Кэт Бохэннон
ЕВА. История эволюции женского тела. История человечества

Чешуйчатые (рептилии, такие как змеи и ящерицы), как правило, имеют гемипенисы – обычно Y-образной формы, – которые они держат сдутыми и спрятанными внутри отверстия клоаки и выворачивают для секса по мере необходимости. На самом деле кажется, что все амниоты произошли от древнего Адама, у которого был эрегируемый пенис. Но динозавры, ставшие птицами, выключили ген, обеспечивающий развитие полового члена. Это можно увидеть в развитии яйца: маленький кончик плоти быстро сжимается и возвращается обратно в тело зародыша по мере его роста^[67]. Согласно распространенной теории, избавление от пениса вызвано необходимостью отсеивания партнеров: когда курица не хочет предоставлять свою клоаку грубому петуху, ему просто некуда деть свою сперму. Другими словами, большая часть потомков динозавров полностью избавились от пениса, потому что тело самки, с которым нельзя заняться сексом без ее желания, оказалось полезным для выживания.

В конце концов, всякий раз, находя вид с пенисом, нужно понимать, что пенис эволюционировал вместе с влагалищем этого вида. Дело не только в доставке спермы непосредственно в репродуктивный тракт самки, но и в том, что самка заинтересована в правильном пенисе – именно таком, какой нужен ей, – для выполнения этой работы. Или в его отсутствии, учитывая исчезновение пениса у птиц – вероятно, в результате влияния выбора самки. Поскольку у многих видов совокупление принудительное, во влагалище также развился ряд способов создания маленьких складок тканей, которые могут закрываться или открываться в зависимости от готовности самки быть оплодотворенной конкретным самцом. Чем характернее для вида насилие, тем выше вероятность наличия у самки такого механизма защиты: утиные влагалища невероятно складчатые. (Подробнее об этом в главе «Любовь».)

Если бы плацентарные сохранили множественные влагалища, нам также пришлось бы иметь дело с раздражающе сложным фаллосом, который мог бы нам только мешать на всем протяжении эволюции, в ходе которой совсем недавно появились люди. Человеческие пенисы – одни из немногих в мире – не имеют бакулюма (маленькой опорной кости) и полностью полагаются на набухание тканей. Поэтому сильные толчки иногда приводят к перелому пениса^[68], не говоря уже о чрезвычайно распространенной (но эволюционно серьезной) проблеме эректильной дисфункции.

Но относительно простая механика секса людей тем не менее помогла нам избежать других проблем. Например, у самки носорога такое извилистое влагалище, что самец, чтобы соответствовать, развил половой член в форме молнии, длиной два с половиной фута. Давным-давно люди в Китае увидели пенис-молнию (или, возможно, стали свидетелями типичных двух с половиной часов спаривания, необходимых носорогам, чтобы все это безумие наконец-то сработало) и ошибочно решили, что сексуальной силой носорогов можно наделить человека. Рог носорога, добытый браконьерами, высушенный и перемолотый в порошок, до сих пор продолжает продаваться на черном рынке по высокой цене. Вот почему большинство носорогов сейчас находятся под угрозой исчезновения. А из-за сложной формы влагалища зоопаркам трудно оплодотворить самок, чтобы увеличить их сокращающееся количество^[69].

Итак, у носорогов появились сложные влагалища, и они вымирают у нас на руках, сумчатые сохранили множественные вагины, но в основном остались только в Австралии, а плацентарные, вроде нас, с нашими простыми одиночными вагинами, распространились по всему миру. Вот так мы создали современные плацентарные матки или, скорее, матку. Подобно современным сумчатым и большинству грызунов, у наших Ев изначально было две.

