Лариса Соболева
Игры с ангелами
Клара поднесла огонек к церковной свечке возле маленькой иконы Богоматери, которой вовсе не место на полке стеллажа с интерьерными, в большинстве своем ненужными предметами. Постояв там с минуту, она вернулась за накрытый стол, Аркадий Лукьянович по-новому взглянул на жену, хотя у них гражданский брак, да и живут вместе они всего два года и три месяца, не считая нескольких дней. Одно дело встречаться в течение многих лет, совсем другое – жить бок о бок, когда у обоих бóльшая часть жизни прошла, за плечами багаж и много чего случилось. Итак, пора разрядить бесконечную паузу:
– Давай, наконец, проводим Старый год? (Клара молча кивнула, он налил ей шампанского, себе водки.) Ну? За Старый? Он принес много хорошего…
И осекся. Забыл, что у Клары ничего хорошего по определению не может быть, она об этом никогда не говорила, он сам додумался. Пока Аркадий Лукьянович пил свою водку, зазвонил ее телефон Кларе пришлось вернуться к стеллажу, где лежал смартфон, она немножко ожила, услышав голос в трубке:
– Здравствуй, родной… Все хорошо у меня, просто отлично… Аркаша, тебе привет от Димки!
– Спасибо, взаимно, – бросил в ответ он, но его слова попали ей в спину, так как Клара отвернулась и общалась с сыном какое-то время междометиями.
Подперев скулу кулаком, Аркадий Лукьянович терпеливо ждал, царапая вилкой тарелку и поглядывая на Клару, а не в телевизор, где зашкаливало веселье – шел повтор новогоднего огонька. Ему пятьдесят, ей сорок три; он простой мужик, она королева без трона и королевства, а если бы пользовалась косметикой и не убирала волосы в узел на затылке, была бы краше мировых звезд кинематографа. Он любил ее в любых проявлениях, она… иногда ему казалось, Клара никого не любит, никто ей не нужен. А старость не за горами, тут нужно радоваться каждому новому дню, ведь время неумолимо, вместо этого госпожа уныние холодит дом.
– А когда, когда?.. – добивалась ответа она. – Родной, скоро – ни о чем не говорит… Хорошо, милый, я жду. Пока, родной, целую. Аркаша, Димка приезжает, сказал, скоро. Но даты не назвал.
Клара вернулась за стол, взяла бокал и задумалась, в который раз Аркадий Лукьянович решил втянуть ее в диалог:
– Решил сделать тебе подарок, но не знаю, что бы ты хотела…
– Я? – глядя ему в глаза, переспросила она.
По телику грянул гомерический хохот, он диссонировал с унылой атмосферой за столом. Под этот смех Клара выпила и ответила ему:
– Хочу невозможного.
Появление незнакомого молодого человека…
…не где-нибудь, а на месте преступления, к тому же в столь поздний час, вызвало вполне законный и чисто профессиональный интерес.
– Ты кто? – задал законный вопрос Женя.
– Кориков Антон Степанович, новый судмедэксперт, – представился молодой человек, а дальше пошутил: – На пост заступил позавчера, к работе готов.
А они грешным делом подумали… нет-нет, этот паренек, разумеется, не убийца, но вдруг он сосед и что-нибудь заметил. Пусть мелочь, ведь жизнью нашей рулят они – мелочи, следовательно, незаметно играют свою латентную роль, а в исключительных случаях и роковую. Но все оказалось проще, только вот слишком он молод для эксперта.
– Тебе сколько лет… Антон Степанович? – поинтересовался любопытный Феликс, зацепив большие пальцы за шлевки на поясе и обходя новичка.
– Скоро двадцать шесть, – ответил улыбчивый Антон.
– Ммм… – разочарованно протянул Феликс. – Значит, с опытом у нас пролет, лучезарный ты наш.
– Ты Феликс, – обрадовался Антон. – Наслышан, наслышан…
– От Коноплевой, что ли? – усмехнулся тот.
– И от нее. – Его никто не просил, но Антон отчитался: – В семнадцать я поступил в медицинский, окончил через пять лет с отличием, год служил в горячей точке – сам попросился, потом год практики по профилю, полтора года работал в области. Профессор Покровский пригласил поработать ввиду острой нехватки кадров. Так что опыт у меня есть, а еще я очень способный, хватаю на лету.
