Они шли по пятам за оборванцем извилистым путем по направлению к окраине города. Время от времени бродяга останавливался, чтобы поклянчить у прохожих милостыню. Но не столько ради нескольких центов, с руганью брошенных ему, сколько просто чтобы не потерять профессиональной квалификации. За Юнион-Сквер он ускорил шаги. На Купер-Сквер он резко свернул на восток, обогнул Купер-Юнион и нырнул в район Бауэри, как голубь в знакомую голубятню.
Конечной целью его путешествия оказался «отель» – ночлежка (25 центов за ночь) с уродливой вывеской над облупившейся дверью. Харри Берк занял свой пост у соседнего забитого досками входа в пустующий магазин. Серое небо начинало темнеть, в сыром воздухе замелькали снежинки. Роберта поежилась.
– Вам здесь нечего делать, – обратился к ней Берк. – Может быть, придется торчать тут до бесконечности.
– Какие у вас намерения, Харри?
– Я уже говорил – следить за ним, – угрюмо отвечал Берк. – Рано или поздно Спотти вылезет отсюда, а когда он сделает это, я постараюсь узнать, куда он отправится. Вдруг здесь замешаны еще другие лица?
– Ну если вы, Харри Берк, намерены оставаться здесь, то и я с вами, – заявила Роберта. И начала постукивать одной миниатюрной ножкой о другую.
– Вы вся дрожите от холода! – Он привлек ее к себе. Она прямо взглянула ему в глаза. Секунду оба молчали. Затем Берк залился краской и отпустил ее.
– Мне вовсе не холодно, – На ней было темно-зеленое теплое пальто с пушистым начесом и приподнятым воротником.
– Харри, вот эти нищие… Как они могут выносить такую жизнь? У многих из них нет даже теплого пальто!
– Если бы оно у них и было, то они тут же продали его за пинту вина или бутылку виски.
– Неужели вы на самом деле так бессердечны, как пытаетесь казаться?
– О, жизнь есть жизнь, – смутившись, пожал плечами Берк. – И если быть честным, то я действительно не принадлежу к числу особенно жалостливых натур. Я слишком много видел в жизни кошмаров, чтобы над каждым проливать слезы. Да и что тут поделаешь? Он внезапно сменил тему:
– Вы, должно быть, проголодались, Берти?
– Просто умираю!
– Примерно в квартале к северу я приметил кафетерий. Будьте умницей, сообразите нам несколько бутербродов и пару стаканчиков кофе? Я бы и сам сбегал, да боюсь за это время упустить Спотти.
– Ну-у, – заколебалась Роберта. Она посмотрела на шныряющих мимо оборванцев.
– Не бойтесь этих бродяг. Если они к вам пристанут, скажите, что вы из полиции. Здесь среди этих людей вы в гораздо большей безопасности, чем там, в центре города. Сексуальные проблемы их не занимают. Вот, возьмите. – Он протянул ей пятидолларовую бумажку.
– Я сама в состоянии заплатить. Слава Богу!
– Я слегка старомоден, Берти, – заявил Берк и к своему изумлению не мог удержаться, чтобы вдруг не хлопнуть ее слегка пониже спины. Она с не меньшим изумлением уставилась на него, но возмущаться не стала, – Вперед, отважная девчонка! – скомандовал Берк.
Она вернулась через пятнадцать минут.
– Все в порядке?
– Один мужчина пытался остановить меня. Когда я сказала вашу магическую формулу, он рванулся прочь, чуть не вывихнув коленки!
Берк усмехнулся и вскрыл картонный стаканчик с кофе.
Стемнело. Обшарпанная дверь хлопала все чаще и чаще. Но человек по кличке Спотти не показывался.
Повалил снег.
Медленно протянулись два часа. Снег все усиливался. Берк тоже начал постукивать одной ногой о другую.
– В чем дело… Не понимаю.
– Он, должно быть, уже спит.
– Но еще даже не совсем стемнело!
