Лена Сокол
Любовь по обмену. Разрешите влюбиться

17

Зоя

Удивительно, но осень решила порадовать нас бабьим летом. Таким теплым и по-летнему душным, что я долго не могла решить, брать с собой куртку или купальник. Взяла и то, и другое сразу – в одном можно будет вечером погулять, в другом баньку посетить. Главное, не перепутать.

Еще раз проверила все по списку и закрыла сумку на замок. Готово.

Джастин вообще не понял, что его ждет, поэтому собирался с воодушевлением. Старые джинсы Степки оказались ему коротки, поэтому он поехал в своих – чистеньких и светлых. Кроссовки чужие тоже надевать отказался, ответил, что грязь его не пугает. А вот старомодную куртку, которую достали из маминых запасников «на всякий пожарный случай», американец под строгим взглядом моего отца все же надел.

– Я иду. – Показывает папа, топая и для наглядности высоко поднимая колени.

– Э… о’кей, – кивает Джастин. На нем та самая куртка с полосками на плечах и широкими рукавами – мама ее специально выстирала. Готова поспорить, что эта вещь навевает им с отцом воспоминания о далекой романтической молодости. Так и вижу, как они сидят у костра возле речки вдвоем и смеются над папиными шутками. – Я… и-ду. – Послушно повторяет американец за моим отцом.

Ты, – папа указывает на него. – Идешь.

Парень кивает.

– Я, – произносит он, изображая ходьбу, – идешь!

– Ладно, проехали. – Хмурится папа. – Продолжим, как вернетесь.

Стою у лестницы, на плече спортивная сумка, смотрю на довольного Джастина и хихикаю. Вот вылитый же бард! Не хватает свитера с высоким горлом в ярко-оранжевый ромбик, старой гитары на ремне и приплюснутой кепки на голову.

– Привет, как дела? – восклицает он, заметив меня.

– Прекрасно!

Качаю головой, гадая, когда же он, наконец, избавится от привычки спрашивать всех и каждого об их делах, словно это интересует его больше всего на свете.

– Джастинушка, – подходит мама и оглядывает его со всех сторон, – you look good^[5], сыночек.

– Спа-си-ба! – Американец расцветает, ведь его уроки английского начинают давать свои плоды.

Мама явно делает успехи, особенно в произношении. Теперь о ее «вэлкам ту Раша» мы вспоминаем только со смехом.

– Посидим на дорожку? – Предлагает папа.

– Мы же недалеко уезжаем. – Пытаюсь возразить я. – И ненадолго, пап.

Но все бесполезно. Он уже усаживает растерянного Джастина на диван и жестом приказывает нам опуститься рядом на стулья.

– Традиция. – Объясняю я. – Перед путешествием положено присесть и помолчать немного.

– Оу… – понимающе тянет гость и делает серьезный вид. – Посидим.

Мы молча переглядываемся, а американец, наверняка, гадает, чем же продолжится странный ритуал. Но не проходит и пяти секунд, как папа вскакивает и громко восклицает:

– Всё! – Радостно потирает ладони и улыбается. – А теперь дуйте на свой турслет!

– Всьо, – повторяет за ним Джастин, поднимаясь с дивана. – Дуй-ти.

И мы идем к двери, за которой нас ждут свобода, много свежего воздуха, лес, речка и комары.

Поправлюсь: американец также ждет встречи с медведями. Наверняка, поэтому он и спрашивал у отца вчера про перцовый баллончик. Хорошо, что тот ни черта не понял – русские на медведя только с голыми руками ходят.

Джастин

Похоже, я выгляжу просто прекрасно, потому что прохожие смотрят на меня с интересом. Эта винтажная ветровка приковывает взгляды, многие одобрительно улыбаются, другие даже провожают нас взглядом.

– Снял бы ты ее пока, – предлагает Зоя, когда мы сворачиваем к магазину.

– Ты права, сегодня реально как-то жарко. – Соглашаюсь. Скидываю куртку, сворачиваю и убираю в рюкзак. – Тебе помочь?

– Да, спасибо, – она передает мне свою сумку.

Та достаточно легкая, весит не больше пары килограмм.

– Может, лето все-таки передумает и вернется? – Спрашиваю с надеждой.

В глазах Зои написано все, что она думает о моей наивности.

