Лариса Петровичева
Хроники Аальхарна: Изгнанник. На границе чумы. Охота на льва
Шани смотрел, как свидетели занимают места в своем ряду, и думал, что у Дины Картуш нет никаких шансов против этой дружной компании. Сыновья покойной, соседи, два каких-то ухмыляющихся молодчика – все они были настроены уничтожить рыжую.
Шани и сам мог бы оказаться среди них, вот только цвет волос – слишком слабая улика. Вообще не улика. Табуретка скользила под ногами, готовясь упасть; Шани сцепил пальцы и стал молиться. В Бога он не верил, молитвы просто помогали ему сосредоточиться и обрести внутреннее равновесие, а большего от них и не требовалось.
Дину привели в зал суда последней и усадили на лавку. Рядом с ней встали два охранника, такие свирепые и так серьезно вооруженные, словно насмерть перепуганная рыжая девчонка, дрожавшая от ужаса, могла бы тут разорвать всех голыми руками. Сквозь прореху в рукаве скварны, ритуального обвинительного халата, виднелись кроваво-черные пятна синяков, оставленные вчерашними клещами.
Шани поднялся со скамьи обвинителей и подошел к Дине. Растрепанная и измученная, она едва не падала в обморок от страха и посмотрела на него так, как могло бы смотреть загнанное в ловушку животное. Ведьмы и раньше смотрели на него с тем же выражением смертной муки, но сейчас ощущения были немного другими – он даже не мог сказать точно, какими именно. Он словно чувствовал, что Дине суждено сыграть определенную роль в его судьбе – не сейчас, конечно, а намного позже.
Все-таки надо было зайти к ней раньше. Просто побыть рядом, поговорить, утешить.
– Доброе утро, девица Картуш, – мягко сказал Шани, присаживаясь на скамью рядом с ней. – Как вы?
От девушки разило спертой тюремной вонью, но больше всего – страхом. Паническим ужасом умирающего на бойне животного.
– Рука… болит, – хрипло прошептала Дина.
Шани сочувствующе кивнул.
– Жалобы на дурное обращение есть?
Дина отрицательно качнула головой. Даже если жалобы и были, что они могли бы поменять? Убрать крыс и вшей из камер? Смягчить злобу тюремщиков? Шани и сам понимал, что задает эти вопросы просто для проформы, и Дина понимала, что не будет рассказывать ему о страшной ночи в тюрьме и о том, о чем она думала и плакала, лежа на грязной скамье и глядя в потолок.
– Суд будет к вам справедлив, – пообещал он и отправился на свое место.
В это время по условленному знаку вскричали трубы, и в зал вошел судья. Заседание началось.
Служитель ударил в небольшой колокол, призывая собравшихся к тишине и порядку. Зал умолк. Шани взял свою папку и вышел на помост обвинителя, поймав среди зрителей невидящий, мертвый взгляд архивариуса Картуша.
– От имени инквизиции и честного аальхарнского народа я обвиняю эту женщину, Дину Картуш, в колдовском нечестии, напущении смертной порчи на почтенную лекарицу Маню и еретическом безверии, – весомо произнес он.
Дина вскрикнула, словно раненое животное, и закрыла лицо ладонями.
– Мы выслушаем свидетелей и показания инквизиционной коллегии и придем к справедливым выводам.
Свидетелей было много. Одной только Маниной родни пришло больше двух дюжин. Судья вызвал старшего сына, который долго и в подробностях рассказывал о том, сколько вреда причинила Дина их семейству. Упоминался тут и порошок из костей заложного покойника, который злодейским манером подсыпали под порог, чтобы страждущие обращались к другой лекарице, и отвар из крыльев летучих мышей, отловленных в Ипатьеву ночь, чтобы Маню одолела боль в суставах, и даже свеча из жира повешенного душегубца, которую проклятая ведьма однажды подарила старухе, а та по доброте душевной и неведению приняла.
Казалось, зрители внимали рассказу не дыша, с открытыми от удивления и испуга ртами, не забывая время от времени сплевывать на сторону и обводить лица кругом, чтобы отогнать нечистого. Никто не сомневался, что злокозненную тварь следует сжечь прямо сегодня, можно даже из зала суда не выводить.
