Леонид Дмитриевич Семенов
Грешный грешным
Комментарии
Ч. 1: (Сестра Маша) / Публ. З. Г. Минц и Э. Шубина // Тр. по рус. и слав, филол. Т. 28: Литературоведение. Учен. зап. Тартуского гос. ун-та. Тарту, 1977. Вып. 414. С. 109; Ч. 2: «Отказ от войны»; Ч. 3: «Во имя Отца и Сына и Св. Духа» / Публ. С. Б. Бураго // Collegium. 1993. № 2. С. 132; и по другому источнику текста: Публ. B. C. Баевского // Рус. филол. Учен. зап. Смоленского гуманитарного ун-та. Смоленск, 1994. С. 193.
История текста не вполне ясна, сведения о ней отчасти противоречивы. Автограф ГГ погиб. Список, сделанный с него младшим братом автора Михаилом – «Записки Леонида Дмитриевича Семенова-Тян-Шанского, переписанные рукой его брата Рафаила Дмитриевича. Сами записки были уничтожены при убийстве Л. Д. Семенова в 1917» (Архив РАН (СПб.) Ф. 873 (М. Д. Семенов-Тян-Шанский). Оп. 1. Ед. хр. 86; подробно о нем см. в статье на с. 444 наст, изд.) – стал источником нескольких копий. Одна из них, к сожалению дефектная, как свидетельствует З. Г. Минц, оказалась в ее руках. Другая попала в руки С. Б. Бураго. Он пишет, что опубликованный им текст получил от сестры автора В. Д. Семеновой-Тян-Шанской-Болдыревой. К сожалению, в его публикации текст заметно окультурен. В настоящем издании текст ГГ публикуется по машинописи, предоставленной нам Михаилом Арсеньевичем Семеновым-Тян-Шанским.
По полученному нами тексту хорошего качества мы опубликовали в 1994 г., как указано выше, вторую и третью части записок и восстановили купюры, которые З. Г. Минц пришлось сделать в первой части из-за дефектности текста и требований цензуры. По данному тексту записки ГГ в настоящем издании публикуются полностью.
Особую проблему представляют лексика, орфография и пунктуация памятника. Они семантизированы таким образом, что отражают уход Семенова от высокой культуры образованного слоя населения. Разрыв с нормами высокой культуры на уровне лексики отражается в появлении окказионализмов, диалектизмов и других элементов некодифицированного словоупотребления; на уровне орфографии проявляется более всего в несоблюдении норм согласования словосочетаний и слитного-раздельного написания слов; на уровне пунктуации – в расширенном многоточии (пять, иногда четыре или шесть точек вместо трех), в принципиальном несоблюдении правил оформления прямой речи, причастных и деепричастных оборотов, придаточных предложений, в уклонении от использования вопросительного и восклицательного знаков, в необычном сочетании знаков препинания вроде?!. или!: Указанные особенности языка памятника гармонируют с его содержанием, так что приведение лексики, орфографии и пунктуации к современной литературной норме существенно его обеднило бы.
Синтаксис, пунктуация, иногда орфография Л. Д. Семенова неповторимо индивидуальны. Они сочетаются с неологизмами, диалектизмами (розь, смысленный, опечка), с упрощенным синтаксисом. Их передача имеет глубокий смысл. Нарушения норм литературной речи опосредованно связаны у него с отказом от традиционной культуры, с нравственными и религиозными переживаниями сокрушительной силы. Он стремится к простоте, в пределе – к примитиву, который на фоне привычной нормы становится высоко содержателен и эстетически значим. При публикации его текстов, не видевших типографского станка, и републикации произведений, рукописи которых не сохранились, задача публикатора – как можно бережнее передать все значимые особенности индивидуального стиля. Внимательному читателю бросается в глаза разница в слоге и пунктуации текстов 1900–1904 гг., когда Семенов создавал символистские стихи и «прозу поэта», в стихах и прозе 1907–1909 гг. – времени наибольшей близости к революционному движению, в письмах к Толстому, язык которых несет на себе следы влияния языка публицистики и писем Толстого, и записок ГГ (1914–1917), в которых Семенов, казалось бы, не ставил перед собой, во всяком случае явно, никаких художественных задач.
Исследование языка и стилей Семенова разного времени и разных жанров выходит далеко за пределы настоящего издания. Здесь мы привлечем внимание читателя к особенностям пунктуации записок ГГ — завершающего труда Семенова, вобравшего в себя все его искания.
Начнем с многоточия. Этот знак Семенов употребляет довольно часто и ставит вместо трех точек пять. (Иногда вместо пяти точек стоит четыре. Решить, Семенов ли был непоследователен, переписчики ли, не представляется возможным.) Сами по себе пять точек не несут в себе какого-то определенного смысла по сравнению с тремя; важно, что это нечто ДРУГОЕ. Художественный прием. Броское остраннение.
