Лариса Соболева
Париж в кармане
Обратную дорогу теперь он тайком наблюдал за Полин и пытался угадать, как она поступает в тех или иных ситуациях, придуманных им же. Странно, но Полин не укладывалась в обычные представления. Времени было достаточно разглядеть и оценить ее: красивая, независимая (независимость не выпячивает), умная и… счастлива. Парадокс, но наряду с надломом и едва уловимой печалью Полин счастлива. Последнее определение запутало Володьку, а дискомфорт под черепом русский гений не переносит, поэтому переключился на ветер, пейзаж за окном и сумерки.
Россия, полмесяца спустя (5 октября)
Солнце просачивалось в кабинет сквозь жалюзи, а пылинки, обычно не видимые глазу, подмигивали Ставрову. Он был один. Щурился, глядя на микроскопические точки в световых полосах, а напряженная фигура застыла в кресле. Напряжение теперь было всегдашним состоянием Ставрова. С начала мая по нынешний день он находится в том положении, когда стоишь у края пропасти и точно знаешь, что тебя столкнут вниз, но неизвестно, когда. Он пережил панику, животный ужас, отчаяние, а последнее время сюда примешалась апатия. Марк Ставров чувствовал себя неудачником и банкротом. Да нет, не в том смысле, что обнищал материально, с этим делом полный порядок, а внутри пусто и зябко. Вошел Леха:
– Босс, Тимур залетел. Звонил и слезно просил помочь.
Ставров некоторое время смотрел на телохранителя, будто сообщение прошло мимо ушей, потом тяжело поднялся:
– Где он?
– В милиции сиротка, вчера взяли с поличным. А я предупреждал…
– Ладно, – отмахнулся Марк, набросил кожаный плащ, проверил карманы.
– Да пусть летит в тюрягу, клептоман паршивый, ему там место. Терпеть не могу всякое жулье, ворье, гнилье.
Тимур неудачно выудил кошелек из дамской сумочки. Вернее, выудил-то удачно, но поторопился, зацепился запонкой за цепочку сумки, потянул. Дамочка – глядь, а кошелек у неизвестного, подняла крик, Тимуру заломили ручонки. В общем, провалился бездарно, как начинающий. Проведя ноченьку в обезьяннике, решил, что казенный дом с жестким спальным местом и контингент клиентов не подходят аристократу от воров. Каких трудов стоило добиться, чтобы позвонить Ставрову! Попал на Леху, тот не упустил возможности покуражиться над несчастьем. Вот не терпит Тимура, а за что?
Ставров переговорил с начальником отдела, Тимур дал подписку о невыезде с громким раскаянием вслух, что подверглось насмешкам со стороны Лехи, и вышел на волю. На пороге отделения милиции схватил Ставрова за руку, с чувством затряс:
– Босс, прими мои искренние…
– …соболезнования, – толкнул его в спину Леха. – Дуй, сиротка, в машину.
Вечерело. Ехали молча по улице, где меньше машин. Тимур на заднем сиденье ерзал, пребывая в думах о предстоящей взбучке и поглядывая с тоской на второго телохранителя рядом – Кешу. Леха рулил, а впереди Ставров смотрел в боковое окно. Неожиданно он глухо произнес:
– Леха, вот он!
Тот скосил глаза в сторону Ставрова.
– Спокойно, босс. Ты уверен? – спросил, не разжимая губ.
– Да, это он, – сказал Марк, завороженно глядя в окно. Рядом с автомобилем со стороны Ставрова ехал мотоциклист в закрытом шлеме. Тимур тоже обратил на него внимание, потому что держался тот очень близко, не обгоняя и не отставая, изредка поворачивал голову в шлеме на Ставрова.
– Проблемы? – ожил второй телохранитель.
– Вроде да, – отозвался Леха.
Он крутанул руль и ударил боком мотоциклиста, но тот удержался на колесах, прибавил газа и вырвался вперед. Сзади завизжали тормоза, видимо, своим маневром Леха помешал кому-то обогнать их. Мотоциклист оглянулся, поднял руку, мол, сворачиваю, и, красиво выполнив поворот, скрылся за углом.
– Дразнит нас, – усмехнулся Леха. – Гаденыш. Готовься, Кеша.