Шани выслушал свидетеля, сделал какие-то пометки в своих бумагах и спросил:
– Позвольте осведомиться, уважаемый Груш: а чем порошок из костей покойника отличается от порошка для травления крыс?
«Уважаемый Груш» только глазами захлопал и выдавил из себя нечто невнятное.
Шани улыбнулся.
– На вид они совершенно одинаковы. Даже я вот так сразу не различу, а у меня все-таки есть в этом кое-какой опыт. Требуется лекарский анализ, и это дело не одного часа. Вы его проводили?
В зале раздались смешки.
– Далее. Отвар из крыльев летучей мыши. Вы сами видели, как обвиняемая его варила? Как это происходило и где?
Внятного ответа не последовало. Груш помалкивал, постепенно понимая, что сболтнул лишнего.
Шани торжествующе улыбнулся и задал третий вопрос:
– Если вы видели свечу из жира повешенного, сильнейший предмет малефиция, то почему не донесли об этом сразу? Почему позволили вашей матушке принять сей злокозненный дар? Либо вы покрываете ведьму, либо тут кто-то очень сильно врет.
Зрители в зале уже хохотали в голос. Архивариус Картуш тоже слабо улыбнулся. Хельга смотрела на Шани с таким восторгом, словно он был не человеком из плоти и крови, а небесным духом.
Ненадежного свидетеля отозвали, и тот, со стыдом опустив голову, сел рядом с братьями, интересуясь тем, какое наказание инквизиция дает за лжесвидетельство в суде.
Судья постучал по столу молоточком и вызвал нового представителя обвинения – темноволосого красавца-усача в дорогом камзоле и плаще на меху. В зале тотчас же заинтересованно зашушукались: девицы и дамы любопытствовали по поводу семейного положения столь привлекательного в матримониальном отношении свидетеля.
Сокрушитель женских сердец смущенно рассказал, что в прошлом году хотел достойно посвататься к Дине, но она…
– Вранье! – воскликнула рыжая и вскочила со скамьи.
Охранники тут же бросились на нее и скрутили руки за спиной, но Дина не переставала кричать:
– В углу он меня зажал! Известно, чего хотел, паскуда! Не слушайте его!
Шани сделал знак, чтобы ее отпустили, и, дождавшись, когда Дина снова сядет на свою скамью, произнес:
– Продолжайте, господин Селер. Итак, вы хотели на ней… Хм, ну ладно, потом жениться. Что же сделала обвиняемая?
Усач густо покраснел и выдавил:
– Ваша милость, можно на ухо? Людей стыдно.
Шани глумливо усмехнулся и подошел к свидетелю. Тот помолчал, развел руками и пробормотал:
– Ну, собственно, все… Вообще все.
Шани вскинул брови и спросил тоже шепотом, но так, что услышали все собравшиеся:
– Совсем все? Почернело и отвалилось?
Зрители утробно расхохотались и не успокаивались несколько минут. Судья зазвенел в колокольчик, призывая собравшихся к порядку, и очень строго посмотрел в сторону декана инквизиции, словно не мог понять, почему тот превращает судебное заседание в балаган.
Когда зрители утихли, отирая слезы, усатый Селер проговорил:
– Нет, не отвалилось, сохрани Заступник. Но… отказывает в работе. Я и так и этак, а оно вот как-то… никак, в общем.
По залу снова пронеслись смешки.
Шани отошел от свидетеля и занял свое место.
– Что же вы, здоровый мужчина в самом расцвете возраста и сил, говорите о вашем горе только теперь, когда едва ли не год миновал? Я бы на вашем месте кинулся в инквизицию после первого же отказа в работе. Это не шутки – это злейший малефиций.
Усач промолчал, и Шани заметил:
– Странное что-то творится нынче со свидетелями: то они безбожно врут, то фантазируют, то чего-то недоговаривают.
Среди свидетелей возник шум, и две раскормленные девахи в кокетливых белых чепцах стряпух, отмахнувшись, пересели к зрителям, явно не желая, чтобы из них делали посмешище или превращали в обманщиц на глазах честного народа.
