Кэт Бохэннон
ЕВА. История эволюции женского тела. История человечества

Глава 3
Восприятие

Новые органы восприятия возникают в результате необходимости. Поэтому, о человек, умножь свою нужду, чтобы умножить свое восприятие.

Джалал ад-Дин Мухаммад Руми, XIII век

Когда я училась в колледже, я работала натурщицей в местной художественной школе. Несколько часов в неделю я была девушкой, которая стояла обнаженной на возвышении, пока подростки пытались неуклюжими линиями нарисовать на холсте то, что видели.

Я позировала в большом довоенном здании в бывшей модной части города: сквозняки и огромные окна. Но все богатые люди ушли – сбежали на окраины, как обычно. Вместо экипажей и прислуги за окнами теперь были бурьяны и крысы. И художники. Художники любят такие места. Они дешевые. И время там кажется скользким, как будто прошлое всегда здесь, готовое к перепрофилированию: свежий слой краски, на призраков внимания не обращайте.

Занятия длились два-три часа, и я была благодарна за маленький обогреватель возле ног. Примерно в середине каждого занятия все студенты выходили на улицу покурить, а я надевала халат. Я ходила среди мольбертов, наблюдая, как мое тело обретает форму – здесь нога, там туловище. И всегда видела одно и то же: в начале семестра студенты – только парни – рисовали мне слишком большую грудь. Не чуть-чуть больше, а огромную. Затем, через несколько недель – и это случалось раз за разом – она начинала уменьшаться, по мере того как студенты учились рисовать то, что видели их глаза, а не мультяшные буфера, созданные их мозгом.

У вас, вероятно, уже возникли вопросы^[90]. У меня тоже. Например, действительно ли парни поначалу видели меня иначе, чем девушки? Были ли их взгляды обращены на грудь из-за какого-то укоренившегося влияния гетеросексуальности, или же просто девушки, у которых была собственная грудь, привыкли ее видеть? Я помню, как задавалась вопросом, прохаживаясь босиком по той студии: действительно ли мужчины видят мир иначе, чем я? Живу ли я в другой чувственной реальности, нежели окружающие меня мужчины?

На эти вопросы трудно ответить. Восприятие состоит из двух вещей: мозга и сенсорной матрицы – той, что мы называем лицом и что на самом деле представляет собой плотную груду костей и плоти, на которую мы, млекопитающие, навешали наши первичные органы чувств: глаза, уши, нос и рот. Зрение, звук и запах. Чтобы понять человеческое восприятие, нам придется вспомнить, откуда пришло наше лицо. Вифлеем, если хотите, мужского взгляда, ясли древних лесов. Потому что те студенты, которые пытались нарисовать мое тело на холсте, были не просто млекопитающими. Они были приматами.

Опушка – и развилка двух дорог

После астероида – земля выжжена, с неба летит пепел, все замерзло, дети Евы попрятались в своих норах, дрожа от долгой ночи, – пейзаж стал меняться. Первыми вернувшимися растениями были папоротники. Мы знаем это по их ископаемым остаткам, изящно окаймляющим острый как бритва сланец, прямо над линией иридиевого пепла зимы K-Pg. Мы также знаем это, потому что недавно наблюдали нечто подобное.

На следующий день после извержения Сент-Хеленс в 1980 году большая часть окружающей земли была разрушена. Часть унесли оползень и лава, следом кипящие реки. Любая форма жизни, неспособная убежать, – например, деревья – либо сгорела, либо задохнулась в пеплопаде. Затем под этим толстым слоем плодородной золы снова началась жизнь. Одними из первых вернулись папоротники – торчащие из мертвой земли мохнатые головки, пучки первозданной жизни в остывающих лахарах, забитых пылью, грязью и разлагающимися телами.

Подобно мху и грибку, папоротники с удовольствием прорастают из упавших деревьев, смытой золы, влажной грязи под тушей динозавра. Они кочевники растительного мира. После папоротников пришли муравьиные колонии, построившие свои обширные подземные города, подпитываемые мертвыми. Муравьи разрыхлили затвердевшую почву, проветрив спрессованную землю, позволив процветать бактериям и грибкам. После грибков, папоротников и муравьев появились существа, поедающие муравьев, и, наконец, хищники, охотящиеся на пожирателей муравьев. Деревья вернулись позже, сначала осторожно, многие их нежные побеги были съедены вернувшимися животными. Но вскоре Сент-Хеленс стала выглядеть почти так же, как до извержения, за исключением густого подлеска и озера, покрытого сломанными деревьями. И конечно же, вулкан стал на тысячу футов ниже.

