Кэти Макгэрри
А тебе слабо?
© 2013 by Katie McGarry
© В.Максимова, перевод на русский язык
© ООО «Издательство АСТ», 2018
* * *
Это красивая птица, которую посадили в клетку
Старая китайская пословица
Райан
Быть вторым – это не для меня. Всегда так было. И всегда так будет. Вторые места – не для тех, кто хочет во всём быть первым. Так что сейчас я в полном дерьме: мой лучший друг вот-вот возьмёт телефон у цыпочки, работающей на кассе в «Тако Белл», а значит, обставит меня.
Началось с пустякового спора, а получилось развлечение на целый вечер. Сначала Крис на спор подбил меня взять телефон у девушки, стоявшей в очереди за билетами в кино. Потом я подначил его раздобыть номерок у спортсменки, отрабатывавшей удары на бейсбольной площадке. Чем больше нам везло, тем быстрее росли ставки. К сожалению, Крис обладает улыбочкой, от которой тает сердце любой девчонки, даже если у той уже есть парень.
А я ненавижу проигрывать.
«Тако Белл» заливается краской, когда Крис ей подмигивает. С ума сойти! Между прочим, я выбрал её потому, что, принимая заказ, она назвала нас неотёсанной деревенщиной. Крис опирается руками о стойку, наклоняется к девушке, а я сижу за столиком и наблюдаю за разворачивающейся у меня на глазах трагедией. Неужели до неё до сих пор не дошло? А если всё-таки нет, то разве она не может найти в себе хоть крупицу самоуважения и послать Криса куда подальше?
У меня шея деревенеет, когда «Тако Белл», прыснув, что-то чиркает на листочке, складывает его в несколько раз и отдаёт Крису. Чёрт. Парни за нашим столом оглушительно гогочут, кто-то хлопает меня по спине.
Вообще-то мы не планировали сегодня вечером стрелять телефончики у девчонок. Мы собирались отпраздновать последний пятничный вечерок перед началом учёбы. Этим летом я перепробовал всё: свободу горячего летнего ветра в джипе с опущенными стёклами; ровное спокойствие тёмных загородных дорог, ведущих на федеральные трассы; волнующее сияние городских огней во время получасовой поездки в Луисвилл и, наконец, умопомрачительный вкус маслянистого тако в полночь.
Крис резко вскидывает бумажку с телефонным номером вверх, как рефери, поднимающий перчатку победителя на ринге.
– Готово, Райан.
– Тащи сюда.
Я ни за что не позволю Крису меня обставить.
Он шлёпается на своё место, швыряет листочек в кучку номеров, которые мы собрали за вечер, и поглубже натягивает бейсболку «Средняя школа округа Буллитт» на каштановые волосы.
– Давай-ка поглядим… В этих делах всегда нужно всё хорошенько взвесить, правда? Девочку нужно выбирать с умом. Она должна быть достаточно симпатичной, чтобы не потеряла голову от счастья, что ты вообще подошёл к ней. Не как собака, что рада всякому, кто кинет кость.
Подражая ему, я откидываюсь на спинку кресла, вытягиваю ноги и складываю руки на животе.
– Не торопись. У нас вагон времени.
Но на самом деле это не так. После этих выходных наши жизни круто изменятся – и моя, и Криса. В понедельник мы станем старшеклассниками, а значит, начнётся наша последняя осень в лиге. У меня в запасе всего несколько месяцев для того, чтобы понравиться профессиональным бейсбольным агентам, иначе мечта, ради которой я надрываюсь всю свою жизнь, превратится в тыкву.
Пинок по ноге возвращает меня к действительности.
– Хорош думать о серьёзном, – шепчет Логан.
Единственный младшеклассник за нашим столом и лучший, чёрт его возьми, кетчер[1] в штате кивает на остальных. Он читает по моему лицу лучше, чем все остальные. И неудивительно. Мы с ним с детства играем вместе. Я подавал мяч, Логан ловил.
Ради Логана я смеюсь над шуткой Криса, хотя даже не слышал её.
– Мы скоро закрываемся.
Цыпочка из «Тако Белл» протирает столик рядом с нашим, улыбается Крису. В свете красной неоновой вывески «Автокафе: открыто» она выглядит почти хорошенькой.
– Может, этой я позвоню, – говорит Крис.
Я приподнимаю бровь. Крис без ума от своей девушки.
– Нет, не позвонишь.