Убедившись, что больше свидетелей нет, Шани сделал знак Хельге, и та вышла вперед – зачитывать официальное заключение инквизиторской коллегии. Зрители затихли, боясь пропустить хоть слово. Шани затылком чувствовал горящий взгляд архивариуса.
– Лекарская комиссия в составе трех лейб-лекарей и декана инквизиции лично осмотрела тело покойной и пришла к заключению, что смерть почтенной Мани происходит от естественных причин в силу значительной изношенности сердечного клапана. Результаты тщательного обыска в доме обвиняемой не обнаружили злодейственных предметов, которые могут быть использованы в целях малефиция и ворожбы. Свидетели признаны ненадежными и не заслуживающими доверия.
Дина подняла голову и с лихорадочной надеждой посмотрела сперва на Хельгу, а затем на Шани, который откинулся на спинку скамьи и бездумно чертил какие-то каракули на листке бумаги.
– Сим официально заявляется, что инквизиция считает девицу Дину Картуш невиновной по всем предъявленным обвинениям и не имеет к ней более никаких вопросов. Честь и доброе имя девицы следует считать восстановленными. Всякий, кто будет называть девицу Картуш ведьмой в связи с этим конкретным случаем, подлежит судебному преследованию за клевету. Следственные расходы предписано взыскать с обвинителей в равных долях. Дано и подписано: члены инквизиционной коллегии, декан Шани Торн, секретарь Хельгин Равиш.
Зрители застыли, кажется, даже боясь дышать. На людской памяти это был первый случай оправдания подозреваемой в ведовстве.
«Все когда-то бывает в первый раз», – подумал Шани и вопросительно посмотрел на судью. Тот опомнился, стукнул молоточком о подставку и произнес:
– Дело закрыто. Подсудимая объявляется невиновной.
Охранцы, караулившие Дину, опустили свои пистоли, а девушка внезапно выбежала в центр зала, бросилась на шею Шани, крепко поцеловала его и разрыдалась. По залу пронесся общий восторженный вздох. Честный судия и оправданная добродетель, устоявшая перед кознями врагов, – пожалуй, у Дрегиля появился очередной сюжет для драмы.
– Спасибо, – прошептала сквозь слезы Дина, оторвавшись от его губ. – Спасибо вам огромное… Храни вас Заступник.
Шани тоже обнял ее и быстро шепнул на ухо:
– Уезжай. Сегодня же. Как можно дальше. Я не смогу отпустить тебя дважды.
За его спиной раздались грохот и короткое нецензурное восклицание – это Хельга выронила свою папку. Отстраняя освобожденную ведьму, Шани подумал, что стоило бы обернуться к Хельге, но не обернулся.
Архивариус Картуш скатился со зрительских рядов и кинулся к дочери, а судья, с лица которого до сих пор не сошло выражение искреннего недоумения, поманил Шани.
Взяв со стола стопку бумаг по делу, Шани подошел к судье и сказал:
– Интересное дело, правда?
Судья только руками развел. Парик на его голове сидел криво.
– Я спрошу только одно, ваша неусыпность, – промолвил судья. – Вы уверены в приговоре?
Шани утвердительно кивнул.
– И так теперь будет всегда?
В голосе судьи звучал отчетливый испуг. Наверняка дрожал от страха, что злокозненные ведьмы сумеют убежать от правосудия.
Шани усмехнулся и ответил уклончиво:
– Посмотрим.
Потом, передав документы в архив суда, Шани уселся в карету, чтобы отправиться-таки домой, и на сиденье обнаружил «Семь юдолей скорби». Решив, что после вынесения приговора это уже не взятка, а подарок, он постучал в стену, приказывая трогаться, и с удовольствием раскрыл книжку на первой странице.
А молодые академиты отправились в Халенскую слободу: успешное завершение своего первого дела следовало отметить так, чтобы как минимум до завтра не держаться на ногах. Хельга угрюмо шагала следом за сокурсниками и не принимала участия в общей оживленной беседе, ограничиваясь только кивками и угуканьем под нос.
