Леонид Андреев
Писатели

Редактор думает:

«А жаль малого. Дать ему разве жалованье? Да нет, лениться начнет или такое запишет, что… И выдыхаться он что-то начал – Тряпичкин куда лучше в этом отношении! О фармацевтах так о фармацевтах, о белой кобыле так о белой кобыле. Правда, прескверно все это у него выходит, иной раз сам бы ему голову оторвал, но зато с ним спокойно. А то вот на днях юбилей Курицына сына прозевали – везде статьи, а у нас ни строчки. А этот черт ломается: „Не могу я о Курицыных детях дифирамбы слагать“. Эка удивил! не могу… А ты моги, раз публика требует. Вон Тряпичкин может. Да и дешевле на копейку возьмет. А малого, ей-Богу, жалко. Что бы такое приятное сказать ему?..»

Тоже журналист

– Так вот, видите ли, и набросились на меня, будто солонина с душком, а она слаще розы пахнет. Не хотите понюхать?

– Помилуйте, разве я могу не поверить, когда такой достоуважаемый…

– Так вот вы их и разделайте. Перо у вас бойкое, жена моя очень вас хвалит. Может, вам пока деньжонок требуется?

– Мне, право, совестно, но наш труд так жалко оплачивается…

– Ах, Боже мой! Разве я этого не понимаю? Сам в мальчиках был, всего видел. (Мимическая сцена.) Так уже вы, пожалуйста…

– Будьте спокойны. Дерзость нашей прессы дошла…

– Вот. Марья, дай ихнюю шубу – да сколько раз говорить тебе, чтобы ты мою шубу в передней не вешала!..

Драматург

– Ваша драма, почтеннейший, прекрасна, поверьте моему слову. Но, вы знаете – условия сцены…

Драматург (мрачно). Переделать?

– Вот, вот. Кончик, знаете, изменить бы. Там у вас барыня умирает, этакая почтенная барыня, даже жалко, ей-Богу… А вместо нее ухлопайте вы эту, как ее, черта…

– Сумасшедшую?

– Вот, вот. Какого черта, на самом деле! Пожила, и довольно.

– Да как же я ее ухлопаю ни с того ни с сего?

– Голубчик! При вашем таланте…

Драматург задумывается и что-то мрачно вычисляет по пальцам. На десятом пальце он останавливается и спрашивает: