Крейцерова соната – Лев Толстой

Сегодня день рождения у первой леди русской литературной классики – Софьи Андреевны Толстой, женщины, ставшей счастьем и демоном семейной жизни нашего самого внушительного и плодовитого классика – Льва Николаевича. Семья всегда стояла в центре авторского внимания Толстого, о ней в той или иной степени практически все его значимые произведения, поэтому нельзя переоценить то огромное влияние, которое оказывал на эволюцию взглядов писателя на вопросы брака, любви и пола, его личный опыт. А соавтором этого опыта и была Софья Андреевна Берс.Так что появление поздних произведений Толстого, касающихся вплотную проблем семьи и любви, обязано в большой степени не только самому автору – Льву Николаевичу, но и соавторше его личной жизни – Софье Андреевне. И «Крейцерова соната» – практически программное произведение, отражающее эволюцию, а возможно, и инволюцию, авторского отношения к обозначенным проблемам.В образе главного героя Позднышева прослеживаются черты самого автора, у которого была бурная молодость, во время которой он имел немало приключений сексуального характера, недаром в разговоре с Горьким Толстой именует себя «неутомимым блудником», был и незаконнорожденный ребенок от крестьянки Аксиньи Базыкиной. Во всех этих грехах будущий классик покаялся перед юной Сонечкой, и первое время был с нею вполне счастлив.Лев Николаевич любил свою супругу и испытывал к ней постоянное влечение, все же 13 беременностей о чем-то говорят, она рожала до 44 лет, но к концу 80-х годов писатель приходит к своему пониманию вопросов брака и пола. Но, скорее всего, те многочисленные мелкие раздоры, ссоры, склоки и накапливающееся непонимание, породили в его душе перманентный конфликт между любовью и ненавистью. Софья Андреевна откровенно раздражала его и в то же время продолжала влечь, в результате он возненавидел самого себя. Известно, что любые позывы к самосовершенствованию, а Толстой всю жизнь был одержим этой идеей, как правило, возникают при длительном недовольстве собою, так что герой повести, следуя в фарватере авторской идеологии, в первую очередь ненавидит самого себя за собственное непонимание жизни.И убийство супруги – это то, чего не мог позволить себе стареющий писатель, но страстно желал, поэтому заставил своего героя пережить вожделенную ситуацию, заодно оправдывая и Позднышева, и вместе с ним самого себя. Софья Андреевна очень точно почувствовала настроение повести и прямо заявила: «Повесть направлена в меня». Более того, супруга рискнула вступить в литературный поединок с мужем, ответив ему повестью собственного сочинения, которая называлась «Чья вина? (По поводу „Крейцеровой сонаты“ Льва Толстого)». У Софьи Андреевны та же история изложена совершенно иначе, жена – святая женщина, а муж – самодур и неуверенный в себе ревнивец.В последнем аспекте она была, пожалуй, права, неуверенность в себе скрывалась за толстовской проповедью и назидательностью, за его морализаторством внутренне, возможно, искреннем, но внешне до невозможности смахивающем на ханжество.Эта неуверенность подталкивает его взяться за собственную трактовку «Евангелий» и приводит к идее воздержания, в результате чего он на полном серьезе отстаивает постулат о том, что любовь к женщине мешает проявлению любви к Богу. Отсюда утверждение, что похоть в браке ничем не лучше развратного вожделения, и истинно правильными отношениями между мужчиной и женщиной могут быть только братски-сестринские.Толстой сумел сделать то, что удавалось мало кому, с ошеломляющей силой своего таланта, пытаясь показать пропасть порока, он показал зияющее чрево пропасти нравственности. Нравственность, доведенная до абсурда, до утверждения, что лучше пусть род людской переведется, чем поддаваться плотскому греху, превращается в такое же уродливое чудовище, как и разврат, от которого бежит авторитарный проповедник. Смерть становится целью существования, Позднышев помышляет о самоубийстве, но это великий грех, поэтому конфликт разрешается смертью носительницы греха соблазна – женщины, это, конечно, тоже грех, но меньший.И все же мотив самоубийства в повести присутствует, он завуалирован, но расшифровать его можно. Для этого нужно вспомнить, каким именно образом Позднышев убивает свою Лизу, это – удар кинжалом в левый бок. Он как бы замыкает порочный круг первородного греха, ведь, если бы не Ева, Адам до сих пор счастливо жил бы в раю, не имея представления о половом вопросе и полностью посвящая свою жизнь служению Богу. А Еву Господь создал из его левого ребра, поэтому удар под левое ребро не просто убийство нечестивой жены, но и убийство той части себя, которая влечет к греховности.Всё, написанное мною до сих пор, относится к основному тексту повести, и, если бы Толстой ограничился им, я бы, наверное, оценил это его произведение на высший балл, пусть я не согласен с концепцией, но за потрясающую психологическую достоверность описания внутреннего мира ищущего истину, и впадающего в самообман, ревнивца я бы не поскупился.