Кеша вынул пистолет, держа у коленей, снял с предохранителя…
– Вы что?! – вжался в сиденье Тимур. – Стрелять будете? Мы так не договаривались! Я не мокрушник! Остановите, я выйду… тут свидетелей полно!
– Закрой клюв! – шикнул Леха. – Марк, пристегнись.
– Его надо сбить, – угрюмо сказал Ставров. – Он мне нужен живым.
– Погоди, босс, не здесь, выберем тихое местечко. – Леха свернул в переулок за мотоциклистом. – Кеша, стрелять будешь по моей команде в колесо. Готов?
– Всегда готов, – пробормотал тот, придвигаясь к окну.
– Не надо, Таран! – взвыл Тимур прямо в ухо Лехе, схватившись за сиденье водителя. – Пришьют групповщину, срок впаяют…
Леха Таран, не глядя, слегка ткнул кулаком в лик Тимура, сиротка упал на сиденье и отключился. Тем временем мотоциклист притормозил – впереди образовалась пробка из нескольких автомобилей. Кеша, пряча ствол, скороговоркой выпалил:
– Подгони ближе, так возьмем. Пулю на него еще тратить.
Он приоткрыл дверцу, приготовившись прыгнуть на дорогу, но мотоциклист, обернувшись и оценив ситуацию, выехал на пешеходный тротуар, лавируя между людьми, объехал затор и скрылся.
– А он пасет тебя, Марк, – сказал Кеша.
– Где я? – простонал Тимур, очнувшись и потирая распухший нос.
– На нарах, – огрызнулся Леха, выруливая из переулка. – Не заткнешься, на больничной койке очутишься.
Тимур дал себе слово не злить Леху, а то и впрямь кости переломает. Он забился в угол, с тревогой перебирая в памяти известные преступные группировки города и вычисляя, в какую из них угодил. А не зря первое впечатление от Ставрова было: палач. Как он это просто сказал: «Его надо сбить. Он мне нужен живым». Вывод: когда будет не нужен, пришьет мотоциклиста, а возможно, и Тимура. Поганая компашка.
Прибыли в офис, к кабинету вели Тимура ну прям как под конвоем: Ставров впереди, Леха и Кеша сзади. Марк расположился за столом, в креслах развалились охранники, а Тимуру предоставили стоячее место посреди кабинета. Поскольку он не выносил театральных пауз, нервно хрустя пальцами, подал голос первый:
– Босс, извини за беспокойство. Натура подкузьмила.
– У тебя есть два выхода, – устало вымолвил Ставров. Еще при первой встрече Тимур составил о нем мнение как о флегматике, эдакий большой-большой флегматик, не способный ни радоваться, ни огорчаться. Мнение не изменилось, но сегодня добавился безотчетный страх перед ним. – Первый: на тебя заводится уголовное дело по факту кражи, и тебя годик-два содержит государство. Второй: я прекращаю дело. Что выбираем?
Тут извилины Тимура подытожили: это Ставров его накрыл, приставил человека, который его пас, вот и попался. Раньше ведь не попадался. А как человека сделать ручным? Элементарно – взять с поличным. Ясно, что Марк птица крупная и хищная, слинять просто так не позволит. Вот свободный полет и закончился, предстоит вступить в стаю и выполнять повеления вожака. Тимур с готовностью сказал, ибо другого выхода не было:
– Второй вариант. Что я должен делать?
– Так-то лучше, – усмехнулся Ставров. – Ты должен найти мотоциклиста.
– А кто он?
– Когда бы мы его знали, ты бы не понадобился, – бросил из кресла Леха. – Учти, не найдешь – сядешь. Это я тебе обещаю.
Тимур стух. Справиться с таким делом ему вряд ли по силам. Присев на краешек стула напротив Ставрова, с несвойственной честностью признался:
– Понимаешь, ты предлагаешь сделать то, чего я не умею. Я не мент, меня не обучали премудростям сыска. Я проходил совсем другую школу. Даже не представляю, с чего начинать, как и где искать этого мотоциклиста.
– У него есть сообщница. Нужно отыскать обоих. Подумай и действуй. – Ставров был неумолим.
– И без трюкачества, – добавил Леха. – Не вздумай смыться. Я все равно тебя отыщу, и ты станешь пластырем, сиротка.