В древнем мире ранних млекопитающих ничего не могло просто стать как раньше. Это было невозможно. Извержение Сент-Хеленс прекратилось менее чем за сутки. Чикшулуб спровоцировал настоящий апокалипсис. Но случилось и кое-что другое, в некотором смысле даже более фундаментальное. В этом юрском Эдеме незаметно развился новый вид растительной жизни. Это были покрытосеменные – цветковые растения. И они готовились взять верх.

До астероида леса нашей планеты полнились массивными хвойными деревьями и папоротниками^[91]. Но из пепла на месте тех древних лесов выросли плодоносящие деревья, и их кроны сформировали совершенно новые экосистемы. Цветущие деревья через равные промежутки времени давали огромное количество плодов – толстых мешочков сладкой и сахаристой мякоти. Фрукты. Жуки. Мох. Новые животные, которые ели фрукты и жуков. Новые животные, которые ели новых животных.

Именно эти плоды, созревшие высоко над лесной подстилкой, породили Еву человеческого восприятия: Purgatorius, самого раннего известного примата.

Пурги появляется в летописи окаменелостей примерно шестьдесят шесть миллионов лет назад, как раз тогда, когда покрытосеменные растения начали заполнять дымящиеся дыры, оставшиеся в старых хвойных лесах. Ученые нашли ее маленькие кости на Пургатори-Хилл в Монтане в 1960-х годах, а также кости ее многочисленных сестер в формации Форт-Юнион: сломанные челюсти, части костей ног, россыпи зубов. Судя по окаменелостям, Пурги была похожа на причудливую белку-обезьяну размером примерно с современную крысу. У нее был длинный пушистый хвост, нос средней длины, два глаза-бусинки – обычные черты наших ранних Ев. Но в отличие от Донны, Евы современной матки, у Пурги были шарнирные вращающиеся нижние конечности, которые хорошо подходили для лазания по деревьям и бега по веткам. И в отличие от Донны, она ела все, до чего могла дотянуться: ягоды, фрукты, нежные листья, жуков, семена. Если бы она жила сегодня, она бы, наверное, ела наш мусор. Мы бы жаловались, что Пурги ворует птичий корм, копается в мусорных баках и обосновывается на чердаках.

Млекопитающие, от которых произошла Пурги, были в основном насекомоядными, такими как Морги и Донна. Но Пурги также ела фрукты. Мы знаем это, потому что ее зубы были приспособлены как для хрустящих хитинов (жуков), так и для мягких растений. Глядя на кости ее ног, мы также знаем, что она проводила много времени на деревьях, охотясь на новых специализированных насекомых в лесных пологах древних плодовых деревьев. Пока эти жуки занимались своими делами, доставляя древесную сперму ожидающим женским цветкам, хищники, такие как Пурги, занимались поеданием их, а заодно и сладких плодов. Как и большинство ее потомков-приматов, Пурги была оппортунисткой: она, вероятно, предпочитала определенные продукты, но была открыта для всего нового. И ее зубы развивались соответственно.

На пыльных полях палеонтологии мы еще не нашли ее полный скелет, поэтому не знаем наверняка, делала ли она то, что делают многие современные приматы: цеплялась за ветки задними лапами и использовала передние, чтобы манипулировать едой. Но многие современные древесные млекопитающие делают это. Некоторые ученые даже считают, что руки и осанка приматов произошли от того, что они сидели прямо на деревьях, используя передние лапы для деликатного обращения с едой. Такое поведение можно наблюдать и у других древесных млекопитающих, от опоссумов до енотов и белок. Жизнь на деревьях влияет на тело млекопитающего: нужно уметь держаться, иметь хороший баланс и восприятие глубины. И если вы жуете что-то более сложное, чем насекомые, вам, возможно, придется использовать для еды передние лапы.

Пурги была почти современницей Донны. Мы не знаем точно. Мы знаем, что Донна и ее плацентарная матка были на деревьях незадолго до того, как Пурги и ее родственники дали начало более поздним приматам. Появление покрытосеменных лесов глубоко повлияло на эволюцию обитателей деревьев, точно так же, как эти обитатели повлияли на эволюцию деревьев. Они опыляли цветы. Ели фрукты. Испражнялись. А далеко внизу, в тусклом свете на девственной лесной подстилке из этого помета росли новые плодовые деревья.