– А-а, – отрицательно качает головой, – это всего на пару дней. Женское лето. Ну, в смысле, так называют у нас этот период, когда природа дарит несколько теплых дней перед заморозками – «Babye leta». У вас ведь тоже бывает такое – Indian summer, если не ошибаюсь?

– Да. – Усмехаюсь. – Жаль… прикольно будет посмотреть на вашу зиму.

– О, – протягивает Зоя, – это совсем не прикольно. Полгода снега, серости и мороза. Сама не понимаю, как мы выживаем такое количество дней без солнца.

– Без солнца… – повторяю за ней, как во сне.

Нет, я все же ей не верю. Они, русские, такие шутники, что никогда не упустят случая надо мной постебаться.

Входим в супермаркет.

– Привет, как дела? – Бросаю Диме.

Они стоят с Машей возле камер хранения. Одеты оба в спортивное, на головах бейсболки.

– Спасибо, хорошо. – Отвечает Маша, улыбаясь.

– Привет! – Коротко бросает Дима, принимает наши сумки и запихивает в железный ящик. Передает мне ключ от камеры. – Поторопимся? А то пропустим наш автобус.

– О’кей. – иду за ним.

– Что нужно взять? У кого список? – Интересуется Маша.

– У меня. – Зоя достает из кармана толстовки небольшой листочек. – Здесь все, кроме выпивки. Сколько ее брать, не знаю.

– Сколько дотащим. – Дима берет тележку и ведет нас за собой. Оборачивается ко мне. – Со спиртным у нас строго: если кого заметят пьяным или найдут в домике бутылки, сразу отчислят. У завкафедры есть привычка – придет утром, пока все спят, и проверяет, не стоит ли где тара из-под алкоголя.

– Понимаю. – Киваю. – У нас с этим тоже все серьезно.

– Поэтому пиво мы положим на дно сумки, а сверху вещи.

– Оу. – Надо признаться, хорошая идея. – А водка? – Спрашиваю по-русски.

– Хм. – Дима придерживает тележку и косится на меня. – Так тебе для результата или для удовольствия? – Пожимает плечами. – Я к чему? Можно ведь и то, и другое устроить – тут по желанию. Водку в России пьют, конечно, но редко, и не все. Это такой напиток… чтобы согреться, отпраздновать что-то, поорать песни за столом. В остальных случаях – пиво, вино, шампанское.

– Поорать?

– Ага, вроде того. Ты еще не пил водку, как приехал?

– Нет. – Признаюсь честно.

Мы идем вдоль продуктовых рядов. Маша, сверяясь со списком, кладет в тележку картошку, лук и растительное масло.

– И… вообще ничего не пил? – Дима строго смотрит на Зою.

– А что? – Спрашивает она, разводя руками.

Самое страшное, когда русские говорят свое «shto-o?», оно звучит особенно угрожающе.

– Нет, – усмехаюсь.

Мне и самому это удивительно.

– А чем вы тогда вечерами занимались?! – Вопрос снова адресуется Зое.

– Учебой, можешь себе представить? – Ворчит она и отворачивается к прилавку с молоком.

Знаю, о чем она сейчас думает. О наших посиделках на крыше.

– Люди, люди. – Вздыхает Дима. – Сколько ваших ошибок еще придется мне исправить…

Маша, смеясь, подталкивает его вперед.

– Раз, два, три, – считает Калинин по-русски, складывая пиво в тележку.

– Че-ты-ре, – помогаю я, – пьят’.

– Шесть, семь. – Дима берет сразу упаковку, и я тоже, поэтому мы быстро сбиваемся со счета. – Без фильтра, живое, самое вкусное. – Он показывает мне большой палец.

– Это… не опасно? – Интересуюсь.

– Вот молоко из-под коровы – опасно, а это… – проверяет срок годности на этикетке. – Абсолютно безопасно.

Тоже смотрю на этикетку. Ведь если оно быстро портится, есть шанс отравиться. Русские обожают рисковать, а я к такому еще не привык. «Срок годности семь суток»… Помоги мне, Всевышний…

Сверяемся со списком, Маша добавляет в тележку какие-то консервы.

– Что это? – Спрашиваю у Зои, потому что именно она привычно озвучивает мне русские названия продуктов в магазине, чтобы я их запомнил.

– «Too-shon-ka» – говорит она.

– Что это такое?

И все они трое начинают, перебивая друг друга, пытаться объяснить мне, что находится в банке.

– Тушеное мясо.

– Мясные консервы!