Сиротка метнул в него испепеляющий взгляд, а тот еще и кивнул, мол, помни обо мне. Тимур безнадежно вздохнул:
– Не могу гарантировать, что у меня получится. Но буду стараться, потому что не хочу на нарах париться, – бросил в сторону Лехи. – Тогда и ты, шеф, будь откровенным. Понимаешь, я сделаю все возможное, но мне надо знать то, что знаешь ты. До мелочей.
Ставров потупился, память перенесла его в первые дни мая…
Погода тогда была дрянь. «Дворники» с натугой разгребали воду на лобовом стекле, а Марк Ставров, подъезжая к особняку, с неудовольствием вспомнил, что не прихватил зонт. Майский вечер – светлый, а темно стало, как ночью. Высунув руку с дистанционным управлением в окно, Марк открыл ворота. «Ну и потоп!» – подумал, вытирая кисть руки платком, а рукав пиджака промок почти насквозь. Марк не свернул к гаражу, а поехал к дому по дороге, которая освещалась с двух сторон фонарями. Тетка Сима не забыла перевести фонари в умеренный режим, они словно висели в воздухе сами по себе, а свет от них не достигал земли. Ставров захлопнул дверцу машины и запрыгнул под навес на террасу. Стряхнув воду с пиджака, достал ключи… И вдруг ВЫСТРЕЛ!!!
…Ставров дернулся, как от испуга, поднял ничего не выражающие глаза на Тимура, встал:
– На сегодня все.
Леха и Кеша привезли Тимура в особняк, где Сима окружила заботой всех четверых. Поужинали. Ставров поднялся к себе, снял одежду и лег. Сон не приходил, несмотря на вековую усталость. Бессонница – проблема многих людей – для Марка стала ночной подругой. Часто он засыпал под утро, когда уже брезжил рассвет. А до того – мысли, услужливая память и ночные шорохи… Что же рассказать Тимуру? То, как он замирает от страха вне стен дома или офиса? Как стискивают грудь нелепые предчувствия? Как, потеряв Алису, сентиментально вздыхает, глядя на луну? Об этом лучше промолчать. Да и что он сам знает? Только то, что все изменилось во всех отношениях и что каждый день возвращается в начало мая, в ливень…
2
Приветы из ада
Полгода назад, или 4 мая, вечер
…Шум ливня разорвал выстрел!
В Ставрове замерла жизнь. Этот звук спутать невозможно, ахнул совсем рядом, в нескольких шагах от Марка. Пуля пролетела мимо и врезалась в двухметровую дубовую дверь. Стрелявший промазал.
Ставров не шевелился, не сообразил упасть на мраморные плиты, спрятаться за колонной. Он вообще перестал соображать. Только где-то в подсознании тревожно жужжало предупреждение: будет второй выстрел, второй раз не промажет.
Прошло несколько секунд, возможно, минута, а выстрела не было.
Ставров опасливо повернул голову, изучая темноту, занавешенную стеной дождя. За дверью послышался тревожный голос тетки Симы:
– Марк, ты?
– Я, – выдавил он, не спуская глаз с завесы дождя.
От звука щелкнувших замков толкнулось сердце. Дверь приоткрылась, и Сима высунула голову в щель:
– Что тут бахнуло?
– Выхлопная труба… А это что?
На полу меж ними белел конверт. Длинный и плоский. В поле зрения попало пятно на фартуке Симы. Да, несмотря на потрясение, Марк обращал внимание почему-то на мелочи. Что конверт именно длинный и плоский, словно пустой, еще он ослепительно белый; что у Симы на лбу очки, которые держались на голове при помощи резинки; что одна паркетная планка у самого порога отделилась от пола и скоро о нее все будут спотыкаться… Разве это существенно – очки, планка, пятно? В него стреляли. Это важно.
Сима подняла конверт, рассматривая его с обеих сторон, а он так и не поторопился укрыться в доме. Затем она растерянно взглянула на Ставрова:
– Без надписи. Что ж ты стоишь? Иди в дом, Марк.
С трудом переставляя свинцовые ноги, вошел и остановился, не зная, что делать. А второго выстрела так и не последовало! Почему? Следом пронзила мысль: его хотели убить! Кто? За что? Ответ, очевидно, у Симы в руке. Ответ в конверте. Ставров выхватил конверт, поспешно вскрыл…
«ПРИВЕТ ИЗ АДА», – было написано на белом листе крупными буквами. Три слова. Больше ничего.