– Круто, – одобрил Сорин, стоя у входа во вторую комнату. – Меня Женя зовут, а то Веник… то есть Вениамин. Труп там, – указал он большим пальцем себе за спину на вход.
– Следователь Терехов, – представился и Павел с улыбкой, ему понравился паренек. – Приятно познакомиться, Антон… м… Степанович. Приступай к работе, смелее.
– Ну и бардак… – пересекая комнату, оценил Антон. – Будто это салун времен Дикого Запада, где была массовая потасовка.
За ним проследовал и Павел. Вениамин продолжил снимать каждый метр, съемки в его обязанности не входят, просто к делу он относится скрупулезно и ответственно. Мелочей для бывшего деревенского участкового не бывает, кстати, именно его фотки с места преступления однажды сослужили хорошую службу.
– По-моему, нам опять крупно не повезло, – скептически сказал Феликс. – Пацан совсем зеленый, что он в трупах понимает?
– Антоша Степанович отличник, – напомнил Вениамин.
– Отличник не значит профи, чаще наоборот, – парировал Феликс.
Тем временем Женя ехидно заметил, выделив слово «он»:
– Феликс, но ОН услышал тебя!
– Кто – он? – озадачился тот. Сорин поднял глаза к потолку, сложив молитвенно руки. – А… Хм! Ну, в общем-то, да. Лучше неопытный отличник, чем княгиня морга Марихуана, кстати, диплом у нее тоже красный, как губная помада, да вот беда, толку – минус единица. Я лично доволен, что не увижу ее.
– А вот и я, всем привет! – вбежал взмыленный Огнев.
Энергичный и сухощавый мэн, перешагнувший сорокалетний рубеж года три назад, пусть внешне серенький и незапоминающийся, ну разве что скуластое лицо и впалые щеки записать в особые приметы, зато незаменим. Не выгорел он, как некоторые пофигисты в их специфической среде, короче, человек призвания, сейчас – поди, поищи таких, фиг найдешь. Именно так охарактеризовал его когда-то Феликс, когда Терехов поступил на работу, а сейчас забрюзжал:
– Ждем-ждем тут, а их все нет и нет… Огнев, мы тоже могли за столом посидеть, поесть нормально…
– Какой стол, скажет тоже, – снимая пальто, возмутился криминалист. – Это у вас машины нормальные, а у меня старье и неотапливаемый гараж, пока заведешь, пока поедешь, а она как назло норовит… Ребята, куда повеситься?
– Вам веревку или крючок? – спросил Женя.
– Типун тебе на язык, – понял Огнев про какую веревку напомнил шутник. – Крючок, конечно, юморист.
– В прихожей, Станислав Петрович, – подсказал Женя.
Огнев убежал, вернулся без пальто, осмотрелся и «обрадовал»:
– О-о-ой… это до утра. Много здесь топтались?
– Прилично, – развел руками Вениамин. – Труп обнаружила мать, сами понимаете, бегала здесь, как… не знаю кто. Плюс мы, но мы аккуратно топтались.
– О, Веня, ты снимаешь? – беря свой волшебный чемоданчик, заметил Огнев. – Вот спасибо. Надо вызывать на подмогу, один я и до утра не управлюсь. Где труп? Его срочно дактилоскопировать надо на всякий случай… А кто протокол ведет?
И все дружненько посмотрели на Женю Сорина, тот, соорудив кислую мину, отвернув от них лицо, высказал вслух горестный вывод:
– Ой, зря я когда-то похвастал, что пишу без ошибок.
– Такова доля твоя, – проходя мимо, ободряюще хлопнул его по плечу Феликс. – Петрович, убитый заждался тебя в той комнате.
Разумеется, вторая комната, судя по интерьеру, спальня. У одной стены добротная кровать (примерно полуторка), на противоположной стороне у окна с оборванной шторой, висевшей на честном слове, компьютерный угловой стол и офисное кресло для босса крупной компании. Туда и направился Феликс, обойдя труп, лежавший посередине спальни, и стоявшего на одном колене у тела Антона, который знакомился с Огневым. Здесь тоже царил редкостный разгром, Феликс не преминул озвучить напросившиеся мысли по этому поводу:
– Салун, говоришь? Потасовка? А у меня впечатление, будто здесь рациональный погром был, чтобы испортить как можно больше имущества.