Как превратить свое тело в яичную скорлупу

В 2017 году группа американских исследователей сделала то, что считалось невозможным: соорудили механическую матку, которая могла вынашивать ягнят. Они назвали ее «биосумкой». Вскоре на мировых новостных веб-сайтах появились видеоролики о приспособлении, будто вышедшие прямиком из «Матрицы»: бледный эмбрион ягненка, едва умещающийся в полупрозрачный мешок с искусственной амниотической жидкостью, трубки перекачивают кровь и отходы, маленькие копыта деликатно пинают свой инопланетный бассейн. Я полагаю, что видео могло поразить зрителей своего рода призывом: конец беременности, возрадуйтесь! На самом деле биосумка работает только часть третьего триместра. Другими словами, если она применима к человеческим младенцам, а не только к ягнятам, то этот метод может улучшить период пребывания в отделении интенсивной терапии новорожденных, поддерживая недоношенных детей таким образом, который лучше имитирует тело беременной матери^[70]. Настоящую внешнюю матку еще никто не изобрел. Для этого им пришлось бы изобрести целую механическую мать, потому что плацентарные животные вроде нас используют все тело как яичную скорлупу.

Плацентарная матка развилась из «раковинной железы» – мускулистого, вязкого органа, который выделял все необходимое для производства яичной скорлупы. Каждый тип скорлупы эволюционировал, чтобы удовлетворить потребности конкретного вида, пока детеныши не готовы вылупиться. Это довольно простой процесс: яйцеклетка созревает в яичниках, скатывается по небольшой трубке, оплодотворяется и развивает оболочку в мышечном мешочке, который покрывает ее различными материалами, чтобы подготовить к внешнему миру. Тем временем мозг матери, также развившийся в своей конкретной среде, побуждает ее выполнять различные действия, которые помогают яйцеклетке пройти весь путь до вылупления. Перестав откладывать яйца и вместо этого рожая живых детенышей, от этих потребностей не избавиться. А значит, теперь нужно найти способ превратить тело матери в смесь яичной скорлупы и гнезда.

Что непросто. Нужно не только дать детенышу возможность дышать, но и найти баланс между предоставлением достаточного количества ресурсов на всю продолжительность беременности – столько времени, сколько требуется потомству вашего вида, чтобы «вылупиться» и стать независимым – и, ну вы знаете, не разрушить свое тело в процессе.

В некотором смысле виды, производящие молоко, такие как Морги, уже стояли в дверях. Поскольку лактирующие привыкли к более интенсивному уходу за детенышами после вылупления, – снабжая их питательными веществами, водой и иммунными продуктами из собственного тела через молоко, – им не нужно было полностью менять поведение и физиологию в отношении размножения. Изначально все, что им действительно нужно было сделать, – это переместить гнездо внутрь и придумать относительно безопасный путь наружу, когда придет время выселять потомство. После этого материнство во многом было таким же, как и всегда.

Конечно, в дикой природе и мать, и потомство ужасно уязвимы и часто находятся на грани голодной смерти, пока детеныши не разовьются достаточно, чтобы перестать сосать грудь и начать добывать себе пищу^[71]. И если мать не накопила огромное количество жира или еды длительного хранения в норе, ей все равно придется покидать гнездо, чтобы пойти за едой. Беременная мама – голодная мама, а кормящая еще голоднее.

Нетрудно понять, почему стратегия откладывания яиц работала так долго и так хорошо. Даже среди заботящихся о кладке – среди них были и динозавры – позволять яйцу какое-то время развиваться самостоятельно было огромным облегчением для материнского тела.

Итак, как мы здесь оказались? Кем была Ева плацентарных – мать нашего коллективного лона?

Как и молочную Еву, отследить Еву плацентарную сложно, учитывая, что мягкие ткани, такие как грудь и матка, не сохраняются в окаменелостях. С молоком у нас были генетические ключи: определенные гены, которые кодируют необходимые белки для яиц, и другие, которые кодируют производство белков в молоке. С их помощью мы могли бы проследить общий диапазон времени, когда откладывание яиц прекратилось, а также найти источники молока. Но в матке и плаценте так много генов (большинство из которых мы еще даже не выделили), что до сих пор довольно сложно определить, когда мы вырвались из схемы сумчатых и начали развитие как плацентарные. Большинство палеонтологов полагаются на изучение общей структуры костей современных сумчатых и плацентарных, чтобы строить теории.

