Л. В. Шапошникова
Дороги джунглей. Великий Индийский путь
Потерянный рай племени кадаров
Это было очень давно. Так давно, что еще не было людей на земле. Повсюду простирались леса и высились горы. И запах дыма костра еще не примешался к аромату девственных джунглей. И не было в джунглях тропинок, потому что некому было их протаптывать. Никто не срывал вкусных плодов с деревьев, только разноцветные птицы клевали их. Звери ходили везде – их не пугал грохот барабанов.
На запад от джунглей и гор простирался великий океан. Он был так огромен, что его нельзя было переплыть, и никто не видел берегов этого океана. Каждый день и каждую ночь над миром сияли солнце и луна – боги, создавшие все вокруг. Они же однажды и сотворили первых людей-полубогов. Его звали Малавай, а ее Маланкуратти. Они появились из горы Карималаи, что значит «черная гора». Она называлась так потому, что ее вершина всегда была затянута черными тучами. На северном склоне Карималаи зияли две глубокие пещеры. В этих пещерах и появились однажды Малавай и Маланкуратти. Они были нагими и еще ничего не умели делать (пещеры назывались Карожи Пуралара, что значит «место, где были рождены нагие»). Они долго жили в пещерах, а потом у них родилась дочь Аттувачери амма – Великая мать. Ее дух до сих пор обитает в ветвях огромного баньяна, который растет на берегу реки около Манджакутти, на восточной границе Кочина. Но однажды случилась беда. Боги разгневались на Малавая и Маланкуратти, и те не знали, за что. Все небо покрылось черными тучами, и они не увидели больше своих богов. Ураган бушевал в джунглях, и гигантские старые деревья падали, как травинки. Горы глухо ворчали, подземные толчки сотрясали землю. Океан поднялся, и его воды преодолели горы и затопили джунгли. Когда вода стала заливать пещеры, Малавай и Маланкуратти покинули их. Они сидели продрогшие и иззябшие на вершине Карималаи много ночей и много дней. Но наконец гнев богов утих. Небо расчистилось, и снова появились солнце и луна. Вода постепенно спала, и океан вошел в берега. Малавай и Маланкуратти больше не вернулись в свои пещеры. Они ушли жить в лес. Там они встретили дух черного старика Кариамупана, который дал им одежду, научил многим полезным вещам и посоветовал создать первых кадаров. Малавай, Маланкуратти и Аттувачери амма стали прародителями первых кадаров, лесных людей с темной кожей, с широкими носами, толстыми губами и курчавыми волосами. Кадары стали поклоняться богам своих прародителей. И до сих пор кадары молятся восходящему солнцу. Малавай и Маланкуратти научили первых кадаров делать одежду, добывать огонь и варить пищу. Мир, в котором появились первые кадары, был прекрасен и обилен. Земли было много, и кадары строили свои хижины там, где хотели. На деревьях в джунглях росли сочные и сладкие, как мед, фрукты. Они висели так низко, что стоило только протянуть руку, чтобы сорвать их. Фрукты были почти на каждом дереве, и не надо было далеко ходить за ними. Сорванные сегодня, они снова появлялись завтра в еще большем количестве.
В лесу жили огромные черные обезьяны. Их нежное и вкусное мясо очень нравилось кадарам. И не нужно было утруждать себя охотой на этих обезьян. У них были очень длинные хвосты, которые свешивались с деревьев, – кадары легко ловили их за эти хвосты. В джунглях росли кокосовые пальмы – прохладный сок их орехов утолял жажду, а ядро таяло во рту. В те времена не надо было карабкаться по высоким стволам кокосовых пальм. Когда люди подходили к ним, пальмы наклоняли свои гордые кроны и отдавали гроздья орехов. Никто никому не завидовал и не говорил «это мое». Людям хватало всего, и они жили беззаботно и счастливо. Так шел год за годом, век за веком.
