Лев Овчинников
Ужаснейшее проклятие
Зависть обуяла Адальвега так, что защемило душу.
"…что если он прав?"
Ирония и опасный, как сталь, смех старого знакомого, растормошили привычный уклад Адальвега. Остаток вечера он сидел, несколько отстранённый от застолья, обдумывая слова Максимилиана. Они прорастали в душе, подобно семенам и весь гнев, поначалу обращённый на брата-чародея, перетекал на собственное бессилие перед прокрастинацией.
"Альвье слово, а страшнее умбрийского прояклятья!"
Мысли и чувства бродили в душе, но окончательное решение помогли принять вошедшие в трактир.
Заиграли трубы.
– Именем короля Энриха Второго из рода Эмфирогенетов, милостью Белых Богов…
Все в общей зале "Пряного Градца" повставали с мест, ибо в сопровождении латников зашли люди в цветах королевского рода.
Пурпурные с золотом кафтаны, плюмаж, трубы – это были глашатаи и герольды5, а во главе, весь в расшитых золотом одеждах и мантии…
"Гербовый король6?! Здесь?!"
– Мастер Максимилиан из Сребрада. Его величеству доложили о том, что вы уже в городе. Он с радостью примет вас во дворце – сказал гербовый король держа в руке королевскую грамоту.
– Похоже, я вынужден вас оставить – молвил Максимилиан и вышел из-за стола.
"Гербовый король?! К этому замухрыжке, нюхателю отравы, ядовару?! Ну всё, завтра начну новую жизнь… времени полно… ещё посмотрим, кто чего добьётся…вы меня ещё не знаете, но скоро узнаете!"
Появление гербового короля и его герольдов было сродни северному сиянию в небе, святилищу альвов, оазису в пустыне, сродни чуду, и как только они покинули трактир вместе с чародеем, сразу всё сделалось сальным и серым, ничем не отличающимся от обычной придорожной корчмы.
– А вас почему не позвали, ваша мудрость? – спросил бочкообразный, пропахший рыбой лысый горожанин.
– Чего? – переспросил погруженный в мысли Адальвег, словно заколдованный или спящий.
– Ну, позвал же король Максильяна, а вас-начальника его, нет, отчего так?
– Стараюсь путешествовать инкогнито – ответил чародей, глупо улыбнувшись, он был совершенно разбит.
– Чего? Инд-когита?!
– Да пошёл ты! – выпалил Адальвег – Пошли все прочь, а то превращу в жаб, да заставлю жрать всякую срань ползучую! Прочь! Прочь, негодяи! – заорал чародей взмахивая руками.
Горожане разбежались и он остался за столом один.
– Служанка, неси самое крепкое, что у вас есть! Завтра я начинаю новую жизнь!
Так он и пил чарку за чаркой, всерьёз думая назавтра, после похмелья, начать изучать Искусство крупицу за крупицей. Адальвег почти уснул, как его принялся тормошить за плечо богато одетый горожанин.
– Мастер! Мастер-волшебник! Там магистр городского совета помирает! Там в закрытой зале!
– Мой шанс…Боги!
Адальвег помчал к умирающему градоначальнику. Магистр города Региспорта седой краснолицый толстяк валялся на скамьях, в окружении свиты и челяди, храпя, как раненная лошадь.
Чародей воздел руки и сосредоточился на пустоте, а очистив ум, обратился к магистру Региспорта. Он ощутил тяжесть старика, его слабое сердце, тугое дыхание. Но убивало его не это. Адальвег почуял нечто чужое… в его крови. Оно убивало городского магистра. Волюнтарий мигом протрезвел.
"Что, это яд?! Ах вот какие неотложные дела ты тут делал, сукин ты сын! Рекомендация королю Энриху или его непосредственное указание? Да я это раскрою! да я старику жизнь спасу! Да об этом коллегия узнает, император узнает! В бараний рог тебя скручу, а сам стану величайшим чародеем! Вот он мой шанс! Хаха! Благодарю, Боги!"
Адальвег чувствовал, как огонь покидает тело старика, но не разбирался ни в ядах, ни в искусстве исцеления. Он знал лишь один способ спасти его: воспринять яд в себя и Волей нейтрализовать его. Однако, этот способ опасен и только лучшие волюнтарии выдерживают такие чары.
"Нужно чистое сосредоточение… чистая Воля… мысль в сторону, и я труп…"
Он снова обратился к пустоте. Магистр города кряхтел из последних сил.
Всё единство своего духа Адальвег направил на самочувствие старика и ощутил себя немощным, толстым и задыхающимся. Боль сдавливала дыхание, но чистая мысль, мысль-Воля, не давала яду развернуться. Ушли в сторону, куда-то за пределы сознания, турниры, попойки, театры, музыка и женщины. Чародей воплотил в себе чудеса сосредоточения и всё сделалось неважным, кроме своей жизни и жизни этого отравленного старика. И Воля стала теснить яд, мастерски приготовленный Максимилианом, серой лошадкой и вечным учеником, кроптевшим над пыльными свитками и книгами десятилетиями. Мысль об этом жалком друге юности, и о торжестве над ним, блеснула молнией где-то на периферии духа, но этого хватило, чтобы зацепиться за неё всем своим вниманием. Лишь на миг Адальвег вообразил удивлëнную рожу своего противника, которую он скоро увидит, как яд, отчасти уже перенесённый Волей в тело чародея, начал брать своё.