Лера Жорина
В шаге от рая

1

С недавних пор Алина перестала любить свои дни рождения. Раньше, чтобы считать себя счастливой, ей хватало коробки заварных пирожных, бутылки ситро и пластмассового пупсика, подаренного крёстной, но то время безвозвратно ушло, оставив лишь воспоминания и кариес на зубах. Беззаботное детство уже давно сменилось скучной обыденностью взрослой девушки, у которой не было ни только парня, но и нормальных друзей, хотя в шумном общежитии и в коридорах института можно было с лёгкостью найти и тех, и других, но Алина не искала, она ждала. И это ожидание, по мнению мамы, как всегда приехавшей поздравить дочь с днём рождения, сильно затянулось.

И снова всё свободное пространство в комнате занимали сумки, заполненные банками с солёными огурцами и помидорами, свёртками с салом, потрошёнными курами, кульками с дурно пахнущей картошкой и бутылками с домашним вином. Мама меры не знала, она везла всё, что было в доме, считая, что дочь голодает, и от этого худеет, а кому нужна худосочная девица из деревни, вот и старалась откормить как тёлку перед базаром, чтобы стала она такой же холёной как окружающие её городские красавицы. Но ничего не помогало, Алина как была худенькой простушкой, приехавшей в город учиться на архитектора, такой и осталась, бессмысленно проучившись здесь почти пять лет. Почему бессмысленно? Да потому что поступала она в институт по требованию мамы вовсе не ради учёбы и будущей престижной профессии, а ради любви, которой в их Старомихайловке днём с огнём не найти. А если какой-нибудь механизатор и позарился бы на неё, то ждала бы Алину та же участь, что и её мать: работа до упаду на ферме, кухня, вечно пьяный муж, побои по выходным и почти ежегодная беременность, которая заканчивалась бы то выкидышем, то абортом, то родами. Потом непутёвый муж замёрз бы спьяну в сугробе, оставив её одну с кучей детишек. И доживала бы она свой век, сидя на лавочке перед домом с кулёчком жаренных семечек, так и не поняв, что же это такое – настоящее бабье счастье.

Не давал покоя и пример соседки по комнате, которая решила однажды, что пора брать судьбу в свои руки, и надев всё самое лучшее, распустив белокурые волосы и накрасившись по моде, стала на самом оживлённом перекрёстке внутри институтского лабиринта, и уже на второй день в её сетях трепыхался солидный карась. И не беда, что звали «карася» Азиз, и родом он был из Ливана, и что нос у него был размером с чебурек, и по-русски знал он не больше десяти слов, да и те матерные; главное, что он смотрел на Лизу влюблёнными глазами и готов был потратить на неё все деньги, присланные отцом на обучение. Их любовь протекала бурно и сопровождалась шумными соитиями, которые Алина пережидала на общей кухне, упиваясь холодным чаем и слезами, а в те вечера, когда свободных мест за столом не было, она запиралась в туалете, и усевшись на крышку унитаза, с надеждой смотрела в карие глаза Вахтанга Кикабидзе, плакат которого был кем-то намертво приклеен ко внутренней стороне двери. С недавних пор этот плакат стал для Алины чем-то сродни иконы, у которой она пыталась выпросить хоть немножечко любви, но в минуты свободные от молитвы её душила зависть, заставляя ненавидеть не только счастливую соседку по комнате, но и себя, за неспособность быть кому-то нужной. Лиза всё это чувствовала и однажды даже пыталась помочь, договорившись с Азизом, что тот подыщет для её подружки жениха из своих.

Ровно год прошёл после этого. Любвеобильная пара успела не только официально оформить свои страстные отношения, но и родить ребёнка. Однако его появление на свет вызвало шок у всего медперсонала роддома, ведь ещё толком не развеялось радиоактивное облако, образовавшееся после катастрофы в Чернобыле, и многие ждали, что вот-вот начнутся мутации. Мамочку успокаивали и не приносили младенца на кормление, уговаривали пока не поздно отказаться от появившегося на свет уродца. Лиза плакала, умоляла показать ей ребёнка, но доктора были непреклонны.

