Кэтрин Терстон
Член парламента
XIX.
Таким образом Лодер освободился от одной ответственности, чтобы принять на себя другую. С 27-го марта, когда Лэкли изложил свою политическую программу в редакции «St.-George's Gazette», и до 1-го апреля он был центральным лицом в движении, поднятом в консервативных кругах. Лэкли верно определил положение дела в то утро, и все последующие события оправдывали его предсказания.
Зорко следя за действиями России, Фрэд спокойно организовывал свои силы и укреплял свою позицию, и Лодер научился многому в эти знаменательные дни у мудрого вождя своей партии. Сам он был всецело поглощен интересами минуты, забыв о Чилькоте, и отдавал всю свою энергию, весь свой талант делу, которое требовало большего напряжения сил. Нужно было все подготовить и выжидать. Еслибы Россия, подавив восстание, вернулась в свои пределы, довольствуясь лаврами усмирителя, ничто бы не изменилось. Но если бы предсказанное Лэкли наступательное движение России произошло до пасхальных каникул, то началась бы борьба, которая длилась бы всю следующую сессию. А тем временем вождь оппозиции должен был бы выжидать, охраняя свое достоинство.
31-го марта Лодер был приглашен на завтрак к Фрэду. Его задержали известия из Варка, и он пришел несколько минут позже назначенного часа. Войдя в гостиную, он там застал маленькое общество из трех человек – Фрэда, лэди Сару и Еву. Когда он вошел, все замолчали и обратили взгляды в его сторону. Прежде всего он поспешил поздороваться с лэди Сарой, потом быстро взглянул на Еву, обрадовавшись при виде её. Он пожал руку Фрэду и опять взглянул на Еву, ожидая, что она заговорит с ним. Она встретила его взгляд и улыбнулась в ответ. В улыбке её выражалось прощение и теплое, почти нежное сочувствие. Он понял, что она не сердятся на него за то, что после их знаменательного разговора он не старался еще раз увидеться с нею; она, видимо, вполне сочувствовала его работе. Мысль об её улыбке осветила для него весь завтрак, и он почувствовал еще сильнее обаятельную атмосферу дома Фрэдов и личное очарование своего партийного вождя: в его доме Ева незаметно увлекалась общими интересами и становилась из пассивной зрительницы сочувствующею единомышленницей.
Разговор за завтраком сейчас же перешел на политические темы, и среди мирной беседы их застигла весть о событии, которое должно было отметить этот знаменательный день.
Дверь вдруг раскрылась без предварительного доклада, и вошел Лекли с крайне возбужденным выражением лица. Не замечая присутствующих дам, он прямо подошел в Фрэду и положил перед ним распечатанную телеграмму.
– Это оффициальное извещение, – сказал он. Потом, оглянувшись, он подошел к лэди Саре и извинился. – Простите, – сказал он, – но мне так хотелось первому принести эту весть.
Лэди Сара поднялась и протянула ему руки.
– Я отлично понимаю вас, мистер Лэкли, – сказала она взволнованным голосом, и глаза её обратились на мужа. Один только Фрэд сохранял полное спокойствие духа. Он сидел молча и вчитывался в столь важные для него вести, Ева вскочила со стула и, наклонившись над плечом Фрэда, прочла телеграмму. Потом она подняла голову и лицо её просияло.
– Какое счастье быть мужчиной! – воскликнула она, и взгляды её и Лодера невольно встретились.
* * *
Таким образом определилась задача Лодера, и среди наступившей быстрой смены событий, в виду необходимости действовать быстро и решительно, он совершенно забыл о Чилькоте. Колебаться было уже некогда, и под давлением событий он выступил с нападками на правительство в заседании, которое следовало за завтраком у Фрэда. В этот памятный день 1-го апреля в парламенте чувствовалась атмосфера приближающейся бури. Палата была переполнена; на скамьях оппозиции чувствовалось единодушие, воплотившееся в фигуре Фрэда. На министерских скамьях чувствовалась несомненная тревога. Но, несмотря на все эти признаки готовящегося боя, начало заседания прошло бесшумно, в виду безжизненности всех дел, поднимаемых министерством Сэвборо. И только когда речь зашла о пасхальных вакациях, определилась возбужденная атмосфера, и в собрание влилась жизнь. Тогда медленно поднялся Лодер, и все глаза обратились на него.