– Не понимаю, чего мы добиваемся, Харри? – жалобно спросила Роберта. – Разве что воспаления легких…
– Здесь что-то не так! – недоумевал Берк.
– Не так! Что вы имеете в виду?
– Сам не знаю. Но я твердо убежден, что его поведение нелепо: забраться в ночлежку задолго до наступления темноты и оставаться там. Ведь ему понадобилось бы перекусить хотя бы один раз, а в этой дыре нет даже буфета, – И тут Берка осенило:
– Роберта!
– Да, Харри.
– Я намерен отправить вас домой, – Он схватил ее за руку и увлек вдоль по тротуару.
– Но почему? Вы решили уйти?
– Я собираюсь сам заглянуть в этот клоповник, а вам там делать нечего. Но даже если бы и было что, я бы все равно не пустил вас туда. Но оставить вас одну на морозе я тоже не могу.
И несмотря на протесты Роберты, он остановил такси и запихнул ее в машину. Она беспомощно высунулась в окошко, когда такси тронулось с места, громыхая всеми своими внутренностями и разбрызгивая снежную слякоть. Но Берк уже спешил к ночлежке.
Вестибюль представлял собой всего-навсего бедно обставленный мебелью маленький темный проход с небольшой конторкой в конце, за которой восседал старикашка с носом, испещренным голубыми венами и черными угрями. На нем был надет грубый свитер. Заржавленная батарея с шипением плевалась паром, но в помещении все равно стоял могильный холод. Единственным источником освещения служила шестидесятиваттная лампочка под плоским зеленым жестяным абажуром, болтавшаяся над конторкой. Сбоку начиналась лестница с перилами. Ступеньки в центре были стерты почти до основания, а перила отполированы руками до сального блеска.
– Я ищу человека, который вошел сюда, когда только начинало темнеть, – обратился к старику Берк. – Он называет себя Спотти.
– Спотти? – подозрительно уставился на Берка старикашка. – А зачем вам понадобился Спотти?
– В какой он комнате?
– Вы из полиции? – Когда Берк ответил отрицательно, старик спросил:
– Что там Спотти натворил? – Зубы у него были почти черные.
Голос Берка посуровел:
– В какой он комнате, я спрашиваю?
– Ну ладно, мистер, чего кипятитесь. Комнат у нас нет. Есть общие спальни. Он в Спальне А.
– Где это?
– Вверх по лестнице и сразу направо.
– Вы подымитесь со мной.
– Но мне надо быть тут.
– Старик, ты попусту тратишь мое время.
Старикан заворчал. Но из-за конторки вылез и повел Берка вверх по лестнице.
Спальня А напоминала одно из преддверий ада. Длинная, узкая комната с двумя тесными рядами коек по бокам. Потертый и потрескавшийся линолеум на полу походил на геодезическую карту. Голая красная лампочка, болтавшаяся на шнуре в центре потолка, наполняла все пространство кровавым полусветом. Половина коек из тридцати имеющихся уже была занята… Всю спальню наполняли неприятные звуки, характерные для спящего человека: кто-то сопел, кто-то храпел, кто-то со стонами метался во сне, а кто-то – бормотал. Зловонная смесь из запахов давно немытого тела, грязной одежды, мочи и алкогольного перегара висела в воздухе. Батарей не было, а два окна в конце узкой комнаты, видимо, не открывались уже целую вечность.
– Где его койка? – потребовал Берк ответа у старика.
– Да откуда я знаю? Здесь кто успел – тот и съел. В сопровождении старикашки Берк двинулся вдоль одного ряда коек, задерживаясь у каждой. Тусклый красный свет застилал глаза шотландцу, они совсем побелели… Берк поймал себя на том, что старается не дышать.
Человек по кличке Спотти лежал на самой дальней койке в следующем ряду. Он отвернулся лицом к стене, и одеяло укрывало его до самой шеи.
– Вот и он, – сказал старик. Он отстранил Берка и ткнул лежащего в плечо:
– Спотти! Продери зенки, черт! Спотти даже не шевельнулся.