Есть вещи, в которых мы уверены. Например, благодаря методам датирования генов, по большинству оценок, древняя плацента, вероятно, возникла где-то между 150 и 200 миллионами лет назад – другими словами, задолго до астероида. Плацента – это орган, который позволяет эмбрионам прикрепляться к матке матери, при этом не разрушаясь ее иммунной системой, – довольно важная особенность живорождения. Она происходит из тех же оболочек, что окружают эмбрионы в яйцах, но эволюционировала в большую, мясистую инопланетную стыковочную станцию между телом матери и растущим эмбрионом^[72]. Не у всех, кто рождает живое потомство, есть плацента, подобная нашей. Примерно 70 % всех ныне живущих видов акул рожают живых детенышей (и они были одними из первых на планете, кто так сделал). Но только одна группа – наземные акулы, или Кархаринообразные, – эволюционировала, чтобы использовать плаценту. Их вариант является относительно простым образованием по сравнению с высокоинвазивными плацентами, которые производят многие плацентарные млекопитающие. Акулы, рожающие живых детенышей, но не производящие плаценту, используют ряд стратегий, чтобы прокормить плод в утробе матери: выделяют из стенок матки густую слизь, которую детеныши могут жевать, запускают неоплодотворенные яйцеклетки по фаллопиевым трубам к ожидающим голодным ртам, иногда даже один из детенышей (самый старший и, следовательно, самый крупный) поедает братьев и сестер в утробе матери, что приводит к довольно жестокому внутрисемейному каннибализму^[73]. Известно, что эмбрионы ржавой акулы-няньки плавают между двумя матками матери в поисках пищи и иногда даже высовывают свои маленькие головы из шейки матки в отверстие клоаки, чтобы осмотреться. Если вы не привязаны к плаценте и на следующий прием пищи можно рассчитывать в другой матке, можно и сплавать туда в поисках обеда.

Но мы произошли не от акул. Что касается датировки наших древних Ев, в 2011 году исследователи обнаружили окаменелые останки Juramaia sinensis, или «древней матери». Это похожее на белку существо примерно 160 миллионов лет назад съело кучу древесных жуков на территории, ставшей Северо-Восточным Китаем. Поскольку у нее были зубы, которые больше походили на наши зубы, чем на зубы сумчатых, большинство полагает, что Юрамайя – старейшая известная Ева из плацентарной линии.

Тем не менее между 160 миллионами лет назад и астероидным апокалипсисом произошло многое. Еще больше произошло (и довольно быстро) после того, как мир сгорел. Очень трудно понять, что делала плацента млекопитающих все это время или почему древние сумчатые и наши Евы оставались на равных позициях с точки зрения доминирования на протяжении всей юрской эры, несмотря на различия их тел. Мы просто не знаем, сколько эволюционных путей потомков Юрамайи были тупиковыми: были ли ее дети среди тех, кто пережил апокалипсис, или нет?

Вскоре после рубежа тысячелетий международная группа палеонтологов и сравнительных биологов собрала обширную базу данных морфологических особенностей всех известных живых и вымерших видов млекопитающих. Затем они использовали сложные вычисления, чтобы проследить все, что только можно, назад во времени эволюции: откуда взялась эта конкретная челюстная кость, откуда эти любопытные пальцы на ногах, откуда (что важно для наших целей) такой вид тазовых костей. Всего около четырех с половиной тысяч характеристик. Они обнаружили, что последняя, настоящая Ева современных плацентарных млекопитающих почти наверняка была древесным насекомоядным, размером с современную белку. Она провела большую часть своей жизни, лазая по деревьям и собирая жуков с высоких веток, примерно шестьдесят шесть миллионов лет назад. Как и со многими нашими настоящими Евами, у нас нет окаменелости, которая точно была бы той самой. Но у нас есть существо со всеми правильными чертами, датированное с допустимой погрешностью. Исследователи называют ее Protungulatum donnae.

Назовем ее Донна.

Ликующие исследователи даже заказали для газет довольно очаровательный портрет.

Донна , прапракрыса нашей современной матки

Ее глаза, беспечные бусинки, сияют черным в ярком свете леса, когда она тянется вперед, чтобы схватить насекомое. У нее большой нос, короткие усы и длинный хвост с пушистым кончиком. Вот она: многократная прапракрыса нашей матки.