Итак, на заре палеогена были фруктовые деревья, а в их листьях была Пурги, и каждый способствовал успеху другого. У нее было много детей. Некоторые из ее родственников продолжили существовать как плезиадапиформы: древние приматы, которые сильно преуспели в свое время, но чья генетическая ветвь увядала, сокращалась и в конце концов вымерла. Другие члены семейства Пурги стали типичными сегодняшними приматами: большемозглыми и плосколицыми, большинство из них до сих пор живут на деревьях.

Именно они нас сейчас волнуют. Мы тоже приматы, а это значит, что мы произошли от существ, приспособившихся к жизни на деревьях, особенно на конечных ветвях, где Пурги и ей подобным нужен был дар акробатики, чтобы иметь возможность есть, а также сенсорный набор, который мог бы справиться с этой новой средой. Нам нужны были глаза, которые могли бы видеть созревшие плоды и различать молодые, питательные и нежные листья. Нам нужны были уши, которые могли бы слышать наших детей в шумном лиственном пейзаже высоко над землей. И хотя мы не использовали их для поиска пищи так часто, как это делали наши праматери, – запах сладкого фрукта не всегда распространяется далеко, – нам нужны были носы, которые помогли бы вести половую жизнь под кронами деревьев. Адаптация к этим потребностям изменила наш сенсорный набор. Но отличался ли он у самцов и самок? И если да, то отличается ли он у сегодняшних людей?

Уши

Впервые оказавшись в тропическом лесу, люди чаще всего испытывают удивление – не из-за красоты этого места и не из-за изнуряющей жары. Больше всего их поражает то, насколько он ужасно шумный. Там хуже, чем на уличном карнавале в Рио. Насекомые гудят и жужжат на бешеной громкости, сотрясаясь в неистовом джазе. Квакают лягушки. Кричат птицы. А обезьяны-ревуны орут днем и ночью, как труба иерихонская.

Здесь жизнь трещит по швам, переполненная и перегруженная, – это место с наибольшим разнообразием наземных животных в мире. Учитывая, что тропический лес представляет собой вертикальное пространство, жизнь на земле – лишь первая в череде хаоса, с ее изобилием еды и множеством хищников и паразитов, готовых вас убить (ибо вы тоже пища). До Бангкока, Гонконга и Нью-Йорка это был город, который никогда не спит. Он также больше всего похож на древнее место, где эволюционировали приматы.

В тропических лесах Бразилии вы можете услышать жуткую сирену одноусого звонаря – и, конечно же, услышите, потому что крик этой чертовой птицы достигает 125 децибел. Чтобы представить это в перспективе: визг тормозов в нью-йоркском метро тише^[92]. Обезьяны-ревуны могут достигать 140 децибел – на одну обезьяну. Обычно они ревут хором, и ревут не только они.

Чтобы общаться в таком шуме, слуховая часть сенсорного массива должна уметь отделять важные звуки от второстепенных. Когда наши Евы вошли в мир плодоносящих деревьев, их уши должны были измениться.

Происхождение басового ключа

Приматы способны слышать гораздо более низкие частоты, чем многие другие млекопитающие. И лучшая теория, объясняющая почему, – наше перемещение в полог леса. На самом деле это проблема физики: когда вы находитесь на уровне земли, звуковые волны могут отражаться от нее, удваивая силу сигнала. Когда вы на деревьях, земля находится слишком далеко, чтобы усилить вашу вокализацию. Но это не единственная проблема, возникшая в результате переезда наших Ев на деревья.

Если бы я кричала вам через пустую комнату, вы бы без проблем меня услышали. Но в комнате полной хлама пришлось бы тяжелее. Не только потому, что путь между моим ртом и вашим ухом заблокирован, но и потому, что вещи поглощают часть энергии звуковых волн. Теперь добавьте десятки других, кричащих так же громко, как и я. Это, дорогие друзья, полог леса: листья, плоды, ветки, мох, стволы и множество других кричащих тел между вами и ухом, до которого вы пытаетесь дотянуться.

