Кэти Макгэрри
Эхо между нами
Сойер
В десятом классе я посещал обязательный медицинский курс, и там говорили о встречах анонимных алкоголиков, когда мы проходили тему наркомании. И вот сейчас, в отчаянной надежде на чудо, я оказался на одной из них. Или потому, что окончательно сошел с ума. Наверное, и то, и то.
Я сижу, скрестив руки на груди и вытянув ноги, на самом дальнем от трибуны собрания стуле. Встреча проходит в соседнем городе, расположенном в тридцати минутах езды от нашего. Люди стоят и говорят об алкоголе, пьянстве и жажде. У меня нет таких проблем, как у них. Мои вены не требуют особых веществ, которые заставляли бы чувствовать себя живым, но у меня есть это непреодолимое желание прыгать. В пятнадцати километрах отсюда есть озеро с классным местом для прыжков. Я уже направлялся в ту сторону, но чувство вины взяло верх. И вот я здесь, в комнате, где мне не место, но если уйду, то в прямом смысле сорвусь со скалы.
Я надеюсь, что встреча продлится достаточно долго, тогда на улице станет слишком темно, чтобы прыгать, и это заставит меня вернуться домой. Но я все равно хочу это сделать.
Школа – отстой. Мигель и Сильвия равнодушно отнеслись к тому, что я в продвинутом классе английского, и, похоже, они уже достаточно перемыли мне кости. Тренировка по плаванию прошла хорошо, но потом тренер снова завел свою шарманку про мое большое будущее в спорте, и это было ужасно. Рабочее совещание у мамы затянулось, и она забыла забрать Люси из школы, из-за чего сестра позвонила мне в слезах. Это определенно полный отстой.
Мои мышцы снова сводит от напряжения, и я начинаю ерзать на стуле. Я должен пойти к утесу. Это был бы хороший прыжок. Такое я уже делал раньше. Та скала, с которой я прыгнул в прошлый раз и сломал руку, была гораздо выше. А этот прыжок может быть вполне безопасен. Ничего особенного. Да, здесь повсюду валяются камни, а под водой может скрываться что угодно, но…
– Привет.
Я поднимаю глаза и с удивлением обнаруживаю парня примерно моего возраста, может быть, на несколько лет старше. Он в широких джинсах, белой футболке, которая ему слишком велика, и в синих «Конверсах». Судя по его светлым лохматым волосам, он какой-нибудь серфер из Калифорнии.
– Привет.
– В первый раз? – спрашивает он.
– Да.
Я осматриваю комнату и вижу, что люди болтают друг с другом, собравшись в небольшие группы. Должно быть, я пропустил момент, когда встреча подошла к концу.
Парень занимает место рядом со мной.
– У тебя есть какие-нибудь вопросы?
Как мне игнорировать желание прыгнуть со скалы? А еще лучше, не подскажете ли вы мне, как вообще подавить это желание?
– Нет.
– Ты уверен?
Я прочищаю горло и провожу рукой по волосам.
– Не думаю, что это место для меня.
Он наклоняет голову, как будто слышит то, что я не произношу вслух.
– И все же ты здесь. – И все же это так. – Меня зовут Нокс.
– Сойер.
– Приятно познакомиться, бро.
У него даже манера говорить какая-то замедленная. Он напоминает мне стереотипного серфера, но учитывая, что мы находимся в сотнях километров от океана, это кажется маловероятным.
– Я посетил около двенадцати первых встреч, прежде чем набрался смелости поговорить с кем-то. И даже после этого мне требовалось время посидеть в конце зала и обдумать чужие слова. Если тебе нужно, чтобы это была одна из таких первых встреч или если тебе нужно время, я оставлю тебя одного. Но если ты все-таки хочешь поговорить с кем-нибудь, то всегда можешь обратиться ко мне.
Около двенадцати первых встреч звучит неплохо. Сотня звучит еще лучше, но…
– А что если мне здесь не место?