– Мясо со специями!

Вижу корову на этикетке и успокаиваюсь. Ну, о’кей, тогда, пожалуй, все в порядке.

Идем дальше. Зоя показывает на товары и озвучивает русские названия:

– [Tchʌi], kan-fe-ti, ze-fir.

– Маршмэллоу? – Переспрашиваю, хватая упаковку.

– Да. «Ze-fir» – Смеется она.

– Мне не повторить. Какое сложное слово. – Убираю сладости на полку.

Вечно у них все усложняется. Зачем говорить «[tchʌi]», если есть такое легкое слово – «tea»^[6]? Или «flowers»^[7] – так красиво звучит, так нет же, они придумали слово «tsviti-i-i»!

Арггххх!

– Salo, – указывая пальцем на витрину, говорит Зоя.

– О, купим, купим? – Радостно восклицает Маша.

Наклоняюсь и разглядываю маленькие брусочки жира, обтянутые пленкой.

– Бррр, как это можно есть?

Дима ржет, складывая в корзину сразу пару штук.

– Это очень вкусно. Вы же едите обжаренный бекон?

– Ну, да… – неохотно соглашаюсь.

Но это же совсем другое!

– Хлеб! – Вспоминает Зоя, не обращая внимания на то, как я морщусь при взгляде на их «вкусный жир». – Нужно взять побольше хлеба!

Да уж, куда без этого. У них все едят с хлебом. После того, как я видел отца Зои, поедающего арбуз с хлебом, меня уже ничем не удивить. И даже несмотря на то, что меня убеждали, будто остальные русские так не делают, верится с трудом. Если увижу, как они хлеб с хлебом едят, даже бровью не поведу.

– А почему здесь десять касс, а работают всего две? – Спрашиваю, когда мы застреваем в очереди.

– Это же Россия! – Дружно говорят ребята.

– Мне все равно непонятно…

– Еще бы!

Расплатившись, мы распихиваем пиво по сумкам, маскируя его сверху вещами и продуктами. С трудом поднимаем с Димой эти тяжести и тащимся к остановке, навьюченные, будто ослы.

Девочки освобождены от этой обязанности, поэтому они идут впереди и мило болтают друг с другом. Не знаю, почему, но я чувствую себя рыцарем, который готов на любые подвиги ради одного только благодарного взгляда своей прекрасной дамы и будущей (весьма сомнительной) возможности поцеловать ее руку.

– Ничего не забыли? – Задумывается Маша, когда мы уже видим приближающийся автобус.

– Вроде нет. – Зоя поправляет волосы.

Дима подхватывает сумки и подходит к краю дороги:

– Закон сборов: если сборы идут нормально, значит, что-то здесь не так!

Девчонки смеются.

– Хуже, чем в прошлом году, уже не будет! – Маша первой прыгает на подножку остановившегося возле нас автобуса. – Забыть туалетную бумагу это даже хуже, чем не взять соль.

Мы поднимаемся по ступеням и устраиваемся в салоне. Сидим – мальчики напротив девочек. Тихо переговариваемся и смеемся в то время, как остальные пассажиры хмуро глядят в окна и себе под ноги, читают или дремлют с открытыми глазами.

Автобус мерно покачивается. Ползет, не спеша, куда-то за город. Высотки сменяются домами поменьше, а вскоре и вовсе уступают место заправкам, одиноко стоящим посреди поля. А за полями на километры простираются густые зеленые леса. Я все это уже видел, когда ездил с Димой по деревням на неделе, но все равно с интересом приникаю к стеклу – это так красиво и величественно, что даже дух захватывает. Хотя всего месяц назад мне и в голову не могло бы прийти, что что-то может быть красивее океана, пальм и жаркого солнца, плавящего ранним утром асфальт.

На одной из остановок в салон входят двое потрепанных молодых людей. Мятая одежда, будто они в ней спали, грязная обувь, сальные волосы, в руках бутылки с алкоголем. Они, шатаясь, занимают места у выхода и начинают громко переговариваться и ржать. Некоторые слова мне знакомы: их произносят футболисты, когда на поле что-то не получается – русский мат.

Пассажиры какое-то время стараются не обращать внимания на попутчиков, громко обсуждающих что-то между собой и распивающих алкоголь в открытую и прямо из горла. Но когда подошедшей женщине-кондуктору вдруг достается от них порция отборной брани, раздаются первые голоса недовольных. Но и они вызывают у пьяного дуэта лишь новый взрыв смеха.

