Ланиус Андрей
Мистические истории из красной папки
"Елки-палки, – подумал я, – так вот, зачем она пожаловала! Клянчить зачет для Смирненькой, этому полному "крестику и нолику" на нашем курсе. Уж на что я не звезда факультета, но данный персонаж!.. Интересно, интересно, неужели она уговорит Фантомаса?".
ОН. Если дурочка Смирнова в первую же сессию не смогла сдать ни одного экзамена, ни одного зачета – ей нечего делать в нашей профессии.
ОНА. Если ты соблаговолишь поставить зачет, она сможет взять академический отпуск. Пойми…
ОН. Тебе-то, какая печаль, что ты так за нее хлопочешь, тебе-то какая выгода!
ОНА. Ты прекрасно знаешь, чья она дочь! А впрочем, что от тебя скрывать, – есть и выгода.
ОН. Вот оно что!
ОНА. Именно. Это ты у нас благородный герой и живешь на одну зарплату, а нам с Иришей этого не хватает!
ОН. Я, кажется, помогаю вам. Скажи, сколько вам еще нужно, чтобы ты не наживалась на дурости блатных студентов.
ОНА. Я прекрасно знаю твои возможности, и не могу позволить себе раздеть тебя догола. Все гораздо проще. Скажи, "да", и я больше не буду мозолить глаза и уйду.
ОН. Отчего же, я очень рад тебя видеть.
ОНА. Воображаю. Итак, я жду.
ОН. Я прошу тебя, давай оставим эту тему и поговорим о чем-нибудь другом.
ОНА. Ясно, с тобой все ясно. Ты по-прежнему непоколебимый Кудрявцев, и достучаться до тебя также невозможно как… как до этой доски!
Тут она потянулась через кресло и со злостью постучала костяшками пальцев по крышке письменного стола.
ОНА. Всю жизнь ты делал только то, что тебе нравилось, только то, что доставляло тебе удовольствие. Ты не пожелал защитить даже кандидатскую диссертацию, хотя мог, очень даже мог! Тебе ничего не стоило написать и докторскую при твоих мозгах и знаниях. Но нет… не-ет! И я догадываюсь, почему.
ОН. Интересно знать, почему?
И тут я впервые увидел улыбку на его лице, добрую и немного снисходительную по отношению к сидевшей напротив него женщине.
ОНА. Ты не смог переступить через себя и отвезти в Москву научному руководителю те самые чашки, которые я сама выбрала, купила, упаковала, и которые ты отказался взять из какого-то идиотского принципа. Ты всю жизнь только и делал, что следовал принципам. И ты не поехал, и работа твоя осталась незавершенной, и карьеру ты так и не сделал, и вряд ли теперь доволен…
ОН. Нет, отчего же. Я вполне доволен своей карьерой. Я люблю свой предмет, своих студентов…
ОНА. Предмет – да, но студенты о твоей пылкой любви к ним даже не догадываются. Ты для них, знаешь кто? Ты для них Фантомас!
ОН. Правда? Они меня так называют? Забавно.
ОНА. Ничего забавного здесь нет! И, возвращаясь к твоей карьере, скажу: ты променял ученую степень вот на эти самые безделушки!
И она обвиняющим жестом указала на полку с деревянными фигурками, потом вскочила, схватила одну и затрясла ею перед его носом.
ОНА. Вместо того, чтобы делать работу, и постараться, как следует, обеспечить семью, ты резал, резал, резал! Ты всю лоджию засыпал стружками, а я за тобой мела, мела, мела! Господи, сколько же ты создал этих творений, сколько ты их раздарил! Вот он, итог твоей жизни!
И она снова потрясла фигуркой перед его носом.
ОН. Поставь на место.
Но она швырнула фигурку на стол, и та проехала по гладкой поверхности и застряла между какой-то книгой и бронзовыми часами. Больше они не говорили. Она сдернула с кресла сумочку, не глядя, прошла мимо него к двери. Он поднялся и отправился следом. Дверь за ними закрылась.
Я осмелился перевести дух. Потом шагнул к столу, сообразив задним числом, что могу двигаться, словно меня расколдовали, а в голове, будто лампочка зажглась! Елки-палки, я вспомнил формулировку! Не помню, как, сел на место и трясущейся рукой быстро записал теорему Бине-Коши.
