Леонид Алексеев
Главный герой. Сборник рассказов
– Отто Ромуальдович!
Хлюппе зашёл уже за массивный письменный стол, украшенный по сторонам резьбой, но вернулся и сел на край дивана.
– Да, Тихон Андреевич!
– Устройте мне встречу с премьером, – Тихон повращал бокал и сунул в него нос.
– Едва ли это возможно. Вы же сами говорили, близится война. Премьер почти никого не принимает. Насколько мне известно, разумеется. – Хлюппе нерешительно поднялся и переместился за стол.
– Я знаю, где ваша картина. Которую спёрли. Условие: меня к премьеру – картину в галерею. Просто, правда?
– Но мне нужен автор…
– И его найду, – Тихон залпом осушил бокал.
– А вы не боитесь…
– Не боюсь. Сами бойтесь. Премьер так и так узнает, что и когда, и, главное, кто.
Хлюппе всед за Тихоном допил коньяк и придвинул телефон.
– Но он не примет, что делать, всё равно, – бубнил он, нажимая кнопки.
Тихон кивнул и сделал жест: «Пробуем!»
– Да-да, господин Тутт, – Хлюппе привстал, – да-да, я. Вот как раз он спрашивает, не могли бы вы его принять по этому делу.
Тихон округлил глаза и вперился в старика. Тот пожал плечами и отвёл в торону свободную руку.
– А, понял, ждём. До свидания, господин Тутт! – Прежде, чем сесть, Хлюппе постоял немного с гудящей трубкой. – Нет, а что мне было ему сказать?!
– Хорошо-хорошо, Отто Ромуальдович! Пусть так. И что в итоге?
– За вами придёт машина, – Хлюппе вытер лоб салфеткой.
– Ого! Тогда ещё по коньячку, – Тихон потёр ладони и откинулся на спинку дивана.
***
Автомобиль из правительственного гаража с виду можно и не отличить от серийного, но хлопнешь дверью и понимаешь, что войти трудно, а выйдешь, только если выпустят. Кроме водителя, Тихона в машине встретил полковник с поросячьим лицом – какой-то гвардейский чин. К нему непроизвольно приклеилось прозвище: «свин». Такого натиска дружелюбия Тихон не ожидал. Свин, сидя рядом с водителем, то и дело оборачивался – выспрашивал всякие пустяки и сыпал анекдотами. Мясистые щёки поднимались, прикрывая маленькие глазки, а сквозь широкие щели между зубами вырывалось шипение. Видимо, смех. Тихон в ответ мычал и криво улыбался. Знал он таких «приятелей по бане»: сначала зацелуют, выведают всё о тебе, а после… «Этот и к стенке может», – Тихон брезгливо спрятал руки в рукава куртки.
– Как там у тебя, эт самое, в галерее дела? – простодушно поинтересовался свин.
Тихон дёрнул плечом и посмотрел в окно.
– Понимаю! Понимаю, – свин заговорщицки подмигнул. – Я тут забегал, эт самое, в обед. Ромуальдович провёл, эт самое, через зад, – свин прыснул. – Глянул на картинку эту.
– И как впечатление?
– Да ты знаешь, эт самое, ничего не понял, честно, вообще ничего. Но не зря сходил, не зря. Пока там был, эт самое, задачку решил, – свин внезапно посерьёзнел, поросячьи глазки раскрылись во всю ширь и блеснули свинцовым холодом. – Не понимал, как наряды оптимизировать. Людей не хватало. А теперь, эт самое, и на президентский дворец смогу выделить два… Ну, не важно. Полезно иногда менять обстановочку, – свин снова разулыбался и ткнул водителя кулаком в плечо. – А?
– А как вам картины Гирии? – Тихон заставил себя посмотреть на полковника.
– Не, ты слушай, этот тоже со мной увязался, – свин показал на водителя. – Что-то у него с мотором не ладилось. Так он бомбу нашёл.
– Помпу, – смущённо поправил водитель.
Свин зашёлся хохотом и до самого Дома правительства так и не успокоился.
***
В приёмной премьер-министра Тихона досматривали минут тридцать. Заставили раздеться, щупали, заглядывали в рот и не только, сканировали металлоискателем. Насчёт картины старший офицер два раза звонил кому-то важному. Ничего не найдя, охрана насторожилась ещё больше. Тихон всем нутром чувствовал недоверие к себе. До кабинета премьера его сопровождали два дюжих молодца. Карабины в их лапищах казались карандашами.
Тихон вошёл в просторный мягко освещённый зал. Тутт сидел вполоборота за длинным столом, стоящим вдоль противоположной от входа стены. Опираясь на стол локтем, ладонью премьер прикрывал глаза и выглядел спящим. Мониторы и телефонные аппараты вокруг него, казалось, замерли в страхе побеспокоить хозяина. В тишине слышалось пузырение минералки в открытой бутылке. Пробиваясь сквозь неё, свет настольной лампы становился изумрудным. Тихон перехватил картину другой рукой. Полиэтилен зашуршал и Тутт наконец-то очнулся и зазвучал его узнаваемый харизматичный баритон:
– Добрый вечер, господин Хок! – премьер подошёл к Тихону и пожал ему руку.