– Должно быть, пьян в стельку, – заявил старик. Он сдернул одеяло со спящего. И тут же отшатнулся, в ужасе оскалив почерневшие зубы.
Из-под воротника пальто оборванца, с левой стороны, торчала рукоятка перочинного ножа. Кровь в красном свете лампочки показалась Берку черной. Берк отогнул воротник – удар пришелся в сонную артерию.
Берк выпрямился.
– Здесь есть телефон? – спросил он у старика.
– Он мертв?
– Да.
Старик грубо выругался.
– Телефон внизу, – сказал он.
– Ничего здесь не трогать и других не будить. Берк отправился вниз.
Инспектор Куин вел допрос до трех часов утра. Дважды Берк с Эллери заглядывали в круглосуточный кафетерий и брали кофе: холод в проклятом клоповнике пробирал до самых костей.
«Он знал что-то, – бормотал Берк. – Действительно знал! Я с самого начала так думал. Но этот проклятый Френкель поторопился отделаться от него!»
– Из входивших и выходивших в ночлежку вы никого не узнали, Харри?
– Нет, черт побери! Я разыскивал этого проклятого Спотти и ни о чем другом не думал.
– Очень плохо…
– Не терзайте себя понапрасну, Эллери. Нам остается утешаться тем, что обладатель этого ножа вполне мог войти и выйти через заднюю дверь. Тут есть задняя дверь и черный ход в переулок.
Эллери кивнул и отхлебнув омерзительный, но довольно горячий кофе. И ничего не сказал. Берк же воспринял убийство оборванца как личное горе. В душе он был просто безутешен.
– Ничего мы тут не добьемся, – заявил спустившийся вниз инспектор. – Ножик – самый дешевый, перочинный, отпечатков пальцев нет. А если остальные голодранцы и знают что-то, то пойди, попробуй из них вытяни что-нибудь!
– Чего же мы тогда здесь околачиваемся? – жалобно спросил Эллери. – Я знаю местечки поуютнее. Моя чистая, мягкая постель, например.
– Погоди! – остановил его инспектор. – Пока вы с Берком попивали кофе, я узнал от одного типа, что у Спотти был приятель, некто по прозвищу Маггер[19]. Они были закадычными друзьями. Кличка этого Маггера вполне соответствует его облику, как сказал мне Велли.
– Послужной список» Маггера весь сразу и не припомнить, так велик! – подтвердил сержант Велли. – Но насколько нам известно – мокрых дел за ним не водилось. Он предпочитает заниматься мошенничеством и чистить чужие кошельки и квартиры.
– Вы с ним уже беседовали? – спросил Берк.
– Его тут нет, – ответил инспектор. – Вот почему я сижу здесь. Надеюсь, что он появится.
В 3.30 ввалился тот, кого они поджидали, пьяный в стельку. Понадобилось три картонных стаканчика крепкого кофе, чтобы слегка привести его в чувство. После этого, когда сержант Велли с нарочитой грубостью сообщил ему, что его дружок Спотти получил перышко в бок и откинул копыта, Маггер вдруг в голос зарыдал. Зрелище было почти забавное. Маггер внешне напоминал обрюзгшего и опустившегося борца-тяжеловеса, в свое время способного смять любого, кто рискнет вступить с ним в единоборство. На все расспросы он так и не смог ответить ничего вразумительного.
Когда они привезли его в морг и показали тело приятеля, он испытал нечто вроде резкого приступа морской болезни.
– О'кей, – прохрипел он, – о'кей, – и с грохотом повалился на пол. Они принесли ему стул. Маггер с трудом вскарабкался на него и обмяк, хмуро уставившись в продезинфицированную стенку помещения.
– Вы собираетесь отвечать? – обратился к нему инспектор Куин.
– Смотря чего.
– Что смотря?
– Смотря чего вы спрашивать будете, – Стало ясно, что все попытки получить информацию о его ночной деятельности не увенчаются успехом.