Странно, только что свершившееся чудо сразу стало казаться далеким, и будто бы произошедшим не со мной, а с кем-то другим. Сейчас я должен был думать о главном, о предстоящем зачете. Видно, и вправду – своя рубашка ближе к телу.
Евгений Михайлович не заставил себя ждать. Он вошел в кабинет, словно бы ничего до этого момента из ряда вон выходящего не происходило. А, может, и не было ничего?
– Готовы отвечать? – спросил он.
Я сказал "да", он сел за стол напротив меня, придвинул к себе лист с моим решением, стал читать и кивать головой. Потом отодвинул лист и начал гонять по всему курсу. Я путался, сбивался, заикался. Иной раз казалось – все, тону, но своевременно выплывал, не успев захлебнуться. Наконец, он удовлетворился и придвинул к себе зачетку.
– Я поставлю вам зачет, вы, я вижу, готовились и конспект вели аккуратно. Однако знания ваши нетвердые, не устоявшиеся. Впереди вас ждет экзамен. Постарайтесь к следующей сессии придти, как следует подготовленным. А сейчас можете быть свободным.
Я встал, и сразу увидел деревянную фигурку, застрявшую между книгой и бронзовыми часами. Сам не знаю, как это у меня получилось, но я робко протянул палец и тихо спросил:
– Евгений Михайлович, а можно посмотреть?
Он проследил взглядом за моей рукой, потом пожал плечами.
– Пожалуйста, посмотрите, – в глазах его было легкое недоумение.
Я взял фигурку в руки. Она была теплая, гладкая, и не покрыта лаком, а именно отполирована. Дерево казалось прозрачным, светящимся изнутри, видна была каждая прожилка. Лицо человечка было искусно вырезано, и вообще вся работа выполнена мастерски, но художественная сторона в тот момент меня почти не тронула. Я держал в руке единственное свидетельство недавно произошедшей сцены, я прекрасно помнил пренебрежительный жест бывшей жены Фантомаса и то, как она бросила деревянного человечка на стол. Я даже повертел его в руке и поискал глазами, нет ли где царапины. Нет, не было, фигурка не пострадала.
Я бережно положил ее на стол, поблагодарил, направился к двери, Фантомас поднялся, опередил меня, толкнул ее, открывая, и крикнул в коридор:
– Мама, проводи молодого человека!
Кивнул мне на прощание и скрылся в кабинете. Неслышно возникла возле меня старушка, неслышно шепнула:
– Что? Что?
Я кивнул головой.
– Сдал.
– И хорошо, и хорошо, и славно. Учись, сынок. Евгений Михайлович он зла вашему брату не желает. Сколько тут таких, как ты, перебывало, а все в люди вышли. На вот, возьми.
И она сунула мне целлофановый пакет с пирожками. Я стал отказываться, говорить "не надо, не надо", но она замахала одной рукой, а другой стала подталкивать меня к двери.
– Иди, иди, будешь мне тут указывать, что надо и чего не надо.
Я простился со старушкой и оказался за дверью".
На этом я закончил свою рукопись. Что с нею будет дальше – не знаю. Уничтожить жалко, а оставить тоже нельзя, – все-таки общага, мало ли кто может найти, прочитать. Но поставив последнюю точку, я освободился. Уже не так мучительно, как это было на протяжении нескольких дней, терзает меня вопрос: было это на самом деле, или только приснилось.
Но черт меня побери со всеми потрохами, – деревянного человечка-то я держал в руках! Одно знаю точно: впредь, никогда, ни при каких обстоятельствах, даже если весной на экзамене он мне залепит "неуд", я не назову Евгения Михайловича Кудрявцева Фантомасом.
История,рассказанная одним африканцем
«Никогда, никогда не гляди в зеркало во время похорон! Слышишь! Если ты взглянешь туда в тот момент, когда покойника опускают в землю, то увидишь, как душа его поднимается к небу, и тогда… Тогда сам ты умрешь ровно девять дней спустя!»
Моя старшая сестра поведала мне эту примету из самых лучших побуждений, и я с благодарностью и неукоснительно следую ее советам (что, наверное, и вы бы сделали на моем месте). Так что, пока я точно не уверюсь, что никого на белом свете не хоронят, к зеркалу меня силой не подтащишь. Зато когда я спокоен, то уж гляжусь в него сколько моей душе угодно: надо же до конца использовать такую редкую возможность!