Много любопытных инцидентов связано с речами парламентских ораторов, но едва-ли на чью-либо долю выпадало говорить в первый раз при таких условиях, как Лодеру. Из всех собравшихся в этот день в палате, один только человек понимал всю трудность положения Лодера, – и это был сам Лодер.
Он медленно встал и простоял несколько секунд молча, выпрямившись и положив пальцы на листки, лежавшие перед ним. Молчание его усилило общее внимание. Оно могло быть признаком самоуверенности, или напротив, упадка нервов в решительный момент, – а то и другое представляло во всяком случае интерес. Все глаза обратились на него. На дамской галерее Ева стиснула руки, охваченная тревогой; Фрэд быстро и зорко взглянул на человека, которому доверился наперекор осторожности, и потом лицо его приняло прежнее внимательное, спокойное выражение. В этот момент Лодер поднял голову и начал говорить.
В первую минуту он, по неопытности, заговорил слишком тихо. Наступила томительная минута. У Евы беспомощно опустились руки. Иронические взгляды противников оживились. Один только Фрэд не менял выражения лица, оставался спокойным, внимательным, но легкая улыбка мелькнула в глубине глаз. Лодер опять на секунду остановился. Страшный миг которого он ждал, наступил; теперь он уже знал, что говорить. Он выпрямился и снова заговорил; на этот раз голос его громко и ясно раздавался по всей зале.
Лодер твердо решил заранее, в каком тоне он будет говорить. Верный традициям консервативных ораторов, он скорее маскировал, чем обнаруживал свое естественное красноречие. Случай для проявления своего таланта он мог оценить впоследствии; теперь же следовало только выразить взгляды и чувства своей партии как можно яснее, логичнее и убедительнее. Спокойно стоя на месте Чилькота, он понимал всю сообразность и значительность своего положения, и это, может быть, придавало особую вескость его тону. Всегда было важно возбудить интерес палаты к британской политике в Персии. Потом уже интерес разгорался очень быстро, но вся величайшая опасность заключалась в невнимании со стороны аудитории. Но этой опасности Лодер избегнул именно благодаря тому, что понимал трудность своего положения.
Говоря спокойным, властным голосом, который сам подчиняет себе слушателей, он стал излагать свои взгляды сильно и беспристрастно. Он очень ловко упомянул о восточном движении России на юг, в персидскую территорию, с древности, когда, по иронии судьбы, Россия и Англия совместно вступили в Персию с согласия московского князя. То же стремление, объяснял он, продолжается и до сих пор, хотя Россия, уже давно отчужденная своими интересами и желаниями от своего прежнего союзника, сделала шаг, имеющий важное значение в глазах всякого мыслящего человека. Со спокойной настойчивостью Лодер указал на особенности положения Мешеда в далекой Хорасанской провинции, его близость от Персидского залива, где сосредоточены британские силы, и, следовательно, об опасности, грозящей сотням промышленников, которые, опираясь на британский протекторат, пробивают себе путь из Индии, из Афганистана, – даже из самой Англии.
Продолжая развивать свою мысль, Лодер заговорил о британских подданных, которые могут обратиться, в случае личной или коммерческой опасности, за помощью только в ближайшее консульство, и указал на беспомощность таких изолированных консульств и на силу России, которая может действовать по собственному усмотрению; ничто не может остановить её напора: Англия далека, а Персия бессильна…
Изложив все это, он вернулся к исходному пункту своей речи – к протесту против распущения палаты без взятого на себя правительством обязательства принять меры для защиты британских интересов в Мешеде и во всей Хорасанской области.
Партия была очень довольна речью Лодера. Эффект был несомненно большой. Если требование оратора и не было удовлетворено, то во всяком случае он вызвал раскол по вопросу о прекращении сессии, и правительство уже не имело на своей стороне большинства. У Лодера самого было чувство, что он, наконец, оправдал себя. До этого дня он один знал о своей силе, теперь она обнаружилась для многих, и он не мог не почувствовать удовлетворения. Первым знаком успеха было то, что Фрэд подошел к нему, отвел его от других и крепко пожал ему руку.