– Думаешь? – произнес Павел, потирая подбородок и осматривая пространство вокруг глазами Феликса. – Может, это в результате драки?
– Паша, на кровать посмотри внимательно, – возразил опер, склонившись у рабочего стола. – Ее резали. Линии почти ровные… механически резали, лишь бы разрезать. И подушки резали. А вот ноутбук укокошили тупым и тяжелым предметом… предположительно кувалдой, где только взяли ее? Эт-плохо.
К данной минуте Павел очутился у кровати. Действительно, матрац изрезан острым предметом, предположительно ножом, как говорят в их среде. Обнаружив на полу простыню и одеяло, Павел поднял сначала простыню – она тоже изрезана, глядя сквозь разрезы на Феликса, он произнес:
– Искали что-то, м?
– Вот и первая версия, – машинально отозвался тот, не оборачиваясь. – А одну версию предлагаю сразу отправить в корзину.
– Какую именно?
– Ограбление. Грабители комп забрали бы. Хороший ноут, очень дорогой. Был. Отдадим Левченко, авось винт уцелел. Ух, варвары, такую машину укокошить! И фотоаппарат валяется на полу, по-моему, тоже дорогой. Штатив зачем-то сломали, лучше б забрали, в хозяйстве все сгодится. – Феликс обернулся и посмотрел на Павла, копавшегося в одеяле. – Что ты там ищешь, Паша?
– Да вот… изучаю разрезы, – ответил Терехов. – Зачем одеяло искромсали? Ну, матрац – понятно, там что-то искали, а простыня, одеяло? Не понимаю.
Феликс подошел к нему, с минуту рассматривал кровать, приподнял лежавшую на ней простыню и присвистнул, потом одеяло взял за угол, откинул в одну сторону, затем в другую и пожал плечами. Ничего не сказал. Он повернулся спиной к кровати и поднял глаза к потолку – люстра цела, как и в первой комнате. Павел последовал его примеру, так и стояли некоторое время, думая, наверное, об одном и том же: разгром – это либо демонстрация и намек на что-то, либо устрашение, либо искали нечто ценное.
Первым закончил работу Огнев, объявив:
– Отлично! Пальчики есть, значит, мальчик убит недавно.
Антон работал вместе с ним, делая и свое дело, и помогая криминалисту – все успевал, а посмотришь на круглые формы, таким пузырям только на диване лежать. Что характерно, новичок не суетлив, тем не менее быстр и ловок, еще сосредоточен и увлечен. Следователь и оперативник, стоя в позе бездельников, переглянувшись, удовлетворенно кивнули, оценив парня положительно. Безусловно, оценивать другого со всей строгостью – что может быть проще, это мы все умеем, и Феликс в следующий миг опустил уголки губ вниз, голову наклонил набок и приподнял плечи, что означало: рановато возлагать надежды. Прошло не так уж и много времени, Антон, легко подскочив на ноги, сообщил:
– Труп можно грузить в машину, люди внизу, пора их вызвать.
– Успеется, – сказал Павел, идя к нему. – Что-нибудь расскажешь или… как обычно, после вскрытия?
– Конечно, расскажу, – округлил глаза Антон, почему-то удивившись. – Только если ожидаете открытий, это напрасно, на месте самый примитивный осмотр.
– Антоша Степанович, – перебил его Феликс, – валяй с примитива. Для начала, а там видно будет.
– Итак, – неожиданно по-деловому начал Антон. – При первом осмотре на теле убитого не обнаружено ни огнестрельных ран, ни резаных. После вскрытия скажу точно причину смерти, а пока только предположение.
– Да? – произнес Павел, в свою очередь изумившись, так как некоторые особо одаренные эксперты лишь после вскрытия делали выводы, но никак не раньше. – И какое оно… предположение?
– Похоже, забили парня до смерти.
– Забили? Считаешь, убийца был не один?