Впрочем, мне кажется, что, бреясь в ванной комнате ровно в семь утра, я не очень рискую увидеть, как чья-то душа поднимается к небу.
Однажды я приболел конъюнктивитом и, плохо различая цифры на часах, побрился вместо семи в восемь. Заметив роковую ошибку, я с ужасом принялся считать дни. И вот на исходе восьмого дня меня свалила лихорадка. Дело дошло до больницы. Вы не представляете, насколько нелепо чувствуешь себя перед окружающими, когда знаешь, что завтра тебе конец, а ты, как говорится, ни сном ни духом… Просто хоть специально чем-нибудь заболевай. Вот я и заболел тифом. Да еще каким! Пришлось проваляться в постели больше месяца.
Почему же все-таки я не умер через девять дней после этой истории с конъюнктивитом? Может быть, нигде никого не хоронили? Не думаю. Восемь часов утра – идеальное время для похорон. Или, может быть, все-таки было не восемь, а семь часов? Даю голову на отсечение, что нет. Тогда каким образом я уцелел? Не потому же, в самом деле, что в больнице меня хорошо лечили?! Вернее будет сказать, что колдун, который должен был завладеть на девятый день моей душой, просто-напросто пожалел меня. Вот почему я жив, здоров и пишу. Только прошу вас, не думайте, что я тешу вас баснями. Впрочем, вы этого, конечно, не думаете и уважаете чужую веру. Вера в колдовские чары ничуть не хуже любой другой, если учесть, что люди способны верить во что угодно.
Несколько лет назад я имел счастье жить в соседстве с колдуном. Его звали Мбете, и у него было четыре глаза. Два из них выглядели обыкновенными человеческими глазами, а два других были скрыты и предназначались исключительно для тайного колдовского мира. Этими невидимыми глазами Мбете мог читать прошлое и будущее любого из нас.
Живя по соседству с Мбете, мы могли совершенно ничего не бояться. Он знал не только все, что с нами должно случиться, но и все, что надо было сделать, чтобы с нами этого не случилось. Моя тетя часто обращалась к нему, и постепенно он стал чем-то вроде нашего семейного врача. Я был этому очень рад, прекрасно понимая, что если бы не Мбете, то меня постоянно пичкали бы хиной и антибиотиками из страха перед болезнями, которых теперь не приходилось опасаться.
В таком взгляде на вещи, по-моему, нет ничего странного. Дед мой дожил до глубокой старости (чем очень гордилась вся наша родня) – когда он умер, ему было целых пятьдесят лет! И ни разу за всю жизнь он не проглотил ни одной таблетки; его тоже пользовал какой-то колдун вроде Мбете. Остается только пожалеть, что вещий старец не предупредил деда о приближающейся смерти, иначе дед, конечно, заплатил бы ему сколько надо за продление жизни и был бы спасен.
Когда дома у Мбете было нечего есть, он шел к моей тете и рассказывал ей, что видел во сне прошлой ночью. А видеть он мог, например, как поезд упал в пропасть, а пассажиры остались целы и невредимы. Разбившийся поезд с уцелевшими пассажирами, естественно, выглядел очень подозрительно и не предвещал ничего хорошего, тем более, что в его окне Мбете померещилась физиономия одного из членов нашей семьи, да еще как раз в тот роковой момент, когда злосчастный поезд сорвался, сходя с рельсов.
Тетя страшно пугалась. Она вовсе не хотела, чтобы ради уцелевших пассажиров с нами случилось какое-нибудь несчастье. Положительно, самый тщательный осмотр был необходим и мне, и моей двоюродной сестре Киди, и самой тете с ее приемной дочкой Миндой.
«Осмотри нас всех хорошенько, Мбете, – умоляла тетя, – прошу тебя, осмотри нас получше».
Мбете не заставлял себя уговаривать. Он кидался домой за своими колдовскими инструментами в полной и радостной уверенности, что без ужина он уже теперь не останется. Кому-кому, а ему дурные сны ничего плохого не предвещали!