С интересом наблюдаю за происходящим. Начинается настоящая перебранка: насколько могу понять, они отказываются оплачивать проезд. Дима вдруг поворачивается и что-то спокойно говорит им по-русски. Тон его суров и строг. Парни смотрят на него оценивающе – явно взвешивают свои шансы против такого противника, но потом громко отвечают и, судя по тону, что-то дерзкое, отчего Калинин молча встает с места, подходит к ним, резко хватает за воротники и волочет к выходу. Один из пассажиров, мужчина средних лет, тут же вскакивает, чтобы помочь ему.

Автобус притормаживает, двери открываются, и двое хулиганов с размашистого пинка летят наружу. Вслед за ними – их бутылки. Слышен звон стекла и брань. Водитель закрывает двери, Дима и его добровольный помощник отряхивают ладони и, будто ничего только что не произошло, усаживаются на свои места.

Представляю, какой у меня сейчас вид. Рот от удивления, наверное, до завтра не закроется. Заметив, что Зоя смущенно улыбается, говорю:

– У нас бы просто сделали замечание… Максимум из возможного – попросили бы вести себя тише.

– Но так ведь эффективнее, правда? – Спрашивает Дима.

Кажется, ему доставило настоящее удовольствие вышвыривать этих хамов из автобуса.

Трясу головой в знак согласия.

Я тоже хочу так.

18

Зоя

– Закон стоянки: самая хорошая стоянка уже занята другой группой. – Очередная мудрость Димы, и опять в точку, потому что домик, на который мы нацеливались, оказался занят: двери и окна открыты, изнутри слышна музыка.

С автобусной остановки нам пришлось переть метров триста до базы отдыха, где предстояло обосноваться. Солнце разошлось не на шутку и палило так нещадно, что, к тому моменту, как мы доплелись до базы, мне хотелось уже раздеться и пойти загорать.

– Нужно поискать другой, – вздыхает Маша.

– Приве-е-ет! – Вика вдруг вываливается сама и вываливает свои прелести третьего размера на всеобщее обозрение из окна.

Вот, кто занял наше жилище. Самое неприятное, что они вчера слышали от меня, что отсюда открывается отличный вид на речку, поэтому и приехали немного раньше, чтобы занять домик, в котором мы жили в прошлом году.

– Привет, – хмуро отзываемся мы и принимаемся оглядываться вокруг в поисках свободной хибарки.

– Привет, как дела? – Выдает Джастин по привычке и отворачивается, не дожидаясь ответа. – Вау, а здесь мило!

База отдыха на берегу реки, маленькие деревянные домики среди высоких сосен, свежий воздух и солнце – еще бы не мило. Прррелестно!

– Вон, – указывает Маша вверх по дорожке, – кажется, там никого. Занимаем!

И стартует в указанном направлении.

– Только хотел попить… – Дима взваливает на спину сумку и послушно идет следом.

– Туда, – подсказываю Джастину.

Он подхватывает сумки, которые успел поставить на землю, пока рассматривал местные достопримечательности.

– Идем. – Кивает он.

– Эй, Джастин! – Раздается голосок Вики.

Американец поднимает на нее взгляд.

Девушка кокетливо поправляет прядь волос, выбившуюся из идеальной прически:

– Здесь место есть свободное, пойдешь к нам?

Он закидывает тяжелую сумку на плечо:

– Нет, спасибо. Я с ребятами.

Отворачиваюсь, будто мне и дела до них нет, и иду за Машей с Димой.

– Жаль. – Ее голос кажется расстроенным. – Но ты заходи в гости!

– Обязательно, – бросает американец.

Слышу за спиной его шаги и не могу сдержать довольной улыбки.

– Свободно! Ура! – Визжит Маша. – Бросайте здесь вещи. Мы с Зоей их посторожим, а вы сходите, получите постельное белье.

– Я понял, – говорит Джастин, складывая сумки у порога и оглядывая маленький одноэтажный домишко. – Здесь что-то вроде… кемпинга или турбазы.

– Пойдем, – Дима хлопает его по плечу, – а то белья не достанется. Еще нужно и ключи получить.

– Хорошо.

Мы с Машей садимся на ступеньки, а парни отправляются к кладовщику базы.

– Вот здесь туалет, – слышится Димин голос. Он указывает на маленькое строение среди деревьев с яркими буквами «М» и «Ж» по бокам.