– Позвонил бы, если бы не Лейси.
Но у Криса есть Лейси, и он её любит, поэтому говорить не о чем.
– У меня есть ещё одна попытка, – я устраиваю настоящее шоу, оглядывая фиолетовый зал забегаловки в стиле «текс-мекс». – Ну, кого ты для меня выбрал?
Звонок из автокафе сообщает о прибытии машины, битком набитой классными девчонками. В машине гремит рэп, и я готов поклясться, что одна из девиц улыбается нам. Обожаю этот город. Брюнетка на заднем сиденье машет мне рукой.
– Может, из этих кого-нибудь?
– Ага, как же, – насмешливо цедит Крис. – Мне, может, сразу уже сдаваться?
Двое парней выскакивают из-за нашего столика и выбегают на улицу, оставив меня, Криса и Логана втроём.
– Ну что, Логан, остался последний шанс подцепить классных городских девчонок перед возвращением в Гровтон.
Логан не произносит ни слова, даже бровью не ведёт. В этом весь Логан – сама бесстрастность. Если речь не идёт о жизни и смерти, он и пальцем не пошевелит.
– Вот эта! – глаза Криса оживляются, он смотрит в сторону входа. – А ну-ка, вот эту.
Я со свистом втягиваю в себя воздух. Судя по голосу, Крис совершенно счастлив, так что мне радоваться, похоже, нечему.
– Которая?
– Только что вошла, ждёт у стойки.
Я отваживаюсь взглянуть. Чёрные волосы. Рваная одежда. Всё ясно, скейтерша. Чёрт, к этим девчонкам трудно подкатить. Я с досадой хлопаю ладонью по столу, так что подносы подскакивают. Нет, ну почему? Какая нелёгкая занесла Скейтершу сегодня вечером в «Тако Белл»?
От подначек Криса мне, понятное дело, лучше не становится.
– Признай поражение и не мучайся!
– Ни за что.
Я встаю, твёрдо решив не сдаваться без боя.
Все девчонки одинаковы. Я твержу себе это, направляясь к кассе. Может, на вид она и отличается от наших девушек, но все они хотят только одного – встретить парня, который проявит к ним интерес. А проблема парня заключается в том, чтобы отрастить яйца для такого дела. Хорошая новость – у меня с этим порядок.
– Привет. Меня зовут Райан.
Лица не разглядеть за длинными чёрными волосами, но стройное тело с намёком на изгибы и округлости вызывает интерес. В отличие от девушек нашего городка, она не носит уценённые дизайнерские шмотки. Нет. У неё свой стиль. Её чёрный облегающий топ открывает больше, чем скрывает, а обтягивающие джинсы подчёркивают всё что нужно. Мой взгляд задерживается на единственной прорехе на этих джинсах, прямо под её ягодицей.
Девушка наклоняется над стойкой, прореха расширяется. Скейтерша поворачивается в мою сторону – в сторону окошка автокафе.
– Кто-нибудь, вашу мать, примет у меня грёбаный заказ?
Хохот Криса, донёсшийся от нашего углового столика, грубо возвращает меня в реальность. Я снимаю бейсболку, провожу рукой по волосам, снова напяливаю кепку. Почему именно она? И почему сегодня? Но спор есть спор, и я намерен его выиграть.
– Сегодня вечером обслуживают не так чтобы быстро.
Девушка награждает меня таким взглядом, будто это я не самый быстрый.
– Это ты мне?
От её неприязненного взгляда становится не по себе, и, будь на моём месте какой-нибудь слабак, он бы так и сделал. Но только не я. «Смотри, смотри, Скейтерша. Ты меня не напугаешь». Однако её глаза меня притягивают. Такие синие. Тёмно-синие. Никогда бы не подумал, что у черноволосых могут быть такие ослепительно-синие глаза.
– Я тебя спрашиваю, – она прислоняется бедром к стойке и скрещивает руки на груди. – Или ты и впрямь такой тупой, каким кажешься?
Ну да, она настоящий панк: понты, кольцо в носу и усмешка, которой можно убить на месте. Абсолютно не в моём вкусе; ну и ладно. Мне нужен всего лишь её телефон.
– Знаешь, тебя будут обслуживать лучше, если ты будешь следить за речью.
Намёк на улыбку трогает уголки её губ, вспыхивает в глазах. Но это не та улыбка, в ответ на которую тоже хочется улыбнуться. Это издевательская насмешка.