Через несколько минут Мбете возвращался, таща с собой все необходимое: круглое зеркало, тщательно обернутое в белую материю, эмалированный тазик с водой (не простой водой, как уверял Мбете), красный перец, поваренную соль, большой белый камень и еще несколько предметов, которым трудно подобрать названия на французском языке. За Мбете его маленькая дочка несла деревянный стул – лишь сидя на нем, Мбете мог произвести нам «осмотр». Девочка ставила стул посреди комнаты и тут же бесшумно исчезала.
Окон в тетиной спальне не было, и круглый год в ней царил мрак. Мбете входил туда со свечкой и оставался какое-то время один. Потом он звал нас. Тетя заходила первая, мы тянулись гуськом за ней. Все было готово к сеансу: Мбете аккуратно раскладывал и расставлял принесенные им предметы. Он предлагал нам сесть. Мы рассаживались – кто на небольшой тетиной кровати, а кто прямо на прохладном земляном полу.
С этого момента нам строго воспрещалось говорить, одна тетя могла задавать вопросы. И она уж на них не скупилась, страшно обеспокоенная тем, как бы Мбете случайно не переврал что-нибудь в своем колдовском ритуале: ведь речь шла о спасении наших жизней! (Сколько он ни колдуй, ей все казалось мало.)
Рассадив нас, Мбете шел притворить дверь и произносил несколько слов, совершенно непонятных и адресованных злым духам, которые упорно не желали понять, что в тетиной комнате делать им совершенно нечего. Выставив упрямцев, Мбете подходил к нам. Он молча сверлил нас взглядом, и мы понимали, что он вселяет в нас какую-то таинственную силу. Теперь после предварительной подготовки можно было приступать к самому главному.
Из белого мешочка колдун сыпал на пол тонкий песок так, чтобы струйка образовала круг. В середину этого круга он ставил эмалированный тазик с водой (не из-под крана!).
«Аш… Аш… Аш…», – шипел Мбете, трижды скрестив руки над тазиком, а потом, опустившись перед ним на колени, обращался с молитвой непосредственно к своему духу-покровителю…
Надо сказать, что и в обычной жизни Мбете был существом двуликим. Как-то в один прекрасный день он, увлеченный примером многих своих соотечественников, решил перейти в христианскую веру. Ведь если ты крещен, в глазах белых ты уже не заблудшая овца и вполне достоин царствия небесного, а следовательно, уважительного отношения и здесь, на земле. Но когда Мбете обратился к священнику с просьбой окрестить его, тот заявил, что крестить человека, связанного с нечистой силой, невозможно и если Мбете действительно хочет приобщиться к царствию небесному, то он должен раз и навсегда отказаться от колдовства. Долго не думая, Мбете согласился. Пастор горячо поздравил его, и с этого дня бывший колдун стал посещать уроки катехизиса вместе с толпой мальчишек, которые годились ему во внуки. Вскоре Мбете принял крещение и очистил свою душу от скверны, в том числе и от колдовства.
Но дьявол не дремал. Как известно, он изобрел голод, именно чтобы досаждать честным богобоязненным людям. Напустил он его и на Мбете. А ведь единственным ремеслом, известным Мбете, было колдовство. Чем же было заняться? Искать работу? Просить милостыню? Положение осложнялось еще одним обстоятельством. Если верить рассказам покойного деда Мбете, то бывший колдун происходил по прямой линии от тех древних людей, которые первыми увидели на своей земле белых или, как их тогда называли, красноухих пришельцев. И при таком происхождении прикажете бегать искать поденную работу или клянчить милостыню? Потому-то Мбете, когда ему уже совсем подвело живот, и решил взять назад обещание, которое дал священнику. Нет, слишком недальновидно с его стороны было посылать дьявола ко всем чертям!
…Итак, мы сидим со свечой в закрытой комнате, а Мбете шипит и трижды скрещивает руки над тазиком с водой (не из-под крана!). Потом он выкрикивает несколько непонятных слов, очевидно ругательства в адрес людей, желающих нам зла, берет белый камень и погружает его в воду очень осторожно, так, чтобы расходящиеся по воде круги можно было пересчитать. Он считает их: раз, два, три… девять! Тут он дует на свечу, и мы оказываемся в полной темноте (это средь бела дня!). Проходит минута, другая. Тишина.
Потом Мбете испускает что-то вроде рычания, странно похожего на храп. Неужели он преспокойно заснул, позабыв о нас?! Да нет, невозможно. Если о нас он, допустим, мог забыть, то об ужине – вряд ли!
