Лада Шагина
Разговор на асфальте
Заночевала Ивка у старой знакомой, их обеих когда-то любил один мужчина. Теперь он далеко, отсиживает за свою неистовую любовь к женщинам, способных и предать, и просто не любить, равнодушно принимать его нескладные стихи, его вдохновение, его исступленную влюбленность…
Наутро Ивка рано собралась и, не дожидаясь завтрака, оставив в подарок подруге коллекционный чай на столе, коньяк и грильяж, уехала опять к матери. По пути заехала на рынок, накупила всего, чего, по ее мнению, не хватало из продуктов матери: картошки мешок, лука, яиц, капусты, риса, хлеба, охлажденной свинины, сала, всякого печенья, сливочного масла, оливкового, семечек для жарки, молочки, орехов, шоколадных конфет, маринованных грибов и немного фруктов из яблок, груш и киви. Подъезжала к знакомым воротам с нарастающим тревожным ожиданием.
– Мне ничего не нужно от тебя. Можешь все забрать с собой и уезжать. Я сама себе могу все купить. Не рассчитывай на недвижимость здесь. Ничего твоего здесь нет. У тебя вон мужья есть – пусть тебя и обеспечивают. А я тут сама все своим горбом заработала.
Прямо с порога полоснула мать, увидев дочь с тяжелыми пакетами со снедью. Мать стояла на пороге и будто не хотела ее даже пускать в дом. Смотрела в упор на Ивку, что-то для себя решившая раз и навсегда. В ее лице ничего не напоминало о любящей матери, о ее тоске по дочери, о ее желании обнять, поцеловать, попросить прощения…. Она стояла непреклонная и холодная как гора, не подпускающая к себе отвесными склонами. Ивка невольно выпустила из рук пакеты, закрыла лицо руками и убежала прочь отсюда, от этой холодности, от немоты, от желания завыть волчицей. Ключ долго не мог попасть в зажигание, дрожа вместе с рукой Ивки, на руль уже падали первые крупные капли надвигающейся грозы, которая вот-вот должна была разразиться внутри…
«Закрытая черепно-мозговая и лицевая травма: очаговое субарахноидальное кровоизлияние в затылочной области слева…. – зачитывал приехавший на скорой врач свое заключение после предварительного осмотра.
– Жить будет? Тут, судя по документам, у нее двое детей, разведенка.
– Нужна срочная операция, компенсаторные мероприятия… возможно, и выживет, но не гарантирую.
– А второй?
– Этот «всмятку» – травмы, не совместимые с жизнью. Сразу в морг. Оформляйте.
На трассе « М4 – Дон» лобовое ночное столкновение двух легковых автомобилей привело к смерти одного из водителей, второй доставлен в реанимацию в тяжелом состоянии.
В темной комнате светились чьи-то глаза, внимательно разглядывающие Ивку.
–Ты кто? И где это я?
– Здравствуй!
Голос шелестел, будто ветерок дул, захотелось поговорить. Ивка приблизилась к собеседнику, тоже одетом во что-то белое и просторное.
– Здесь не включается свет? Хочется света. Мне неуютно в темноте.
– Выключатель не работает.
– А ты кто? Мне здесь страшновато. Где мы? Непонятно ничего. Кто ты?
– Я был тем говнюком, который въехал тебе в лобовое? Помнишь? Но это неважно. Я должен был это сделать, иначе нельзя было остановить твою программу…
– Какую программу?
– Самоуничтожения.
–???? я включила такую программу? И ты меня так остановил? Где мы? Мы умерли?
– Ты пока нет. А я, вернее оболочка, уже в морге… Тебе крайне важно вспомнить – зачем тебе это воплощение. Ты помнишь свое назначение на эту жизнь? Ты помнишь, что ты должна испытать, что пройти для того, чтобы покинуть низший круг? Ты знаешь, что не проходишь это назначение уже третий раз? Твои земные приоритеты, мягко скажем, на амебном уровне – сплошные привязанности и никакого развития!
– То есть уже третью жизнь одно и то же?
– Да! Третье воплощение подряд ты цепляешься за идеальные отношение и за совершенство физической любви! Любви чувственной, которая ничего общего не имеет с совершенствованием любви божественной. Ты застреваешь в своих ощущениях, не понимая, что они – лишь средство, а цель – выше и дальше. Тебя два раз останавливали смертью, но третий раз тебе дан шанс – исправить в текущем воплощении свою ситуацию. У тебя как под копирку каждое воплощение. Ты не хочешь выходить на другие уровни и болтаешься в самых низких частотах любви, которая служит лишь средством, а ты ее пытаешься закрепить в душе и сделать главной ценностью жизни. Тебе каждый раз даются холодные отношения с тем, кого ты очень любишь. В этот раз – мать.