– Девочка, моя, – присев на край кровати, ласково произнесла заведующая отделением, – природа сделала ошибку. У такой красавицы как ты, должны быть такие же красивые дети, и мы не в праве испортить тебе жизнь, отдав то, что случайно сотворил создатель. Подпиши бумаги на отказ. Поверь, так будет лучше для тебя. А родить нормального ещё успеешь.

– Я ничего не буду подписывать, – уверенно ответила ей Лиза.

– Ты ещё пожалеешь об этом, девочка, – выходя из палаты, сказала строгая докторша. – Напиши своему мужу, чтобы зашёл ко мне, может быть он будет сговорчивее.

– Хорошо, – сказала та, и черкнув несколько строк на листочке, швырнула его в форточку, прямо под ноги стоящему внизу Азизу.

Когда заведующая отделением взглянула на вошедшего в её кабинет мужчину, то ни сказав ему ни единого слова, тут же подняла трубку и приказала дежурной медсестре принести проблемной роженице её младенца.

– Простите, – виновато произнесла она, не в силах оторвать взгляд от его огромного арабского носа, – мы ошиблись… С вашим ребёнком всё нормально.

После роддома Алина осталась в комнате одна, Лиза съехала на новую квартиру, снятую любящим мужем, и только тогда, успокоившись и расслабившись, она вспомнила о желании помочь подруге. Азиз тут же откликнулся, и пообещал обеспечить, как минимум двух претендентов. Приближающийся день её рождения был хорошим поводом для знакомства.

Дежурный по общежитию постучал в дверь, и не дожидаясь пока Алина откроет, крикнул:

– Гринченко, тебя к телефону. Спустись на вахту!

– А кто звонит?

– Откуда я знаю, – раздражённо ответил дежурный, поспешив обратно. – Быстро иди, нельзя долго телефон занимать.

Алина набросила куртку и побежала вслед за ним.

– Привет, – услышала она в трубке весёлый голос Лизы. – Готова принять гостей с подарками?

– Каких гостей?

– Ты день рождения отмечать собираешься?

– Собираюсь. Мама приехала, – ничего пока не понимая ответила Алина.

– Ну вот мама в этот раз будет лишней, – рассмеялась Лиза.

– Почему?

– С тобой хотят познакомится два парня. Придут к тебе на день рождения. Поздравить. Ну и… Сама понимаешь…

– Не понимаю.

– Какая же ты дура, Алька. А вдруг понравится один из них.

– Кто они такие? Я их знаю?

– Друзья Азиза. Говорит, что хорошие ребята. Ты же хотела познакомиться с кем-нибудь.

– Хотела…, – задумчиво произнесла Алина.

– Вот тебе шанс. Не упусти. Во сколько им завтра прийти?

– Я стол накрою часам к восьми.

– Думаю, заскочим с Азизом на минутку. А потом сама.

Алина не находила себе места, перевозбудившись задолго до того, как что-то могло произойти, и неизвестно, произошло бы вообще. Она чётко для себя решила, что сегодня обязательно должно свершиться то, к чему она так долго шла и к чему так долго готовилась. Ей было всё равно, кто они и как выглядят – один из них, в любом случае, должен был сделать её женщиной. Тянуть дальше не было никаких сил. Неожиданный звонок Лизы только усилил это желание, сделав его почти осязаемым. И впервые за много лет приезд мамы не радовал, не хотелось, чтобы она узнала о планах на этот вечер или каким-то образом помешала их осуществлению, но привезённые из деревни продукты были очень кстати.

– Ма, у меня сегодня вечером будут гости, – начала Алина издалека, когда сумки были уже распакованы.

– Ты хочешь спросить, во сколько я уеду?

Дочь смутившись прозорливости матери, кивнула.

– Не волнуйся, в семь последняя электричка. Накроем стол, и я уйду. Сколько человек будет?

– Думаю, что десять.

– Я их знаю?

– Ну, Лиза и Ализ с малышкой придут. Наташку, Юру, Жорика и Тому ты тоже знаешь. Будут ещё два парня…

– Надеюсь, что скоро с одним из них ты меня познакомишь? – хитро прищурившись, поинтересовалась мама.