– Хорошо, – кивнул инспектор. – Попробуйте ответить на такой вопрос для начала: вам известно о «.товаре», который собирался продать Спотти?
– Чего, про эту девку, что ли, которую завтра судить за мокруху будут?
– Вы «торговали» со Спотти на пару? Хотели поделить выручку?
– Не-е… Спотти не знал, чего я знаю.
– И что это за информация?
Пропойца молчал. Его налитые кровью глаза бессмысленно вращались, как будто не могли найти надежной точки опоры.
– Послушайте, Маггер, – сказал инспектор. – Ведь вы можете круто погореть на этом деле. Судите сами: Спотти знал что-то, что – по его словам – могло помочь мисс Спейнер. И он собирался получить за это целую тысячу долларов. Вы знали, о чем идет речь. Поэтому у вас были все основания убрать Спотти с дороги. В случае его смерти вы выступили бы на сцену и завладели бы этой тысячей один. И нам не составит большого труда приписать этот удар перочинным ножиком вам.
– Чего, мне?! Пришить Спотти? – В безжизненных глазах появились проблески сознания, – Моего кореша?!
– Только не надо мне плести байки про своего обожаемого кореша! Да ваш брат за солидный куш родную маму угрохает!
– Да он был мне.., ну, вроде брата! Да кого хошь спросите!
– Слушай меня! Либо ты сунул ему этот ножик – а если нет, то мы все равно пришьем тебе это дело, – либо ты поджидал, пока Спотти обделает дельце, и собирался потребовать свою долю. Или то, или другое. На выбор.
Маггер вытер тыльной стороной волосатой ручищи грязную жижу под носом. Оглянулся вокруг, но встретил только враждебные лица. Глубоко вздохнул.
– О'кей, – пробормотал он. – Значитца, я ждал, как Спотти обтяпает дельце. А потом взял бы свою половину. Спотти уж не стал бы со мною жаться. Мы же приятели с ним были. Я не вру.
– В чем заключалась информация, которую хотел продать Спотти? – снова спросил инспектор Куин.
Было уже почти 6.00 утра, когда бродяга сумел наконец изложить суть интересующих полицию сведений. И то только после того, как сержант Велли сообщил кое-что ценное из своих собственных сведений. А именно: Маггер был условно осужден за одно ограбление. Пара слов участковому офицеру о его отказе помочь полиции – и он опять за решеткой. Так пообещал Велли. Маггер не стал обсуждать вероятность осуществления его обещаний. Он предпочел расколоться сразу же.
Просто для проформы сержант проверил версию о его причастности к убийству Спотти. Как оказалось, Маггер оказался чист. Его алиби подтвердили два буфетчика в районе Баузри. Он не отходил от стойки с полпервого дня до часу ночи. (А между часом и тремя, резонно предположили они, он занимался теми делами, которые и стяжали ему его кличку).
Его железное алиби только усилило ценность показаний по поводу Лоретты Спейнер. Хотя инспектор Куин все равно сомневался, чтобы адвокат принял на ура свидетельство со стороны такого не вызывающего доверия очевидца, как Маггер. Последнее, что оставалось нашим друзьям сделать в это утро, – незаметно переправить тушу еще не совсем пришедшего в себя Маггера в надежный отель и запереть в номере, приставив часового.
Как сказал Эллери:
– Тот, кто убил Спотти, мог также положить глаз и на Маггера. Надо сохранить его живым, по крайней мере пока он не даст показаний в суде.
И он с Харри отправился с сознанием исполненного долга вздремнуть наконец пару часов. Эллери завернулся в привычный уютный халат и сунул ноги в восхитительнейшие домашние тапочки. Ворочаясь потом с боку на бок на мягкой перине, он подумал, что тайна убийцы тоже как бы повернулась немного вокруг своей оси и теперь можно разглядеть уже половину его лица. Но если получится наконец повернуть его уже на три четверти, это будет большой удачей!
Выражение лица – это портрет души,
А глаза – ее главные свидетели.