Тем временем мы привыкали к темноте и постепенно начинали различать силуэт Мбете. Я совершенно не сердился на него за то, что он погасил свечку: в конце концов, она его собственность, да и вообще колдовать полагается в темноте.
Тем временем Мбете освобождал зеркало от белой материи и принимался в него глядеть. Правда, в такой темноте разглядеть там можно было немного, но я знал, что это не просто зеркало, а окно в таинственный мир, через которое Мбете видел наше будущее.
«Вижу толстяка, – объявлял он, – этот толстяк живет рядом с вами и терпеть вас не может. Он разжигает костер большой-большой и собирается на нем что-то сжечь…»
«Не что-то, а кого-то!..» – взвизгивала тетя. Она догадалась, о каком толстяке идет речь. Его звали Елимби. Он жил в нашем квартале, его дом был метрах в двухстах от нашего. По общему признанию, у Елимби не только дурной глаз, но и злое сердце. Если в нашем квартале случалось убийство, подозрение сразу же падало на него.
Когда я встречал Елимби на улице, меня охватывал страх, а он, как нарочно, всякий раз норовил со мной заговорить, да еще самым ласковым и мягким голосом. Представьте только, человек, который по самым точным сведениям продал черту души своей матери, отца, трех братьев и сестры, вдруг начинает с вами любезничать. Зачем это ему надо? Да разумеется, чтобы продать черту и вашу душу, если резервы родственников будут израсходованы.
Вызывал подозрение и толстый живот Елимби. Говорили, что он так раздулся из-за множества проглоченных Елимби талисманов. В общем, я никому не пожелал бы такого соседа.
Конечно же, стоило Мбете увидеть в магическом зеркале толстяка, мы сразу поняли, что это Елимби. Хуже всего был большой костер, на котором Елимби собирался что-то жечь. Нетрудно было представить состояние моей тети!
«Наверное, он хочет сжечь кого-нибудь из нас!» – стонала она.
«Подожди, Наки, подожди, – бормочет Мбете, – дай мне хорошенько разглядеть, в чем там дело… Подожди… Вот толстяк вошел в дом… Сейчас он вытащит оттуда свою добычу… Не беспокойся, если он и в самом деле захочет сжечь кого-нибудь из вас, не так-то просто ему будет это сделать…»
Едва различая друг друга в темной комнате, мы сидели и ждали, замирая от страха. Меня трясло как в лихорадке: я ни секунды не сомневался, что из всей нашей семьи Елимби выберет для костра именно меня. Иначе быть не могло, недаром же последнее время он так часто встречался мне на улице!
«…Однако он не слишком торопится выходить из дома с добычей. В чем же дело? Ага, выходит наконец! – кричит Мбете. – Но что я вижу… он борется с кем-то! До чего же он силен, этот колдун… Так и мешает мне смотреть, так и мешает! Скорей, скорей, Наки, дай мне кусок белой материи, я протру зеркало: может, лучше будет видно… Только сама-то держись подальше, как бы чего не вышло!»
Тетя передает Мбете тряпку и отскакивает назад. Она совсем растерялась. Ее страх перерастает в ужас.
Мбете протирает зеркало и испускает дикий вопль:
«О-о-о-о-о! Наконец-то разглядел… Да что же это такое, Наки? Чем ты ему так насолила?»
«Как?! Значит, он хочет сжечь… меня?» – вопит тетя.
«Тебя, тебя, это уж точно. Он уже потащил тебя к костру…»
«Детки мои, – стонет тетя, – что же теперь со мной будет? На кого я вас оставлю?»
«Ма-а-а», – хнычет маленькая Минда.
Мы вторим ей дружным хором. Да и как не плакать, зная, что злой колдун хочет сжечь тетю на костре. Ведь даже если он не сделает этого, все равно – мы хорошо знаем – ровно через девять дней тетя должна будет умереть. Теперь только один Мбете может ей помочь.
«Нет, Наки, не отдам я тебя этому мерзавцу! Не могу отдать! Ты хорошая, добрая женщина, не заслужила ты такой смерти… Придется мне тебя защищать… Потерпи немного, сейчас я все приготовлю…»
А мы по-прежнему ревем. Ревом дружным хором.