Итак, у Донны, Евы современной плацентарной матки, подушечки пальцев ног были в правильных местах^[74]. Ей нравился сладкий хруст живых насекомых, которых она ловила конусообразными зазубренными зубами, обрамлявшими ее нежную узкую пасть. Ее уши, близко посаженные к шарниру челюсти, были покрыты мехом, как и все остальное. В отличие от Морги ее ноги не были расставлены в стороны, как у ящерицы, а шли более вертикально от таза к земле.

Для плацентарных животных изменение таза имеет решающее значение. Чтобы соответствовать распухшей матке, нужен таз, форма которого больше похожа на чашу. Вместо того чтобы ползти, волоча живот по земле, как аллигаторы, мы эволюционировали таким образом, что наши туловища естественным образом поднялись выше, чтобы модернизированный таз мог поддерживать беременную плацентарную матку.

Матку, а не матки: авторы исследований предположили, что у нее была одна матка, и быстро это зарисовали, набросав также изображения ее клыков и скелета, а также плоских, похожих на головастиков сперматозоидов ее партнера (назовем его Дэн). Когда Донна и Дэн спарились, она проносила больших зародышей в своей сросшейся матке ровно столько времени, чтобы произвести что-то вроде новорожденных белок, безволосых и слепых, которые появились на свет через ее (предположительно единственное) влагалище.

Поскольку Донна – прекрасная леди-белка, от которой произошли все существующие имеющие плаценту несумчатые млекопитающие, именно ее мы можем винить за современную плаценту, одну матку и влагалище. Но это не единственная модель матки млекопитающих. У мышей и крыс, например, все еще есть две отдельные матки с шейкой матки для каждой^[75]. Слоны и свиньи (восемьдесят миллионов лет назад) имеют частично разделенную или «двурогую» матку, с более или менее раздельными верхними «рогами» и сросшейся частью нижних, но у них единая шейка матки. Основные приматы, например лемуры, имеют такую же матку, но матки приматов производных имеют сросшуюся грушевидную форму, как у нас. Поскольку наши Евы отделились от лемуров около тридцати пяти миллионов лет назад, это означает, что полуразделенная матка висела в животах наших Ев в течение очень долгого времени.

Хронология эволюции матки млекопитающих

Хотя не все нарушения развития являются истинным атавизмом^[76], все же можно проследить, как развивалась эта эволюционная история, взглянув на утробы современных женщин. Примерно одна из 200 женщин рождается с маткой «в форме сердца», когда верхняя половина матки разделена надвое. Еще чаще – одна из 45 девочек – рождается с «разделенной» маткой, когда фиброзная стенка отделяет верхнюю часть полости матки от нижней, и одна из каждых 10 девочек рождается с маткой, имеющей небольшую «вмятину» на вершине, – современные очертания человеческого чрева колеблются, если можно так выразиться.

Матка человека сегодня

Каждая из этих аномалий связана с нарушениями внутриутробного развития девочек, а наиболее распространенные сбои, вероятно, связаны с более поздними этапами нашей эволюции. Например, прошло очень много времени с тех пор, как наши предки имели две матки, но частично сросшейся она была не так давно. Гораздо позже, вероятно, нормой была эта небольшая фиброзная стенка, и «вмятина», скорее всего, исчезла последней, учитывая, что она все еще есть у каждой десятой из нас. Эта вмятина, по-видимому, не оказывает негативного влияния на исход беременности, поэтому можно с уверенностью предположить, что эволюция не собирается от нее избавляться.

А еще некоторые девочки рождаются вовсе без матки. Но эта мутация слишком редка, чтобы мы могли думать о ней как о важной части репродуктивного плана человека – потенциальной эусоциальности^[77] человечества.