Но Лев Николаевич решил всё испортить, написав послесловие, которое просто убивает художественное произведение, превращая его в иллюстрацию к агрессивной проповеди. Этим действием он продемонстрировал ту самую неуверенность, о которой я уже писал, он не надеется на силу созданных образов и сюжета, он боится быть неправильно понятым, он начинает разжевывать свои мысли, долбя доверчивого читателя непогрешимой назидательностью и непримиримым морализаторством. Поэтому я поставил только четыре звезды, а хотел только три, но вовремя опомнился, все же, он великий классик, а я не ахти какой опытный критик, так что не мне ставить «тройки» Льву Толстому, но его послесловие мне жутко не понравилось.Напоследок хочу привести цитату Антона Павловича Чехова, отношение которого к повести в чем-то совпадало с моим, он находил в ней и достоинства и недостатки, что мне крайне импонирует:

Так, его суждения о сифилисе, воспитательных домах, об отвращении женщин к совокуплению и проч. не только могут быть оспариваемы, но и прямо изобличают человека невежественного, не потрудившегося в продолжение своей долгой жизни прочесть две-три книжки, написанные специалистами. Но все-таки эти недостатки разлетаются, как перья от ветра; ввиду достоинства повести их просто не замечаешь, а если заметишь, то только подосадуешь, что повесть не избегла участи всех человеческих дел, которые все несовершенны и не свободны от пятен.

Какой контраст с другой повестью Толстого «Семейное счастие» Лев Толстой (прочла ее недавно, поэтому не могу не сравнивать…). Обрисовать в одном своем произведении почти что идиллическую картину семейных отношений, чистых отношений мужчины и женщины, всепрощения, милосердия, сострадания и христианской любви, и гневно обрушиться на сам институт брака, семьи, супружества – в другом. «Семейное счастие» издано впервые в 1859-м году, а «Крейцерова соната» – в 1890-м. Видимо, за 30 лет взгляды Льва Николаевича на институт брака изрядно пошатнулись…(ссоры с женой занимают здесь, наверное, не последнее место…)Гневное, желчное, обличительное нападение на институт семьи, как на что-то противное человеческой и христианской природе, ведь она фактически узаконивает разврат и отменяет воздержание; она плодит детей (а дети, по мысли главного героя этой страшной повести, Василия Позднышева – то еще зло и страданий от них куда больше, чем умиления и счастья…); она мифологизирует любовь, а любовь, по мысли того же Василия, – это не что иное как разврат, ведь все у него сводится отчего-то к физическим наслаждениям (хотя он и утверждает, что сам-то за родство душ, но по тексту книги мы увидим, что автор или сам обманывается, или обманывает слушателя). Даже у Бегбедера любовь живет три года, у Позднышева она кончилась ровно на 4 день брака. Это о каком же родстве душ он там говорит, если потом сам же и жалуется что с невестой (а далее – женой) и поговорить-то не о чем? Он гордится (реально гордится) тем, что женился по любви, а не по расчету, как некоторые (женился бы из-за денег, глядишь, и любовь бы дольше продержалась…) Странное чувство влюбленности, так неожиданное затухшее; странные отношения с женой. Причем винит рассказчик в сложившейся ситуации исключительно женщин: они-де специально заманивают мужчин в свои сети (обольстительные наряды и прочее), чтобы женить их на себе, ведь других-то интересов у женщин нет; и все их таланты и способности (музицирование, пение, живопись) опять же только для этой цели…Странно читать такие речи на протяжении половины книги, но чем ближе к финалу (жуткому финалу, если честно, ну да автор предупреждает об этом самого начала – семья же – зло, как мол могло закончиться иначе?), тем больше понимаешь причины таких слов. Это вовсе не убеждения рассказчика. Виною всему (и финалу в том числе) банальная ревность, уязвленное мужское достоинство. А к ревности он уже приплетает и все остальное.Странно, что преступник так свободно перемещается; странные разговоры в поезде (слабо верится мне в такую вагонную исповедь и покаяние), – правдоподобность книги, конечно, вызывает некоторые сомнения (возможно, это только мне так кажется…), но вот идеи, поднятые в книге, не будь они так яростно и одиозно высказаны, вполне можно было бы развить во что-то действительно нравственное для подрастающего поколения (для того времени высказанные идеи были, надо полагать, шокирующие).Времена, к счастью, уже давно изменились, женщины уже не так зависимы от мужчин (мужей), и сами вправе решать, сколько детей они хотят иметь и от кого, но вот главная идея книги – о нравственной чистоте, чистоте помыслов, служении людям, жизни ради чего-то возвышенного – будет, мне кажется, актуальна всегда. 4/5