– Я еще не встречал никого, кому здесь не место. Я начал приходить сюда, когда мне было шестнадцать, и трезв уже пять лет. Первое время я тоже был уверен, что это место не для меня. Все эти люди приходят и говорят о разбитых сердцах, потере контроля и ошибках. Помню, как думал, что я уж точно не один из этих неудачников, пока однажды не понял, что я гораздо хуже.
Понимаю, о чем он. Я колеблюсь, но почему бы и нет? Это же не значит, что я вернусь сюда еще или когда-нибудь увижу этого парня снова.
– Как же ты перестал делать то, чего жаждешь больше всего на свете? Когда только об этом и думаешь?
– Я прихожу сюда. Работаю по программе. Звоню своему куратору, когда появляется жажда, и живу день за днем.
Звучит глупо.
– Не думаю, что мне это подходит.
Мой ответ нисколько его не смущает.
– Вполне справедливо, но я думаю, что ты ошибаешься. Если ты передумаешь, я все еще надеюсь застать тебя здесь в следующий раз.
Мы оба встаем. Он отворачивается, но потом говорит через плечо:
– Не отвечай на этот вопрос мне, ответь самому себе. Ты говоришь о том, что это место не для тебя, но, если бы не пришел сюда, что бы ты сейчас делал?
И он уходит, оставив меня прикованным к месту. Потому что, как он прочитал меня, когда сам я думал, что это не так легко, пугает.
Если бы не пришел сюда, я бы уже прыгал.
Вероника
ЛЕО: «Какого черта ты делаешь? Сойер Сазерленд?»
Сегодня пятница – мой любимый день недели. Вечером папа вернется домой, а завтра мы будем есть вафли. И мне бы сейчас предвкушать завтрашний вафельный день, но приходится иметь дело с разъяренным Лео. Он ни разу не написал мне с тех пор, как уехал в колледж, а теперь вдруг отправил сообщение, и причина этому – его злость.
Прекрасно. Мне не нужно спрашивать Лео, откуда он знает о Сойере. В следующий раз, когда увижу Джесси и Назарета, я испепелю их взглядом.
Я: «В чем проблема?»
Ирония ситуации заключается в том, что я еду на переднем сиденье в «Лексусе» Сойера. «Лексус». Банк отклонил их чек за аренду дома, но он ездит на «Лексусе». Как же это все-таки работает?
Так или иначе мы едем на первое интервью для проекта, и я не могу определиться, что мне больше нравится – раздраженный Лео или стоическое молчание Сойера.
ЛЕО: «Этот парень просто придурок. Он игнорировал тебя годами, а его друзья болтают о тебе всякое. Я знаю таких парней, Ви, и он тебе не подходит.»
Я вытягиваю пальцы, будто хочу задушить его.
Я: «У меня все отлично. Спасибо, что спросил. Как дела в колледже?»
Ему требуется некоторое время, чтобы ответить, и я все еще не могу понять, нравится ли мне, что я только что проигнорировала Лео, или мне неловко. Бросаю взгляд на Сойера, и он быстро отворачивается, притворяясь, что не замечает меня.
– Куда поворачивать?
– Прямо на Сидар-авеню. Дом, который нам нужен, – третий слева.
Сойер барабанит пальцами по рулю.
– И кто же этот парень? Повтори, пожалуйста.
– Охотник за привидениями.
Если бы я собиралась повзрослеть, думаю, это была бы самая интересная работа, какая вообще может быть.
– Да, ты говорила, но откуда ты его знаешь?
– Он друг нашей семьи.
– Ну конечно, – бормочет Сойер, и я решаю проигнорировать его сарказм.
ЛЕО: «Я только что закончил переписываться с Джесси, и он сказал, что тебе нужен партнер для выпускной работы. Я позвоню Дженне и Мари. Ты можешь работать с ними.»
Как будто мне нужно, чтобы кто-то что-то делал за меня, а эти двое потом шептались бы обо мне на математике.
Я: «Только сделаешь это, и я перестану с тобой разговаривать.»