Донна, живущая в своем беличьем теле среди древних деревьев, похожих на гинкго, вероятно, не была эусоциальной. Ее сросшаяся рогатая матка была обязана регулярно производить на свет детенышей, иначе мы никогда не произошли бы от нее. Но, учитывая относительно небольшой размер Донны, у эволюции не было достаточно серьезной причины, чтобы заставить ее матку слиться в единый грушевидный орган, который женщины имеют сегодня. Этого, вероятно, не произошло, пока ее потомки не стали побольше.

Возможно, мы даже сможем увидеть такого рода эволюцию в действии, взглянув на виды, живущие сегодня. Вообще говоря, самые большие млекопитающие в мире обычно имеют одну сросшуюся матку с одной шейкой матки, ведущей к одному влагалищу, и у них обычно один-два детеныша за беременность. А самые маленькие? Две матки, две шейки и помет. У домашних кошек двурогая матка, имеющая форму буквы Y. У крупных кошек, таких как бенгальский тигр, матка также двурогая, но два маточных рога причудливо загибаются к телу матки, как на шутовской шапке, а низ чуть более сросшийся. У них обычно рождается от одного до трех котят, а у домашних кошек – от четырех до шести. Мелкие грызуны обычно рожают шесть и более детенышей, а самые крупные – южноамериканская капибара – четырех^[78].

Если это правда – если развитие большего размера тела означает рождение более крупных детей, что впоследствии означает рождение меньшего количества детей, – в этом есть смысл. С точки зрения репродуктивной стратегии, большое животное меньше рискует, ограничивая число своих детей, потому что вероятность смерти от хищников и/или чьих-то ног ниже. Но эта стратегия также полезна плацентарным для сохранения собственного здоровья, потому что рождение больших детей означает более длительную беременность со всеми сопутствующими рисками. Чем больше мы становимся, тем крупнее наши дети и тем выше вероятность того, что у нас их будет меньше. Представьте, что ваша беременность длится два года. Как у слонов. И иметь более одной слоновьей плаценты так себе перспектива. (Слоны-близнецы встречаются крайне редко.)

Итак, у настоящей плацентарной Евы, той, которая предшествовала Донне, могла быть сросшаяся матка с двумя рогами (хотя у нее, вероятно, были более-менее современные влагалище и шейка матки, учитывая общий тайминг). Но поскольку ее потомки экспериментировали с размерами тела, у них было более крупное потомство, которому нужна была сросшаяся матка. По мере того как зародыши росли в размерах, их плаценты становились все более инвазивными – для построения больших тел требуется много энергии, поэтому чем больше плод может получить от своей матери, тем лучше для него… лишь бы ее не убить. Каждый эволюционный шаг к сросшейся матке и более прожорливым плацентам имеет смысл: это сложный танец между тем, что нужно телу матери, и тем, что нужно ее голодному потомству, причем каждый шаг может убить как одного, так и их обоих.

Это означает, по крайней мере частично, что наши Евы рожали так, потому что стали больше сусликов. И их матки и плаценты соответственно адаптировались не только к весу детей, но, возможно, и к тому, чтобы помочь матери перенести более тяжелую беременность.

Кстати, была еще одна попытка сделать искусственную матку: в 2021 году лаборатории удалось поддерживать жизнь и нормальное развитие мышиных эмбрионов во вращающемся сосуде, наполненном сложной жидкостью янтарного цвета, которая тщательно контролировала обмен кислорода и углекислого газа. Вращался он не просто так: нужно было предотвратить прикрепление развивающихся эмбрионов к стенкам, как это было бы в матке матери. В богатой кислородом жидкости у них выросли крошечные мышиные плаценты, похожие на маленькие диски, плавающие и вращающиеся, прикрепленные к амниотическим мешочкам, которые также плавали, и их крошечные сердца росли, пока не смогли хорошо биться сами по себе – до тех пор, пока, по сути, эмбрионы больше не могли выжить без кровоснабжения (янтарная жидкость не универсальна). И хотя плаценты выглядели совершенно нормально, они не могли быть правильными. Потому что нормально выросшая, живая плацента состоит как из тела матери, так и из тела ребенка. У нее есть две пластины, которые сливаются вместе, образуя единственный орган: одна сторона всегда голодна, а другая пытается защитить себя от этого голода.