Мбете рывком кидается к двери с явным намерением открыть… ах нет! чтобы закрыть ее еще плотнее. (Конечно, главное не пускать в комнату злых духов!) Вернувшись к нам, он быстро вытаскивает из мешочка травы и поджигает их. Пламя вспыхивает, ослепляет нас и гаснет. Теперь комната кажется еще темнее, и в ней сильно пахнет горелой травой.
Я изо всех сил таращу глаза, чтобы рассмотреть, как Мбете спасает тетю. А он взял табачный лист, свернул из него громадную сигару и закурил. Потом опять стал смотреть в зеркало. Что он там может видеть, кроме своей физиономии, освещенной огоньком сигары? Увы, на большее у меня не хватает воображения! Между тем Мбете свободной рукой вычерчивает в воздухе какой-то рисунок: не то занавес, не то стену. Позднее он дал нам следующее объяснение: в магическом зеркале он видел, как Елимби снова скрылся в хижине, оставив свою жертву у костра. Тогда Мбете, пользуясь отсутствием злого колдуна, решил отгородить от него жертву глухой стеной. Эту стену он и рисовал в воздухе.
Сообразительность Мбете в какой-то мере нас успокаивает. Однако наивно думать, что такого могучего колдуна, как Елимби, можно одолеть с первого раза, и мы это понимаем.
«Ой, он возвращается, – снова вопит Мбете, – горе мне, горе! Он силится опрокинуть стену! Ну погоди же, сейчас я тебе покажу… Сейчас я тебе такое устрою… Заплачешь, да поздно будет… Только вот горе… Один-то я не справлюсь… Наки, ты должна мне помочь!»
«Что я должна делать, Мбете?» – лепечет тетя.
«Для начала дай мне… Ой-ой-ой, как бы он меня не увидел! Негодяй! Того и гляди повалит стену… Вот-вот повалит!»
«Не оставляй меня, Мбете! Не оставляй! Я сделаю все, что надо!» – стонет тетя.
«Что ты, как я могу тебя оставить? Быстро неси пятьдесят франков и сунь их под тазик с водой! Вот так. А теперь обрызгай водой лицо. И вы тоже, ребятки, ополосните-ка мордашки. Подвигайтесь поближе!» (Поближе к Мбете или к бумажке в пятьдесят франков?)
Мы покорно пододвигаемся и «ополаскиваем мордашки», а Мбете по-прежнему рисует в воздухе и глядит в зеркало.
«Все пропало, он увидел меня! – вдруг кричит Мбете. – Так узнайте же его имя!.. Это…»
«Елимби!» – стонет тетя.
«Теперь мне остается одно: запугать его. Только так я смогу освободить тебя, Наки! Слушай, быстро неси еще пятьдесят франков и клади их под таз. Скорее, скорее, а то будет поздно! Все зависит от тебя!»
Тетя засовывает пятьдесят франков под тазик и обрызгивает водой лицо. Мы снова пододвигаемся и снова «ополаскиваем мордашки».
(Пятьдесят да пятьдесят – сто?..)
Но борьба со злобным Елимби далеко не закончена.
«Оставь эту женщину, Елимби! Добром прошу, оставь! – вопит наш спаситель. – Что она тебе сделала? Лучше ее на свете не найти, а ты хочешь продать ее душу черту?!»
Время от времени Мбете замолкает, чтобы выслушать ответы злобного Елимби, которые тот дает ему из зеркала. Так они препираются долго. Наконец оба могучих волшебника сходятся на том, что тете будет дарована жизнь в обмен на триста пятьдесят франков. Вышеозначенную сумму подсовывают под тазик с водой (не из-под крана!), и мир заключен. Мбете торжественно объявляет о тетином спасении. Тетя облегченно переводит дух. Мы тоже.
Но это не все. Опасность, оказывается, миновала тетю лишь временно и для того, чтобы мы спокойно могли просуществовать месяц-другой, а Мбете успел изготовить колдовское снадобье. А для этого снадобья в свою очередь необходим белый петух с правой лапой, обернутой в стофранковый билет. Через три дня петух должен быть в распоряжении Мбете.
Теперь, кажется, все.
Мбете собирает свое имущество (в том числе и семь бумажек по пятьдесят франков каждая) и уходит домой. А мы снова встречаем нашего милого, на целых два часа потерянного друга – солнце.
Так что если я до сих пор жив и здоров, то, конечно, только благодаря заботам Мбете.