– Мы гордимся вами, Чилькот, – сказал он; потом, глядя ему в лицо, он прибавил более серьезным тоном:– Но думайте всегда только о будущем; не увлекайтесь настоящим, – каким бы светлым оно ни казалось.
При первых словах Фрэда Лодер вспыхнул от гордой радости, но конец фразы остудил его пыл. Он мысленно увидел всю опасность своего фальшивого положения, и чувство торжества покинуло его. Он невольным жестом отдернул руку.
– Благодарю вас, сэр – сказал он. – О вы правы: не следует забывать, что есть будущее.
Старик удивленно посмотрел на него, потом, не входя в дальнейшие рассуждения, предложил ему пройти к дамам.
– Я знаю, что моя жена хочет увлечь вас к нам, – сказал он.
Но радостное настроение Лодера прошло. Он стал бояться поздравлений лэди Сары и, главное, молчаливой похвалы во взгляде Евы. Он уклонился от приглашения под предлогом нервной усталости.
– Я вас только попрошу выразить Еве мою надежду, что она осталась довольна мной.
Сказав это, он простился с Фрэдом, вышел один из парламента и, подозвав кэб, поехал в Гровнор-Сквер. Возбуждение, охватившее его час тому назад, совершенно исчезло; он чувствовал только суетность всех своих желаний. Ни внизу, ни на лестнице никого не было, и в кабинете он тоже никого не застал. Грининг был в числе тех, которые наиболее внимательно следили за его речью в палате. Войдя в комнату, он инстинктивно подошел в столу и остановился. Над кучкой нераспечатанных писем лежал желтый конверт с телеграммой – той, о которой он бессознательно сейчас же подумал в момент поздравления Фрэда.
Он спокойно взял ее, открыл, прочел и с внимательной осмотрительностью, которая вошла у него в привычку, поднес ее в камину и бросил в огонь. Сделав это, он просмотрел письма Чилькота, сделал нужные отметки на полях и приготовил их для Грининга. Затем он с тем же спокойствием вышел из комнаты, спустился с лестницы и вышел на улицу.
XX.
На пятый день после знаменательного 1-го апреля, в который Чилькот отозвал Лодера и вернулся к своей прежней жизни, он вышел из дому и направился к Бонд-Стриту. Хотя утро было ясное и теплое, на нем было тяжелое пальто и теплые перчатки. Он шел, прижимаясь в домам, боясь солнца и света, и все дрожал от холода, который преследовал его в последнее время.
Ему было очень не по себе. В старую его жизнь вошло слишком много новых обязательств и забот. Он тяготился своей жизнью до встречи с Лодером; тогда она, как сеть, запутывала его ноги, – но теперь эта сеть опутала все его существование. Он не был свободен даже у себя дома. Присутствие другого человека наложило отпечаток на все. Кукла, которую он вздумал поставить на свое место, оказалась живым человеком, завладела его жизнью, его положением, его личностью – только по праву более сильного. Чилькот шел по Бонд-Стриту в солнечный весенний день, и чувствовал себя среди хорошо одетой толпы жалким парией. Он возмущался всем этим, но только про себя; восстать открыто против Лодера он не решился бы, зная, что не может обойтись без него. Его порочная страсть овладела им теперь еще сильнее, – а между тем только голос Лодера мог сказать: откройся, Сезам!
Чилькот шел без всякой цели. Он пробыл дома всего пять дней, но уже мечтал о тихих комнатах Лодера в Клифордс-Инне, как о желанном убежище. Его ужасала быстрота, с которой вернулась к нему жажда покоя. Погруженный в мысли, он шел скорыми шагами; потом вдруг что-то остановило его. Кто-то из медленно движущейся нарядной толпы назвал его по имени, и, обернувшись, он увидел Лилиан Аструп. Она выходила из ювелирного магазина, и когда он обернулся, она остановилась и протянула ему руку.
– Вас-то я и хотела видеть! – воскликнула она. – Куда вы пропали? Я вас совсем не вяжу с тех пор, как вы сделались политическим деятелем и перестали быть обыкновенным членом парламента. – Она мягко улыбнулась, и её улыбка подходила в легкому весеннему воздуху, как вся она подходила к приятной и ничтожной светской болтовне, которую завела с Чилькотом. Он взял её руку и удержал в своей, с каким-то внутренним облегчением глядя на её нежное лицо, светлое суконное пальто, мягкий мех и пучок роз на муфте.