– Тебя беспокоит моя речь?
Да.
– Нет.
Девушки не говорят «твою мать». По крайней мере, не должны. На самом деле мне плевать на слова, но я вижу, когда меня проверяют, а это и есть проверка.
– Значит, моя речь тебя не беспокоит, однако ты утверждаешь, – она повысила голос и снова перегнулась через стойку, – что меня, твою мать, обслужат, если я буду следить за языком!
Ладно, проехали. Попробуем сменить тактику.
– Чего ты хочешь?
Она резко вскидывает голову, как будто успела забыть о моём присутствии.
– Что?
– Поесть. Что ты хочешь заказать?
– Рыбу! Как ты думаешь, чего я хочу? Я же в «Тако»!
Крис снова заливается хохотом, на этот раз к нему присоединяется и Логан. Ясное дело. Если я не вывернусь, то всю дорогу домой буду слушать их идиотские шуточки. Я перегибаюсь через стойку и машу рукой девушке, которая работает в автокафе. Я улыбаюсь ей. Она улыбается мне в ответ. Учись, Скейтерша. Это делается вот так.
– Можно вас на минуточку?
Девушка из автокафе отвечает мне ослепительной улыбкой и поднимает палец, продолжая принимать предыдущий заказ.
– Сейчас подойду. Даю слово.
Я поворачиваюсь к Скейтерше, но вместо того, чтобы сказать спасибо, она с нескрываемым раздражением качает головой.
– Спортсмены!
Моя улыбка гаснет. Её становится шире.
– Откуда ты знаешь, что я спортсмен?
Её взгляд скользит по моей груди, и я подавляю гримасу. На серой футболке чёрными буквами написано: «Средняя школа округа Буллит, чемпионы штата по бейсболу».
– Значит, ты всё-таки тупой, – говорит девушка.
С меня хватит. Я делаю шаг к нашему столику, но останавливаюсь. Я никогда не проигрываю.
– Как тебя зовут?
– Что мне сделать, чтобы ты от меня отвязался?
Вот он – мой шанс.
– Дай мне свой телефон.
Правый уголок её губ слегка ползёт вверх.
– Да ты, твою мать, смеёшься?
– Я совершенно серьёзен. Скажи мне, как тебя зовут, и дай телефон, и тогда я уйду.
– По-моему, у тебя с башкой проблемы.
– Добро пожаловать в «Тако Белл». Готовы сделать заказ?
Мы оба поворачиваемся к девушке из «Тако Белл». Она ослепительно улыбается мне, но сникает при виде Скейтерши. Опустив веки, девушка повторяет вопрос:
– Что вам принести?
Я вытаскиваю бумажник, кладу на стойку десятку.
– Тако.
– И кока-колу, – говорит Скейтерша. – Большую. Раз уж он платит.
– Ла-адно.
Девушка из автокафе принимает заказ, смахивает деньги со стойки и возвращается к окошку.
Мы смотрим друг на друга. Клянусь, эта девица ни разу не моргнула.
– Надеюсь, поблагодарить входит в заказ? – спрашиваю я.
– Я не просила тебя платить.
– Скажи, как тебя зовут, и дай свой телефон – и мы в расчёте.
Она облизывает губы.
– Даже не старайся, ты всё равно ничего не можешь сделать, чтобы заполучить мой телефон и узнать моё имя.
Раздаётся звонок. Что ж, время игр кончилось. Нарочито вторгаясь в её личное пространство, я делаю шаг вперёд, кладу руку на стойку рядом с ней. Это производит на неё впечатление. Я это ясно вижу. Насмешка исчезает из её глаз, она обхватывает себя руками. Она маленькая. Меньше, чем я думал. Она вела себя настолько заносчиво, что я не обратил внимания на её габариты.
– Спорим, могу?
Она вздёргивает подбородок.
– Не можешь!
– Восемь тако и одна большая кола, – щебечет девушка из-за стойки.
Скейтерша хватает заказ и разворачивается к выходу прежде, чем я успеваю опомниться. Я на грани проигрыша.
– Подожди!
Она останавливается в дверях.
– Ну что?
В этом «ну что» нет и следа недавней злобы. Может быть, всё-таки получится?
– Дай мне телефон. Я хочу тебе позвонить.