Когда вся компания обосновалась в одной из многочисленных слободских таверн и румяная улыбчивая хозяйка выставила на стол первые высокие кружки пенного, Хельга подумала, что ей впервые в жизни хочется напиться – да как следует, до беспамятства, чтобы хором с сокурсниками орать матерные песни, от которых даже у пиратов уши сворачиваются в трубочку, а потом подраться с кем-нибудь и под занавес заснуть где-то в канаве. Для этого у нее был повод.
– Ну что, братья! – провозгласил Левко, великий знаток и практик борьбы с зеленым змием, и поднял свою кружку. – За искоренение ересей, за правду, за нашу работу – ура!
– Ура! – дружным хором возгласили академиты и застучали ладонями по столу.
– За декана нашего и наставника, дай ему Заступник здоровья, чин побольше да перину помягче – ура!
– Ура!
Хельга недовольно присоединилась к общему хору.
– За нас, молодых, отважных и умных, чтоб нам впредь вся работа бархатом была, – ура!
Академиты поддержали тост еще громче и захлопали в ладоши так, что у Хельги заложило уши. Хозяйка сноровисто выкатила еще одну бочку пива, видя, что у молодых людей намечается знатная пирушка. Михась бросил ей несколько золотых монет, и на столе мигом возникла сытная закуска, пиво в кружках обновилось, а поодаль замаячили раздатчицы с кухни, которые бросали на академитов многообещающие взгляды.
Хельга лихо осушила вторую кружку, и хмель ударил в голову и заключил ее в тяжелые объятия от макушки до пяток, а грустные мысли отступили на задний план.
В конце концов, какое ему до нее дело? Таких, как Хельга, девчонок у его неусыпности декана – на монетку пучок, и если за три года обучения он не заметил, что с него глаз не сводят, то вряд ли что-то увидит и поймет теперь. Через два месяца итоговые экзамены, а потом Хельгу распределят куда-нибудь в загорскую глушь, она где-нибудь затеряется по пути, чтобы потом появиться уже в женском облике, и они никогда больше не увидятся. Стоит ли переживать, если можно просто потерпеть, а потом все забудется? В конце концов, деревенская соплячка не ровня сыну государя – в слова Миклуша Хельга искренне верила.
Она никогда не чувствовала себя настолько одинокой. Никогда.
– Хельгин, брат, что такой надутый? – Левко от души хлопнул Хельгу по спине так, что она едва не подавилась хвостом сушеной рыбы. – Или делом недоволен, или какая зазноба на уме?
Хельга мрачно посмотрела на него и ничего не ответила.
– Оставь ты, – подал голос Алек.
Со временем он стал лучшим учеником на их курсе. Иногда Хельга ловила на себе его пристальный, пронизывающий взгляд и начинала думать, что разоблачена. Как, например, сейчас: Алек смотрел тяжело и внимательно, словно готов был протянуть руку и ткнуть в Хельгу палец – девка! Девка переодетая!
Однако Алек сказал только:
– Хельгин молодец, парень хоть куда.
– А я что? – Левко расплылся в улыбке и поднял третью кружку. – Славный парень, и декан его отличает. За Хельгина, чтоб ему всего прибавилось, – ура!
– Ура! – взревели академиты, и Хельга выдавила тихую улыбку.
Сокурсники ее и в самом деле любили – она удивилась, заметив это. Надо же, считают славным парнем и хорошим другом. А ведь поволокли бы на костер, узнай, что она девушка. Или сперва в койку: она прекрасно понимала, что на уме у молодых парней не только учеба.
Хельга отпила из кружки и посмотрела по сторонам, ощутив внезапный отчетливый дискомфорт, словно кто-то внимательно разглядывал ее исподлобья. В таверне были и выпивохи, которым безразлично, в какой день и час заливать глаза, и вполне себе благообразные господа, что пришли сюда перекусить, временно отложив дела. В углу вяло кого-то лупцевали, а у противоположной стены сидел высокий мужчина в грязном, засаленном плаще и, судя по наклону головы, скрытой под капюшоном, смотрел как раз в сторону Хельги. На столе перед ним стояло не пиво, как у всех посетителей таверны, а бутыль неплохого вина. Семь монет за бутылку, прикинула Хельга. Обеспеченный господин.