Животные обычно приспосабливаются к звуковому ландшафту одним из двух способов: они изменяют диапазон своего тона или увеличивают громкость. Приматы сделали и то и другое: они эволюционировали, чтобы слышать и воспроизводить более низкие частоты, и нашли способы стать громче. Понижая высоту звука, они автоматически давали себе большее расстояние, поскольку чем ниже высота звука, тем длиннее звуковая волна, а чем длиннее волна, тем дальше она распространяется. Вы наверняка сами сталкивались с чем-то подобным. Например, в своей старой квартире в Бруклине я регулярно слышала гудящие низкочастотные звуки какой-то далекой автомобильной аудиосистемы. Летом, когда воздух влажный и окна открыты, я даже чувствовала, как бас вибрирует в моей грудной клетке. Сказать, какая песня играет, трудно – высокие частоты музыки поглощаются зданиями и другими объектами, разрушаясь и не достигая уха. Но бас? Бас доходит без проблем.

То же самое произошло и с эволюцией приматов: по мере того как их образ жизни менялся, нашим древесным Евам понадобились более низкие частоты, чтобы прорваться через звуковой хаос.

В некотором смысле, когда дело доходит до нашего сенсорного массива, мы говорим об эволюции социальной сети приматов. Поначалу все, что у нас было, – это эквивалент «йо». Мы могли выкрикивать наши краткие, конкретные йо через лес, а уши были специально настроены на дружественные голоса. Таким образом, мы могли создать свою территорию, найти пару и даже завести новых друзей. Со временем эта система сможет передавать более сложные сообщения. Мы могли бы сказать что-то вроде «Йо, я здесь!», «Йо, ты где?», «Йо, на этой смоковнице потрясающий фуршет!». И что еще более важно, мы могли бы кричать: «Йо, ты секси!», «Йо, я секси!» и «Йо, чертов тигр!»^[93].

Более крупные приматы утратили часть высокого диапазона, но мы – не полностью. Человек различает звуки до 20 кГц – вибрацию частотой двадцать тысяч раз в секунду, – что сравнимо со многими другими млекопитающими нашего размера. Но большинство людей находят этот тон неприятным, и мы плохо понимаем смысл сообщения. С другой стороны, собаки, которые произошли в основном от наземных млекопитающих, могут слышать более высокие звуки. Вот почему «бесшумный» собачий свисток работает – он издает звук частотой около 50 Гц, который человек не слышит. Если бы мы создали «свисток приматов», который не могли бы слышать собаки, он бы звучал как пердеж кита.

Под кронами уши Пурги и ее подруг-Ев были специально настроены на звуки, которые было лучше всего слышно на переполненных деревьями участках. Уши человека унаследовали эти изменения – на самом деле они есть у многих современных приматов. Мы можем производить и слышать звуки выше и ниже, чем это характерно для животных того же размера. Даже самцы горилл, которые проводят большую часть своего времени на лесной подстилке, издают фантастический низкий гул, когда хотят донести свою точку зрения. Этот гул разносится далеко. Но в кронах тропических лесов Южной Америки за три мили слышно обезьян-ревунов^[94].

Среди приматов самки и самцы имеют немного разный слух. Возможно, потому, что самцам не нужно слышать все, что нужно самкам. Дело не в том, что у них разные уши, – как и в стереосистеме, оборудование в основном одинаковое. Скорее настройки немного отличаются, и это по-прежнему верно для мужчин и женщин сегодня.

Дети топают

Для протокола: дети не легонько шлепают ножками по земле. Дети топают. Какое-то время я работала над этой книгой в подвале у подруги, которая произвела на свет маленького мальчика по имени Рекс.

Рексу было два года. Как и большинство детей его возраста, Рекс носился, как тяжеленный бизон, если бизоны также способны издавать пронзительные, похожие на сирену завывания, которые раздаются без предупреждения и заливают горячей паникой. Его крики наполняли меня ужасом. Я замирала. Мое сердце бешено колотилось. Я не могла перестать слушать. Иногда я даже покрывалась холодным потом.

Неясно, обращала ли я на Рекса больше или меньше внимания, чем обычный человек. Я не росла с маленькими детьми и не проводила время с малышами. Я помню, как подумала: может, когда живешь с детьми, привыкаешь к тому, насколько они громкие.

И все же годы спустя, когда родился мой собственный сын, мое тело отреагировало точно так же. Даже сильнее, учитывая, что грудь болела каждый раз, когда он плакал, и молоко портило мне платье. Это очень частая реакция у кормящих женщин: дети плачут – грудь подтекает.