Моя апокрифичная кошка, указывающая этому миру на всю бессмысленность бытия, тем не менее, считает, что нет на свете ничего более важного, чем любовь. Любовь безответная и любовь надуманная. А потому устраивает себе весну каждый месяц, орет об этом на всю улицу про своего мифического кота, мысленно пребывая где-то на острове Тасиро. Тоже самое утверждает Лев Толстой посредством своей «Крейцеровой сонаты» и это прекрасно, когда в подобном возрасте человека только это и интересует. И пусть сие не всегда кажется любовью к женщине, но, если, кроме всего прочего, Толстой демонстрирует всем великую любовь к нравственным установкам и спокойному течению времени природы, то и это, в конечном итоге, любовь к женщине. Мужчина все эти правила устанавливает – будь то божий закон, нормативные акты или правила поведения в метрополитене. И устанавливает именно для женщин (или женоподобной массы). При этом этот самый мужчина вполне может быть и женщиной. Разум и воля не имеют половой принадлежности, хотя и по устаревшим традициям приписываются мужской половине. Обыденная ненависть же Льва Николаевича к врачам перерастает в призыв к тому, чтобы спокойно взирать на вялотекущие процессы, которые называются в общем и целом на теле человечества историей. В итоге перед нами нарисовался псевдоисторик Толстой с пулеметом для всех людей в белых халатах. Если кто-то не потерял мысль, то скажу даже больше – эта тяга к воспроизводству мнимых процессов мне всегда казалась имеющей именно женскую природу (кто у нас больше всего врет), а потому – именно где-то в этом месте и зарождаются лгуны-историки. Именно в области этого свойства можно уверенно утверждать, что это лгуньи. Даже если подписано мужским именем (а историки традиционно по паспорту мужчины). Половой же разврат и ненависть к российской медицине у Толстого имеют одни и те же корни. Это толстовская боязнь человеческой природы. Очень личное качество и он его чудесно выставил напоказ всему миру. Вообще, воздержание страшная штука. Ничем не отличается от неумеренности. Одно время сам увлекался подобными вещами и мои многочисленные отмороженные друзья боялись со мной в тот период встречаться. Нечто подобное, очевидно, испытывает стандартный муж, понукаемый стандартной женой, которому очень редко удается вырваться на свободу."Крейцерова соната" – это сверхпроизведение, безграничное, как Америка, и беспредельное, как Америка, позволяющее изучать себя бесконечно, черпая все новое и новое из поистине небольшого объема, который так и не дал Лизе Качаловой умереть от отсутствия бутербродов с вареной колбасой. Путь к Толстому – автору «Крейцеровой сонаты», довольно прост. Следует породниться с женой Позднышева. Не в том смысле, чтобы обрести безвременную кончину (хотя, желаю каждой девушке именно того, что она сама себе желает), а попытаться поставить себя на место безымянной женщины, которой посчастливилось выйти замуж за великого и несравненного Василия Николаевича Позднышева. Вступите в антипозднышевскую оппозицию, что, впрочем, довольно просто, ибо толпы девушек ругали его, ругают и будут ругать, находя Толстому чисто женские же оправдания типа «неудачное произведение автора» или «у него шифер поехал». Как часто мы слышим подобные абсурдные вопли на тему «бес попутал», «невиноватая я», «он сам пришел» и т.д. Чем больше, тем кинематографичнее. «Крейцерова соната» очень хорошо логически вписывается в общую концепцию формирования взглядов великого автора и является необходимым связующим звеном от истоков его «Анны Карениной» и вплоть до «Божьего Царства». После того, как вы пройдете долгий и тернистый путь вместе с женой Позднышева, то, самым неожиданным образом, вам станет понятно, что совсем не Василий Позднышев всему виной и не устои общества, но, после всех перипетий и сам образ главного героя станет роднее, ближе и понятнее. В итоге, если кто-то и не разглядит в Василии Николаевиче того нравственного остова, который просто-таки не может не притягивать собой всех поборников всякой там требухи в виде …чего, там – совести, порядочности…эээээ…не помню всех оборотов, недавно одна тетенька мне все на них указывала, но, как всегда, забываю, нужно было записать. Мы сознательны в нашей несознательности. В общем, возьмите любой советский лозунг – там та же фигня. Так вот, вся эта чепуха в виде извечного толстовского старческого брюзжания о приличиях, недостойном поведении женщин, разврате и т.д. – все это отступит на второй план и станет фоном. Указывая на всю эту чухню, читатель лишь хочет сказать то, что он всего-навсего проплыл на поверхности могучей личности Льва Толстого и даже не смог ощутить, что под ним еще минимум Марианский желоб. Что касается всех остальных, для кого установки общества пустой звук, то, рано или поздно, тем или иным боком, их ждет неминуемый собственный Лев Толстой. Лев Толстой везде, он абсолютно для всех и на неопределенное время.p.s. По поводу того, что Позднышев по существу сам подтолкнул свою жену к измене – что это, божественное испытание или дьявольское искушение?