Девушка поежилась. Кто это и что ему надо? Отчего-то ей вдруг стало очень не по себе, а выпитое сделало Хельгу слабой и не способной дать отпор в случае нападения. Хельга обернулась к окну – там снова началась метель, и она могла бы этим воспользоваться.
Отодвинув кружку, она поднялась с лавки и взялась за плащ.
– Хельгин, друже, ты куда?
– Только начали потеху-то!
– До ветру, – ответила Хельга хриплым баском и накинула плащ. – Без меня не продолжайте.
Выскользнув через боковую дверь и оказавшись на слободских задворках, Хельга прошла вдоль выщербленной стены кабачка и спряталась в крошечном отнорке, на всякий случай приведя потайной кинжал на запястье в боевое положение.
Ее расчет оказался верным. Спустя считаные минуты дверь со скрипом отворилась, и в проулок выскользнул незнакомец в плаще. В руке он держал обнаженную боевую саблю. Хельга едва удержала испуганный возглас. Откинув капюшон, незнакомец огляделся, и Хельга узнала в нем Грега Симуша. За время, прошедшее после бала, он утратил значительную долю своего блистательного лоска и теперь выглядел так, словно был вынужден терпеть изрядные лишения и утраты.
– Выходи, мальчик, – холодно позвал он. – Есть разговор.
«Вот и конец», – обреченно подумала Хельга.
Симуш сделал шаг вперед.
– Или ты все-таки девочка? Выходи, рассекреченный хитрец, выходи. Мы просто побеседуем. Да не бойся, больно не сделаю.
Хельга выпрямилась и сделала шаг из своего убежища. На обязательных занятиях по фехтованию она достигла определенных успехов, но что сейчас ее хлипкий кинжальчик перед саблей отличного бойца? Оставалось надеяться, что кто-нибудь из посетителей таверны выйдет на улицу до того, как Симуш покромсает ее на ломти.
– Я к вашим услугам, сударь, – со спокойным достоинством промолвила Хельга, хотя это спокойствие стоило ей немалых сил: сейчас ей больше всего хотелось удрать со всех ног, да подальше. – Чем вам может помочь младший инквизитор?
Симуш глумливо усмехнулся и сбросил плащ в сугроб. Сабля в его руке описала традиционный полукруг – приглашение к дуэли. Хельге оставалось либо спасаться бегством, либо принимать приглашение. Она бы и убежала, да ноги с перепугу отнялись.
– Сударыня, – сказал Симуш, делая шаг вперед. – Я не хочу загонять вас в угол. Вы гораздо лучше смотритесь в других позициях.
Движение его руки было обманчиво легким, но Хельга едва успела отпрыгнуть от смертоносно блеснувшей почти у лица сабли и чуть не упала, поскользнувшись на мокром снегу.
– Отвечаете на вопросы – и спокойно уходите домой.
– Джентльменам не к лицу такие речи, – заметила Хельга, выбрасывая из рукава кинжал. Драться так драться.
– Так и вы не дама, если судить по вашей одежде. Не слышал, что в инквизицию стали принимать девушек. Или вы просто личная игрушка господина декана? – цинично ухмыльнулся Симуш, и лезвие сабли снова прошило воздух на ничтожном расстоянии от лица Хельги, покрасневшей от стыда.
«Он играет со мной, а потом убьет», – с какой-то простой ясностью поняла Хельга и отпрянула в сторону.
– Итак, первый вопрос. Твой хозяин действительно наследник Миклуша?
– Не знаю. Может, да. А может, нет. Государь прикажет – дураки найдутся, – сказала Хельга, прикидывая вероятные пути отступления.
Симуш перегораживал выход на улицу, а за спиной был тупик. И из кабачка, как нарочно, никто не выходил проветриться. Однокурсники сидят там и знать не знают, что Хельгу сейчас будут убивать. Медленно, с умением и вкусом, убивать.
Симуш криво ухмыльнулся. Клинок взлетел, и на этот раз Хельга не успела увернуться. Лезвие распороло плащ и рукав рубашки, и предплечье словно пламенем обожгло. Хельга вскрикнула от боли и увидела, как на снег упали алые капли.