– Я тоже на это надеюсь, – сказала Алина и крепко обняла её.

Даже по городским меркам стол был просто великолепен. Алина собрала по всему общежитию самую красивую посуду, застелила кухонный стол белоснежной скатертью и всё красиво расставила; до этого они вместе с мамой наварили и нажарили всяких вкусностей, нарезали салатов и наделали несметное количество бутербродов с колбасой, сыром и салом. Домашнее вино аккуратно перелили в красивые бутылки из-под Вермута, постав их вместе с минералкой и ситро на противоположных углах стола, и всю эту вкусно пахнущую композицию накрыли чистой простынёй, чтобы не заветрилось.

– Обалденно получилось, – восторженно произнесла Алина. – Спасибо, мамуля.

Та взглянула на часы, и довольно потерев руки, встала:

– Пора. Не провожай. Я позвоню в воскресенье, расскажешь, как всё прошло.

Мама сложила пустые сумки в одну большую, поцеловала дочь и ушла. Алина открыла окно, помахала ей рукой на прощание, а потом долго стояла, не обращая внимания на холод, и смотрела маме вслед, размышляя о том, стоило ли поделиться с ней своими планами или это должно навсегда остаться её тайной. И логичным был ответ, что не стоит терзать сердце матери лишними проблемами.

Как и у любой взрослой девчонки, не познавшей сполна всех прелестей любви, у Алины в душе бушевали одновременно два чувства: желание и страх. И в этом противостоянии страх брал верх над желанием, подавляя его занудливым нытьём о плотской боли и девичьей чести. Но что такое боль, и уж тем более девичья честь, в сравнении с переживаниями о том, что ты навсегда можешь остаться никем не тронутой и никому не нужной. И снова логика была простой: пусть хоть первое случиться, а второе, глядишь, и само собой подтянется.

Азиз не обманул, за столом, напротив Алины сидели два небритых красавца и пожирали её взглядами, а ведь выбрать нужно было только одного. Тот, что повыше представился Саидом, второго, который был немного красивее, звали Анваром. По тому, как оба арабских гостя с удовольствием выпили по бокалу маминого крепкого вина, закусили бутербродами с салом и ещё свиными котлетами, стало ясно, что они уже адаптировались к чуждому для них миру. Азиз и Лиза отбыли чисто формальный номер – поздравив, они тут же попрощались, даже не попробовав ничего из приготовленного.

– Давайте я вам с собой соберу, – засуетилась Алина, явно смущённая перспективой остаться наедине с новыми друзьями.

– Алька, не нужно ничего. Не беспокойся. Лучше иди к гостям, – сказала Лиза, и приблизившись, шепнула на ухо. – Присмотрись к Анвару. Классный парень.

– Да ну тебя, – наигранно отмахнулась от неё Алина, всё же бросив оценивающий взгляд на гостя.

– Алька, ты лучше нам собери, когда ещё такой вкуснятины поедим, – крикнул Жорик, и тут же получил подзатыльник от Томы. – А что, разве я не прав? Ты же готовить совсем не умеешь.

– Нашёл место, где жену унизить, – почти не разжимая губ злобно прошептала она в ответ.

– Я тебя не унижаю, а мотивирую, – улыбнулся Жорик и обнял Тому, – не обижайся, я научу тебя сациви делать.

После ухода Азиза и Лизы в комнате повисла напряжённая тишина. Гости, приглашённые Алиной, понимали, что им тоже не стоит задерживаться, но не могли придумать повод, и весомым аргументом посидеть ещё немного, была куча нетронутых блюд. Обстановку разрядил Юра, он наполнил бокалы, и встал, чтобы произнести тост.

– Алина, большинство здесь собравшихся хорошо тебя знают. Ты классная. И готовишь так, что пальцы можно съесть, и учишься лучше всех и друг хороший. Хотим пожелать, чтобы в этом списке твоих достоинств, появился ещё один пункт. И ты сама знаешь какой. Поэтому предлагаю выпить за любовь!