Нет, не хочу, но очень хочу выиграть. Девушка колеблется. Я это вижу. Чтобы не спугнуть её, я скрываю волнение. Ничто не заводит меня сильнее, чем победа.
– Вот что я тебе скажу, – её улыбка лучится смесью кокетства и коварства. – Если проводишь меня до машины и откроешь мне дверь, я дам тебе телефон.
Могу.
Она выходит на влажный ночной воздух, вприпрыжку бежит по тротуару к парковке. Вот не думал, что она такая попрыгунья. Впрочем, неважно – она прыгает, а я иду за ней, наслаждаясь вкусом победы.
Победа длится недолго. Я замираю посреди тротуара. Как только Скейтерша переступает через жёлтые парковочные линии, за которыми стоит дряхлая ржавая машина, оттуда мгновенно материализуются два парня грозного вида.
– Чем-нибудь помочь, дружище? – спрашивает меня тот, что повыше. Руки у него до плеч покрыты татуировками.
– Нет.
Я засовываю руки в карманы и принимаю расслабленную позу. У меня нет никакого желания ввязываться в драку, тем более находясь в меньшинстве.
Татуированный вразвалку идёт через парковку и наверняка дошёл бы до меня, если бы не второй парень, глаза которого скрыты за длинной чёлкой. Он встаёт прямо перед Татуированным, перекрывая ему путь, однако его поза ясно говорит о том, что он тоже не прочь перемахнуться со мной.
– Какие-то проблемы, Бет?
Бет. Даже не верится, что у такой упрямой девицы может быть такое нежное имя. Она как будто читает мои мысли, потому что губы её растягиваются в торжествующей усмешке.
– Уже нет, – отвечает она и запрыгивает на переднее сиденье машины.
Парни идут к машине, не сводя с меня глаз, будто я такой идиот, что могу кинуться на них сзади. Автомобильный двигатель с рёвом оживает, и машину бросает в такую дрожь, словно она держится только на скотче.
У меня нет никакого желания поскорее вернуться внутрь и рассказать друзьям о том, как я облажался, поэтому я остаюсь на тротуаре. Машина медленно проезжает мимо, а Бет прижимает ладонь к пассажирскому окну. На её ладони чёрным маркером написаны слова, знаменующие моё поражение.
«Не можешь».
Бет
Нет ничего лучше ощущения тепла одеяла, только что вынутого из сушки. Тепла сильной руки, лежащей на моём лице, перебирающей мои волосы. Вот если бы жизнь была такой… всегда.
Я могла бы прожить тут всю жизнь, в подвале дома моей тёти. Где кругом стены. Никаких окон. Всё чужое осталось снаружи. Люди, которых я люблю, – внутри.
Ной – волосы скрывают его глаза, не позволяют миру увидеть его душу.
Исайя – его руки покрыты прекрасными татуировками, которые отпугивают нормальных людей и восхищают свободных.
И я – в поэтическом экстазе от ощущения внутреннего спокойствия.
Я пришла сюда в поисках безопасности. Они – потому что у системы семейного патроната не так много свободных домов в распоряжении. Мы остались здесь потому, что оказались потерявшимися кусочками разных пазлов, уставшими не подходить ни к одной картинке.
Год назад Ной и Исайя купили в «Гудвилл»[2] диван, гигантский матрас и телик. Барахло, выброшенное кем-то за ненадобностью. Стащив всё это вниз по лестнице в подземелье, ребята сделали для нас дом. Они стали моей семьёй.
– Я носила бантики, – говорю я. Мой голос звучит странно. Как эхо. Издалека. И я говорю ещё, чтобы лучше расслышать эту странность. – Много бантиков.
– Мне нравится, когда она такая, – говорит Исайя Ною.
Мы втроём устроились на кровати. Ной сидит в ногах, привалившись спиной к стене, допивает очередное пиво. Мы с Исайей обнимаемся. Мы так делаем, только находясь в особом приподнятом расположении духа, потому что тогда это не считается. Когда ты в невесомости, вообще ничего не считается.
Исайя снова запускает руку в мои волосы. От этих нежных подёргиваний хочется закрыть глаза и уснуть навсегда. Блаженство. Настоящее блаженство.
– Какого цвета?
Привычные резкие нотки исчезают из голоса Исайи, теперь в нём остаётся только ровная глубина.
– Розовые.
– И?
– Платьица. Я любила платьица.