Марк повалился в кресло, прикрыл веки… «Привет из ада», – мысленно повторял, не понимая смысла. Какое-то идиотское послание, напыщенное, мелодраматичное и глупое. А выстрел прозвучал реально, угрожающе, и стреляли с близкого расстояния. Почему промахнулись? Почему не повторили попытку?
Очнулся, когда Сима набросила ему на голову полотенце, вытирая волосы, ворчала:
– Вот льет… ну и льет…
– Оставь, старая, – отстранил ее.
– Я пельменей налепила. Сейчас халат принесу. Выпьешь?
– Н-нет… – неуверенно сказал, действительно, не зная, что в данный момент ему нужно. Но что-то нужно.
– И правильно, – говорила Сима, поднимаясь по широкой лестнице, – без выпивки поужинаешь. Раненько ты сегодня. Хоть отдохнешь, а то работа да работа…
Второго выстрела не прозвучало, он жив. Ставров догадался, почему: у того, кто стрелял, не было намерения его убить. Пока не было. Но ведь зачем-то стреляли! Какую цель преследовали?
Сима принесла халат.
– Чего бегала? – проворчал, забрав халат. – Я сам с ногами.
– Да как же, устал ведь… Ты куда на ночь глядя?
– Так… проедусь… – отмахнулся Ставров, шагая к выходу.
– Дождь же… а у меня пельмени… ты ведь любишь…
– Потом, Сима, потом. Запрись и… не жди меня.
Ставров вышел на террасу. Он не мог оставаться в этом доме наедине с гнетущими мыслями, но и не ответил бы, зачем шел туда, где прогремел выстрел. Действовал безотчетно, повинуясь единственному желанию – убраться отсюда.
Площадка под навесом… Задержался, поднимая воротник пиджака…
Затем пять мраморных ступенек, на которых подпрыгивала вода, пузырилась…
Несколько секунд у машины… А он испытывал судьбу – плохой признак для тридцатипятилетнего человека.
Взревел мотор. Сима бежала с зонтом, но он не стал останавливаться из-за такого пустяка, как зонт. Все, оказывается, пустяк. Не пустяк выстрел. Выехал со двора и помчался вперед, где свет фар тонул в ровных струях дождя, плохо освещая дорогу.
Второго выстрела так и не было.
Марк не терпел ненастье, мокрый город отвратителен. Ставров бесцельно колесил по городу, сворачивал на пустынные улочки, где от стиснутого с боков пространства появлялось ощущение опасности. Тогда он возвращался на широкие проспекты, но и там было не по себе. Вдруг поймал себя на том, что мчался на бешеной скорости. Он бежал? Но разве от пули убежишь? Поставил машину у кафе в переулке, вошел, успев намокнуть, по лицу стекала вода.
– Сто коньяка, – бросил угрюмо бармену, облокачиваясь о стойку и окидывая взглядом полупустое кафе.
Музыка звучала сродни тягучему скрипу. Переменный красно-синий свет был неуютный, из-за него посетители походили на мертвецов. Тем не менее внимание привлекла пара за дальним столиком. Красивая девушка невнимательно слушала юношу, а он все говорил, говорил… Она действительно была красива даже при мерзком освещении. Впрочем, женщины с заурядной внешностью для Ставрова словно не существовали. Он их просто не видел. Да и сам он не обделен природой. Многие уверяли, что она даже слишком была щедра к нему, наградив еще и везением. Но в него стреляли. Это дало право рассматривать жизнь и каждый час ее под иным углом зрения.
Ставров слишком пристально смотрел на девушку, видимо, она почувствовала это, беспокойно обвела глазами зал и задержалась взглядом на нем. Скорее, любопытство промелькнуло в ее лице, нежели удивление, которое тут же сменилось… да, пожалуй, мольбой. Тем временем юноша прошествовал к стойке бара, а Ставров, прихватив бокал с коньяком, двинул к ней, лавируя между столами и стульями. Поставив бокал на стол, сел напротив, не спросив разрешения, и откровенно изучал девушку как редкостный экспонат. Она не запротестовала, напротив, как будто чего-то ждала.
– Эй, тут занято, – услышал он мужской голос.