Кадары были многочисленным и веселым племенем. Каждую лунную ночь они, не уставшие от дневных работ и забот, пели и танцевали вокруг своих костров. Но однажды случилось непредвиденное. Дочь вождя кадаров подошла к кокосовой пальме, желая сорвать орех. Но она в этот день была нечистой[6], и пальма не поклонилась ей. А после и остальные пальмы перестали кланяться и отдавать свои орехи. Теперь тот, кто хотел получить орех, должен был карабкаться по длинному гладкому стволу наверх. Это было трудно, но кадары не роптали и быстро освоились с таким искусством. Потом стали исчезать фрукты из джунглей, а те, которые остались, были далеко от селений кадаров и за ними надо было идти. Кадары начали ходить за фруктами, и сеть тропинок покрыла джунгли. Потом по этим тропинкам пошли охотники, потому что черные обезьяны стали меньше и их хвосты значительно укоротились. Их можно было достать только с помощью лука и стрел. Охота не всегда была удачной, и теперь кадары не могли есть мясо черных обезьян каждый день. Люди, утомленные дневным трудом, быстро засыпали; все реже звучали песни лунными ночами, все меньше становилось танцоров. Между людьми начались распри и споры. Жрецы племени ходили к священному баньяну советоваться с Великой матерью. Но и она не могла помочь кадарам. Тогда кадары стали взывать к богу о помощи. Бог сказал: «Я дам вам денег. Приходите, я насыплю вам полные пригоршни монет».
Бог давал деньги не только кадарам, но и другим племенам. Но кадары так хотели получить эти деньги и снова стать счастливыми, что не замечали деревьев на своем пути. Они подставляли пригоршни, соединив две ладони, а между руками оказывались деревья. Бог насыпал им полные пригоршни монет, но, когда они разъединяли ладони, чтобы отойти от деревьев, все монеты сыпались на землю в густую траву и кустарник. Кадары стали ползать в траве, но ничего не находили. Тогда они решили, что монеты провалились под землю. Они взяли заостренные палки и начали копать. Монет снова не было. Но зато кадары откопали много съедобных и вкусных кореньев. С тех пор к охоте прибавилось собирательство. Кроме кореньев кадары нашли в лесу кардамон, перец, мед. Чтобы легче было выкапывать коренья, кадары прикрепили к палке заостренный камень, а потом железный наконечник. И они снова были счастливы. Съедобных кореньев и всего того, что они находили в лесу, хватало на всех. Кадары собирали столько, сколько им надо было самим. Они не обменивали лесные продукты и не продавали их. Они сами делали себе одежду из коры, лыка и листьев. Сами строили свои бамбуковые хижины и ни в чем не нуждались.
А потом настали такие тяжелые времена, что ни боги, ни Малавай и Маланкуратти не могли уже помочь кадарам. В джунглях появились люди из нижней долины. Кадары не знали, кто их создал, но эти люди сказали, что все здесь, в джунглях, принадлежит не кадарам, а неизвестному им махарадже Кочина. Эти люди называли себя лесной охраной и контракторами. Лесная охрана распоряжалась во владениях кадаров, как в своих собственных, а контракторы заявили, что отныне лесные продукты должны поступать в их ведение. Они заставляли кадаров собирать теперь больше, чем они собирали до этого. Они отбирали у них перец, кардамон, мед, ценные сорта тростника. Они отбирали у них даже то, что было необходимо для поддержания существования самих кадаров. Взамен контракторы давали им немного серебряных и медных монет. Сначала кадары не знали, что с ними делать. Но потом пришли торговцы и стали давать за монетки куски ярких тканей, пьянящую араку и затемняющий сознание опиум. Иногда они давали все это кадарам и без монеток, но тогда надо было расплачиваться кардамоном, съедобными кореньями, медом. Через некоторое время в джунгли пришли рабочие и стали рубить деревья. Они проложили две стальные полосы, и по ним неведомо с чьей помощью стали ходить крошечные вагончики, которые увозили то, что было добыто кадарами. Арака туманила мозги даже самым благоразумным мужчинам, и контракторы их обманывали.
В этом мире изобилия все меньше и меньше оставалось места для племени. Людей выгоняли с насиженных земель и на этих землях создавали тиковые плантации. В поисках съедобных кореньев кадарам приходилось проделывать далекий и тяжелый путь. Некогда сильные и энергичные люди стали слабеть от недоедания. Женщины не были в состоянии рожать здоровых детей, дети умирали через два-три дня после появления на свет. В племени появились неизвестные до этого болезни.
Кадары, как и маласары, стали превращаться в бесправных, полунищих поденщиков Лесного департамента, в поденщиков-собирателей. Древний рай предков был безвозвратно и окончательно потерян. Боги утратили свою силу, вожди – мудрость. Новые хозяева, пришедшие из чужой, незнакомой жизни, по-своему распорядились судьбой племени.
Мы отправляемся к кадарам
– Знаете чт о, – сказал мне Ве ну Г опал, – двадцать миль пешком до К удияркотти – это сплош ная потеря времени, которого у вас и так немного. Мы попадем в поселок в лучшем случае к вечеру. Давайте попытаемся достать джип.
– Хорошо, – ответила я. – Но пройдет ли джип через тот участок джунглей?