Не думаю, что дело в детских звуках в целом. Я думаю, дело в плаче. Из того, что смогли определить физиологические лаборатории, мужские и женские уши по-разному реагируют на разные высоты звука. Типичные женские уши, по-видимому, специально настроены на диапазон частот, соответствующих детскому плачу. И мужчины, и женщины могут слышать и различать шумы в определенном диапазоне частот. Большинство может слышать как басовые ноты, так и высокие частоты скрипки. Но в целом мужские уши лучше настроены на низкие частоты, тогда как женские чувствительны к высоким, обычно выше 2 кГц. Так уж вышло, что это соответствует стандартной высоте детского плача.

Если вы – самка примата, способность хорошо слышать своего ребенка имеет для вас очевидные эволюционные преимущества. Поэтому неудивительно, что в то время как вся линия приматов опустила нижнюю планку своего слуха – предположительно, чтобы соответствовать дальнему низкочастотному общению через полог леса, – самки, как главные опекуны потомства, нуждались в сохранении способности слышать высокие голоса своих детей. Путями, которые до сих пор остаются неизведанными, типичный женский слух настроился на высокие частоты. Большинство женщин слышат их лучше, чем мужчины, даже в шумных местах. И в то время как типичные мужские уши, как правило, с возрастом теряют высокий диапазон, женские продолжают улавливать эти ноты. Важно отметить, что наша способность слышать самый верхний предел человеческого регистра также связана с запрограммированной эмоциональной реакцией: детский плач тревожит женщин больше, чем мужчин. Не потому, что мужчины не слышат, как плачет ребенок. У многих взрослых мужчин верхний предел попросту ниже. Если звук вас не раздражает – согласитесь, вы не будете всеми силами пытаться его прекратить.

Создание звука с помощью голосовых связок не приводит к воспроизведению одной ноты. Подобно игре на струнном инструменте, когда вы что-то поете, ваши голосовые связки производят гармоники^[95]. Это также верно для обычного разговора, хотя заметить труднее. Верхние регистры называются обертонами. Если вы поете ноту ля на частоте 4,4 кГц, ваше горло производит обертоны 8,8 кГц, 13,2 кГц, 17,6 кГц и так далее^[96]. Но чем выше вы поднимаетесь в своем регистре, тем более «пронзительным» или неприятным становится звук. Таким образом, хотя и мужчины, и женщины могут слышать детский крик на частоте 5 кГц, женщина гораздо чаще слышит самые высокие обертоны на частотах 10 и 20 кГц, что, по-видимому, делает плач более тревожным для нее.

Эта тревога приводит к полезным результатам. Например, в одном недавнем исследовании испытуемые слушали запись плача ребенка или более нейтральный шум. Затем они должны были сыграть в игру «Ударь крота». Те, кто слушал детский плач, били кротов быстрее и точнее – другими словами, после воздействия звука они были более бдительными и сосредоточенными. И женщины показали лучший результат, чем мужчины^[97]. Эволюционные преимущества довольно очевидны. Если вы настроены на плач, вы, вероятно, эффективнее его остановите: отгоните хищников, убежите с младенцем на руках, засунете ему в рот кусочек фрукта или сосок.

Эта разница в восприятии регистров имеет вполне реальные последствия. Дело не только в младенцах. Мужчины также гораздо чаще страдают от потери слуха, чем женщины, причем более высокие частоты теряются в первую очередь. Вероятно, это связано с тем, что коротковолновые звуки значительно уменьшаются к тому времени, когда они проходят весь путь вниз по слуховому проходу до улитки, а это означает, что человеческое ухо должно «работать усерднее», чтобы сфокусироваться на них. Кроме того, повреждения волосковых клеток в улитке, которые обычно накапливаются при воздействии громких звуков и в целом с течением времени, делают весь аппарат менее способным к гибкому восприятию и реагированию.

Хотя потеря слуха может быть внезапной, обычно это случается постепенно: способность слышать высокие частоты постепенно снижается после двадцати пяти лет. На самом деле это настолько предсказуемо, что в Великобритании даже изобрели сигнализацию, специально предназначенную для молодежи. Называется «Москит». Она издает ужасающий вой на частоте 17,4 кГц с громкостью до 100 децибел и выше, так что владельцы магазинов могут использовать ее для разгона праздношатающихся групп. Предполагается, что людей старше двадцати пяти она не прогонит, потому что они ее не услышат, в отличие от молодых нарушителей спокойствия. Устройство спорное, но в значительной степени нерегулируемое. Интересно, что оно также работает на женщин.