Цицерон
Как был уверен в себе адвокат, убежденный, что безо всяких веских доказательств – одним лишь красноречием – смягчит участь своей клиентки! Однако при этом Юри Френкель что-то уж очень рьяно ухватился за соломинку, протянутую ему появлением неожиданного свидетеля!
– Естественно, что положительное свидетельство защиты сильнее простого отсутствия отрицательных свидетельств обвинения, – разглагольствовал адвокат. – Особенно для суда присяжных…
– А почему бы просто не обратиться с просьбой отменить процесс? – спросил его Эллери. – Новые обстоятельства дела… И тогда вообще суд присяжных может не понадобиться.
– Мистер Херман на это не пойдет, – уверенно заявил Френкель. – Не такова репутация моего свидетеля защиты. Это у нас вообще слабое место. Прокурор набросится на Маггера как нищий на рождественского гуся, на благотворительном обеде. Ощиплет, как миленького!
– Но почему мы должны ограничивать наше меню одним этим гусем!
– А что нам еще остается?
– Будем полагаться на Лоретту, Вы же не передумали повлиять на чувства судей?
– Посмотрим… Все зависит от того, как обернутся дела с Маггером, – очень осторожно произнес адвокат, – Вы уверены, что он не потребует никакой компенсации за свои показания? Каких-нибудь обещании, или сразу платы наличными.., или что-нибудь вроде этого?
– Уверен.
– Но отчего же он вдруг так жаждет помочь правосудию? Что-то на него непохоже.
– Во время допроса ему тактично намекнули, что если он не будет сотрудничать с полицией, то ему придется отправиться за решетку. Он условно осужден.
– Значит, на него надавила именно полиция? А не кто-то из заинтересованных в оправдании лиц?
– Нет. Именно полиция.
Френкель был доволен.
Районный прокурор выполнял свои сложные обязанности без обычного воодушевления. Эллери решил, что не столько само дело не по душе Херману, сколько свидетели. За исключением официальных лиц – инспектора Куина и сержанта Велли – все, призванные прояснить обстоятельства случившегося, были или вообще настроены враждебно, или симпатизировали защите. Карлос Армандо, Харри Берк, Роберта Вест, сам Эллери получили повестки в суд. Все они готовились скорее к перекрестному допросу, чем к простым показаниям, под присягой.
К тому моменту, когда представитель государственного обвинения закончил предварительное чтение дела, районный прокурор уже вчерне набросал обвинительное заключение против Лоретты Спейнер. Она была последней, кто оставался наедине с Глори Гидр до смерти певицы. Время ее ухода из квартиры Глори, ее прогулки по Центральному парку и возвращения домой зафиксировано лишь с ее слов, ничем не подкрепленных. Кольт 38 калибра, выстрел из которого оборвал жизнь Глори, был обнаружен в шкафу подсудимой, в принадлежащей ей шляпной коробке. Она является основной наследницей значительного состояния. Убитая пренебрегала (районный прокурор употребил слово «не интересовалась») своей племянницей, когда та была еще ребенком. Ясно намекалось, что мотивом преступления могла явиться как алчность, так и ненависть. Или оба чувства вместе.
Впечатление на присяжных было произведено. Они старательно избегали смотреть в сторону белокурой, почти детской фигурки на скамье подсудимых.
Френкель принялся обрабатывать Маггера. Перед судом предстал совсем не тот Маггер, каким его в последний раз видели друзья Лоретты. Его переодели в вычищенный, выглаженный костюм, белоснежную рубашку с темным строгим галстуком и начищенные до блеска ботинки. Он был выбрит до синевы и абсолютно трезв. Маггер напоминал слесаря-водопроводчика, наработавшегося на неделю и приодевшегося для воскресного похода в церковь. ( – Я уверен, что Херман не преминет попенять нам, что специально приукрасили свидетеля, – встревожено прошептал адвокат Эллери. – Но ему понадобится слишком долго распинаться на эту тему, чтобы преодолеть то благоприятное зрительное впечатление, которое производит на присяжных наш Маггер в своем новом обличье. Я лично думаю, что Херману придется изрядно попотеть. И сам он тоже об этом догадывается. Взгляните только на его нос!) Ноздри районного прокурора напряженно раздувались и опадали, как будто старой судейской ищейке не удавалось, несмотря на богатый опыт, взять нужный след.