– Паша… – протянул Феликс. – Ты сам употреблял слово «убийца» во множественном числе, интуиция – родная мать сыщика. Но мне интересен вывод Антоши… э… Степановича. Давай, воркуй.
– Смотрите, он высокий, крепкий, спортивный, наверняка качался в спортклубах. Думаете, дал бы забить себя одному человеку? Как минимум их было двое, они не давали ему опомниться, пока мне так видится история смерти.
– Что ж, твое видение убедительно, – сказал Павел. – А еще?
– Время смерти…
– Так быстро? – вырвалось у Феликса, он и брови поднял в удивлении.
– Пф! А чего тянуть? Измеряется температура тела и окружающей среды, затем есть точные признаки первичного окоченения, вторичного или отсутствие оных… Вы разве не знаете?
А глаза-то округлил, как у бешеного суриката перед кончиной, можно подумать, мальчик встретился с дилетантами широкого профиля. У Антона глуповатые реакции, отдают театральщиной, все же какой-то он… немного блаженный или несерьезный.
– Мало ли, что мы знаем, нам интересно, что ты знаешь, – весомо, будто экзаменатор, сказал Феликс. – Ну и когда?
– Понял, вы меня проверяете! – не к месту обрадовался Антон, подтвердив, что он странноватый. – Смерть наступила в промежутке между девятью и половиной десятого. Вечера, конечно.
– Ну и рекордсмен ты, Антоша… Степанович, уложился в каких-то полчаса, – засомневался Феликс.
– Нет, если хотите, считайте промежуток между девятью и десятью, обычно так все пишут в протоколах. Я обозначил более точное время, это несложно вычислить современными электронными средствами по тем показателям, которые вам называл. Что-то не так?
– Все так, так, – заверил Павел, кивая, как болванчик.
– Нормально, нормально, – закивал и Феликс.
– Тогда я побежал, – засобирался Антон. – Вызову мужиков, они заберут труп, после вскрытия доложу, что удалось из него вытащить. До свидания.
Павел и Феликс попрощались с ним, оставшись вдвоем, постояли над телом парня, которому жить да жить… Но сейчас дело в другом: почему Илью так жестоко убили, при этом не взяв хотя бы ценных вещей, которых здесь немного, но они есть? Это тот случай, когда никаких предположений с ходу не построишь, невозможно строить теории, не имея повода, то есть самого ценного – мотивов, улик и показаний. Не сговариваясь, Павел с Феликсом перешли в первую комнату, их встретил вопрос Вениамина:
– Тут еще фигурки есть, в коробке, их снимать?
Феликс подошел к шкафу, наклонился, так как Веня указывал на нижнюю полку, там и стояла картонная коробка с фигурками. Он выпрямился и уставился на экспозицию, если так можно назвать выставку, находящуюся на деревянной полке черного цвета. Расставленные фигурки, в определенном порядке, – заняли одну половину, каждая отдельно и строго в шахматном порядке. Три фигурки находились отдельно от остальной группы в противоположном углу, они не сразу бросались в глаза. Видимо, эти три штуки упали от толчка, когда здесь шла драка, остальные стояли ближе… почему не упали? Но эти три упали удачно, ровненько, хотя это неважно. И последняя статуэтка стояла совсем отдельно от двух групп, впереди трех штучек и у противоположной боковины.
– Павел, иди-ка сюда, – позвал Феликс. Когда тот подошел, он обратил его внимание на шкаф-витрину: – Посмотри, какая странная коллекция.
По привычке Терехов подробно изучал фигурки, он не раз утверждал: в зону интереса должно входить все, что хоть чуть-чуть выглядит аномально. К ним присоединился и Женя Сорин, выпятил губу:
– А в чем странность? Многие коллекционируют всякую фигню, у кого на что крыша настроена, то и скирдуют.
– Моя мама тоже коллекционирует статуэтки, только из Гжели, – поддержал его Вениамин. – Тоже маленькие: знаки зодиака, живность, человечки, дракончики.
Не удовлетворили Феликса объяснения:
– Судя по всему, здесь жил только убитый парень, он современный, молодой и… эта коллекция?