– Что? Ты серьезно? – Интересуется американец.

– Крепись, брат.

А мы с Машей тихо хихикаем, радуясь тому, что оказались, наконец, в тени. Сосны гулко шумят в вышине над нашими головами, лесной воздух пьянит, неподалеку шумно плещется река. Мы замираем, наслаждаясь красотой момента, а потом одновременно выдыхаем.

– Что ей было нужно? – Интересуется Маша, кивая на большой домик у дороги.

– Вике-то? – Морщусь от неприязни. – Она перепутала базу с кварталом красных фонарей и зазывала Джастина к себе «на палку чая».

– Никак не угомонится, – хмурится она. – Только от Димы отстала, тут же новую жертву себе выбрала. Пиявка.

– Змея, – подсказываю я.

– И ладно бы простушкой была, так ведь мнит из себя королеву. Гордая вся, недоступная, а, как приспичит, так за мужиками бегает, будто течная кошка.

Прыскаю со смеху.

– Когда речь идет о деньгах, можно забыть об имидже. Вон, Игорек – ухаживает за ней не первый год, парень состоятельный, но дела на фирме его отца идут не важно, это все знают, поэтому Вика и закрыла ему доступ к телу. – Потягиваюсь и зеваю. – А Дима был для нее выгодной партией, она и старалась, как могла, но ничего не вышло. А вот Джастин… ну, думаю, тут задел на то, чтобы улететь с ним в Америку. Она же не знает про то, что он бросил бейсбол и что с отцом своим не ладит.

– Слушай… – Маша вытягивает ноги. – А у него там, в Штатах девушка есть?

Краска бросается мне в лицо.

– Не знаю, не спрашивала…

Хотела спросить, если честно, но побоялась выдать свой интерес. Даже в разговоре с Челси и так, и сяк виляла вокруг этой темы, но в лоб не задала вопрос. А она сама и не сказала. И он тоже молчит, не упоминает… Хотя, правильно, это ведь только его личное дело…

– Хм. Тогда попрошу Диму спросить.

– Зачем?! – Вскрикиваю я, сама удивляясь такой своей реакции.

Подруга смотрит на меня с подозрительностью обманутой жены. Так и вижу, как пазл в ее голове медленно складывается в ясную картину.

– В смысле, какая нам разница? – Говорю с серьезным видом и пожимаю плечами. – Есть она у него… или нет…

Опускаю взгляд на свои ноги. Сцепляю руки в тугой замок.

«Все пропало, пропало»

– Зой… – Голос Маши звучит будто издалека, а это очевидный признак того, что я могу хлопнуться в обморок. – Зой.

– А?

– Он тебе что, нравится, да?

Мне стыдно смотреть ей в глаза.

– Нет. – Вру.

Маша аккуратно придвигается и обнимает меня одной рукой. Кладет голову на плечо.

– Мне бы тоже понравился. Он очень клевый и… красивый.

– А. Угу. – Дышу тяжело, точно сама совесть сдавила мое горло ледяными руками. – Наверное.

Молчим.

– А как же Слава? – Говорит она тихо и выпрямляется.

– Вот именно.

Мне хочется съежиться. Разреветься. Признаться, что думаю об этом каждый день. Что ненавижу себя, каждый раз говоря «люблю» парню с экрана ноутбука, потому что вру ему, глядя прямо в глаза.

И еще больше ненавижу, когда слышу «люблю» в ответ. Потому что меня не за что любить. Я – гадина. Самая настоящая эгоистка и тварь, которая позволила себе чувствовать что-то к другому парню. А самое поганое в этом всем то, (и в чем признаться себя удалось с большим трудом), что я почувствовала это впервые еще там, на крыльце собственного дома. Он даже порог не переступил, бесил меня со страшной силой, раздражал, а я уже хотела быть с ним. Желала его, как никогда и никого не желала. Всем сердцем, душой, телом – всем своим существом.

– Он никогда мне не нравился. Слава твой. – Признается Машка, и пугливо втягивает голову в плечи.

Поворачиваюсь к ней.

– Почему?

– Не знаю. – Прикусывает губу. – Он так с тобой всегда разговаривал… как учитель с учеником, будто умный самый. Не ласково. И смотрел, как на пустое место.

С трудом втягиваю воздух носом.

– Почему ты… ничего не говорила раньше?