Неожиданно оказалось, что Маггера зовут Куртис Перри Хэтвей. Френкель быстро вытянул из мистера Хэтвея сообщение, что «иногда» его зовут Маггер.
(– Зачем вы спросили об этом? – недоумевал позже Эллери. – Затем, – отвечал адвокат, – что иначе об этом спросил бы сам Херман. И обрушил бы на наши головы поток обвинений.., или грязи, на выбор.)
– Каким образом вы получили ваше прозвище, мистер Хэтвей?
– Еще мальцом я играл в бейсбол, упал и разбил себе нос, – серьезно отвечал Маггер. – Вот и сделалась у меня такая жуткая морда, значитца. Ну я и начал всякие разные рожи корчить, как клоуны там или детишки кривляются. Уж больно мне стыдно было за свою физиономию. Вот они и стали дразнить меня Маггером. Чего я кривляюсь, значитца.
(– О, Господи Боже мой! Что он несет! – тихо простонал Харри Берк.)
– Сейчас, мистер Хэтвей, – провозгласил Юри Френкель, – вас приведут к присяге в качестве свидетеля защиты, важного свидетеля. Я даже осмелюсь утверждать – наиважнейшего И мы должны полностью разъяснить суду и присяжным заседателям: кто вы и какое отношение имеете к происходящему. Чтобы никто потом не смог заявить, что мы постарались скрыть или исказить факты…
– Это намек в мою сторону! – всполошился районный прокурор, – Я заявляю протест!
– Мистер Френкель, у вас есть вопросы непосредственно к свидетелю? – вмешался судья.
– Множество вопросов, Ваша Честь!
– Вот их и задавайте!
– Мистер Хэтвей, вы только что рассказали нам, как вы получили прозвище Маггер. Но нет ли каких-либо иных оснований для него?
– Для чего?
– Для вашего прозвища?
– Да нет, сэр, – заявил Маггер.
– Мистер Хэтвей… – начал было Френкель.
– Это давление на свидетеля! – завопил районный прокурор.
– Не понимаю, как можно давить на свидетеля, просто произнося его имя, – вставил судья. – Продолжайте, мистер Френкель. Но избегайте давления на свидетеля.
– Мистер Хэтвей, привлекались ли вы к уголовной ответственности?
Маггер страшно смутился:
– А чего это вы вдруг спрашиваете, Господи?!
– Неважно. Просто ответьте на этот вопрос.
– Ну.., бывало порой. Случалось.
В голосе Маггера звучало: с кем не бывало!
– А по какой статье?
– Ну они вешали мне разбой. Слушайте, да я еще в жизни никого не грабанул по-крупному! А они все: убийца ты, ты разбойник. Никого я не бил, не резал! Никогда! Вот один раз прилепят статью и век не отвяжешься…
– Свидетель, отвечайте на вопросы коротко и ясно, – прервал его излияния судья, – Мистер Френкель, я не склонен выслушивать речи ваших свидетелей.
– Мистер Хэтвей, просто отвечайте на вопросы и не уклоняйтесь от существа дела, – сказал Френкель.
– Но они вечно шьют мне…
– Не потому ли кличка Маггер закрепилась за вами, мистер Хэтвей, что полиции несколько раз удавалось поймать вас с поличным в якобы приписываемых вам случаях присвоения чужого имущества?
– Я ж говорю вам. Они шьют мне…
– Все ясно, мистер Хэтвей, мы поняли вас. Но основной причиной появления такой клички, конечно же, является несчастный случай в детстве, когда вы разбили себе нос, играя в бейсбол, и потом кривлялись и корчили гримасы из-за сильного смущения?
– Да-да, сэр.