Тем временем выпрямился Павел и пожал плечами, идея насчет коллекции его не осенила, однако мнение свое он высказал:
– У молодого парня нигде не видно икон, но полно ангелов.
– Полагаешь, это ангелы? – наклонился к полке Феликс, чтобы убедиться в правоте Павла. – Мне показалось, феи, у многих крылышки есть.
– Фей изображают с длинными и тонкими ножками, – просветил Женя Сорин. – А тут все куколки в длинных платьях, значит, это ангелы.
– Отстань, Сорняк, – отмахнулся Феликс, выпрямляясь и одновременно беря одну. – На тонких ножках эти статуэтки не устояли бы. Может, они ценные?
Рассматривая статуэтку, он вертел ее в руке, заметил крошечный знак, но он был слишком мал, попросил Женю:
– Сорняк, взгляни, что за знак?
Женя взял статуэтку и, присмотревшись, вернул со словами:
– Это буква. Скорей всего латиница, значит, по-нашему читается как «П», а пишется, как «Р».
– А почему буква?
– Маркировка, думаю. Маркировки в основном на латинице.
К этому времени и Павел выпрямился, уверенно заявив:
– Вряд ли эти фигурки имеют какую-то ценность. Сам посуди, что в них ценного, только глина и краска? Некоторые даже раскрашены грубо, а какие-то безусловно дороже… рублей на сто. Не будем ломать головы, у матери выясним.
Их отвлекли трое полицейских, они пришли за трупом, Феликс поставил ангела на место и проводил их к трупу, те положили истерзанное тело в мешок, кинули на носилки и унесли. Огнев разрешил делать обыск в шкафу, с поверхности которого снял отпечатки пальцев, сам перешел к другому объекту. Женя Сорин поднял над головой смартфон, потому что раздался бой курантов, оповестив всех дополнительно:
– С Новым-Старым вас! Наконец он наступил, праздники закончились. Эх, сейчас бы шампусика и закусон от Настюхи… Я проголодался.
– А я бы рюмашку водочки пропустил, не успел дома хлебнуть, – посетовал Огнев, орудуя кисточкой по дверце книжного шкафа. – Только собирались за стол…
– Добрый вечер, а вот и я!
Абсолютно все, кто находился в комнате, застыли. Потому что, еще не видя, а лишь слыша голос Ольги Коноплевой, каждого наверняка посетила одна неприятная мысль: какого черта она приперлась? Потом все, как по команде, но медленно, словно на место преступления заползла кобра, повернули головы к входу… Не ошиблись, в проеме стояла она.
Ольга для своих тридцати не выглядит младше, как очень многие в ее возрастной категории, возможно, потому, что она консервативного типа, начиная от одежды и кончая внешностью. Пробовала Оля одно время соорудить на голове художественный беспорядок, да все отметили: не идет стервозной натуре легкомысленная стрижка. Ольга прочувствовала просчет и вернулась к строгой прическе, но женщину красят не кудри, не макияж и даже не одежда, а, как это ни банально звучит, внутреннее содержание. В остальном она крутая мисс, энергии в ней через край, властность врожденная, что, конечно же, отталкивало мужчин. Да, она одинока, недобрые языки поговаривали, будто по этой причине и злая.
– Мама миа, Марихуана… – протянул Феликс с кислой миной. Как он только не называет ее, все, что из конопли производит криминальный черный рынок, приклеил к Ольге. – Тебя-то каким ветром занесло среди ночи в наш национально-эпический праздник, который не пропускает ни один порядочный человек?
– Значит, я непорядочная, – ухмыльнулась она. По всей видимости, Оля осталась довольна произведенным впечатлением. – Неужели не рад?
– Угадала, не рад, – не посчитал он нужным миндальничать с ней. – Амнезией заболела? А у меня память отличная, мы с тобой всегда не рады друг другу.
Их взаимное «обожание» известно всем, данная группа полностью на стороне Феликса, у которого к ней главная претензия, переросшая во вражду – профнепригодность. Судмедэксперт, важная единица в их деле, Оля допускала массу промахов, притом умудрялась скинуть свои непростительные ошибки на оперативников и следователя, терпели ее из-за дефицита кадров. Если все тактично обходили острые углы, связанные с неумехой, то Феликс лепил в лоб, что о ней думает, ибо ему, как старшему оперу, доставалось по башке и за того парня. Она платила ему той же монетой.