«Это моя кровь, – отстраненно подумала она. – Моя кровь».
– Второй вопрос, – продолжал Симуш. – Торн заинтересован в том, чтобы занять престол Аальхарна?
Вот в чем дело. Зачем тащиться за принцем в дальние края отвоевывать святыню, которой, возможно, и на свете нет, когда в столице есть другой наследник и лучше вовремя прибиться к нему?
– Ищете местечко потеплее?
Хельга вложила во фразу весь сарказм, на который была способна. Рукав тяжелел, медленно пропитываясь кровью.
Симуш широко улыбнулся и развел руками.
– Я укоротил бы вам язычок, дорогая, – произнес он, – но, наверно, будет проще укоротить вас на голову. Передайте вашему господину, что у меня есть для него маленький, но очень ценный подарок. Если он успеет вовремя его получить, то вместе с подарком получит и корону.
Сабля сверкающим лучом прошила метель, и Хельга почувствовала, как металл входит в грудь чуть ниже правой ключицы.
– Принц не поехал в сулифаты, – услышала она и, покачнувшись, рухнула на колени в снег. – Он в столице.
И стало темно.
Глава 9. Лед и мрамор
Перед отправкой в Туннель Саша получил положенный ссыльным пакет милосердия, в котором, помимо виброножа, фильтра для воды и недельного запаса синтетического продовольствия, находился еще и АПХ-24, аппаратная полевая хирургия – прибор, способный быстро залечить перелом или зашить рану. Со временем без подзарядки он практически вышел из строя, но для того, чтобы заштопать раны Хельги, энергии у него еще хватало. Бледно-голубой луч полз по коже, спаивая рваные края и оставляя после себя тонкую розовую полосу шрама.
Хельга была без сознания, и Шани решил, что так даже лучше: не будет задавать лишних вопросов по поводу вибрирующей пластины. Если что, он назовет свой прибор ковчегом с мощами святого Елета Исцелителя. И врать особо не придется.
Насмерть перепуганные академиты хотели было везти Хельгу в лекарский комплекс при инквизиции, но Шани запретил и, устроив раненую девушку прямо на полу собственного кабинета, запер двери и принялся за дело. Прибор нервно попискивал, сообщая о том, что заряд у него на исходе, но работа была почти завершена, и Хельга глубоко вздохнула и шевельнулась, приходя в сознание.
Нажав на кнопку выключения, Шани убрал прибор в карман, намереваясь потом утопить его где-нибудь в болоте, и похлопал Хельгу по щекам.
– Хельгин, очнись.
Девушка вздрогнула и, открыв глаза, несколько мгновений смотрела на него тихим непонимающим взглядом, а потом встрепенулась и воскликнула:
– Наставник, принц в столице! Он никуда не уехал!
Она осеклась и посмотрела на свою расстегнутую рубашку и обнаженное плечо, словно не могла взять в толк, куда подевались свежие раны.
– Ведь Симуш меня заколол, – растерянно прошептала она.
Шани невозмутимо пожал плечами и осторожно натянул рукав на плечо Хельги.
– Ну теперь-то все в порядке, – произнес он хладнокровно. – Так что там с принцем?
Выслушав тревожный сбивчивый рассказ, Шани ощутил настолько сильный и тяжелый прилив гнева, что сжал кулаки, и ногти впились в ладони. Расслабился, раззява, поверил, что Луш так легко откажется от своих планов! Охрана давно переведена в обычный режим несения службы, а инквизиционный корпус отозван из дворца за ненадобностью. От отчаяния Шани захотелось побиться головой обо что-то твердое.
– Что нам теперь делать? – испуганно спросила Хельга.
Шани прошел к арсенальному шкафу и стал выбирать оружие. Конечно, штатным инквизиторским пистолям далеко до настоящих боевых, но у Шани имелся небольшой личный запас вооружения, не предусмотренного традиционными положениями устава. Ну ничего, еще посмотрим, кто посмеется последним.