– Юрка, ты меня просто до слёз довёл. Спасибо вам всем, – шмыгнув носом, произнесла Алина, и снова бросила взгляд на Анвара. – А любовь… Она обязательно будет. А уверена в этом.

Гости быстренько опустошив свои тарелки, и выпив ещё по бокальчику, начали собираться, одаривая напоследок именинницу не только поцелуями, но и многозначительными взглядами. Остались только друзья Азиза. И теперь Алина должна была сделать решительный шаг, отправив одного из них домой, чтобы с другим познать ту самую любовь, о которой она только что говорила. Станет ли любовь плотская любовью настоящей, покажет время, а пока ей нестерпимо хотелось удовлетворить потребности страждущей плоти.

Вино закончилось быстро, и захмелевшие парни предложили включить музыку и потанцевать, по очереди сменяя друг друга, так что уже через несколько минут Алина выбежала в коридор красная не только от количества выпитого, но и от смущения, ведь в танце парни позволяли себя такие вольности, от которых у неё перехватывало дыхание и кружилась голова.

– Зачем стоишь? – услышала она голос Анвара за спиной. – Хороший музыка. Пошли.

– Я сейчас. Мне на минутку нужно…, – уклончиво ответила она, и скрылась за дверью туалета.

Алине не терпелось взглянуть в глаза Вахтанга Кикабидзе и спросить, а можно ли ей согрешить. Или может быть он какой-то знак подаст, что не стоит этого делать сегодня, что нужно ещё немного подождать и поискать. Неужели свет клином сошёлся на этом Анваре? Не поторопилась ли она в своём желание поскорее стать женщиной. Может нет ничего плохого в её девственности и скоро появится на пути наш нормальный парень, влюбится и всё будет хорошо. А может и не появится? И ничего хорошего не будет? И улетят синицы чернявенькие в неизвестном направлении…

Она захлопнула дверь, и развернувшись, уселась на унитаз, чтобы все эти вопросы задать своему кумиру… Но вместо карих грузинских глаз с хитроватым прищуром на неё смотрели подведённые чёрным брасматиком похотливые глазки Томаса Андерса. Ну вот тебе и знак, подумала Алина, решительно вышла из туалета и почти лоб в лоб столкнулась с Анваром. Он подхватил её на руки и понёс в комнату, где тот самый Томас Андерс во всю глотку орал фальцетом: «Ю май хат, ю май сол», заглушая сначала мольбы, а потом и стоны Алины.

Не успела песня закончится, как всё свершилось. Она поняла это не столько по боли, которая в начале, конечно, была, сколько по необычному ощущению внутри себя. Никогда раньше ничего подобного Алина не испытывала. Всё как-то смешалось в одну кучу: предвкушение, страх, музыка, вино, боль и разгорающаяся страсть. Голова кружилась от восторга, было мало воздуха, она хватала его губами, и со стороны это было похоже на попытки что-то сказать, но говорить не хотелось, хотелось продолжения, хотелось чувствовать внутри себя горячую твёрдую плоть, разрывающую её пополам. Может быть это и есть любовь? Её нужно терпеть. Ею нужно наслаждаться. Её нужно было так долго ждать.

Но вдруг всё закончилось, музыка ненадолго стихла, готовясь к новому всплеску, и Алина приоткрыла глаза. Перед ней стоял голый Анвар и краешком простыни вытирал окровавленный член.

– Ты такой милый, – томно произнесла она, и провела пальцем к его волосатой ноге.

– Нэ надо. Я всё уже, – ответил он.

Анвар подошёл к столу, налил в бокал вина и протянул его Алине.

– Ещо надо пить.

– Я не могу… Я уже такая пьяная, – едва ворочая языком промямлила Алина.

– Пей, сказал.