Вблизи Тутт оказался куда приятнее, чем по телеку. Ростом – чуть выше среднего, живые добрые глаза с лучиками морщинок из уголков, лёгкая возрастная полнота добавляла его образу обаяния.
– Здравствуйте, господин премьер-министр! – Тихон слегка поклонился. – Простите, что решился отнять у Вас время. Понимаете. Мой сын. Он в армии.
– И ваш сын в армии, – глаза премьера потухли. Он сложил руки на груди и отошёл к окну.
– Вот. Картина. Я узнал… – Тихон снял плёнку и неуклюже сворачивал её одной рукой.
– Да, сегодня утром погиб мой старший сын, – Тутт одёрнул тяжёлую светомаскировочную штору.
Тихон уронил плёнку на пол. Тутт продолжал, не оборачиваясь:
– Пограничный инцидент. В новостях о нём не будет, конечно. И вы молчите, – премьер погрозил пальцем. – Тридцать два года. Майор спецназа.
Тихон присел, чтобы поднять полиэтилен. В этот момент Тутт резко обернулся к нему:
– Что по нашему делу? Картина?
– По нашему? – Тихон опешил. Он машинально перехватил картину снизу, разворачивая её к премьеру, и вздрогнул. Сзади картина выглядела, как и та, в галерее: фанера в жёлтых пятнах и чёрные буквы.
– Что ж, инспектор, поздравляю! Вы нашли вторую картину этого загадочного художника. Мы с Отто заинтригованы и очень заинтересованы в этом авторе и в его работах. Я вижу в них непереоценимую культурную ценность, государственное достояние! Что вы думаете, господин Хок? – Тутт погрузился в созерцание картины.
– Мне, честно сказать, трудно судить, я не знаток и не очень понимаю ажиотаж в галерее. Но…
– О, дорогой инспектор, это уже не человеческое искусство, а божественное, – премьер не отводил взгляда от картины. – Это вам не просто отражение натуры, реальной или выдуманной. Это отображение сути вещей! Ключ! Ключ к взаимодействию личности с миром, с действительностью, с космосом. Как струна заставляет звучать деку музыкального инструмента, так и абстрактная живопись приводит душу в движение, преумножает её восприимчивость к жизни мира, к дыханию Вселенной, если хотите. Обычный художник-абстракционист может ждать своего зрителя годами. Но есть гении, единицы, чьё письмо, как пуля снайпера, бьёт точно в заранее намеченную цель. Целью же может стать как некто персонально, так и целая психофизическая группа. И тогда реальность для них открывается с неожиданных, невиданных ранее ракурсов…
Речь премьера оборвалась, глаза его бегали по картине и он твердил: «Так! Так! Так!» Тихону будто лидокаин в мозг вкололи.
– Господин премьер-министр, мне кажется… Прошу прощения… Вы не ошиблись… Автор… Эмм…
– Что? А, нет. Вот его подпись: «икс, икс». И стиль, манера письма. Я вижу. Это он, нет сомнения.
– Но это картина моего сына…
– ? – Тутт поднял глаза на Тихона.
– Чёрт! Извините… Но эта подпись… – горло сжалось и Тихон хрипло выдавливал слова, – Это не… «икс, икс».
– То есть? – Тутт взял картину из рук Тихона и отнёс её на стол. – Ну же, продолжайте, инспектор!
– Это – «ха, ха», – Тихон тяжело сглотнул, – Харлампий Хок.
– Что же это получается? – Тутт продолжал изучать картину Харлампия под светом настольной лампы. – Вы сказали, что она в армии, верно?
– Так точно! Кто-то воспользовался его картинами и мастерской.
– Мастерской? Ага! И что, там ещё есть такие? – премьер показал на картину.
– Никак нет.
– Да что это с вами, инспектор?
– Извините, господин премьер-министр! Нет, больше нет, – Тихон сунул руки в карманы.
– Но так не пишут с нуля. Должны быть ещё эскизы, наброски, альбомы. Другие, менее удачные, работы. Иначе не бывает просто.
Тутт помолчал пару минут.
– Где служит ваш сын? – Тутт писал в ежедневнике: – Хок… Харлампий Тихонович.
– Не знаю, к сожалению, – Тихон потёр лоб. – Так быстро его призвали. Как-то. Раз и…
Тутт достал из стенного шкафа, спрятанного под отделкой стены, лёгкий пластиковый мольберт, установил на него картину и отошёл на три шага назад. Через секунду разулыбался, вскинул брови и радостно махнул Тихону рукой:
– Идите, инспектор, работайте. Я найду вашего сына. Вернём его домой.
Тихон пошёл к двери и, пока не закрыл её снаружи, слышал весёлый голос Тутта: «Так! Так! Так!»