Лесничий задумался.
– Настоящей дороги там нет, – неуверенно начал он, – это просто широкая тропа. Очень неровная, повсюду кустарник, корни деревьев, но проехать можно.
На следующее утро сияющий Вену Гопал пригнал джип главного инженера Пирамбикуламской плотины. Джип вел себя подозрительно с самого начала. Он не хотел заводиться. Оказавшиеся поблизости два парня помогли сдвинуть машину. В моторе что-то заурчало и зарокотало. Джип тронулся с места. Но посреди рабочего поселка он снова стал, и опять мы взывали к помощи и сочувствию местного населения. Асфальтированный участок пути мы проехали более или менее благополучно. Правда, на каждом крутом повороте мы рисковали выпасть из машины и измерить собственными телами округлость земли на склоне, поросшем жестким кустарником. Но это было бы не смертельно.
Мы добрались до строительства Малой дамбы, а там начиналась знаменитая «широкая тропа». Вначале тропы джип внезапно остановился и взбрыкнул задними колесами, а мы сделали, к счастью, не совсем успешную попытку пробить собственными лбами ветровое стекло.
– Давайте поднимем стекло до отказа, – сказал Вену Гопал, потирая ушибленное место, – и тогда, если такое случится, мы проскочим в раму.
Перспектива «проскочить в раму» меня не совсем устраивала, но все-таки это было лучше, чем врезаться в осколки ветрового стекла. Джип так же внезапно, как и стал, сорвался с места и пьяными зигзагами устремился вперед по тропе. Под его колесами гибли придорожные кусты, деревья со стоном и скрипом цеплялись за кузов машины, ветви «проскакивали в раму» и хлестали по нашим лицам. Вену Гопал вцепился в руль, который упрямо норовил выскользнуть из его рук.
– Ну нет, – приговаривал шофер-любитель, – это не удастся. Мы даже не остановимся. Уж лучше так ехать, чем стоять. Правильно?
– Правильно, – согласилась я. – Всегда лучше ехать, чем стоять.
В это время джип подскочил вверх. Во рту стало больно и неприятно: я прикусила себе язык. Норовистый прыжок не прошел даром и джипу. Мотор заглох, и мы снова остановились. Лесные курочки, вынырнувшие из кустов, с любопытством уставились на нас.
– Давайте я вас сменю, – наконец решилась я.
– Пожалуйста. Я передохну пока. – И Вену Гопал развел пыль по вспотевшему лицу.
Я села за руль, но мотор опять не заводился. Мы начали по очереди нажимать на все кнопки и дергать за все рычаги. Вдруг джип сорвался с места, однако пошел задним ходом.
– Ура, едем! – закричал Вену Гопал. – Только не останавливайтесь! Разворачивайтесь!
Легко сказать, разворачивайтесь. Руль на колдобинах и корнях вырывается из рук. Шея, повернутая назад, начинает нестерпимо болеть. И я вижу, как неумолимо надвигается на нас тамариндовое дерево, стоящее совсем в стороне от тропы. Наконец удается благополучно проскочить дерево, но развернуться негде. Я начинаю подозревать, что мы сейчас задним ходом снова выскочим к Малой дамбе и рухнем в котлован.
– Разворачивайтесь! – снова кричит Вену Гопал. – Давайте прямо по кустам!
Мне удается развернуться. Теперь мы едем вперед, но все тем же задним ходом. В моторе что-то начинает угрожающе выть и стонать.
– Сейчас взорвемся. – Вену Гопал переходит на свистящий шепот.
– Лучше стоять, чем взрываться, – отвечаю я таким же шепотом.
– Да, лучше… – Но Вену Гопал не успевает кончить: непослушный джип на всем ходу врезается в огромную кучу помета, оставленного диким слоном. В нас летят увесистые куски навоза, и мы только беспомощно прикрываем головы руками. И снова стоим. – Я уже отдохнул, – уныло вздыхает Вену Гопал и старается белоснежным платком стряхнуть слоновий навоз с чистого отутюженного костюма.
Мы с трудом восстанавливаем нормальный ход машины и так же, зигзагами выезжаем на берег горной реки.
– Теперь, – говорит лесничий, – главное – не застрять в реке.
Он жмет на газ. Джип, подняв фонтан брызг, врывается в реку, и там, на самой середине, его мотор безнадежно замолкает. Быстрое течение начинает сносить джип к невысокому порогу. Мы прыгаем в ледяную воду, втаскиваем в реку валяющееся на берегу бревно, укрепляем его камнями и преграждаем джипу путь к порогу. Мокрые, измазанные пылью и навозом, мы садимся на один из камней и с молчаливой тоской смотрим на джип.