Анвар приподнял её, и почти насильно влил вино в рот. Кисловато-сладкий напиток приятно обжёг горло и уже через секунду звон колокольчиков в голове усилился, комната поплыла в другую сторону, а силуэт стоящего рядом парня растаял. Алина снова закрыла глаза и рухнула на подушку, тут же почувствовав на своём теле крепкие мужские руки. На мгновение снова огнём обожгло между ног, но боль тут же сменилась блаженством, Алина подалась вперёд и обхватив руками Анвара, впилась в его спину ногтями. Тот ойкнул, но не прекратил движения, а только усилил их, с каждым разом проникая всё глубже и глубже, от чего сознание Алины отключилось, и только когда что-то взорвалось внутри и начало растекаться по всему телу волной непередаваемого наслаждения, она обмякла, издав напоследок стон, который не смогла заглушить даже орущая на всю громкость музыка.

– Господи, как хорошо, – прошептала она, не в силах остановить судороги, сотрясающие её ноги и живот. – Хочу быть с тобой, Анвар…

– Будэшь… Обязательно будэшь, – услышала она, и вдруг встрепенулась и открыла глаза.

На краю кровати сидел Саид.

– Вы что?! Так нельзя! Я так не хочу! – завопила Алина, натянув на себя одеяло.

– Хочешь не хочешь, а уже всё, – с улыбкой произнёс Анвар, появившийся из-за спины Саида. – Теперь ты женшин. Аж два раза. Хороший женщин. Азиз не обманул.

Он достал из бокового кармана бумажник, порылся в нём и положил на стол две бумажки по пятьдесят рублей.

– Это подарок тэбэ. Захочешь ещё, только скажи. Всё брошу. Здэс буду. Ты так кричал… Мне очень понравился, как ты кричал.

Анвар наклонился, чтобы поцеловать Алину, но та с размаху вмазала ему пощёчину, и вжалась в стену, ожидая ответа. У того глаза налились кровью, но он сдержался, всё-таки подруга жены его друга.

– Глупый ты женщин. Будешь одна жить. Не приду я больше. И Саид не придёт. И никто не придёт

– Напугал, скотина!

– Не напугал, а прэдупрэдил. И молись, что у тебя есть такой друг как Азиз. Если бы не он…

– Что? Ты бы зарезал меня или ещё раз изнасиловал?

– Я нэ насиловал тебя. Запомни это. Ты ещё не знаешь, что такое настоящее насилие, – он сгрёб со стола оставленные деньги. – И это тоже нэ получишь. Нэ заслужила.

После их ухода Алина долго не могла встать с кровати, хотя опьянение прошло, словно его и не было, осталась лишь звенящая пустота в голове. Бобина на магнитофоне давно закончилась, и продолжая вращаться, хлопала свободным концом плёнки по пластиковой поверхности. Этот монотонный звук вводил в ещё больший ступор.

Алина проснулась почти в полдень. Тело ныло как после пыток, на нём не было ни одного участка, который бы не болел. Она с трудом приподнялась и протёрла слипшиеся глаза. Смотреть вниз было страшно, хотя она знала, что должна была там увидеть. Простыня с запёкшейся кровью прилипла к ногам так сильно, что её пришлось отдирать вместе волосинками. Хотелось смыть всё с себя, но выходить из комнаты было невыносимо стыдно. Алина была уверена, что все соседи, приложив стаканы к стенам, слушали этот спектакль, в котором ей была отведена роль грязной потаскухи. Но ведь она таковой не была, она просто хотела любви, а любовь почему-то не захотела одарить её своими чарами, позволив лишь на мгновение её почувствовать. А этого было так мало, не хватало даже для приятных воспоминаний, поскольку ту единственную светлую точку, которая сияла впереди, затмевала своей чернотой бесформенная грязная клякса, заполняющая всё вокруг.

Приоткрыв дверь, Алина прислушалась, в блоке было тихо, и она на цыпочках прошмыгнула в туалет. Ей нужно было сначала туда, а только потом в душ, и это была не физиология. Ей показалось, что взгляд Томаса Андерса стал ещё похотливее, а на губах застыла саркастическая ухмылочка. Алина поддела ногтем край плаката, и что есть силы рванула его вниз, освободив из плена Вахтанга Кикабидзе. Он взглянул на неё с каким-то отцовским укором, мол, что же ты, дурочка, наделала.

– Прости, – прошептала Алина, утирая градом катящиеся слёзы, – но ты тоже хорош… Почему тебя не было, когда ты был мне так нужен?