***
Всю ночь Тихон просидел на подоконнике в кабинете. Курил трубку, искал логику в действиях картинных воров, рисовал схемы. Пол-литровый электрический чайник время от времени ворчливо кипятил воду, поплёвывая через треснувший носик. За перелеском мучалась бессонницей станция – свистела, лязгала, бубнила, принимая всё новые составы с грузами под брезентом.
Утром к бойлерной Лампика подтянулись лучшие криминалисты. Приехали Хлюппе и Гирия. Они подтвердили подлинность картины с маленьким монголом. Эксперты обследовали каждый миллиметр пола, труб, картины. Три немецкие овчарки засунули носы в каждую щель внутри бойлерной и обнюхали все щепки и кочки вокруг.
Как чёрт из табакерки возник Гавчус. Приехал, и всем стало неуютно. Даже его новый тёмно-синий лимузин нагло вылез перед остальными служебными машинами. В парадке Гавчус смотрелся эффектно. Фундаментально! Из машины он не «вышел», он «покинул её салон». Красноречивая пауза, и присутствующие сами потянулись на приветственное рукопожатие. Тихон отвернулся, сплюнул и достал сигарету.
– Хок! Пляши! – раздался над ухом голос начальника.
– Пфф! – Тихон встал к нему боком и затянулся.
– Ты теперь начальник УгРо, – Гавчус по обыкновению сменил тон с елея на сухарь.
Тихон страдальчески посмотрел на начальника:
– Что тебе надо от меня, Гавчус?
– Распоряжение премьера. Бумаги позже получишь. – Гавчус направился к машине.
– Артём! – крикнул вслед Тихон. – Замом ко мне пойдёшь?
– Наивная ты шкура, Хок, – Гавчус шёл, не оборачиваясь, – я теперь замминистра. Завтра утром вступай в должность и ко мне на совещание.
Тихон хмыкнул, глядя себе под ноги, и выбросил окурок.
На место лимузина Гавчуса подъехал специальный грузовик. На нём картину перевезли в галерею. Ночью премьер-министр уже передал вторую картину Харлампия. Как только с ней закончили эксперты, Хлюппе её выставил. В залах прибавилось розовощёких рядовых полицейских.
***
К пяти вечера Тихон добрёл до дома. Жена, вопреки обыкновению, его не встретила. На кухне задорным девичьим голосом вещал приёмник. Тихон устало опустился на банкетку и, развязывая шнурки, прислушался: «Сегодня состоялась встреча на уровне глав правительств… Заключить пограничный участок реки в набережную, что позволит предотвратить изменение русла в будущем и устранит причину приграничных споров между… Также пришли к соглашению о строительстве в этом месте моста и городов на обоих берегах… Армиям приказано распустить резервистов в течение семидесяти двух часов, а регулярные части вернуть в места их постоянной дислокации не позднее…» Тихон выдохнул, привалился спиной к висящей сзади верхней одежде, и на него упала шуба жены. Тихон обхватил её, уткнулся лицом в мех и беззвучно засмеялся.
Гнусавая трель дверного звонка бесцеремонно напомнила Тихону, что расслабляться рано. Он нехотя встал, повесил шубу и отпер замок. Бравый фельдъегерь в блестящих коричневых сапогах извлёк из-под плащ-палатки красный почтовый пакет.
– Инспектор Хок?
– Да, – недоверчиво ответил Тихон.
– Попрошу документы!
Тихон залез во внутренний карман висевшей здесь же кожаной куртки и протянул фельдъегерю раскрытое удостоверение. Тот внимательно прочитал, сличил фото с «оригиналом» и кивнул:
– Депеша от премьер-министра! Секретно! По прочтении вернуть доставившему! Копий не снимать! Не фотографировать! Вслух не читать!
Тихон взял пакет и открыл клапан. Внутри оказались два листа – копии каких-то документов. Большую часть слов скрывала чёрная затушёвка. Тихон прочитал оставшееся: «Дело №… Хок Харлампий Тихонович… Обвинение… самовольно оставил расположение части №… отсутствовал двое суток… Приговор… к расстрелу… в исполнение немедленно… перед строем… место захоронения не разглашать…»
Тихон машинально вернул пакет и листы. Фельдъегерь отдал честь, собираясь уходить, но спохватился:
– Виноват! На словах передано, дословно: «Простите!» Честь имею.
Замок щёлкнул, словно поставил точку. Тихон украдкой заглянул на кухню. Жена сидела на табуретке и всматривалась в стоящий у неё на коленях лист фанеры, испачканный сзади жёлтой краской. Тихон медленно зашёл жене за спину и взглянул на картину. Изящный стальной мост над неспешно текущей рекой соединял гранитные набережные. Вода, небо, все детали и штрихи изображения манили естественностью, и читать их можно было бесконечно. Тихон покачнулся и положил руку на плечо жены. На мгновение он почувствовал, как лёгкий ветер коснулся лица.