Нехотя повернул голову. Юноша, спутник девушки, стоял у стола, держа в руках две чашки кофе. Нечто петушиное в его облике едва не рассмешило Ставрова, но он лишь выразительно вздохнул, мол, мне тебя жаль, и обратился к ней:
– Это твой жених? (Она чуть заметно качнула отрицательно головой.) Муж? (То же движение головой.)
Ставров медленно, небольшими глотками, выпил коньяк и неожиданно даже для себя предложил ей:
– Поехали ко мне?
Она… согласно кивнула и встала.
– Алиса, ты куда? – взволнованно и вместе с тем изумленно спросил юноша.
– Ухожу, – просто ответила она.
– С этим? – вытаращился юноша. – С первым встречным? Ты же его не знаешь!
– Ну и что? – сказала без выражения и последовала за Ставровым.
А в это же время колеса рассекали лужи, образовывая с двух сторон мотоцикла по два веера воды. Он летел с бешеной скоростью, почти ничего не видя впереди, так как ливень заливал стекло на шлеме. Иногда, проезжая по ровной дороге, дергал руль на себя и ехал на одном заднем колесе, презирая опасность. Когда-то, после плена, товарищи дали ему кличку Лазарь – воскресший из мертвых, кличка приросла, настоящее имя забыл. С тем, давнишним, именем он жил в другой жизни, где существовали понятия и ценности тоже другие, может, и важные, но ему не пригодившиеся. Затем ту жизнь разом отсекли, осталась она где-то далеко-далеко и почти изгладилась из памяти. А из нового периода он видел вспыхивающие точки, слышал – вью, вью, вью… Прямо в него летели пули, но облетали. Он знал: они не попадут. Лазарь воскрес, чтобы жить вечно.
У пятиэтажной «хрущобы» почти на окраине города остановился, вкатил мотоцикл в гараж для автомобиля. Сняв шлем, постоял с минуту под ливнем, подставив лицо потоку, потом, перемахивая через несколько ступенек, взбежал на второй этаж. Открыв дверь квартиры, задержался на пороге. Понял, что там пусто, но все-таки крикнул:
– Лина!
Ему ответила тишина, встретила его темнота. Лазарь почувствовал пустоту и внутри себя. Не зажигая свет, на ощупь прошел в комнату, опустился на ковер. Оперевшись о край дивана спиной, откинул назад голову. Темнота… она всегда наполнялась звуками, оживала, воскрешая в памяти знакомые эпизоды. Стены словно раздвигались, размывались, заполняя окружающее пространство видениями. Он услышал короткие автоматные очереди, увидел землю под ногами, которую вскапывали частые пули одна за другой по ровной линии, и всего шаг отделял от черты, где поджидала смерть. Столб земли взметнулся в небо… еще…
Эти видения с ним всегда, когда оставался один. Он боялся их и ждал. Это было частью настоящего.
Час спустя
Честно говоря, Ставров был удивлен не меньше юноши-петушка. И когда она последовала за ним, рассеянно соображал, что делать дальше, а потому продолжил бесцельное катание по городу, пересекая по многу раз одни и те же улицы. Она ни о чем не спрашивала. Он тоже. Молчала. Он тоже. Но ведь зачем-то он ее увел? Смешно и глупо. Не нашел ничего лучшего, как привезти ее в обыкновенную квартиру из двух комнат. Квартиру Марку когда-то купил отец, тем самым удалив сына из особняка, дабы тот не смущал молодостью юную жену. Отца нет, Ставров бывал здесь редко, посему на мебели скопился толстый слой пыли.
Пока она осматривалась, он присматривался. Очень красивая, высокая. Движения естественные, в них угадывалась гибкость. Лицо удлиненное, с выразительными чертами, такие лица называют иконописными. Ставрову не нравятся короткие стрижки у женщин, однако у нее стрижка удачная. Волосы цвета скорлупы грецкого ореха, а цвет глаз неопределенный, но темный.
Он снял пиджак и галстук, небрежно бросил на спинку кресла, ни на секунду не упуская из виду девушку. Налив в бокалы вина, протянул один Алисе.
– Тебе здесь нравится? – спросил, лишь бы не молчать.
– Неуютно, – был дан ответ всего одним словом.
– А я тебе нравлюсь?
– Тоже неуютный. – Взяла бокал и пригубила.