В джунглях прохладно, солнечный свет зайчиками прыгает по колышущимся листьям деревьев, поскрипывает прибрежная бамбуковая роща, журчит на камнях река, посвистывая перекликаются птицы. А мы все сидим.
– Хоть бы шофер какой-нибудь попался, – вздыхает Вену Гопал. – Всего пять миль осталось. Можно было бы дойти пешком. Но ведь джип в реке не оставишь. Того и гляди снесет. А джип ведь главного инженера!..
– Так и до вечера можно просидеть…
– Вполне возможно. И даже ночевать, может быть, придется. Дорога глухая, по ней редко кто ездит. Интересно, а спички у вас есть?
Я нахожу спички, но они отсырели. Мы осторожно раскладываем по спичечке на прибрежных камнях. Теперь у нас есть занятие. Мы смотрим, как сохнут спички.
Вдруг откуда-то из-за реки сначала неясно, а потом все более и более отчетливо доносится шум мотора. Мы вскакиваем, как робинзоны при виде паруса, и устремляемся вверх по тропе. Там есть поворот, и машина может уйти, не заметив нас. Мы достигаем поворота и начинаем истошно кричать. Наконец на тропе показывается джип, такой же видавший виды, как и наш. Шофер за рулем скалит ослепительно-белые зубы.
– Что случилось?
– Надо переехать реку.
Шофер цепляет буксирный трос к нашей машине и рывком вытаскивает ее на противоположный берег.
– А завести ее сможете? – просительно говорит Вену Гопал.
– Отчего же нет? – Шофер садится за руль нашей машины, и через несколько минут мотор начинает работать.
– А может быть, вы нас отвезете в Кудияркотти? – с надеждой спрашивает лесничий.
– Нет. Не могу. Это машина контрактора Абрахамса, и он велел приехать к нему сейчас же. Ну, счастливо!
Машина скрывается за поворотом. Мы обреченно впихиваемся в джип.
До Кудияркотти мы больше не останавливаемся. Но и в самом Кудияркотти мы не останавливаемся. Джип выносится на небольшую площадь селения, делает круг, почти разваливает стоящую на углу площади бамбуковую хижину и начинает делать следующий заход. Кадары, заподозрившие неладное, бросаются от нас врассыпную.
– Я не могу остановить, – зловещим шепотом произносит Вену Гопал.
Я пытаюсь помочь ему, но из этого ничего не выходит. Когда мы делаем пятый круг, лесничий не выдерживает и отчаянно срывающимся голосом кричит:
– Остановите нас!
Сначала его не понимают. Но потом два парня бросаются к хижинам и появляются оттуда с бревном. Они укладывают его на пути сбесившегося джипа. Когда передние колеса его упираются в бревно, он останавливается как вкопанный, и тут мы «проскакиваем в раму».
Кадары ошалело смотрят на нас, мы – на них. Однако мы первые приходим в себя.
– Здравствуйте, – говорим мы вежливо и с достоинством.
– Здравствуйте, – удивленно-растерянно отвечают кадары.
«Люди джунглей»
Когда-то вокруг поселка Кудияркотти были густые джунгли. В поселке стояли удобные бамбуковые хижины. Хижины и джунгли принадлежали кадарам, или людям джунглей, как они называли себя сами. Племя отличалось от соседних племен ярко выраженными негроидными чертами.
Теперь джунгли отступили от Кудияркотти, и по склонам гор, окружающих поселок, расположились тиковые плантации. Бамбуковые хижины тоже почти исчезли. Вместо них правительство выстроило каменные дома под красными черепичными крышами. Каждый дом на две семьи. В Кудияркотти четырнадцать домов и двадцать восемь семей в них. Неподалеку от поселка располагаются начальная школа и больница. В каждой половине домика-коттеджа – небольшая комната и кухня. Пол земляной, мебели нет, и повсюду разбросаны циновки. В кухне на полу очаг для приготовления пищи, в комнате – очаг-костер для обогрева в холодные ночи. Кудияркотти расположен выше Пирамбикулама, поэтому здесь значительно холоднее. В домах нет потолочных перекрытий. Крыша изнутри вся закопчена, так же как и стены. Дымохода нет. Если в бамбуковой хижине дым очага и костра быстро вытягивается через крышу, то в таких домах он медленно выходит через окна и двери, и поэтому в них всегда много дыма.
Посреди поселка на циновках сушатся плоские красные стрючки.