А Симуш-то какой ловкач: и нашим и вашим. Если гонец умрет, не передав декану инквизиции нужную информацию, то получится, что Симуш вроде бы и не предал принца. А если послание доберется до адресата, то Симуш отдал очень хороший поклон возможному новому владыке. Со всех сторон молодец. Просто умница.
Шани чувствовал, что вряд ли сможет перебороть горячее желание прострелить этому умнице глаз при первой же встрече.
– Тебе – идти домой и отлеживаться, – бросил он, закрепив на поясе ленту с запасными патронами. – А я еду во дворец. Похоже, там сегодня будет горячо.
С этими словами он повернул рычаг в стене, и здание инквизиции отозвалось тяжелым низким гулом – сигнал красной тревоги, высшая степень опасности. Повинуясь ему, сотрудники боевого инквизиционного корпуса вскакивали со своих мест и направлялись во внутренний двор здания.
Когда Шани открыл дверь и вышел на улицу, корпус уже ждал его в полном составе – энергичный, вооруженный до зубов и готовый выполнить любой поставленный перед ними приказ, пусть даже ценой собственной жизни. Хельга, смотревшая из окна кабинета декана, увидела, как Шани вскинул руку.
– Красная тревога! – крикнул он. – Охрана по высшему уровню опасности. Прибыв на место, занимаем свои прежние посты. Подозреваемый – Сохатый.
Спустя несколько мгновений двор опустел, и трудно было поверить, что совсем недавно там были люди. Метель засыпала истоптанный снег, а Шани, которого легкий закрытый возок стремительно понес ко дворцу, отработанными до автоматизма движениями приводил в боевую готовность свои пистоли и думал о том, что нынешний вечер – мрачный, знобкий, снежный, когда добрые горожане лишний раз носу на улицу не высунут, а часовые дремлют на своих постах, не ожидая в метель никакого подвоха, – лучше всего подходит для покушения, замаскированного под очередной несчастный случай.
Значит, принц не поехал в сулифаты. А кто же возглавляет поход? Впрочем, это не суть важно. Военачальник ведь не обязан каждый божий день гарцевать на белом коне перед войском, вполне достаточно будет государственных штандартов над его экипажем и штабной палаткой.
– Главное – успеть, – промолвил Шани вслух. – А там разберемся.
Окна дворца приветливо смотрели сквозь метельный сумрак золотистыми теплыми глазами. Шани вышел возле изящных входных ворот и некоторое время стоял, молча глядя на то, как его люди бесшумно и уверенно занимают свои посты.
Охранец, выскочивший было из бело-голубой караульной будки, чтобы разобраться с тем, кто самочинствует в самом сердце страны, узнал декана инквизиции и почтительно козырнул ему:
– Желаю здравствовать, ваша неусыпность! Какого рода помощь требуется?
– Передайте мой личный приказ о переводе всех охранных сил в усиленный режим караульной службы, – приказал Шани, подумав, что однажды дворцовый комендант голову с него снимет за самоуправство на чужой, неподведомственной территории. – Есть все основания полагать, что основная персона в опасности.
Караульный ахнул и обвел лицо кругом.
– Разрешите выполнять? – И, передав эстафету сменщику, он бодро побежал сквозь метель к входу во дворец.
Подняв отороченный серым мехом капюшон плаща, Шани поспешил той же дорогой, мысленно прикидывая вероятный план действий в нынешней ситуации. Знать бы еще, какой именно несчастный случай принц подстроит для отца на этот раз, но Шани представления не имел, кого можно порасспросить на этот счет.
Кто-то выступил из снежной мятущейся пелены и взял его за рукав. Шани всмотрелся и узнал Керита, старшего сотрудника своего корпуса.
Керит быстро козырнул и доложил:
– Основной персоны нет во дворце. Предположительно на прогулке.
Шани замер, чувствуя, что земля снова уходит из-под ног.
– Найдите его, – произнес он и, резко свернув в сторону, побежал в сторону парка.
Проклятье! С чего вдруг государю захотелось прогуляться именно в такую погоду?! Вот уж точно человеку не терпится найти себе приключение! А Луш сделает свое дело и уйдет незамеченным (поди отследи хоть что-нибудь в этих окаянных сумерках и этой проклятой метели!), а затем, отсидевшись в укромном месте пару седмиц, появится в столице, чтобы снять траур по отцу и принять власть.