Ольга по-хозяйски обходила комнату, как будто она здесь главная, за ней, словно надсмотрщик, медленно двигался Феликс, озадачившись: чего она притащилась, ведь просто так эта дива ничего не делает. Огнев, не отвлекаясь от дела, напомнил ей:
– Сударыня, не топчитесь, плиз.
– Ха! – отреагировала она смешком. – Здесь без меня натоптано.
– Вот именно, – не спорил он. – Не стоит затаптывать то, что натоптано.
– Марихуана, – встал перед ней Феликс, – ты опоздала. Нам присылали потрошителя, он ускакал в обнимку с трупом, так что можешь проследовать прямиком в морг. Думаю, еще застанешь новичка в вашем ведомстве.
Ольга смерила его дерзким взглядом, но сколько торжества сверкнуло в ее обычно невыразительных рыбьих глазенках, как будто выиграла миллион в лотерею. А заворковала так и вовсе в незнакомой тональности, что подозрительно:
– А я больше не работаю экспертом.
Да уж, весть радостная, однако никто не захлопал в ладоши, подозревая некую западню. Она быстрым взглядом пробежалась по лицам, проверяя, насколько они «довольны», но лица остались бесстрастными, все ждали, что за ее вестью кроется. И она поспешила сообщить сногсшибательную новость, дабы обломать «гадского опера», как прозвала Феликса:
– Я перехожу на следовательскую работу, меня определили к вам в группу набираться опыта, хотя… Хм, думаю, знаниями могу поделиться сама.
Похоже, не шутила, у Оленьки отсутствует чувство юмора, о чем старая дева не подозревает. М-да, хуже подарка на Старый Новый год не бывает, вот уж точно: старый праздник потащил за собой и старые проблемы. Наступила немая сцена, через длинную паузу все-таки Огнев решился прояснить:
– Олюшка, птичка моя, твое образование несколько из другой сферы, ты не находишь, нет?
– Разумеется, не нахожу, – ответила она с самодовольным видом. – Я приобрела второй диплом, позволяющий мне занимать должность следователя.
– В переходе приобрела? – поддел ее Феликс.
– На курсах, – бросила ему она. – Платных.
Пикировки ни к чему, не то место, Павел мягко осадил Ольгу:
– Ну, раз прислали набираться опыта, то садись вон туда, – указал он в угол. Очень символично, это типа наказания. – И набирайся.
Она не выполнила просьбу, а ведь по факту это приказ, все-таки в их ведомстве не пирожками торгуют, а Терехов не повар, анархии не должно быть ни в каком виде. Ольга отошла к дверному проему и облокотилась спиной о стену, что по сути выглядело вызовом. Худо, очень худо.
Санчо въехал во двор, снял шлем и закрыл ворота.
В окнах горел свет, но это ничего не значит, Ника способна спать и при ярком электрическом свете, и при дневном, у нее состояние сурка. В старый гараж, пристроенный к такому же старому дачному домику, мотоцикл катил медленно, снега здесь навалило прилично – почти до середины колес. И с неудовольствием подумал, что завтра придется махать лопатой, с другой стороны, гиподинамия бич современного человека.
Закрыв гараж и по привычке проверив, насколько прочен замок, ведь мотоцикл – самая дорогая его вещь, Санчо взбежал на крыльцо. Он потопал ногами, сбивая налипший снег, одновременно ежась, все же на мотоцикле зимой ездить далеко не айс. Но куртка на нем теплая, на меху, штаны утепленные, шлем закрывает лицо от ледяного ветра, остальные неудобства можно пережить, тем более к неженкам он не относится. Наконец, Санчо вошел в дом.
Здесь тепло, пахло дровами. Он снял верхнюю одежду, переобулся в тапочки, открыл дверь в комнату. Ника сидела на диване, поджав под себя ноги, закутанная в бабушкину шаль, она смотрела телевизор и вряд ли что-то там видела. Санчо этот взгляд знает – когда человек смотрит прямо, на самом деле внутрь себя заглянул и ужаснулся, не зная, что теперь с этим делать. На звук она повернулась к нему, выжидающе уставилась, ничего не спрашивая, хотя вопрос отпечатался на ее лице. Спросил он:
– Почему не закрылась на замок? Я же говорил, мало ли кто здесь бродит, все же это окраина города.