– Что это? – спрашиваю я.
– Это плоды мыльного дерева, – отвечают мне. – Мы их сушим, а затем делаем из них мыльный порошок.
– А где растет мыльное дерево?
– В джунглях. Мы ходим очень далеко, чтобы собрать эти плоды.
Собирательство – основное занятие кадаров. Они приносят из джунглей и с гор кардамон, съедобные коренья, мед, воск, лекарственные травы.
Когда-то кадары славились изготовлением бамбуковых гребешков. Они их делали очень искусно, украшая своеобразным тонким орнаментом. В Кудияркотти мне с большим трудом удалось отыскать только один такой гребень. Большинство кадаров теперь пользуется дешевыми фабричными гребешками, которые они покупают у бродячих торговцев. Старинное искусство и ремесло умирают на глазах, и спасти их невозможно.
Так же безвозвратно исчезают обычаи и традиции, связанные с господствовавшим ранее материнским родом. Еще лет двадцать назад самой распространенной формой брака была полиандрия матриархального типа. Мужья не были связаны между собой родственными отношениями. Официально брачная церемония соблюдалась только с первым мужем. Остальные мужья выбирались женщиной соответственно ее вкусу и желаниям. Теперь случаи полиандрии чрезвычайно редки. На смену полиандрии приходят полигамия и моногамия. Правда, древние традиции все еще продолжают влиять на образ жизни племени. Так, женщина, и особенно мать, пользуется в племени уважением. Женщина занимает очень важные позиции в семье, и нередко за ней остается решающее слово. Как правило, мнение женщин учитывается в совете поселка, а что касается дел матримониальных, то здесь обычно последнее слово тоже принадлежит женщине-матери. Официальной платы за невесту у кадаров не существует. Жених обязан подарить невесте сари. Если у него нет денег, он обычно отрабатывает определенное время на родителей невесты. Брачная церемония когда-то сопровождалась веселыми песнями и танцами, теперь этот обычай не всегда соблюдается. Важный момент в свадебной церемонии – завязывание тали на шее невесты. Много лет назад этот обряд выполняла мать жениха – так, видимо, подчеркивалось главенство матери для будущей семьи. Сейчас это делает сам жених.
Как и в любом матриархальном племени, у кадаров существовали времена, когда молодожены отправлялись жить в дом жены. Обычай этот постепенно исчезал, и остались только переходные к патриархальному браку его элементы. После замужества женщина десять дней живет в доме мужа, затем муж – десять дней в доме ее матери. Потом нередко через определенные промежутки времени супружеская пара кочует из одного дома в другой. В зависимости от того, чья семья окажется сильнее, они находят постоянное пристанище. Но определенных законов и предписаний на этот счет не существует. В этом случае традиции материнского рода оказались уже утраченными, а нарождающиеся патриархальные отношения еще не вылились в нерушимые правила и каноны.
Иногда «кочевой» образ жизни супругов бывает связан не только с традициями, но и с материальным положением родительских семей. Так, однажды в Кудияркотти возник интересный конфликт. Только что поженившаяся пара никак не могла найти себе пристанища. Муж не мог взять к себе жену, потому что его семья была так бедна, что не могла прокормить невестку, а в семье жены не могли прокормить зятя. Своих средств к существованию у молодоженов не было. На помощь был призван вождь поселка Налабула. Он долго решал вопрос, «как прокормить зятя и невестку», но так ничего и не смог придумать. Через несколько дней молодой муж нанялся на плантацию и забрал с собой жену.
У кадаров еще сохранилось право женщины на развод, однако ее свобода становится все более ограниченной. Вопрос о разводе она уже не может решить сама, последнее слово остается за ее родителями. Но поскольку матери оказывают решающее влияние, конфликт, как правило, разрешается в пользу женщины. Если же жена изменяет своему мужу, ее могут наказать за это только собственные родители, но не муж. После развода женщина может выйти замуж вновь.
Дети, мальчики и девочки, имеют равные права на собственность родителей.
«Людей джунглей» в Керале осталось немного – всего около восьмисот человек. И с этими восьмьюстами кадарами происходят необратимые превращения. Они на глазах ассимилируются более развитым в культурном и экономическом отношении населением Кералы. Их обычаи уступают место обычаям «людей долины», их боги присоединяются к индусскому пантеону богов, а название племени – кадары – все чаще и чаще употребляется в сочетании с кастой. Новая каста кадаров со временем, возможно, пополнит собой статистические данные различных справочников. В графе «занятие» против этой касты появятся слова – сельскохозяйственные рабочие.