Ставров замер, как давеча юноша в кафе. Точнее сказать о нем никто не смог бы. Неуютный. Бесспорно, ему неуютно в оболочке самодостаточного циника, неуютно в лживом мире, неуютно в окружении приятелей, а не друзей, неуютно даже наедине с собой. А вот она уютная, удивительно спокойная и до того знакомая, что неожиданно засомневался: а впервые ли он с ней сегодня? Минуту назад Ставров, находясь во власти «привета из ада», забыл, зачем привозят женщину в пустую квартиру, а тут вдруг вспомнил, ощутив влечение:
– Иди ко мне, – мягко, но все же приказал Ставров.
Без жеманства Алиса, поставив бокал на подлокотник кресла, шагнула навстречу, обняла. Черт возьми, да он знал ее раньше, знал давно – уверился в этом с первым поцелуем. Просто они долго не виделись по непонятным причинам, а теперь снова вместе. И не надо притворяться, изображать агрессивного самца, а всего лишь отбросить условности и жить для себя, как Алиса – обнимала и целовала его для себя, потому что ей так хотелось. Стало свободно и просто. Он забыл о выстреле, времени, а помнил одно: есть он и она. Из глубины подсознания вынырнул настоящий Марк – чуткий и нежный, искренний и ранимый, который мог позволить себе роскошь довериться. А главное – не надо заполнять паузы пустой болтовней, все и так понятно. Снаружи сверкнула молния…
На другом конце города щелкнул выключатель, узкая прихожая осветилась, на стене обозначилась тень. Пули и взрывы постепенно удалились, вновь проступили стены.
– Не включай свет, Лина, – попросил тихо Лазарь.
Он не выносил свет ни дневной, ни электрический. Ему мерещилось, что свет обнажал его полностью и Лазарь становился мишенью. А темнота его друг, он привык к ней, зрение обострялось, и не только оно, обострялись чувства, нервы.
Лина неторопливо сняла плащ, повесила в прихожей и бесшумно вошла в комнату. Присев перед ним, коснулась прохладной ладошкой щеки со шрамом от виска до верхней губы – след от ножа. Лазарь очень необычный. По предположениям Лины, ему лет двадцать пять – двадцать семь, не больше. Сам он об этом не хотел говорить не потому, что скрывал возраст, причина в другом: Лазарь вне времени, вне возраста, вне общества. Темные волнистые волосы всегда в беспорядке, небольшие глаза недоверчивы, тело крепкое, роста небольшого, но он очень сильный физически.
– Ты весь мокрый, – произнесла она едва слышно, ведь он еще не выносил и шума.
– На улице дождь, – сказал полушепотом, стараясь не дышать. Прикосновения Лины излечивали от видений, волновали и пробирались под кожу, отчего Лазарь расслаблялся, чувствуя, как на смену страхам приходил трепет предвкушения.
– Тебе плохо? – спросила Лина, приложив свои губы к шраму.
– Нет, – и это была правда. – Почему ты приходишь так поздно?
– Работа, ты же знаешь. Ты… сделал?
– Да.
Он дернулся, глаза его сверкнули, тело напряглось. Лина, тонко чувствуя перемены в его настроении, поспешила губами закрыть рот Лазаря. Она дразнила не дразня, завлекала не завлекая, успокаивала без усилий, потому что это она. И так всегда. Чуть отстранившись, сказала:
– Ты устал. Я приготовлю тебе ванну.
И всегда безошибочно угадывала, что ему нужно в данный момент. Через минуту звук воды, наполняющей ванну, соединился с ливнем за окном. Блеснула молния, раскаты грома напомнили прошлое. Чтобы отвлечься, Лазарь стал расшнуровывать ботинки. Войдя в комнату, Лина взяла его за руки:
– Разреши мне?
Тонкие пальцы легко ослабили шнурки, сняли ботинки, куртку, рубашку. Раздев донага, Лина отвела его в ванную. Теплая вода обняла тело, рассредоточила внимание. Лазарь наслаждался, когда Лина водила скользкой мочалкой по спине, груди, плечам. Спину она мыла особенно тщательно и осторожно. Жуткие полосы – следы от плетей – давно зажили, но создавали неудобства при жаре или ныли на погоду. Только руки Лины, как целебный бальзам, способны заставить забыть о боли, прошлом, которое всегда живо в Лазаре.