ЛЕО: «Они лучше, чем Сазерленд.»
Я: «Это моя жизнь, Лео. Не твоя. Если бы ты действительно был так обеспокоен, я думаю, ты бы сначала написал мне.»
Бросаю телефон на колени и игнорирую его, когда раздается звуковой сигнал. Потом еще. Когда мы проезжаем два знака «стоп», раздается еще один. Сойер смотрит на меня краем глаза. Мой мобильник начинает звонить, и, как бы мне ни хотелось услышать голос Лео, я действительно не готова разговаривать с ним.
После пятого звонка наступает короткая тишина, а потом мой сотовый снова начинает разрываться. Раздражение одолевает меня, и я сердито поднимаю трубку.
– Ну что ты хочешь?!
– Не сердись на меня.
Мои глаза закрываются, когда я слышу голос Лео, и чувство тоски пронзает мое сердце. Я сильно скучаю по нему.
– Вовсе я не злюсь.
– Злишься. Знаю, что веду себя как ублюдок и не пишу тебе, но в перерывах между занятиями я был занят домашкой, а потом и на работе, и еще знакомился с ребятами. Колледж отличается от средней школы. А когда у меня появляется минутка, чтобы написать сообщение, я понимаю, что уже слишком поздно, и не хочу тебя будить. Я обещаю, что буду стараться лучше…
В ответ я лишь молчу.
– Вся эта история с Сойером заставила меня понять, насколько я тупой. Я беспокоюсь о тебе и не хочу, чтобы тебя облапошил какой-то парень, а меня нет рядом, чтобы помочь. Я забочусь о тебе, Ви, и очень волнуюсь.
Сойер смотрит прямо перед собой, но он не может не слышать. Во-первых, я нахожусь рядом с ним. Во-вторых, я бы точно подслушала.
– Я все понимаю.
– Короткий ответ… Ты на работе?
Нет.
– Да.
– Я позвоню позже. Мы сможем поговорить?
– Только не об этом.
На том конце провода воцаряется напряженное молчание.
– Прекрасно, но я все же позвоню. – Опять тишина. – Я скучаю по тебе, Ви. Жизнь без тебя такая странная.
Я смягчаюсь и рефлекторно начинаю теребить подол своей юбки.
– О’кей. День благодарения – двадцать девятое сентября. Ты ведь приедешь, правда?
Этот день Лео выбрал перед отъездом.
– Я же сказал тебе перед отъездом, что приеду. И никогда не нарушу обещание, которое дал тебе.
– О’кей.
– Я скучаю по тебе.
Я скучаю по нему еще больше.
– Я тоже. Поговорим позже.
– Позже…
Он вешает трубку.
Сойер сворачивает направо, на Кедр.
– Все в порядке?
– А почему нет?
Он пожимает своим сильным плечом.
– Ну, не знаю. Ты говорила… как-то не так.
– Ты уверен, что достаточно хорошо меня знаешь, чтобы понять, когда я говорю «как-то не так»?
– Думаю, что нет. – Он снова барабанит по рулю. – Ты празднуешь День благодарения в сентябре?
– Да.
Сойер не называет меня странной, но это написано у него на лице.
Он сворачивает на подъездную дорожку к нужному дому и сносит машиной веревку-ограждение. Дом представляет собой кирпичное ранчо с двумя огромными деревьями на переднем дворе. Я достаю из рюкзака блокнот и ручку, а также папку с толстым пакетом документов для проекта.
– Ты готов?
– Конечно.
Интересно, он ест сарказм на завтрак и не давится?
Мы выходим из машины, поднимаемся на крыльцо, и сразу после одного звонка Макс открывает дверь. Увидев меня, он приветливо улыбается, и я обнимаю его.
– Макс, это Сойер. Сойер, это Макс. Он хороший друг моего отца, и охотник за привидениями.
Папа и Макс вместе пьют пиво по пятницам и раз в месяц играют в покер.