Она часто моргает.

– Как такое скажешь? Не мое это дело. И…ты же его любила, – смотрит с надеждой в мои глаза, – да? Любила, ведь?

Прикрываю веки на пару секунд, вдыхаю и выдыхаю. Затем смотрю на нее и признаюсь с болью:

– Думала, что да. – Сжимаю пальцы в кулаки. – Но я ведь не знала, как это бывает на самом деле… Когда сердце замирает. Когда дышать больно. Когда понимаешь, что если не увидишь его сегодня, то умрешь. Когда каждая эмоция на разрыв. И каждой черточкой любуешься. Каждой долбаной родинкой! И тянет так, что обо всем готова забыть и все на свете отдать за возможность побыть рядом…

Отворачиваюсь, и мы молчим.

Дышу тяжело, стараюсь удержать слезы, а Маша замерла, ее дыхания не слышно. Мягко поглаживает меня по руке. Смотрим вверх, на солнечные лучи, которые, взрезая макушки деревьев, просачиваются в лесную чащу сквозь ветви.

– Это оно, да. – Надтреснуто говорит, Маша. – И когда это чувство приходит, его нельзя ни с чем перепутать…

– И как мне теперь быть?! – Восклицаю я и боязливо оглядываюсь по сторонам.

Машка испуганно таращится на меня. У нее тоже нет ответа на этот вопрос.

– Подождать? – Предлагает она виновато. Знает сама, что для нас с Джастином это совсем не вариант. – Пока не поймешь, как он к тебе относится…

Она забывает, что у треугольника всегда три угла, и есть еще Слава.

– Время ограничено. – Вздыхаю я. – Так что не стоит и начинать.

– Так же нельзя. Ты…

– Можно.

– Но ведь ты…

– Все нормально. – Натягиваю на лицо улыбку. – Переживу.

Маша смотрит на меня, затем на приближающихся парней с матрасами и постельным бельем в руках, потом снова на меня. В ее глазах беспокойство и тревога.

– Зоя…

– Все хорошо, Маш. – Кладу свою ладонь на ее руку, гляжу пристально в глаза. – Это была пятиминутка отчаяния, но все уже прошло. Правда.

Улыбнувшись, встаю и иду навстречу Диме и Джастину.

– Парни, кому помочь?

– И я тоже помогу! – Слышится голос справа.

Оборачиваемся и видим Никиту Медведева с его девушкой Ирой. Они тоже снаряжены, как барды, волокут гитару и тяжелые сумки в сторону нашего домика.

Отлично – все шесть мест в нашем скромном жилище укомплектованы. Можно начинать веселиться.

Джастин

Весь воздух вокруг пропитан ароматом сосны. Вдыхая его, чувствуешь, что вдыхаешь саму жизнь. Небо высоко над верхушками деревьев сияет светлой бирюзой, а солнце искрится так ярко, что при взгляде на него болят глаза. Слышу, как лесные птицы приветствуют его своими звонкими голосами. Вижу, как зеленый ковер травы колышется от прикосновения игривого теплого ветерка.

Улыбаюсь.

Я мог бы любоваться на эту удивительную красоту бесконечно, и мои мысли уплывали бы за горизонт вслед за пушистыми облаками, но все происходящее вокруг отчаянно меня тормошит, не давая надолго зависнуть: парни и девчонки торопятся привести домик в порядок, чтобы успеть к построению на спортивные состязания.

– Готово! – Говорит Зоя.

Я закрываю окно и оборачиваюсь. Пока другие девушки разбирали продукты, она умудрилась застелить все постели.

– Отлично. Почти как в летнем лагере. – Выдаю я очередную чушь, лишь бы что-то сказать.

Между нами растет стена смущения: каждый шаг, каждое слово выходят до жути неловким. Особенно после того, как стал понятен расклад – в домике две комнаты (одна – для парней, другая – для девчонок) и крохотная кухонька. В каждой комнате по три кровати – всего шесть. Среди нас две парочки: Маша с Димой и Никита с Ирой. Они, наверняка, будут спать вместе, если, вообще, собираются спать.

И мне хотелось бы лечь на соседней с Зоей кровати, чтобы слышать ее дыхание ночью. А утром открыть глаза и увидеть ее спящую. Похоже на бред, знаю… но мне реально этого бы хотелось. И сейчас мы все вынуждены делать вид, что мы хорошие и послушные молодые люди, которые намерены строго соблюдать все правила общежития. Хотя, (и это я знаю уже на зубок), русский готов обойти любой закон, особенно если тот, по его мнению, не основан на справедливости.

