал раскатисто Мартын. – Го-го-го-го! Не могу больше! Го-го-го-го!! Лопну! Ей-богу же лопну! – Ой! ой! Уморил ты меня совсем, итальянец! – кричал он.