– Вообще-то, я бухгалтер, но мне нравится охотиться на призраков в свободное время.
Макс пожимает руку Сойера, и от волнения у меня сводит мышцы. Макс должен произнести эти слова – пригласить меня войти, и я с облегчением выдыхаю, когда он говорит:
– Входи, входи.
Необходимость быть приглашенной в чей-либо дом – одна из моих многочисленных причуд.
Единственное место, где можно посидеть, – это диван для двоих и кресло-качалка. Макс садится в кресло, так что диван остается для меня и Сойера. Я сажусь, он плюхается рядом со мной, и мне приходится попотеть, чтобы уместиться и не свалиться на Сойера. Несмотря на то, что я держусь прямо, наши колени соприкасаются. Я удивляюсь этому контакту, и он, должно быть, тоже. Сойер резко отстраняется, как и я, но нам действительно некуда подвинуться.
Хорошо, что я маленькая, иначе бы лежала на полу.
– Так кто же из вас одержим призраками и нуждается в обряде экзорцизма? – спрашивает Макс и добавляет, посмеиваясь. – Я просто шучу. Что я могу сделать для тебя сегодня, Ви?
Голова Сойера резко поворачивается в мою сторону при сокращении «Ви». Так меня называют мои друзья, а Сойер не друг, так что он, вероятно, не слышал этого раньше.
– Мы делаем проект на тему «Существуют ли призраки на самом деле?», и я надеюсь, что ты подскажешь нам, как доказать их существование.
Макс поправляет очки, которые, кажется, постоянно норовят сесть криво на его носу.
– Я делал вулкан из уксуса и пищевой соды, когда учился в школе.
– Это звучит скучно. А теперь скажи нам, что делать.
Макс идет к шкафу и возвращается с ящиком и спортивной сумкой. Он объясняет, что перед тем, как мы проведем исследование места, нам нужно изучить возможных духов, которые могут быть там, и как это поможет нам связаться с ними.
– Тебе нужно понять разницу между местными легендами и фактами. Если где-то есть призраки, то они могут быть там лишь с определенной целью. Будьте готовы выслушать их беспристрастно вместо того, чтобы ожидать, что вам должны все рассказать.
Я наклоняюсь вперед, очарованная идеей связаться с духом. По крайней мере, с тем, кто не является моей мамой. Сойер же, напротив, все время скрещивает и разгибает ноги, и ему, видимо, тут так же уютно, как омару, которого вот-вот положат в кипящий котел.
– Знаете ли вы, что Томас Эдисон однажды сказал в интервью, что пытался создать телефон для разговоров с призраками? – спрашивает Макс. Сойер качает головой, а я делаю записи в своем блокноте.
– У большинства духов не хватает энергии, чтобы издавать слышимые ухом звуки, но некоторые могут собрать ее достаточно, чтобы оставить звук на записи, – продолжает Макс. – Некоторые люди верят, что призрак не может говорить, но может выработать столько энергии, чтобы изменить статику рядом с катушкой микрофона и таким образом создать голос для общения. Этот тип коммуникации требует очень много энергии, поэтому большинство ЭГФ, или электронных голосовых феноменов, очень короткие.
– Но ведь есть призраки, которых люди могут видеть и слышать, – говорю я. – Как это возможно?
– Полнотелые видения – редкое явление, но такое случается. Эти призраки очень сильны, – Макс открывает свою спортивную сумку и достает диктофон. – Мне нравится пользоваться цифровыми записывающими устройствами, потому что я могу прогонять записи через компьютер. Призраки находятся в другом измерении, оно отличается от нашего, а это значит, что они общаются на другой частоте. Они могут общаться быстрее нас или медленнее. Мы можем использовать компьютер, чтобы найти эти различные частоты.
Губы Сойера недоверчиво сжимаются, и Макс замечает это.
– А что ты думаешь по этому поводу?
Пальцы Сойера двигаются, как будто это ответ, но затем он говорит:
– Похоже, ты создаешь доказательства того, чего не существует.