– Выбрал себе кровать? – Спрашивает Зоя.

– Да мне без разницы. – Подхожу к той, что стоит возле окна, смотрю на белое постельное белье в цветочек, а в голову лезут сумасшедшие мысли: светлые волосы, разметавшиеся по подушке, сладкий запах духов на ее коже, губы, с которых срывается неосторожный вздох… – Займу эту. – Произношу тихо.

С кухни доносится смех парней и визг девчонок.

– Хорошо. – Отвечает мне Зоя ровным, спокойным тоном. – Располагайся.

Она даже не знает, как ее присутствие в этой комнате заставляет меня сходить с ума от желания. Хочется подойти, прижать ее к себе и поцеловать. Боюсь даже смотреть на нее: кажется, у меня все мысли на лице написаны.

– Что-то случилось? – Вдруг интересуется девушка.

И я слышу ее шаги за спиной. Подходит ко мне. Ближе, еще ближе.

– Нет. Все отлично. – Прочищаю горло и оборачиваюсь к ней.

Стоит передо мной, маленькая такая. Совсем крохотная. Смотрит снизу вверх. Глаза широко распахнуты, взгляд чист и наивен. А у меня крышу рвет начисто.

Это не похоже на все, что было со мной раньше. На отношения с Фло, когда я заводился от прикосновений и остывал, если она отстранялась, боясь испортить прическу или помять ее новое платье. Или с девчонками из клуба, имен которых я не запоминал – мне тогда просто хотелось забыться после расставания со своей девушкой. В лицо им не заглядывал, спешил стянуть с них белье и заняться сексом по-быстрому.

С Зои же хотелось сорвать всю одежду и сразу. Чтобы, слыша судорожный девичий шепот и прерывистое легкое дыхание, сжимать до боли пальцы на ее упругих бедрах, впиваться в горячие губы и терзать их до исступления. И так я схожу с ума (натурально – зверею) всякий раз, стоит мне только посмотреть на нее. И сдерживаться, скрывать свое состояние становится все труднее.

– Показалось, что ты загрустил… – Дрожащие руки выдают ее волнение.

– Нет, что ты… – Выдыхаю. Между нами всего полметра, усердно стараюсь выдержать ее взгляд. – Здесь просто очень kra-si-va…

– Да. – Соглашается.

Во время неловкой паузы мне хочется добавить: «И ты kra-si-va», но вместо этого я облизываю пересохшие губы и продолжаю пожирать девчонку глазами, точно голодный волк.

Ее лицо вдруг озаряет улыбка, и у меня в джинсах проявляются первые признаки восстания.

«Только не это, не сейчас».

Молчим.

«Скажи, скажи, скажи ей» – требует сердце, видя, в каком волнительном ожидании Зоя смотрит на меня.

Между нами всего полметра. Всего. Мало и беспощадно много одновременно. Одно движение может все исправить, но у меня так и не хватает решимости сделать его.

– Зайка, знаешь, я… – произношу, склонив голову набок, глядя на нее с высоты своего роста и отчаянно пытаясь подобрать слова.

– Джаст, хэй, пойдем пробовать сало! – Восклицает Никита, в самый неподходящий момент появляясь в дверях.

Мысли о поцелуе, признаниях и маленькой хрупкой Зое в моих объятиях тут же вылетают из головы и рассыпаются в прах.

Парень смотрит на нас выжидающе. Улыбается, даже не догадываясь, какой волшебный миг только что разрушил. Зоя по-прежнему не отрывает взгляда от меня, ждет.

– Хорошо, пошли, – сдаюсь я.

Беру девушку за руку и веду за собой на кухню. Нагло схватить ее ладонь и сжать в своей руке – хоть какая-то, но компенсация за несостоявшееся признание. Она не сопротивляется, а я все больше обрастаю уверенностью – хочу быть с ней, хочу ее, хочу…

– Не-е-ет! – Морщусь, едва мы оказываемся в маленькой кухоньке, где еле помещаемся все вшестером, и я вижу, что меня ждет.

На пластиковой тарелке лежат бутерброды с кусочками жира. Ребята смотрят на меня с предвкушением, Маша хлопает в ладоши, а Ира заливается смехом.