– Какой у вас хороший вид! – сказал он невольно.
Она опять засмеялась.
– Это уже мое неотъемлемое право. Но я, действительно, рада, что встретила вас. Я теперь ищу людей, умеющих все угадывать чутьем.
Чилькот взглянул на нее.
– Опять сильно истратились? – спросил он сухо.
Она нежно улыбнулась.
– Джэк! – с жалобным упреком произнесла она.
Он засмеялся.
– Понимаю. Вы переменили министра финансов. Я нужен для чего-нибудь другого.
– Вы всегда нужны, – мягко сказала она, но её слова вернули его в прежнему недовольству собой, из которого она его вывела на минуту своим присутствием.
– Я очень рад, что встретил вас, – сказал он. – Но жаль, что должен покинуть вас – мне некогда. Я зайду к вам как-нибудь днем или вечером, когда вы будете одна.
Он стал поправлять воротник своего пальто и высматривал, как бы ему свернуть на Оксфорд-Стрит. Но Лилиан снова улыбнулась – она отлично знала Чилькота и все его капризы.
– Ну, можно ли стесняться временем, Джэк? – сказала она. – Торопиться все равно нечего, а если вам нужно поехать куда-нибудь, то мотор привезет вас быстрее, нежели кэб, – сказала она, указывая на изящный автомобиль, стоявший у панели. У неё был такой очаровательный вид, и она так настойчиво влекла за собой Чилькота, что тот наконец, после легкого колебания, последовал за ней.
– В Гайд-Парк, и поезжайте медленно! – приказала Лилиан, садясь в мотор и указывая место против себя.
Они быстро и мягко помчались по Бонд-Стриту к Марбль-Арч, и когда они въезжали в ворота, Лилиан пристально поглядела на своего спутника.
– Удивительно, удивительно! – вдруг воскликнула она, и в ответ на удивленный и слегка раздраженный взгляд Чилькота быстро прибавила:– Не злитесь, я вам объясню. Меня сегодня поразило то же, что тогда на вечере у Бланш, когда вы взглянули на меня поверх головы Леонарда Кэна. Помните?
Чилькоту стало не по себе.
– Да, да, – поспешно сказал он, жалея, что Лодер, слишком занятый политическими интересами, не рассказал ему о подробностях своего последнего заместительства.
– Я тогда не могла сказать вам правду, – продолжала Лилиан. – Не могла же я объяснять в присутствии толпы гостей, что меня поразил тогда вовсе не контраст ваших темных волос с рыжими волосами Леонардо, а нечто другое: поразительное сходство… – она остановилась, не закончив фразы.
Автомобиль мчался довольно быстро, и езда на свежем воздухе была очень приятна. Но всякое удовольствие исчезло для Чилькота; в нем проснулась смутная тревога.
– Какое сходство? – быстро спросил он. – Всякое сходство – обман воображения.
Лилиан снова взглянула на него слегка удивленным взглядом.
– Однако, еще недавно вы сами… – начала она.
– Глупости! я всегда отрицал сходство; Ничего подобного в действительности не существует, и нелепо думать о том, чего нет.
Лилиан продолжала внутренно удивляться. Она сама была уверена, что на вечере у сестры видела действительно Чилькота. Она была тогда слишком занята своими мыслями и не присматривалась к нему, хотя смутно припоминала потом, что у него был тогда необыкновенно здоровый вид. И она снова вспомнила об этом теперь, глядя на его лицо с несомненными, хотя и незаметными для ненаблюдательного глаза следами его порока: неподвижностью взгляда, нездоровой желтизной кожи.
Отражение её мысли, очевидно, заметно было на её лице, потому что Чилькот беспокойно задвигался на своем месте.
– Ах, да, – сказал он, оживившись: – вы хотели мне что-то сказать?
Он рад был перевести разговор на другую тему.
Она задумчиво поднесла муфту к лицу.
– В сущности это так, пустяки, – сказала она., – Я знаю, что мы иногда догадливы, а мне нужно разгадать тайну одного приключения, которое было у меня в жизни. – Лицо её приняло сосредоточенный вид, но она заметила беспокойство в чертах Чилькота и переменила выражение лица.