Я хочу посмотреть на него, но ощущение такое, будто приходится поворачивать голову в песке. Моя голова лежит у него на животе, и я улыбаюсь, потому что жар его тела через футболку обжигает мою щёку. А может, я улыбаюсь потому, что это Исайя, ведь только он может заставить меня улыбаться.
Мне нравятся его тёмные коротко подстриженные волосы. Его добрые серые глаза. Нравятся кольца в его ушах. Ещё нравится… что он такой горячий.
– Хочешь платье, Бет? – спрашивает Исайя.
Он никогда не насмехается надо мной, когда я вспоминаю о своём детстве. Наоборот, это один из редких случаев, когда он задаёт мне вопросы.
– А ты мне купишь?
Не знаю, почему, но от этой мысли у меня радостно щекочет в груди. Крошечный ясный уголок моего мозга пытается напомнить, что я давно не ношу платья и терпеть не могу бантики. Но остальная часть моего разума, погружённая в сладкую дрёму, наслаждается игрой в воображаемую жизнь: с платьицами, ленточками и кем-то могущественным, способным воплотить в жизнь мои самые безумные мечты.
– Да, – не раздумывая, отвечает Исайя.
Лицо становится тяжелее, потом то же самое происходит со всеми остальными частями тела, включая сердце. Нет, я этого не хочу. Я закрываю глаза и приказываю, чтобы всё стало как раньше.
– Она готова. – Голос Ноя звучит обеспокоенно. – Мы слишком долго тянули.
– Нет, всё нормально.
Исайя поворачивается, кладёт мою голову на что-то мягкое и пушистое. Он даёт мне подушку. Исайя всегда обо мне заботится.
– Бет? – его тёплое дыхание щекочет мне ухо.
– Ага, – сонно шепчу я.
– Переезжай с нами.
Прошлой весной Ной окончил школу и освободился от опеки приёмной семьи. Теперь он съезжает отсюда, и Исайя едет вместе с ним, хотя официально он не может выйти из-под опеки до следующего года, когда ему исполнится восемнадцать и он окончит школу. Но моей тётке совершенно по барабану, где будет жить Исайя, главное – чтобы она продолжала регулярно получать чеки от штата.
Я хочу отрицательно помотать головой, но в песке это сделать не так-то просто.
– Мы с Ноем уже обо всём договорились: у тебя будет отдельная комната, а мы поселимся в другой.
Они говорят об этом уже несколько недель, всё пытаются уговорить меня переехать. Три ха-ха. Даже в невменяемом состоянии я могу воспротивиться их планам. Я приоткрываю глаза.
– Ничего не выйдет. Вам нужно уединение, чтобы приводить девчонок.
– У нас есть диван, – прыскает Ной.
– Я ещё учусь в школе.
– Как и Исайя. Напоминаю, если ты подзабыла: вы с Исайей оканчиваете в этом году.
Умный, паразит. Я бросаю сердитый взгляд на Ноя. Он бесстрастно прихлёбывает пиво.
Исайя продолжает:
– Ты подумала, как будешь добираться до школы? На автобусе?
Чёрт, нет. Ни за что.
– Тебе, лодырю, придётся вставать пораньше, чтобы добросить меня до школы.
– Ты же знаешь, что я готов, – шепчет он, и я снова испытываю слабый отзвук недавнего блаженства.
– Но почему ты не хочешь переехать к нам? – спрашивает Ной.
Его прямой вопрос заставляет меня прийти в себя. «Потому что»! – ору я про себя. Я переворачиваюсь набок, сворачиваюсь клубочком. Через несколько минут меня укрывает что-то мягкое. Одеяло подоткнуто мне под подбородок.
– Ну вот теперь она точно готова, – говорит Исайя.
Моя задница вибрирует. Я потягиваюсь, потом лезу рукой в задний карман за телефоном.
На какое-то мгновение я гадаю: вдруг это красавчик из «Тако Белл» каким-то чудом раздобыл мой номер. Он мне снился, парень из «Тако Белл». Он стоял очень близко ко мне, весь такой надменный и прекрасный, кареглазый и с копной белокурых волос. На этот раз он не клеился ко мне только для того, чтобы получить телефон. Он улыбался мне так, будто я для него что-то значила.
Сказано же, это был просто сон.
Все сладкие картины исчезают, когда я смотрю на время и входящий вызов в телефоне: итак, сейчас три часа ночи, и звонят мне из бара «Последняя остановка». Вот чёрт. Горько сожалея о том, что кайф ушёл, я отвечаю на звонок.