– Подожди с выводами, пока не услышишь прямой ответ на конкретный вопрос на ЭГФ. Тогда ты поверишь.
Затем Макс объясняет, как работает ЭГФ, и показывает нам различные типы того, что он называет «призрачными ящиками». Скептицизм, похоже, является врожденной чертой ДНК Сойера, и внутри меня все опускается, когда я понимаю, что не могу заставить его поверить.
– Я прямо слышу, как ты говоришь, что мы должны вложить свои деньги, чтобы сделать этот проект, – говорит Сойер.
Дерьмо. Мальчик, который ездит на «Лексусе» и не может заплатить за аренду, не будет заинтересован в работе, которая ему влетит в копеечку. Просто класс.
– Как правило, да, – отвечает Макс, – но в вашем случае – нет.
Брови Сойера приподнимаются, а я словно оказываюсь в тупике.
– Как это?
– Я могу одолжить вам оборудование, необходимое для выполнения вашего задания.
Макс скользит к краю своего кресла, и оно наклоняется вперед под его весом. Он смотрит на меня печальными глазами, полными жалости, и в животе у меня все сжимается. О, Боже, он все знает, и ужас осознания парализует меня.
– Макс, – я пытаюсь что-то сказать, но язык заплетается. Мое сердце бьется слишком быстро, и он либо не слышит меня, либо понимает мое отчаяние, либо ему все равно, потому что он не останавливается.
– Ви, твой отец рассказал мне об опухоли в твоей голове, и я даже не могу выразить, как мне жаль. Всякий раз, когда вижу тебя, ты вызываешь у меня улыбку тем, как живешь – на полную катушку. Как будто в твоем мозгу нет ничего инородного. Ты восхищаешь меня, и я хочу, чтобы ты наслаждалась этим проектом на сто процентов.
Сойер
Воскресенье, 10 февраля:
Сегодня вообще не лечили. Я даже не успела расстелить свои одеяла.
О, дорогой дневник, я в ужасном положении. И Фрэнк, и Гарри приходили ко мне. Гарри хочет, чтобы я сидела с ним и только с ним. Фрэнк ничего не говорит, но он продолжает «обиженно молчать», что заставляет меня чувствовать себя хуже, чем если бы он злился.
Думаю, что Вероника рассердилась на меня. Правда, мне бы хотелось, чтобы она перестала, но этого не произошло. Она пошла домой пешком, и мне это не понравилось.
Пока я оттаскивал ящик с оборудованием Макса и спортивную сумку к своей машине, укладывал все в багажник, она уже ушла. Я поспешил за руль и догнал ее, но она велела мне уезжать. Я согласился с тем, что она сказала: идти недалеко, но я привез ее туда, и мне показалось правильным быть тем человеком, который отвезет ее обратно, но она попросила меня уйти, даже добавив «пожалуйста».
Именно то, какое сильное желание остаться в одиночестве выражал ее взгляд, заставило меня уехать. Она сказала мне в общей сложности шесть слов, но я хотел большего. Мне нужно было больше. Но ее обиженное выражение лица победило, и теперь я чувствую себя еще большим придурком. Потому что отпустил девушку с опухолью мозга домой одну.
Эвелин жила более ста лет назад, и я прекрасно ее понимаю. Иногда молчание ранит сильнее, чем слова.
Толчок в плечо, и Сильвия садится в кресло во внутреннем дворике рядом со мной.
– Привет, незнакомец. Что ты там читаешь?
– Ничего. – Я снова сворачиваю дневник Эвелин в трубочку. Я делал это так часто, что края листов начинают закручиваться сами.
Мы в доме Сильвии, болтаемся на заднем дворе. Мигель выполняет переднее сальто с трамплина бассейна и, когда погружается в воду, раздаются одобрительные крики и возгласы от наших друзей, которые либо отдыхают рядом, либо плавают.