– Я полагаю, что свидетель предстал перед судом, чтобы дать показания по поводу подсудимой, а не себя самого, – заметил судья Юри Френкелю, – Будьте добры, ближе к существу дела.
– Да, Ваша Честь, но мы просто не хотим, чтобы от суда и присяжных ускользнул хотя бы самомалейший факт… – Адвокат, сейчас не время для речей!
– Конечно, сэр. Теперь, мистер Хэтвей, скажите: вы знали человека по имени Джон Тамелти?
– Кого-кого? – переспросил Маггер.
– Более широко известного как Спотти?
– Ах, Спотти! Ну да, конечно. Он мой дружок был. Закадычный, свой парняга!
– Где теперь ваш приятель Спотти?
– В морозилке.
– Вы хотите сказать – в городском морге?
– Ну да. Кто-то давеча здорово его приморозил! Сунул перышко, не успел тот чуток вздремнуть! – Голос Маггера задрожал от негодования, как будто он желал для Спотти более достойного конца и был бы не прочь встретиться с его последним обидчиком лицом к лицу и свести с ним счеты.
– Именно поэтому Спотти не может присутствовать сейчас на суде в качестве свидетеля в защиту мисс Спейнер?
– Протестую! – закричал районный прокурор, захлопав жирными ладошками.
– Конечно! – недовольно заявил судья. – Мистер Френкель, вы сами знаете, что к чему. Снимаю вопрос. Присяжные не примут его во внимание. – Маггер открыл было рот. – Свидетель, вас не спрашивают! – Маггер захлопнул рот. – Продолжайте, адвокат.
– Перед тем как перейти к основному содержанию ваших показаний, мистер Хэтвей, – заявил Френкель, – я хотел бы прояснить еще кое-что для уважаемых господ присяжных. Я спрашиваю вас – помните, что вы отвечаете под присягой! – не предлагалось ли вам денежное или какое-либо иное вознаграждение за свидетельство в суде?
– Да ни цента! – с явным сожалением заявил Маггер.
– Вы уверены?
– Ага.
– А со стороны подсудимой?
– Кого-кого?
– Леди, которую сейчас судят?
– Нее-а, сэр.
– А с моей?
– От вас? Неа-а…
– А со стороны кого-либо из друзей мисс Спейнер?
– Мне – ничего.
– А со…
– Сколько раз можно задавать один и тот же вопрос? – язвительно поинтересовался районный прокурор.
– ..стороны кого-нибудь, заинтересованного в оправдании леди?
– Я же говорю вам – никто ничего не платил!
– Но почему тогда вы согласились дать показания, мистер Хэтвей?
– Из-за полиции, – заявил Маггер.
– Из-за полиции?
– Я уперся, говорить не хотел. А полицейские и говорят – ежели до конца не расколюсь, то они настучат моему участковому офицеру.
– О! Полиция заявила вам это, когда допрашивала вас? Когда это происходило?
– В ночь, когда замочили Спотти.
– Значит, именно под давлением полиции вы даете свои показания – чистосердечные показания – по данному делу?
– Заявляю протест! – взвыл районный прокурор. – Недобросовестный намек! Еще немного, и он начнет расписывать жестокие методы полиции при самом заурядном допросе!
– Сядьте на свое место, господин прокурор! – вздохнул судья. – Мистер Френкель, будьте добры должным образом формулировать свои вопросы. Я уже устал напоминать вам. Никакие показания, полученные под давлением на свидетеля со стороны полиции, учитываться не могут.
– Прошу прощения, Ваша Честь, – смиренно заявил Юри Френкель. – Я только хотел подчеркнуть, что свидетель дает показания не в результате подкупа со стороны защиты, а в результате допроса с пристрастием в…
– Зачем употреблять такие слова, как «допрос с пристрастием»?! Задавайте свои вопросы, задавайте!
– Слушаюсь, Ваша Честь! А теперь, мистер Хэтвей, я хотел бы попросить вас припомнить некие события, случившиеся в ночь со среды на четверг, тридцатого декабря прошедшего года.