Она смотрела в глаза своего кумира, который предал её в самый ответственный момент, и ломая ногти сдирала намертво приклеенный к двери плакат, пока на поверхности не остались только ошмётки истерзанной бумаги и неровные наросты клея.

2

Нельзя сказать, что три года, которые Алина отработала после окончания института, пролетели незаметно. Она могла бы в красках описать своё пребывание в маленьком городишке, куда её заманил ушлый кадровик, приехавший на дипломирование специально для того, чтобы подыскать падких на обещания хорошей жизни выпускников, но это стало её второй в жизни тайной. Ну а тогда Алина не раздумывая ни секунды подписала все бумаги и побежала собирать вещи, ей поскорее хотелось скрыться от сплетен, опутавших её после того мерзкого инцидента на дне рождения. Она не просто чувствовала, а была уверена, что все в курсе её позора и никакого сострадания ей не дождаться, поскольку молва утверждала, что она сама спровоцировала парней. Вот как ей было выдержать весь этот шквал негатива? Теперь Алина знала ответ.

Поезд уносил её за сотни километров, от места преступления. Так она решила, что случившееся – это и есть настоящее преступление, которое было совершено ею в отношении самой себя. И никого не нужно искать, и не нужно ничего доказывать – улики налицо и признательные показания на столе и приговор оглашён: три года каторжных работ без права быть любимой. Жестоко, но справедливо. Только так можно было выбить дурь, которую порождала её неудержимая похоть.

Алина сидела на нижней полке уткнувшись лбом в грязное стекло и неотрывно следила за тем как сопровождающие поезд провода, то поднимались вверх, то снова плавно опускались вниз, и эта монотонная волна казалась бесконечной.

– О чём грустите? – услышала она за спиной мужской голос.

Алина оглянулась, прервав поток грустных мыслей. Это был кадровик, тот самый, что посчитал себя гением обольщения, почти без боя заполучив дешёвую рабочую силу для своего проектного института.

– Вам, Алина, радоваться нужно, что вырвались на свободу. Будете жить в сказочных условиях, вдалеке от городского шума и суеты. У нас природа такая, что можно умереть от красоты, – продолжил он, так и не выйдя из образа властителя человеческих судеб. – Меня зовут Глеб Константинович.

– Да помню я, – сухо ответила Алина. – А умирать от красоты я пока не собираюсь. У меня ещё есть планы.

– У нас тоже есть планы на вас.

– Как-то двусмысленно прозвучало.

– Не подумайте ничего такого, – начал оправдываться гость, опустив глаза в пол, – я просто имел ввиду, что работы у нас много, а рук не хватает…

– А что вы там прячете за спиной? – перебила его Алина.

– Да так…, – ещё больше смутился Глеб Константинович, и поставил на столик бутылку коньяка. – Это для знакомства.

И оно состоялось… Обет воздержания, торжественно данный самой себе, не продержался и нескольких дней. «Знакомство» затянулось до самого утра, пока состав не прибыл в пункт назначения и проводница не начала метаться по вагону, матерясь и грохоча кулаком в запертое купе.

– Через минуту отправляемся! Просыпайтесь!

Пришлось прыгать уже на ходу, а разбросанные сумки и чемоданы собирать по всему перрону. Алина потом так и не вспомнила, что же заставило её выпить сразу пол стакана коньяка, то ли невинные глаза Глеба Константиновича, которые говорили: «не бойся, я безвредный», то ли желание забыться и провести черту между тем, что было и тем, что будет. Как результат – пустая бутылка, абсолютная бесконтрольность и неудержимое возбуждение только от самого факта, что всё происходит в том месте, где происходить не должно. Как выяснилось, ритмичное покачивание, громкий перестук колёс и храп, доносящийся из-за перегородки, очень способствовали процессу спонтанного соития, да и кадровик оказался на удивление ласковым, внимательным и трепетным обладателем весьма солидного мужского достоинства. Почему-то именно эта картинка лучше всего отпечаталась в помутнённом сознании Алины, от чего утром было ужасно стыдно смотреть Глебу Константиновичу в глаза. Ей тогда казалось, что случившееся останется тайной и никогда больше не повториться. И вообще трудно было найти оправдание своей слабости, ведь она думала, что тот секс в общаге был последним в её жизни.