Здесь около двенадцати человек. Сочетание парней, с которыми я общаюсь, и девушек, с которыми общается Сильвия, создает то, что моя мама называет моим племенем. На гриле папа Сильвии готовит гамбургеры, а через открытые двери кухни в патио доносится смех ее матери и мамы Мигеля, когда моя наливает им всем еще по бокалу вина. Другие взрослые кружат вокруг главной тройки, борясь за то, чтобы их бокалы были наполнены и они были ближе к сплетням.
Уже поздно, вероятно, около полуночи, и бассейн освещен множеством огней внутри и вокруг. В неглубокой части Люси прыгает со ступенек, ведущих в воду, но затем быстро гребет обратно в безопасное место. На ней надеты нарукавники, поскольку она в равной степени очарована бассейнами и боится их. Странно, ведь единственная моя любовь – это вода и прыжки.
– Я не могу дождаться, когда ты переедешь в наш район, – говорит Сильвия. – И так, как сейчас, будет всегда, а не только по выходным.
Мама смеется так громко, что несколько моих друзей оборачиваются и смотрят на нее. Люси хмурится от этого звука, потом садится на ступеньки бассейна и играет со своей куклой-русалкой.
Сильвия улыбается от уха до уха, наблюдая за суматохой на кухне.
– Твоя мама лучшая. Я тоже хочу быть душой компании, когда постучусь в дверь пятидесятилетия.
Сильвия заявила всем на нашем втором курсе, что она лесбиянка, на такой же вечеринке, как эта. Я уже знал эту новость, как и Мигель, с восьмого класса, и мы сказали ей тогда, что это не изменит нашу дружбу. Когда она рассказала об этом всем остальным, мы встали рядом, плечом к плечу, чтобы поддержать ее. Но заявление поразило их, как ударная волна.
Взрослые в комнате замерли, как будто мы все очутились в Ледниковом периоде, но потом моя мама подошла к ней и обняла. Это единственное объятие разбудило всех присутствующих, включая родителей Сильвии, и с тех пор она была верной сторонницей моей мамы. Часто она была для нее даже бо́льшим другом, чем я. Я не в обиде, но это может раздражать.
Не помогает и то, что родители Сильвии, несмотря на их любовь и поддержку, все еще разговаривают с ней об «уверенности в своем выборе» или о том, чтобы «дать парням реальный шанс».
Я не говорю Сильвии, что моя мама пытается заставить меня встречаться с ней раз в две недели. Учитывая, как она боготворит маму, это разобьет ей сердце.
– Надеюсь, что у меня будет такое же тело, как у нее, – продолжает она. – Твоя мама иронизирует над тем, как замечательно выглядит.
Сильвия оглядывается на других девушек в купальниках и поправляет тонкие бретельки своего бикини, как будто не уверена в том, как выглядит ее тело, что глупо. Она состоит в женской команде по плаванию, может с легкостью наворачивать круги вокруг моей мамы, и она одна из немногих, кто может не отставать от меня в бассейне. Так что у нее подкачанное тело, и это хорошо.
– Твоя мама сказала, что не потерпит, если ты забросишь бассейн до следующего года, – говорит Сильвия.
– Ага.
– Теперь, когда ты наконец вернулся к плаванию, мне нужен соперник. Не хочешь поплавать на этой неделе?
– Давай.
– Тебя сегодня не было на тренировке. Что-то случилось?
– У меня были дела поважнее.
Я учился общаться с призраками, а потом проводил время, разъезжая по городу и думая о жизни. На самом деле о жизни Вероники. У нее опухоль мозга, и, судя по тому, как этот парень говорил, похоже, все серьезно и очень плохо.
– Ты какой-то тихий сегодня. – Опухоль мозга может заставить меня замолчать. – И почему сейчас не идешь в бассейн?
Киваю в сторону Люси и смотрю, как она пытается надеть очки. Я испытываю искушение помочь, так как ремни должны быть отрегулированы, но даю ей пространство, чтобы посмотреть, сможет ли она понять это самостоятельно.
– За ней нужно приглядывать.