– Подождите.
Исайя спит рядом со мной, его рука небрежно перекинута через мой живот. Я осторожно приподнимаю её, выбираюсь наружу. Ной вырубился на диване, прижимая к себе Эхо, свою девушку. Чёрт, когда только она успела вернуться в город?
Тихо-тихо я поднимаюсь по лестнице, вхожу на кухню и плотно закрываю дверь в подвал.
– Слушаю.
– С твоей мамашей опять проблемы, – раздаётся в трубке раздражённый мужской голос. К несчастью, я его узнаю: это Дэнни, бармен и владелец «Последней остановки».
– Вы не можете больше не продавать ей выпивку?
– Я-то могу, но что делать с мужиками, которые покупают ей виски? Слушай, детка, ты платишь мне за то, чтобы я звонил тебе до того, как вызову полицию, или вышвырну её за дверь. У тебя пятнадцать минут на то, чтобы забрать её отсюда.
Он отключается. Дэнни точно не помешало бы поучиться хорошим манерам.
Я прохожу пешком два квартала до торгового комплекса, в котором есть всё, что может понадобиться окрестным нищебродам: прачечная, магазин «Всё за доллар», винный магазин, убогий супермаркет, где на продуктовые талоны и карточки «Дополнительной программы питания для женщин, младенцев и детей» продают вчерашний хлеб и недельной свежести мясо, а ещё табачная лавка, ломбард и бар для байкеров. Стоп, тут есть ещё чахлая адвокатская контора на случай, если вас угораздило попасться на краже или грабеже.
Остальные магазины давным-давно закрылись, опустив железные жалюзи на окна. Компании мужчин и женщин кучкуются вокруг рядов мотоциклов, которыми забита парковка. Затхлая сигаретная вонь, сладковатый запах ароматизированных сигарет и чего-то ещё смешиваются в тёплом летнем воздухе.
Мы с Дэнни прекрасно знаем, что он ни за что не вызовет копов, но я не могу рисковать. Маму уже дважды арестовывали, теперь у неё условный срок. Возможно, Дэнни не позвонит в полицию, зато с превеликим удовольствием вышвырнет мою маму вон. Взрыв грубого мужского смеха напоминает мне о том, чем это чревато. В этом смехе нет ни намёка на счастье, веселье или хотя бы разум. Это злобный, истеричный хохот, жаждущий чьего-то унижения.
Мою маму тянет к больным. Я этого не понимаю. И не должна понимать. Я просто разруливаю её проблемы.
Тусклые лампы, висящие над бильярдными столами, красные неоновые огни над барной стойкой и два телевизора на стене – вот и всё освещение в баре. Если верить объявлению на двери, вход воспрещён двум категориям посетителей: лицам до двадцати одного года и с отличительными знаками уличных банд. Даже в полумраке я вижу, что эти правила никто не соблюдает. Большинство мужчин одето в куртки с байкерскими клубными эмблемами, а половина сопровождающих их девушек явно не достигла совершеннолетия.
Я протискиваюсь между двумя мужчинами к стойке, где Дэнни разливает напитки.
– Где она?
Дэнни, как всегда одетый в красную байковую рубашку, стоит спиной ко мне и разливает водку по стопкам. Он явно не намерен при этом разговаривать – по крайней мере, со мной.
Я заставляю себя застыть, когда чья-то рука стискивает мне задницу, и парень, воняющий потом, наклоняется ко мне.
– Хочешь выпить?
– Отвали, придурок.
Он хохочет и снова щиплет меня. Я сверлю глазами разноцветные бутылки спиртного, выстроенные вдоль стены, представляя, что нахожусь где-то не здесь и всё это происходит не со мной.
– Убери руки от моей задницы – или я тебе яйца оторву!
Дэнни загораживает собой бутылки и пододвигает пиво парню, находящемуся в опасной близости от потери своего достоинства.
– Она малолетка.
Придурок тут же ретируется от стойки, а Дэнни кивает в глубину бара.
– Там же, где всегда.
– Спасибо.
Я иду сквозь строй взглядов и смешков. Смеются в основном постоянные посетители бара. Они знают, зачем я пришла. В их взглядах я читаю осуждение, насмешку, жалость. Чёртовы лицемеры.
Я иду с высоко поднятой головой, расправив плечи. Я лучше, чем они. Мне плевать на их шепотки и смешки за моей спиной. Пошли они. Пошли они все.