Шани ощутил крайнее и беспросветное отчаяние, навалившееся на него всей своей тяжестью. Не уйдешь. Никуда не денешься.
Дворцовый парк был старый, с огромными высокими деревьями и целым лабиринтом из дорожек, лестниц, живой изгороди и искусственных прудов. Здесь и днем можно было запросто заблудиться (бывали случаи, когда гости государя бродили тут по несколько часов, не находя выхода), что уж говорить о снежном вечере. Сумерки, мастерски орудуя жемчужно-серой кистью и меняя степень насыщенности единственной выданной краски, превратили парк в мрачное готическое полотно, кое-где подсвеченное редкими огнями фонарей. Густой влажный воздух, казалось, застревал в легких.
Шани некоторое время стоял, пытаясь отдышаться и думая о том, где же искать государя, а затем прикинул по памяти направление и побежал в сторону беседок в восточном стиле. Если прогулка утомит Миклуша, то там он вполне сможет остановиться и передохнуть.
Здесь, среди рукотворного лабиринта из деревьев и низкого ветвистого кустарника, еще полностью царила и правила зима. Деревья, небрежно замотанные в снежные лохматые платки, казалось, протягивали к бегущему изломанные жестоким недугом пальцы – то ли в бессмысленной мольбе, то ли в жалкой угрозе. Дорожка, по которой спешил Шани, была девственно-чистой: с самого утра, когда здесь побывали дворники с метлами, по ней никто не проходил.
Шани миновал один поворот, затем другой и наконец увидел следы на снегу, которые, судя по форме и глубине отпечатка, принадлежали Миклушу. Он заметил темную фигуру государя на одной из лестниц, ведущих в Верхний парк, к оранжереям. Распахнув пушистую тяжелую доху, старик неподвижно стоял на одной из площадок, опершись на верную палку, и смотрел в сторону беседок.
Шани поглядел туда же, но не заметил в сумерках никого и ничего подозрительного и крикнул:
– Сир!
Миклуш обернулся и сделал приветственный жест правой рукой.
– Ваша неусыпность! – откликнулся он. – Добрый вечер.
Шани вздохнул с облегчением и поспешил к лестнице. Государь был найден в добром здравии, сейчас они вернутся во дворец, а там, под надежной охраной, Миклуш будет в безопасности.
Со стороны оранжерей донесся нервный возглас вороны, и воздух разорвался гортанными птичьими воплями и плеском крыльев. Шани поежился и прибавил шаг.
– Что-то случилось? – спросил Миклуш.
– Принц во дворце! – сказал Шани, пытаясь перекричать взбесившихся птиц. – Он не поехал в сулифаты!
Вороны разорались еще громче, а за спиной государя мелькнула серая тень и пропала. Миклуш вскрикнул и кубарем покатился вниз по ступеням. Вскоре его обмякшее тело уже лежало в свежем сугробе у основания лестницы, и государь не подавал никаких признаков жизни.
Проклятые вороны тотчас же умолкли.
Подбежав к Миклушу и опустившись на снег рядом, Шани убедился, что старик еще жив. Сильно ударился головой и, похоже, заработал несколько переломов, но жив и будет жить, если дворцовые лекарники подоспеют вовремя. «Очередной несчастный случай» не удался – во всяком случае, пока не удался…
Государь шевельнулся и сдавленно замычал от боли.
– Держитесь, сир, – промолвил Шани. – Держитесь. Все будет хорошо.
И, вынув из кармана специальную пистоль, он выпустил в небо алую сигнальную ракету, обозначая для инквизиционного корпуса и охранцев дворца свое местоположение.
* * *
Лейб-лекарник Машу, осмотревший государя и сделавший все необходимые процедуры, сказал, что его величество еще легко отделался: падения с такой высоты в его возрасте могут закончиться и траурной каретой. Без вмешательства Заступника не обошлось. Завершив медицинские процедуры, Машу посоветовал немедля отслужить большой благодарственный молебен во здравие чудесно спасшегося владыки.