– Да… но обычно ты плаваешь вместе с ней.
Я пожимаю плечами.
– Нет настроения.
Опухоль мозга. Боже, на что это похоже? Сильвия теребит расстегнутую пуговицу своего джинсового короткого платья. Под ним – бикини, и я задаюсь вопросом, означает ли это, что она снова полезет в воду.
– А я говорила твоей маме, что ты обидишься.
Это заставляет меня перевести взгляд с Люси на Сильвию.
– Обижусь на что?
– Не притворяйся. Мы слишком хорошие друзья для этого. Я говорила твоей маме и моей тоже, что вместо того, чтобы действовать за твоей спиной и заставлять идти в продвинутый класс по английскому, нужно было посоветоваться с тобой. Ты прекрасно знаешь, что тебе нужны хорошие оценки, чтобы остаться в команде, и ты знаешь, насколько трудным будет этот класс. Но твоя мама думала, что ты обидишься. Но это же глупо. Почему ты не хочешь, чтобы мы тебе помогли? У твоей мамы не было никаких причин действовать тайно. Я сказала ей, что ты все поймешь и что она должна была быть честной с самого начала.
Я молчал, конечно, совсем не из-за этого, но мой глаз задергался.
– И почему вы не рассказали мне о своем плане?
Она снова теребит пуговицу.
– Твоя мама просила меня не рассказывать.
И снова я хочу, чтобы мои друзья и моя мама чуть меньше общались.
– Она не хотела, чтобы ты думал, будто она не верит в тебя.
Она не верит в меня, и, очевидно, Сильвия тоже.
– Значит, у вас было большое собрание на этот счет, и вы не сочли нужным пригласить меня?
– Сейчас ты похож на ноющего маленького мальчика. Все были здесь, тусовались, а ты – нет. Нам не приходили зашифрованные сообщения с адресом заброшенного подвала, где мы бы сели в круг и начали обсуждать тебя. Почему тебя здесь не было? Не знаю, но не думай, что я не замечала, как ты отстраняешься ото всех с тех пор, как сломал руку. И ни Мигель, ни я не верим в то, что это произошло в бассейне.
Я ощетиниваюсь от верного обвинения.
– Я ведь лежал около бассейна и корчился от боли, не так ли?
– Мы с Мигелем весь день провели там вместе и тебя не видели.
– Я тогда только приехал.
Она переводит свой раздраженный взгляд на меня.
– Ты лжешь.
Она права, я лгу. Отвожу взгляд и смотрю на Люси.
– Что с тобой происходит, Сойер? Когда-то ты был таким же, как твоя мама, вся жизнь – сплошная вечеринка, а теперь ты как будто сам себя выключил.
Оценки, плавание, мама, папа, Люси, прыжки, не прыжки, собрание анонимных алкоголиков, переезды, деньги, опухоли мозга…
– Я могу выполнить этот выпускной проект.
– Я никогда и не говорила, что ты не сможешь этого сделать, и мы ждем, что ты примешь участие в нем… – она замолкает, и моя кожа натягивается вокруг костей. Мне не следовало продолжать этот разговор. Есть вещи, о которых лучше не говорить. Сильвия продолжает: – Просто иногда работа идет так быстро… Будет лучше, если ты будешь рядом со мной и Мигелем, чтобы мы могли выполнять задание дальше, а потом ты сможешь доделать то, что уже пропустил.
Она имеет в виду самые легкие задания. Мои челюсти сжимаются. Кто хочет слышать, что работа с ним – это акт благотворительности? Когда так много людей говорят за моей спиной, я чувствую себя полным дерьмом.
– Пожалуйста, не смотри на меня так, Сойер. Ты должен признать, что это огромный проект, и что ты весь год боролся за то, чтобы сохранить свой уровень на уроке английского в прошлом году. Никто из нас не хочет видеть, как ты проходишь через это снова. Твоя мама хочет для тебя лучшего. Мы все хотим.
Даже не позволили мне попытаться принять вызов.