В дальнем зале посетители толпятся в основном вокруг покерных столов, остальное помещение свободно. Дверь в переулок распахнута настежь. Через неё видны мамин многоквартирный дом и даже её входная дверь. Что ж, очень удобно.
Мама сидит за маленьким круглым столиком в углу. Перед ней две бутылки виски и стакан. Мама потирает щёку, потом отводит руку. Меня обжигает ярость.
Он её ударил. Опять. Щека у мамы красная. Вся в пятнах. Кожа под глазом уже начала отекать. Вот поэтому-то я и не могу переехать с Исайей и Ноем. Вот поэтому я вообще никуда не могу уехать. Я должна жить в двух кварталах от мамы.
– Элизабет! – мама шепелявит на букве «з» и пьяно машет мне рукой.
Она хватает бутылку виски и наклоняет её над стаканом, но из горлышка ничего не льётся. Это и к лучшему, потому что горлышко на добрый дюйм сбоку от стакана.
Я подхожу к ней, забираю бутылку и присаживаюсь за столик.
– Там пусто.
– О! – она удивлённо хлопает пустыми голубыми глазами. – Будь хорошей девочкой, принеси маме ещё.
– Мне семнадцать.
– Тогда и себе возьми что-нибудь.
– Идём, мама.
Трясущейся рукой она приглаживает свои светлые волосы, оглядывается по сторонам с таким видом, будто только что проснулась.
– Он меня ударил.
– Я знаю.
– Я дала ему сдачи.
Ни секунды не сомневаюсь, что она ударила его первая.
– Нам пора идти.
– Я тебя не виню.
Это заявление ударяет меня с такой силой, с какой ни один мужчина не смог бы. Я судорожно выдыхаю, лихорадочно ищу способ облегчить жгучую боль, но ничего не выходит. Тогда я беру вторую бутылку – к счастью, в ней что-то осталось, – наливаю стопку, опрокидываю. Потом наливаю снова, передаю ей.
– Нет, винишь.
Мама долго смотрит на виски, потом проводит своими немолодыми пальцами по краю стакана. Ногти у неё обгрызены до мяса. Разросшиеся неопрятные кутикулы. Кожа вокруг ногтей сухая и потрескавшаяся. Мне самой интересно, была ли моя мама когда-то красивой.
Она запрокидывает голову, пьёт.
– Правильно говоришь. Виню. Твой отец никогда бы меня не бросил, если бы не ты.
– Я знаю, – жжение во рту перебивает боль воспоминаний. – Идём.
– Он меня любил.
– Я знаю.
– А ты сделала такое… из-за этого он и ушёл.
– Я знаю.
– Ты погубила мою жизнь.
– Я знаю.
Она начинает плакать. Да, это пьяные рыдания. Те самые, что выплёскивают наружу всё: слёзы, сопли, плевки и жуткую правду, которую не стоит открывать никому.
Я морщусь, сглатываю, напоминаю себе, что нужно глубоко дышать.
– Я знаю.
Мама хватает меня за руку. Я не отстраняюсь. И не сжимаю её руку в ответ. Я позволяю ей делать то, что ей необходимо. Всё это мы с ней уже проходили, и не один раз.
– Прости, детка, – мама проводит рукой под носом. – Я не то имела в виду. Я люблю тебя. Ты же знаешь, я тебя люблю. Не бросай меня. Хорошо?
– Хорошо.
Что ещё мне остаётся сказать? Она – моя мама. Моя мама.
Её пальцы чертят круги на тыльной стороне моей ладони, но она не смотрит мне в глаза.
– Переночуешь у меня?
Вот это Исайя мне строго-настрого запретил. На самом деле он запретил мне даже больше: он заставил меня пообещать, что я буду держаться подальше от матери после того, как её нынешний приятель меня избил. Я типа держу это обещание, переехав к тётке. Но кто-то же должен заботиться о моей маме: следить, чтобы она ела, покупала продукты, оплачивала счета. В конце концов, это я виновата, что отец нас бросил.
– Давай-ка пойдём домой.
Мама улыбается, не замечая, что я не ответила на её вопрос. Иногда мне снится ночью, как она улыбается. Она была счастлива, когда отец жил с нами. А потом я разрушила её счастье.
Мама встаёт из-за стола, и у неё тут же подгибаются колени, но идти она может. Сегодня хорошая ночь.