– Давай, брат, покажи, кто здесь мужик! – Приободряет меня Дима. Затем, убедившись, что дверь в домик плотно закрыта, достает из-под стола бутылку с прозрачной жидкостью и наливает немного, всего на два пальца, в пластиковый стаканчик. – Держи. С салом только так.

– Что? – Перехожу на шепот. – Водка?! – Отпускаю руку Зои, но не решаюсь сделать шаг назад. Я же не трус. – А… как же соревнования?

Дима протягивает стаканчик:

– Для смелости. Всего одну.

Маша подает бутерброд:

– Нужно быстро, Джаст. Это не виски со льдом. Выдохнул, проглотил залпом, вдохнул запах закуски, поморщился и потом уже закусил.

– Что? Как?

– Ой, Мань. – Дима кладет ей руку на голову. – Он тебе девка, что ли? Неужели сам не сообразит?

Робко беру стаканчик и бутерброд.

– Нужен тост? – Интересуюсь. – Что вы обычно говорите?

– Zalubov’ – Калинин зачем-то косится на Зою.

– А что это значит? – Недоверчиво спрашиваю я, держа стаканчик подальше от себя.

– Значит, за любовь. – Вмешивается Никита. – Вообще, можно пить за все, что угодно – за здоровье, успех, учебу, маму, папу, погоду. Тосты никогда не кончаются.

– Вау, – пожимаю плечами. – Ну, тогда zalubov’…

Поднимаю стаканчик и вижу лица ребят: на них удивление, беспокойство, азарт. Девчонки заранее морщатся, сопереживая мне, Ира даже задерживает дыхание. Быстро отправляю напиток прямо в рот, глотаю и чувствую, как слезы начинают подступать к глазам. Адская гадость обжигает мой язык, горло и горячим сгустком спускается по пищеводу. Очень хочется кашлять, но я все-таки сдерживаюсь.

– Ешь, ешь, ешь! – Командуют парни.

Мне дурно. Как я могу после этого съесть еще какую-то непонятную мерзость? Морщусь. Предполагаю, что мое лицо походит сейчас на сморщенную куриную задницу, но ничего не могу с собой поделать.

– Кусай, Джастин, – сквозь гул прорывается тоненький голосок Зои.

Мне хочется ухватиться за него, как за спасательный круг. Не могу сопротивляться этой девушке. Послушно подношу бутерброд к носу, втягиваю аромат черного хлеба, открываю рот.

– Смелее. – Хихикает она, видя слезы, выступившие в уголках моих глаз.

А, к черту! Откусываю и жую. Зажмуриваюсь.

Спиртное устраивает в моей груди пожар. Или это близость Зои так действует? В любом случае, мне горячо, хорошо и… вкусно. Что? Широко распахиваю глаза. Вкусно! Невероятно…

– Молодец! – Подбадривают ребята.

– Мужик! – Дима пожимает мне руку. Пока я пытаюсь отдышаться, наливает мне еще столько же. – Есть такое правило: между первой и второй перерыв должен быть не большой.

– Что? – Изумляюсь. – А как же соревнования? Ты же сказал, что только одну?

– Надо, Джастин, надо. – Сурово говорит он. – Веселее будет!

Беру стаканчик и оглядываю их.

– А почему вы не пьете? Эксперимент надо мной ставите, да?

Никита хмурится:

– Джаст, считай, что это твоя инициализация. Мы принимаем тебя в наше фратернити – большое русское братство!

– О’кей, давай за компанию. – Дима наливает себе в стакан две капли и чокается со мной. – За турслет!

С ужасом смотрю, как он выпивает эти две капли, не запивая и не заедая, и убирает бутылку в сумку под стол. Правда, потом брезгливо морщится и выдает:

– Какая же дрянь…

С трудом заставляю себя выпить предложенное, заедаю напиток бутербродом и с удивлением отмечаю, что к жару в груди добавляется еще и особая, приятная расслабленность.

Потом мы дружно собираемся, выходим большой веселой компанией на свежий, пропитанный сосновой смолой, воздух, закрываем домик и спускаемся к административным зданиям. Идем к большой асфальтированной площадке на берегу реки, и все это время я бесстыдно пялюсь на аккуратную, вздернутую попку Зои, к которой так и хочется прикоснуться руками, губами, зубами… Все мои проблемы, кажется, отходят на задний план. Мне хорошо… Боже, да я пьян…