– Ну, да это скучно, – мягко сказала она. – Не буду я вам надоедать, – насладимся приятной прогулкой, а посоветуюсь я с вами уже в другой раз.
– Ну да, отлично, в другой раз, – с радостью подхватил Чилькот. – А теперь, не будем больше об этом думать. Отложим разговор до другого раза.
– Хорошо. – Она откинулась на спинку сиденья. – Вы как-нибудь придете ко мне обедать, и мы поговорим. Я так мало вас вижу теперь! – прибавила она тихим голосом.
– Вы несправедливы, дорогая, – свивал Чилькот. Тон его звучал бодрее и увереннее. – У меня отнимает все время глупейшая политика. Я бы рад быть с вами постоянно, – если бы это от меня зависело.
Она подняла глаза на высокие голые деревья. На лице её отразилось удовольствие, гордость и некоторое недоверие.
– Так, значит, вы приедете обедать? – сказала она на конец. – Назначим сейчас же день.
– Отлично, назначим! – быстро подхватил он. – Можно назначить сейчас же. – С внезапным порывом любезности он расстегнул пальто, сунул руку в карман и вынул записную книжку – ту же, которую Лодер с таким вниманием и интересом рассматривал в первое утро в доме Чилькота.
– Ну, какой день вы предпочитаете? – спросил Чилькот, быстро переворачивая страницы книжки. – Четверг занят; пятница и суббота – тоже. Какая досада! – сказал он, продолжая быстро говорить.
Лилиан заглянула в книжку.
– Вот прелестная книжка! – сказала она. – Но к чему эти синие кресты? – она коснулась одной страницы пальцем в перчатке.
Чилькот быстро захлопнул книжку и засмеялся с некоторым смущением.
– Кресты? Чтобы напоминать мне о наиболее важных делах. Вы ведь знаете, какая у меня отвратительная память. – Ну, так что же, какой день хотите? Скажем, в понедельник на будущей неделе.
– Это слишком далеко, – сказала она с сожалением и нежностью. – Почему не завтра? – она перевернула страничку назад. – Тут, кажется, есть свободное местечко.
– Завтра? Я… – он остановился.
Но она стала настаивать, и трудно было противиться нежному тону её просьбы. Она привыкла видеть в Чилькоте своего верного рыцаря, и теперь боялась, что дела отвлекут его от неё. Не будучи в состоянии отказать ей, он быстро вписал что то в пустое место на странице. Она следила за ним с радостным лицом.
– Джэк, милый, – сказала она, – как я буду рада! – Но когда он показал ей книжку, лицо её вытянулось: «Обедать – 33, Кадоган-Гарденс. Поговорить с Л.», прочла она. – Однако, вы забыли главное, – сказала Лилиан: – отметку синим крестом; вот у вас синий карандаш.
Она взглянула на него, радуясь своей победе, и с деловитым видом сделала сама большой синий крест. В эту минуту мотор поехал медленнее и остановился, так как шоффёр ждал дальнейших приказаний. Лилиан предложила завезти Чилькота в его клуб, но он отказался, и когда они выехали из парка, он простился с ней.
– Я тут сойду, – сказал он. – Благодарю вас за очаровательное утро. – Поспешно пожав ей руки, он встал и вышел из мотора, затем еще раз кивнул ей, сняв шляпу, и быстро пошел вперед, не оглядываясь. На него напало такое состояние, что он мог думать только о себе: мысль о Лилиан, о назначенном свидании, сразу вылетела у него из головы.
Лилиан задумчиво поглядела ему вслед, и только когда он подозвал кэб, она прилезала шоффёру ехать домой.
XXI.