Ничего не понимая, Ивка сидела на разделительной шоссейной полосе, поджав под себя ноги и смотрела на белобрысого собеседника с голубыми глазами и белесыми губами, говорящими шелестом сухих листьев. Было странно тепло и тихо, позади нее на асфальте оставались еще их разбитые машины, вокруг валялись осколки, кровь, наверное, этого белобрысого, хотелось заплакать, но не получалось. Белый продолжал.
– Ты каждый раз ждешь ответности, идеальности, для тебя мир непременно должен быть идеален формой или его не должно быть вовсе. Глубже и дальше формы ты не идешь. Это все равно, что требовать от звезд и облаков того совершенства, которое представляешь только ты! Мы их принимаем и живем дальше. Мы не требуем от них взаимности на наше восхищение ими. Так и с людьми.
– У меня есть шанс выжить в этот раз?
– Да, но небольшой. Ты все еще не хочешь принимать естества развития. Ты противишься и хочешь своих шаблонных идеалов. Откуда они в тебе? Они искажены отсутствием в тебе любви. Ты ждешь от других счастья только для себя, а ты начни дарить его.
Ивка вдруг почувствовала пронзительный взгляд в спину. Она обернулась и увидела пожилую женщину с лицом, похожим на материнское, но с темно-рыжими длинными волосами. Она смотрела на нее ласково и что-то вроде хотела сказать, но не могла произнести ни слова. Ивке захотелось обнять ее, она чувствовала, что женщина чем-то ей близка.
– Это твоя прабабка по текущему воплощению. Ты не случайно попала в этот род. С нее и начались проблемы в понимании любви. Она сделала ужасную вещь. Теперь крутится внизу и никак не может выбраться оттуда, не рождаясь вновь, потому что у рода нет силы на ее рождение.
– Что же она натворила?
– Предала любовь. Свои идеалы ей были дороже высшей любви, для накопления которой многим необходима жертвенность. Ее выдали замуж в 14 лет по воле родителей. Возненавидев тогда весь белый свет, она начала гулять как кошка, разбрасывая свою ценность всем, кто ни попросит. Муж, спасая ее душу, умер на гражданской, оставив ей двоих мальчишек, умерших вскоре от коклюша, тоже спасая ее. Она вышла замуж повторно. Родила еще двоих детей – твою бабку, горделивую, уже без любви в душе, и кроткую маленькую ее увечную сестру, всю жизнь, любившую тихо и беззаветно и своего мужа, и родившихся в любви детей. Твоей бабке восстанавливали оборвавшийся поток любви сильно выпивающим, но беззаветно любящем ее мужем, да верой в пустые идеи коммунистической партии, забирающей из душ людей последние капли сострадания и родовой человечности, навязываемой искусственные чувства к пустым тезисам о великом идеальном будущем мира. Твоя мать – полная ее копия, не сумевшая принять всевышнюю волю, получив в мужья не только выпивающего, но и любодея, не семьянина. Вожделение и презрение к мужу вычернило и опустошило ее душу, накопив лишь агрессию и к этому миру и к его законам, равно как и у твоей прабабки. Твоя эстафета продолжается ровно по этой спирали и нет ей конца.
– Так все неспроста было? Ей просто нечего мне было дать? Так в ней самой задавлены сладострастие и вожделение – суть поверженной высшей любви.
Глаза белобрысого чуть улыбались, в них будто качалось море – оно переливалось в них всеми оттенками волны: от бело-голубого до глубокого фиолетового, холодного цвета бездны. Ивка чувствовала себя внутри этих глаз, она тонула и опять появлялась на поверхности среди пены, растворяясь в ней как русалка, отдавшая свою жизнь за любовь; чувствовала как к ней приливаются силы, как она будто становится все больше и больше, ее раздувает, вернее не ее, а ощущения ее, она уже больше Земли, она – уже вся Вселенная, ей впервые в жизни легко и свободно, нет ни боли, ни обид, а только ощущение огромной любви ко всему миру, к каждой травинке, к каждому живому существу – ведь все они были в ней, внутри нее или она была в них, они были целым, все было Ивкой и Ивка была всем. Это грандиозное открытие взбудоражило электрической силой все биотоки внутри ее пострадавшего в аварии тела и распахнуло глазницы. Мир уменьшился до маленькой белой палаты, из которой на нее глядели глаза, полные слез.