Одновременно в этой частной подробности – протест против традиционной культуры, от которой Семенов уходил всеми доступными ему путями.
Однако когда такие расширенные многоточия собираются несколько подряд, то уже выясняется и третий аспект явления; расширенное многоточие поддается семантизации как указание более значительных, чем при трех точках, перерывов в речи. Пауз. Молчания: Что ж тогда будет, если так….. Человечества не будет…..Я….. Я не понимаю….. Где стоят точки, там речи нет. Там молчание.
По свидетельству близко знавшего его в студенческие годы Блока, в начале своего пути Семенов долго не хотел печататься (ЛН. Т. 92, кн. 1. С. 532). И печатался всего девять лет. В 29 лет он, добившись выдающихся литературных успехов, перестал публиковать свои произведения. В этом есть что-то сродни исихастам. Мистическая составляющая личности Семенова была явственно видна. У исихастов молчание, углубленное самосозерцание было связано с постижением Бога.
Расширенные многоточия нагнетаются Семеновым в трех случаях: при рассуждениях о Боге, при воспоминаниях о сестре Маше, которая привела его к поискам вне церкви истинного Бога, и при безрадостных мыслях о России во время революции 1917 г. Таким образом, он устремляется к молчанию более всего ввиду мыслей о Боге и о родине – о самом важном.
Семенов еще далее идет по своему пути, наращивая знаки молчания с помощью сочетания расширенного многоточия и тире (….. —) и тире и расширенного многоточии (– …..): вместе росли, учились, играли….. – теперь он спал, то стонал, то вздрагивал <…>; люди его образа мыслей и стремлений жизнь на земле ценили, любили — …..но мы живем в такое время, что и не верующим по-христиански остается только завидовать покойникам <…>
Каков смысл сочетания знаков точки и тире (. —)? По нашему мнению, он близок к расширенному многоточию. В этом сочетании знаков точка обозначает конец предложения, а тире что-то вроде «Давайте помолчим, прежде чем говорить (читать) дальше»: <…> обо мне, слова Иоанна Златоустого, Василия Великого Блаженного, Иоанна Богослова. – Сколь бедственна была их жизнь на земле, разве не знают они и наши скорби и нужды…..
В этом же ряду, на наш взгляд, стоит отказ от вопросительного и восклицательного знаков с заменой их точкой или расширенным многоточием там, где они согласно традиции необходимы: – Но неужели же вы действительно нашли близких по душе – людей из простого народа. Отказ от вопросительного и восклицательного знаков знаменует не отказ от речи, но приглушение ее. И такова же природа пропусков знаков препинания вообще: <…> мы с братом взялись класть печь у одного разорившегося крестьянина старика <…> Пропуски свидетельствуют об уходе от традиционной культуры, вызывают остраннение, останавливая внимание читателя, и приглушают речь.
Иногда знак вопроса появляется там, где он не нужен, но здесь нарушение пунктуационной нормы смягчается отказом от прописной буквы вслед за этим знаком: Готовился дать миру отчет, отчего и почему я ушел от него? что делаю и что хочу делать помимо и независимо от него? какое мое отношение к нему? <…>
Семенов не придерживается общепринятых правил оформления прямой речи: 1) Губернатор поздоровался, сказал: здравствуйте и с любопытством окинул нас взорами. Мы отвечали: Мир. 2) Спросил не прямо об этом, а только так:
– Как отношусь я к скопцам? И сам немного застыдился <…>
Формы авторской, прямой, несобственно-прямой, косвенной речи у Семенова свободно перетекают одна в другую. В первом примере прямая речь (здравствуйте; Мир) никак не обозначена. Во втором начало ее обозначено, а конец нет; но то, что выдается за прямую речь, в действительности речь косвенная.
Мы видим в этом все те же три тенденции: приглушение речи, прием остраннения и стремление к примитиву.
Семенов непоследователен. Он исихаст, запретивший себе печататься, – и художник слова, который буквально до последнего дня своей жизни не положил пера. Последнюю запись в ГТ он сделал за несколько часов до своей мученической смерти. Он писал Толстому – и тут же просил свои письма уничтожать. Эта противоречивость отражается и в его пунктуации. Кроме показанных выше знаков молчания, в ГГ встречаются и экстравагантные знаки повышенной эмоциональности: и!?. (восклицательный знак, вопросительный знак и точка), и!: (восклицательный знак и двоеточие). Наряду с ними употребляются и более привычные!? и?!