В тот же день, когда Чилькот расстался с Лилиан, – но только в три часа пополудни, – Лодер, переодетый в платье Чилькота и перекинув через руку его тяжелое пальто, направлялся из Флит-Стрита на Гровнор-Сквэр. Он шел твердым, не слишком быстрым шагом и, войдя в дом, поднялся по лестнице, а затем не прошел, по обыкновению, в комнаты Чилькота, а прямо направился в гостиной Евы – и остановился у двери. Он постучал, но, не получив ответа, повернул ручку и вошел в комнату. Строгое убранство средней по величине гостиной нравилось ему гармонией темных тонов. Отсутствие дамских безделушек, шкафы с книгами в драгоценных переплетах, бронза, темные тона цветов фиалок и темных роз создавали строгую гармонию. Лодер медленно подошел в камину. В эту минуту вошла Ева, одетая для прогулки, и быстро прошла по комнате. Увидев Лодера, она остановилась, вопросительно взглянув на него. Он думал о том, что обстановка комнаты, устроенной, очевидно, по вкусу Евы, гармонично дополняет прекрасный образ хозяйки. Ева продолжала пристально глядеть на него, ожидая объяснений.
– Джон, ты? – спросила она с некоторым недоумением.
Он решительно направился в ней.
– Взгляни на меня! – сказал он спокойно. Странность этих слов ее, по-видимому, не удивила.
– Я сейчас же поняла, когда увидела тебя здесь.
Его удивил радостный звук её голоса, но удивление сменилось сейчас же другим чувством.
За пять дней изгнания он больше всего думал о том, как ему восстановить дружеские отношения с Евой. Он вспоминал о том вечере, когда с трудом устоял против соблазна, и о том, как он решил избегать Евы, чтобы быть подальше от опасности. В одинокие дни в Клифордс-Инне он нашел более достойный исход для сильного человека, и когда Чилькот снова призвал его, он решил не избегать Евы, а всецело отдаться политическим интересам Чилькота, и этим убедить себя, что ничто другое не занимает его мыслей.
– Ну, что? – медленно сказал он:– трудно было тебе сохранять доверие ко мне за последние пять дней? – спросил он.
Ева обернулась к нему. Глаза её сверкали полнотой жизни, щеки зарумянились от весеннего воздуха.
– Нет, – ответила она доверчиво. – Я все-таки верила. Новообращенные всегда наиболее тверды в своей вере. – Она засмеялась с легким смущением и взглянула на него.
Он порывисто перешел через всю комнату в окну.
– Ева, – сказал он, не оглядываясь, – мне нужна твоя помощь.
Он услышал за собой шелест её платья, и понял, что взял верный тон. Женщин всегда трогает обращение к ним за помощью.
– Ты знаешь… мы все знаем, что теперь острый момент политической жизни, – он все еще глядел в окно. – Теперь более, чем когда-либо, я должен готовиться в битве… – Он остановился, медленно обернулся, и глаза их встретились. – Для того, чтобы добиться чего-нибудь, – нужно сосредоточиться на одном, на одной цели. Человек должен забыть…
– Что у него есть жена? – мягко докончила Ева. – Я тебя понимаю.
Она сказала это без видимых признаков огорчения, очень определенно и просто, но Лодеру вдруг перестал нравиться выдуманный им план действия. Отсутствие оппозиции ослабила его энергию.
– Этого я вовсе не хотел сказать, – быстро ответил он совершенно голосом Чилькота, и подошел в ней ближе. – Ты слишком быстро делаешь заключения. Я хотел объяснить…
– Как раз то, что я поняла, – сказала Ева и улыбнулась. – Какие мужчины умные, и какие, вместе с тем, глупые? Стоит женщине выказать вам интерес, как вы уже боитесь, как бы она не стала вам помехой, и стараетесь спасти положение. – Она говорила это с легкой усмешкой, продолжая твердо глядеть ему в глаза.
– Ты думаешь, что проявляешь большой дипломатический такт, – спокойно продолжала она. – А на самом деле все это очень прозрачно… Я бы поняла с первой фразы, – если бы не знала все это прежде, чем ты заговорил.
Лодер хотел ей возразить, но она не дала. – Нет, – сказала она, улыбаясь. – Нечего было затевать это. – И знаешь, почему? – Потому, – сказала она медленно, в ответ на изумленный взгляд Лодера, – что для женщины, которая питает интерес к человеку, его карьера важнее всех её чувств и эгоистических желаний.
Они на минуту встретились глазами, потом Лодер быстро отвернулся. Она поразила его своим пониманием, своей необычайной личной силой. Он поднял голову, и их взгляды встретились.
– Прости меня! – сказал он искренно и просто.