– Ты куда? – спрашиваю я, когда она делает шаг в сторону бара.
– Заплатить за выпивку.
Ого! Она при деньгах.
– Я заплачу. Стой здесь, сейчас я отведу тебя домой.
Но вместо того, чтобы дать мне денег, мама прислоняется к задней двери. Отлично. Теперь мне придётся за неё платить. Хорошо, что парень из «Тако Белл» купил мне поесть и у меня есть чем рассчитаться с Дэнни.
Я расталкиваю толпу перед баром, Дэнни кривится при виде меня.
– Забери её отсюда, крошка.
– Уже забрала. Сколько она должна?
– Всё оплачено.
Кровь застывает у меня в жилах.
– Когда?
– Только что.
Нет.
– Кто это сделал?
Он отводит глаза.
– А ты как думаешь?
Вот чёрт. Я разворачиваюсь и несусь обратно, натыкаюсь на людей, расталкиваю их. Он уже ударил её. И сделает это снова. Я пулей вылетаю через заднюю дверь на улицу, но там пусто. В темноте – никого. И в свете уличных фонарей – тоже. Только сверчки стрекочут вокруг.
– Мама!
Со звоном разбивается стекло. Потом – ещё одно. Жуткие вопли эхом отлетают от маминого дома. Боже, он её убивает. Я точно знаю.
Сердце так страшно колотится в рёбра, что трудно дышать. Меня всю трясёт: руки, ноги. Перед глазами встаёт душераздирающая картина того, что мне предстоит увидеть на парковке: мама в луже крови, а над ней стоит её ублюдочный приятель. Горячие слёзы разъедают глаза, я сворачиваю за угол и падаю, в кровь обдирая ладони об асфальт. Плевать. Я должна её найти. Мою маму…
Мама замахивается бейсбольной битой и вдребезги крушит заднее стекло какого-то старого «Шевроле Эль Камино».
– Что… что ты делаешь?
Где, чёрт возьми, она раздобыла биту?!
– Он, – она размахивается и разбивает ещё одно стекло. – Он мне изменил!
Я моргаю, не зная, чего мне хочется больше – обнять её или прибить.
– Так брось его!
– Ах ты дрянь!
Из переулка между двумя домами на нас выбегает мамин приятель и с размаха отвешивает ей оплеуху. Удар его ладони по её щеке дрожью отзывается на моей коже. Бейсбольная битва выпадает из маминых рук и три раза подпрыгивает на асфальте. Каждый сухой деревянный стук бьёт мне по нервам. Наконец бита окончательно приземляется и катится к моим ногам.
Мамин ухажёр орёт на неё, материт на все корки, но его слова сливаются для меня в сплошной монотонный гул. В прошлом году он меня избил. Он бьёт маму. Но больше он нас не тронет.
Он заносит кулак. Мама выбрасывает вперёд руки. Пытаясь закрыть лицо, падает перед ним на колени. Я хватаю биту. Делаю два шага вперёд. Завожу биту за плечо и…
– Полиция! Брось биту! Лечь на землю!
Нас обступают трое копов в форме. Чёрт! Сердце тяжело колотится в груди. Я должна была это предвидеть, но не подумала, и эта ошибка дорого мне обойдётся. Знала же, что копы регулярно патрулируют этот жилой комплекс.
Ублюдок тычет пальцем в меня.
– Это она все устроила! Эта чокнутая дрянь разбила мою машину! Мы с её матерью пытались её остановить, но она совсем с катушек слетела!
– Брось биту! Руки за голову.
Я настолько ошеломлена этой наглой ложью, что забываю о бите, которую всё ещё держу в руках. Деревянная рукоять – шершавая на ощупь. Я роняю биту и опять слышу звонкий стук, с которым она отскакивает от асфальта. Завожу руки за голову, смотрю в упор на маму. Жду. Жду, что она всё объяснит. Жду, что она нас защитит.
Мама стоит на коленях перед своим ублюдком. Она слабо качает головой и одними губами шепчет мне: «Пожалуйста».
Пожалуйста? Что пожалуйста? Я делаю большие глаза, умоляя её объяснить.
И тогда она беззвучно произносит два слова: «Условный срок».
Полицейский ногой отшвыривает биту в сторону, быстро обыскивает меня.
– Что произошло?
– Это сделала я, – отвечаю я. – Я разбила его машину.