Она смотрела на стоящего перед ней мужчину, облачённого в убогий костюм и не понимала, как под всей этой нелепой оболочкой может скрываться такой страстный любовник. За три года Алина так и не смогла разгадать его тайну, при том, что каждый месяц посвящала этому несколько часов, отдаваясь неистово и без оглядки на нравственные принципы. Она помнила каждую из этих 36-ти ночей. Они были одновременно и прекрасны, и унизительны. Алина старалась как могла, всякий раз придумывая что-нибудь такое, чего не было раньше. Казалось, что ещё чуть-чуть, и он снимет с безымянного пальца правой руки исцарапанное золотое кольцо и произнесёт слова любви…, но отведённое время истекло, и Алина, так ничего и не дождавшись, собрала чемоданы и уехала обратно, не оставив Глебу Константиновичу ни телефона, ни адреса, а себе ни единого шанса на повторение собственной глупости.

Сев в вагон в одной стране, через двадцать два часа она вышла на вокзале совсем другой страны, оказалось, что пока её поезд плёлся среди лесов и полей, преодолевая два часовых пояса, Советского Союза не стало. Алина долго ревела, узнав об этом от таксиста, который довёз её до дома, где жили институтские друзья.

Дверь долго не открывалась, хотя изнутри доносились звуки, наконец замок щёлкнул и в проёме приоткрывшейся двери показалось лицо Жорика, на его мокрых взъерошенных волосах были видны остатки не смытой пены.

– Алька, ты? – удивлённо воскликнул он. – Откуда?

– Оттуда, – улыбнувшись, ответила она. – Впустишь или тут поговорим?

– Ой, секунду подожди, я оденусь… Только из душа, – Жорик прошмыгнул в ванну и оттуда крикнул. – Заходи! Я сейчас!

Алина прекрасно знала эту квартиру. Сколько здесь было выпито и выговорено. Все страшно завидовали Томе и Жорику, когда им на свадьбу его родители подарили двухкомнатную квартиру. Студенты с собственной квартирой! Разве это не счастье? Только вот постоянные пьянки и непрекращающиеся посиделки очень сильно раздражали маму и папу. Они отдавали кровно заработанные деньги, чтобы дети с самого начала жили, как люди, а получилось, что квартира, по их мнению, превратилась в притон. И только после завершения учёбы, когда друзья, подруги и собутыльники разъехались кто куда, в этих стенах воцарилась тишина.

Алина прошлась по комнатам, огляделась и ей стало совсем грустно от увиденного: хорошая мебель, техника, посуда красивая, книги, кассеты, ковры. Не то что раньше: матрац на полу и телевизор с видеомагнитофоном в углу. Не нужны были тогда ни стол, ни стулья, ни скатерть, даже стаканы не требовались, ведь портвейн прекрасно пился из горлышка.

– А вы, смотрю, совсем в жлобов превратились, – сказала она, увидев вышедшего из ванной Жорика. – Живёте, как буржуи. Хотя, вы всегда были буржуями.

– Не завидуй, Алька. Буржуйство – это тяжёлое бремя. Особенно сейчас. И всё-таки, ты так и не сказала, откуда и куда.

– Закончилась моя каторга.

– Почему каторга? Ты же осознанно уехала.

– Осознанно… Ты прекрасно знаешь, почему я уехала, – Алина отвернулась, едва сдержав слёзы. – Там на кухне тортик на столе, поставь в холодильник, вечером съедим.

– В честь чего?

– Хм… Забыл… Сегодня же мой день рождения.

– О, господи! Действительно забыл. Вот урод, – Жора обнял её, и запричитал, уткнувшись губами в ухо. – Прости… Прости… Прости дурака забывчивого.

– Да я и не обижаюсь. Столько времени прошло. У вас забот здесь и без меня хватает. А теперь ещё больше будет.

– Ты это о чём?

– Союза то нашего больше нет. Как теперь жить?