– Это не тебе решать и не моей матери, это решаю я сам.
Встаю, убирая дневник в задний карман, и Люси бросает на меня быстрый взгляд.
– Уже идешь домой?
Она снимает свои нарукавники, как будто только и ждала, когда я дам сигнал, и начинает подниматься по лестнице из воды. Я беру полотенце, но, прежде чем успеваю подойти к сестре, Сильвия вскакивает и хватает меня за руку.
– Не сердись на меня. Я сказала им, что ты будешь злиться, именно поэтому я говорю с тобой об этом. Если бы мы поговорили с тобой раньше, ты бы все понял.
Понял бы что?
– Я не злюсь.
– Злишься, я это понимаю. Но не сердись на меня, ладно? – Боль вспыхивает на лице Сильвии, и это вызывает у меня раздражение, ведь я снова должен подавлять свои эмоции, чтобы заставить кого-то другого чувствовать себя лучше. Но мы дружим с тех пор, как я переехал в этот город, и люди не были добры к ней, поэтому я проглатываю свой гнев.
– Я не сержусь на тебя.
Она кивает, как будто принимает мой ответ, даже если не верит в него.
– Мама говорила что-то о костре. Уверен, что не хочешь остаться? Мы можем пожарить зефирки вместе с Люси. Знаю, она это любит.
Мама снова громко смеется, и у меня мурашки бегут по коже. Мне нужно выбраться отсюда, потому что я испытываю искушение поговорить с ней о том, что она не верит в меня, но знаю, что сделаю только хуже. Сильвия смотрит на меня и ждет, и я делаю все возможное, чтобы смягчить удар.
– Уже поздно, у Люси была долгая неделя, и она плохо спала.
Ее будят кошмары почти каждую ночь. Все не так плохо, как в первый раз, но она все равно просыпается в слезах.
– Ты поплаваешь со мной завтра?
– Да.
Потому что это заставит ее чувствовать себя лучше, но это последнее, чего хочу я, так как мне нужно пространство.
Люси мокрая с головы до ног, поэтому я заворачиваю ее, как буррито[8], а затем, потому что это заставляет ее смеяться, забрасываю на плечо. Друзья прощаются с нами, когда я захожу в дом. Мама с Ханной, как только видят меня, прекращают свой напряженный разговор, который включал в себя множество смешков.
– И что это? – мама спрашивает так, будто смотрит на таракана.
– Пора спать. Люси очень устала.
– Люси, ты хочешь домой?
Я поправляю Люси, чтобы она не сползала. Ее тонкие руки обвиваются вокруг моей шеи, и она кивает, кладя голову мне на плечо.
Мама раздраженно вздыхает, но потом Ханна протягивает руку и похлопывает ее по руке.
– Пусть идут. Я отвезу тебя домой сама, или ты можешь переночевать в комнате для гостей. – Ханна подмигивает маме. – Мы должны закончить прием лекарств, чтобы прожить следующую неделю.
Они хихикают так, словно это лучшая внутрячковая шутка в мире. Уже собираясь послать их к черту, я хватаю свой рюкзак с пола, поворачиваюсь на цыпочках и иду в ванную комнату в коридоре.
– Не будь таким занудой, – кричит мама. – Останься хотя бы на гамбургеры.
– Да, давай, Сойер, останься, – Ханна певучим голосом присоединяется к маме. Кажется, я их любимая мишень для шуток. Раздается шепот, потом снова смех.
Я протягиваю Люси ночную рубашку, толкаю ее в ванную и жду, кажется, целую вечность, пока она переоденется. В конце концов, она появляется с мокрым купальным костюмом в руках, сухой одеждой на теле и просительно протянутыми ко мне руками.
Она становится слишком большой для этого, но она моя младшая сестра и к тому же устала. Я снова сажаю ее за спину, и она утыкается в меня носом, когда мы направляемся ко входной двери.
– Боже, он был таким угрюмым, – говорит мама, когда я выхожу в ночь.