– Забыла, – произнесла Ника, опустив глаза.
– Ладно, замяли… – потирая ладони, сказал он. – Старайся не забывать, хорошо? Есть хочется… чего-нибудь горяченького. Немного подмерз.
Ника спустила ноги на пол, нащупала ступнями в вязаных цветных носках тапочки и отправилась в кухню. Это хорошо, что не сопротивляется, ей надо давать задания, постоянно заставлять что-нибудь делать, к такому выводу он пришел. А как еще вывести из депрессии? Только загружать работой, обязанностями, ответственностью, она же неопытная, с трудностями не умеет справляться.
Поскольку мама с бабушкой нагрузили его еще днем всякими вкусностями, Ника лишь подогрела еду и заварила свежий чай, чашку с горячим напитком поставила перед Санчо. С чая он и начал поздний ужин, после первого глотка удивленно поднял брови:
– А что здесь?
– Специи, – ответила Ника, накладывая на тарелку мясо и салаты, которые традиционно готовят по праздникам. – Так мама готовила от простуды.
– Я вроде не простужен… но спасибо.
– Ты же перемерз. Рассказывай, не тяни.
О, прогресс налицо: Ника заботится о других, а не тупо смотрит в одну точку, сидя на диване. Санчо… надо сказать к знаменитому оруженосцу Дон Кихота он не имеет отношения ни внешне, ни по характеру, скорее, полная противоположность. Просто на курсе было четыре Сашки, когда выкрикивали имя, все четверо откликались, однокурсники сообразили: каждому Сашке надо дать отдельное, но производное прозвище, ему досталось по жребию – Санчо. Он поднял глаза на Нику и тут же снова уткнулся в тарелку, наколол на вилку кусок мясного рулета и отправил в рот, он у него большой, вместительный.
– Санчо… – настороженно произнесла Ника, догадавшись по его лицу, что сказать ему нечего.
– Я приехал и не застал его, – фальшиво-беспечным тоном сказал Санчо. – Решил подождать в подъезде, я точно знал, что он дома. Но позвонила Килька…
– Килька? – не поняла Ника, как килька может звонить.
– А, да, ты же не знаешь… Это сестра младшая, Ленка, худая, как щепка, я и дразню ее Килькой.
– Можно подумать, ты упитанный.
Далеко не упитанный, напротив, он высокий и худой, точнее, жилистый, а жилистые люди сильные, при всем при том Санчо довольно стеснительный. Даже когда делает правильный шаг, преодолевает стеснение, боясь показаться навязчивым. Впрочем, бабушка называет это скромностью и сокрушается, что он излишне скромен и снисходителен, мол, в наше время данные черты доставляет массу проблем. Ну, в общем-то, это так и есть, народ принимает снисходительность за слабину и подвергает парня глупым шуткам, глупым – потому что однокурсники младше, им хочется показать себя крутыми пацанами, это смешно, не более. Вот и сейчас он стеснительно буркнул:
– Я нормальный.
– Не хочешь говорить? Что-то случилось, да?
Санчо не ответил напрямую, просто продолжил:
– Килька думала, я на даче, просила привезти бабушкин ортопедический корсет, поясницу прихватило. Ехать сюда далеко, я сгонял в аптеку, меня отправили по другому адресу, купил и привез, потом назад…
Ника слушала и думала: «Зачем он так долго рассказывает? Точно что-то не то…» А Санчо закатил паузу, заполнив ее интенсивным поеданием маминых яств, не специально, нет, просто соображал, как сказать неприятную новость. Украдкой бросал на Нику вороватые взгляды, а она такая умненькая, все понимает и… не понимает ни черта в силу отсутствия жизненного опыта.