– Да, намутили, идиоты. Сам в шоке, – Жора посмотрел на часы и засуетился. – В общем так, ты располагайся, а мне нужно на работу сбегать.

– А Томка, когда придёт?

– Она в командировке, будет только завтра к вечеру. Поешь, там в жаровне курица. Сам готовил. Ты портвейн не разлюбила?

Алина улыбнулась:

– Как же его можно разлюбить.

– Вот и отлично. Я буду в семь. Накрывай на стол, будем праздновать, – Жорик накинул куртку, и остановившись на пороге, крикнул. – И распаковывай свои чемоданы. На сколько я понимаю, тебе всё равно ночевать негде.

Алина выбежала из комнаты, но ничего не успела сказать в ответ, поскольку дверь уже захлопнулась и замок дважды щёлкнул. Она сама хотела попросить об этом, но только позже, когда появится повод. Ей просто нужно было пересидеть несколько дней, пока найдётся работа и какое-нибудь недорогое жильё, но проблема решилась сама собой. Осталось только договориться с Томой и сделать всё так, чтобы мама ничего не узнала о побеге.

В третий раз за свою недолгую жизнь Алине пришлось убегать; сначала от деревенской безысходности, потом от позора и наконец от засосавшего по самое горло лицемерного постоянства, когда ожидание последней субботы месяца превращалось в болевое ощущение. Она поняла это на тридцатом акте совокупления с Глебом Константиновичем, последующие шесть ничего кроме отвращения не вызывали, а только усиливали желание сбежать. А уж как Алина ревновала к его жене, которой досталась возможность обладать им в любое время, как только она того пожелает. Осознавать собственную глупость и слабость было тяжело, поэтому был выбран побег.

Накрыть стол не составило проблем. В холодильнике нашлись деликатесы, о которых Алина уже и подзабыла: балык, сервелат, сыр голландский, селёдочка, была даже банка красной икры, но открывать её она не решилась, зато в серванте лежала коробка конфет «Стрела», не говоря уже о бокалах, хрустальных салатницах и красивых тарелках. Получилось очень симпатично и аппетитно. Довольная собой, Алина взглянула на часы, до прихода Жорика оставалось почти два часа. Она достала из чемодана свежее бельё, полотенце и косметичку; времени у неё был предостаточно, чтобы привести себя в порядок после поезда и предстать пред старым другом во всей красе.

Горячая вода, заполнившая ванну и белоснежная пышная пена разнежили почти до беспамятства. Давно Алина не испытывала такого удовольствия от купания, ведь душевая кабинка в её малосемейке со звенящим металлическим поддоном и вечно холодной водой, которая пахла какой-то химией, не позволяла не то чтобы насладиться, а элементарно принять душ. От импортного Томкиного крема, который моментально впитался, кожа стала гладкой, а из запотевшего зеркала в глаза Алине смотрела совершенно другая женщина, в которую не грех было влюбиться. Она постояла ещё немножко, любуясь своим отражением и принялась накручивать на голове чалму из полотенца. В это время в коридоре хлопнула дверь и послышались шаги. А вот на это Алина не рассчитывала. Она посмотрела на трусики, лежащие на полочке, ну не в них же выбегать, приоткрыла немного дверь, высунула в образовавшийся проём руку, и крикнула:

– Жорик, дай мне, пожалуйста, что-нибудь накинуть. Я не думала, что ты так быстро вернёшься.

Через несколько секунд мягкая ткань коснулась её ладошки.

– Спасибо! – снова крикнула Алина, укутавшись в махровый халат.

Она крепко затянула поясок, подчеркнув тем самым талию, ещё раз бросила взгляд на своё отражение, и поправив выбившуюся из-под чалмы прядь волос, вышла из ванной.

– У тебя такое изобилие в холодильнике, я чуть слюной не захлебнулась…, – весело начала Алина, входя в комнату, где был накрыт стол, и тут же замерла, изменившись в лице.

Перед ней стояла мама Жорика и пристально смотрела ей в глаза, и этот взгляд прожигал насквозь. Такой концентрации ненависти и презрения она ещё никогда не встречала.