И сочетание знака повышенной эмоциональности со знаком молчания (восклицательного (1) или вопросительного (2) знака с расширенным многоточием): 1) На лбу, с правой стороны, зияет огромный пролом. Вот конец!….. Его хоронили одни бабы. 2) – Кому ж еще веровать?….
Наконец, в некоторых случаях остаются только функции остраннения и ухода от традиционной культуры, без устремления к традиции молчания; таково сочетание восклицательного знака и запятой: – Невозможное положение! воскликнул исправник. Вопросительного знака с точкой: Не грех ли это с вашей стороны?.
Если текст, насыщенный знаками молчания, приглушения речи, смены точек зрения (адресантов) в пределах одного высказывания без принятого в литературном языке оформления производит впечатление примитивной, не слишком грамотной речи, то знаки повышенной эмоциональности напоминают о том, что такое впечатление – результат сознательной стилевой установки. До десяти лет первым языком автора, как у Пушкина, был французский; он окончил немецкую гимназию; был серьезным музыкантом, акварелистом; прошел два факультета Санкт-Петербургского университета. На пути к ГГ он ходил оборванный, в лаптях, отказался от денег, нанимался к крестьянам за еду и работал в шахте, побирался. Сама непоследовательность употребления знаков препинания обостряет остраннение и впечатление примитива, ухода от традиционной культуры.
Последнее столетие приучило нас к самым причудливым изыскам в области пунктуации художественного текста. Семенов вступил на этот путь одним из первых в самом начале XX в. Свободное перетекание одной в другую авторской, прямой, несобственно-прямой, косвенной речи сближает Семенова, как ни странно на первый взгляд, с лидером русского авангарда Хлебниковым.
Наши наблюдения можно подытожить так: предел (наподобие того, как понимается предел в математике), к которому стремится пунктуация ГГ, – 1) «остраннение»; 2) примитив; 3) тишина, молчание в традиции исихастов.
Описанные особенности языка настолько системны, что сомнения в их принадлежности Семенову не возникает. Мы приняли решение как можно точнее воспроизвести полученный нами текст со всеми его особенностями, лишь исправив явные опечатки (рудуясь на радуясь и т. п.), и позволили себе два редакторских вмешательства: опубликовали отдельно «Размышления о Будде» по причинам, изложенным в комментарии к этому тексту (см. с. 538 наст, изд.), и привели в примечаниях к основному тексту выразительное стихотворение М. М. Добролюбовой, имеющееся в тексте публикации З. Г. Минц и почему-то опущенное в нашем источнике.
Надежных документальных сведений, позволяющих датировать возникновение замысла и время создания произведения, не сохранилось, кроме подробно датированной самим автором работы над заключительной частью. Наиболее вероятной представляется следующая последовательность. Лето 1905 г. – под влиянием личности М. М. Добролюбовой Семенов задумывает роман о современной общественной жизни и о своих духовных исканиях (его собственное свидетельство в ГГ). Вторая половина декабря 1906 – начало 1907 г. – Семенов начинает писать и публиковать прозу, которую рассматривает как фрагменты будущего романа о сестре Маше и революции (свидетельство С. Дурылина в некрологе «Бегун»; в рассказе «Проклятие» близкий прообраз Серафимы – сестра Маша). Осень 1907 г. – «писал книгу» (письмо Толстому от 28 декабря 1907). «Писал как полезные для себя размышления о жизни, о суете всего кругом, и для устранения еще некоторых последних научных предрассудков, которые иногда являлись и которые приходилось слышать» (письмо Толстому от 3 марта 1908 г.). Эта работа воплотилась в произведениях «У порога неизбежности», «Листки» и «Смертная казнь», которые осмысливались Семеновым как части будущего романа о сестре Маше, революции и поисках пути к Богу. А многое в это время было уничтожено автором: «Ведь я – столько жег и потом так часто раскаивался в этом» (письмо Л. Н. Толстому от 13 июня 1908 г.) 1914 г. – устроив собственный хутор, Семенов начинает составлять ГГ. 1914–1916 – пишет ГГ: часть первую <Сестра Маша> и часть вторую «Отказ от войны». При этом они заметно различаются по стилю (часть вторая более обработана и приближена к литературной норме), так что написаны с перерывом. 1917, 4 ноября – 13 декабря ст. стиля – пишет часть третью ГГ «Во имя Отца и Сына и Св. Духа».
Публикация З. Г. Минц снабжена примечаниями друга Семенова, чл. – корр. АН СССР Б. Е. Райкова. Большинство из них на фоне сегодняшних знаний о жизни, творчестве и времени Семенова утратило значение, но отдельные нам показалось полезным перепечатать. Они приводятся с указанием на авторство Б. Е. Райкова (см.: Учен. зап. Тартуского гос. ун-та. Вып. 414).