Нике двадцать два, но мозги шестнадцати лет – не развились, только физически она впечатляет – высокая, статная, формы имеет округлые, плавные, отсюда и выглядит старше. Плюс славянская внешность – голубоглазая блондинка с кожей молочного цвета, она реально похожа на прекрасную фею. Еще одно бесспорное достоинство Ники – ее жизненный опыт составлял ноль целых, ноль десятых. Однако тяни или не тяни, ничего ведь не изменить, и Санчо проговорил на повышенной скорости:
– Когда я вернулся в полной уверенности, что он уже дома, дверь квартиры была немного открыта… то есть нормально так открыта, можно было войти… Я сначала заглянул внутрь, в общем, свет горел… все, что умеет гореть, было включено. В прихожей… даже не знаю, как сказать… Там будто погромщики побывали и все разнесли. Внутри слышал голоса, войти не рискнул. И вдруг женщина как закричит… Я и рванул наверх. Не хватало вляпаться в историю. Ты не подумай, я не из трусости… из предосторожности… Нет, не собирался удирать, сначала надо было выяснить, что происходит, а потом уж действовать, верно?
– Я ничего такого не подумала, – перебила длинноватый монолог нетерпеливая Ника. – Говори прямо, что там случилось?
– Кричала его мать, ее увезли врачи. Внизу, кстати, стояла скорая, значит, к ней приехали. А самого Илью… его вынесли в мешке. Такой черный мешок… м… для трупов.
– Мешок? Для трупов? Но если в мешке был… Ты уверен?
– Что в мешке был он? Лица, конечно, я не видел, мешок был застегнут на молнию… А почему мать так кричала, почему ее врачи под руки увели? Она не в себе была. И в квартире разгром. Еще там слышались голоса… мужские. Сама подумай: медики, какие-то мужчины, безумная мать, открытая дверь… менты там были. Похоже, пришили его, Ника. Пришили.
Так как Санчо отодвинул тарелку, Ника, ничего не сказав, принялась убирать со стола. Когда происходят такие события, в них не сразу и веришь. Разумеется, человек смертен и даже внезапно смертен, как сказал классик, сама по себе смерть не должна удивлять, это естественный процесс. Но внезапная смерть от руки убийцы всегда роняет в душу страх, что жизнь слишком хрупкий подарок, защитить ее практически невозможно, и чужая смерть примеряется на себя. Правда, подобные мысли беспокоят людей много старше, молодые полагают, будто они бессмертны, но у двух полуночников особые обстоятельства, выбившие их из привычного состояния. Наконец, Ника присела напротив Санчо за чистый стол, робко спросила:
– И что теперь делать?
– Сколько времени? – не ответил он, потому что не знал ответа.
– Три часа ночи.
– Я забыл… С Новым годом. Вдруг он будет лучше старого?
– Мне кажется, лучше уже не будет никогда, – вздохнула она.
– Будет. Обязательно будет.
Из ее прозрачно-голубых глаз выкатились прозрачные слезы, но Ника еще не знала, что, кажется, и он попал круто.
Рассвет зимой уныл и безлюден…
Между прочим, после праздников обостряется ощущение пустоты, а то и конца света, подобное настроение Павел прочувствовал, поглядывая на Феликса, но помалкивал, пока не развез по домам Вениамина с Женькой. Ребята еще зеленые, при них обсуждать проблемы, задевающие самолюбие, нетактично, некорректно, неэтично, ибо пострадавшая сторона без того чувствует себя униженно. Наконец Павел и Феликс остались одни, мчались по вымершим улицам, встречая почти пустые трамваи и троллейбусы, маршрутки и автобусы – редко кто ехал в столь ранний час на работу. А у них закончилась рабочая ночь, но это дело десятое, внимание сосредоточено на удрученном Феликсе, надо бы как-то вернуть его в прежнее состояние.
– Послушай, – заговорил Павел уверенным тоном, который просто обязан внушить оптимизм другу. – Ее слова ничего не значат, ты же в курсе, какая Ольга лживая. (Феликс отмолчался, это не в его духе, стало быть, серьезно приуныл.) Я постараюсь встретиться с другом отца, он узнает точно, правда ли, что эта стерва (впервые Павел выразился грубо о женщине) займет твое место. Если правда, я постараюсь убедить, что это нонсенс: патологоанатом – и вдруг следователь, ситуация достойна комедийного кино.