Мне за тридцать, и у меня нет никаких проблем со слухом на частоте 17,4 кГц. (Я проверяла. Эти звуки ужасны.) Взрослые мужчины почти в два раза чаще, чем я, «защищены» от этого высокочастотного сигнала тревоги из-за типичной для их пола потери слуха. Мужчинам среднего и старшего возраста также сложнее следить за разговором в переполненном звуковом окружении, особенно если в нем много высоких свистящих звуков. И это означает, что они с трудом слышат женские голоса с характерным более высоким тоном, но сохраняют способность слышать мужские голоса и другие низкие, рокочущие звуки. Поскольку социальная власть, как правило, передается мужчинам в возрасте, власти буквально не слышат женщин.

Конечно, есть и другие повседневные оскорбления в адрес женщин, связанные с половыми различиями в слухе. Вас когда-нибудь приводил в ярость визг компьютерного монитора, и вы пытались объяснить, что вас беспокоит, мужу, отцу или другому значимому в вашей жизни мужчине, а он не слышал, о чем вы, черт возьми, говорите?

Экраны современных компьютеров, как правило, издают высокие звуки, начиная примерно с 30 кГц, что находится далеко за пределами человеческого слуха. Однако компьютерные вентиляторы – те, что охлаждают раскаленные процессоры, – издают собственный пронзительный визг, который раздражает женские уши больше, чем мужские. Во всем виноват пол дизайнеров и тестировщиков: раньше в телевизорах и компьютерных мониторах использовались электронно-лучевые трубки, которые регулярно гудели на отвратительной частоте 15,73 кГц. Но поскольку отделы в основном укомплектованы мужчинами, никто не заметил этого до того, как техника попала в торговый зал. Звук производил трансформатор в задней части устройства, скулящий, как бешеный комар, сопротивляющийся магнитным силам^[98].

Такого рода вещи продолжают досаждать женщинам – гул электричества в холодильниках, обертоны ледогенераторов, жестяное гудение пылесоса с переполненным фильтром. Но дело не только в технологиях. Мы также чаще слышим пронзительный писк мышей, живущих в стенах. Мы не сумасшедшие. Мы действительно можем слышать такие вещи.

Непонятно, почему женщины с возрастом сохраняют слух лучше, чем мужчины. Среди ученых существует предположение, что женщины меньше заняты травмирующей уши работой, например разбиванием бетона отбойным молотком. Это важный фактор, но недостаточный, чтобы все объяснить. Даже среди мужчин и женщин, одинаково работающих в условиях повышенной громкости, мужчины чаще обращаются в клинику по лечению слуха, и – как правило, этот показатель в других областях у мужчин противоположен – они идут к врачу раньше, чем их коллеги-женщины.

Значит, мужские уши стареют быстрее, чем женские? Другими словами, это проблема ушей или глобальная проблема восстановления? И мужчины, и женщины рождаются с примерно двадцатью тысячами волосковых клеток в улитке каждого уха. Помимо отслоения мембраны, наиболее распространенной причиной потери слуха является разрушение и отмирание этих клеток. После восьмидесяти тугоухостью страдают и мужчины, и женщины в равной степени. Но до семидесяти у мужчин вероятность потери слуха более чем в два раза выше, чем у женщин. Так почему? Женские волосковые клетки каким-то образом лучше восстанавливаются? Есть ли у нас другие компенсаторные механизмы? Хорошо, что наши уши лучше приспособлены к плачу младенцев, и на этот счет можно привести множество эволюционных аргументов. Но то, что женщины сохраняют способность слышать более высокие частоты с течением времени, немного любопытно. Существует некоторая поддержка теории восстановления. Как я расскажу в главе «Менопауза», женские тела, похоже, лучше справляются со своим ремонтом, чем тела большинства мужчин. Но у нас пока нет четких ответов. Учитывая текущие исследования, следующие десять-двадцать лет могут пролить больше света на эти вопросы.

В конце концов, может быть, все снова сведется к поведению. Во-первых, когда женщины и мужчины находятся в одинаково громкой обстановке, женщины в среднем чувствуют себя более некомфортно. Этот дискомфорт может привести к тому, что женщины попытаются сбежать от шума быстрее, чем мужчины. В конце концов, вопрос не только в том, на что ваш сенсорный массив способен. Также важно, как вы им пользуетесь.