Все присутствующие в зале суда – присяжные, пресса, зрители – настороженно встрепенулись, как будто каждый сказал себе: «Вот оно! Начинается!» Однако толком еще нельзя было догадаться – что именно… Но, подготовленные намеками Френкеля, все уже предвкушали нечто роковое, способное оказаться для обвиняющей стороны чем-то вроде удара ниже пояса. Даже судья вытянул шею. Ведь среди «неких событий» в ночь со среды тридцатого декабря на четверг был и неожиданный переход Джи-Джи Гилд в мир иной.
– Припоминаете ту ночь, мистер Хэтвей?
– Ну да! – с готовностью подтвердил Маггер, словно стоял на исповеди.
– С тех пор прошло уже довольно много времени. Что заставляло вас все это время помнить события вышеупомянутой ночи?
– Крупно поживиться удалось, – ответил Маггер, облизывая губы, как будто припоминая свои былые радости, – Думал – вот удача привалила! Никогда такой не бывала Все в ту самую ночь!
– И что же такого необыкновенного случилось в ту знаменательную ночь, мистер Хэтвей?
Мистер Хэтвей заволновался, губы его беззвучно зашевелились, как бы повторяя про себя события звездного часа его жизни.
– Ну что же вы, мистер Хэтвей, мы ждем! – снисходительно поторопил его Френкель. А глаза его буквально кричали: Да прекрати, болван, мяться, словно репетируешь затверженный с чужих слов урок!
– Э-э.., ну-у… – заговорил наконец мистер Хэтвей. – Ну вроде все вышло-то… Ночка была холодная, а я совсем на мели… Тут натыкаюсь на этого парня и говорю – выручай, брат! О'кей, говорит он мне, сей момент поможем. Ну он засуетился, пошарил по кармашкам и нашел бумажку. Сует мне в руку. Я глянул – и чуть не окочурился! Пятьдесят! Пятьдесят баксов[20]! Пока я ахал, да охал – не снятся ли мне такие бешеные бабки, он и говорит: «Старина, нынче все должны веселиться! Но не стоит забывать, что сейчас гораздо позже, чем мы оба думаем! Вот, возьми и это!» Он достает свои часы и тоже сует их мне. «Каждый мужчина, – сказал он, – должен всегда помнить, что и его час пробьет и Отец небесный потребует его к себе!..» или что-то такое вроде этого… Я и глазом не успел моргнуть, как он, пошатываясь, двинул дальше.
– Пошатываясь? Он что, был в нетрезвом состоянии? – спросил Френкель, не глядя на присяжных.
– А я не говорил, что в трезвом, – ответил Маггер. – Небось успел уже заглянуть кой-куда. Есть там одно местечко – всегда найдешь, чем согреться. Джин там крутой, просто ах! Нигде больше такого не подают, только у Папаши.
Эллери не удивился, когда Маггер, помолчав, добавил:
– Благослови его Бог…
– И где же произошла эта милая сценка?
– На углу Сорок Третьей и Восьмой.
На этот раз Френкель прямо посмотрел в сторону присяжных. Эллери только диву давался, как он хитро поворачивает дело. Френкель знал, что ни один из присутствующих обоего пола не поверил невинной сказочке Маггера о том, как на него вдруг свалилось пятидесятидолларовое счастье. Каждый думал: Ну и заливаешь ты, парень! Поэтому хитрый адвокат сразу же повел прямую атаку на неправдоподобную историю.
– Давайте-ка выясним все поподробнее. Вы утверждаете, что встретили подвыпившего человека в районе Таймс-Сквер и обратились к нему за материальной поддержкой. Он тут же добровольно отдал вам пятидесятидолларовую банкноту и свои наручные часы?
– Я знаю, что никто мне не поверит, – просто сказал Маггер. – Так я и сам едва верил своим глазам. Но он точно так и сделал, помог мне. А ведь я его и пальцем не успел тронуть!
– И это случилось в ночь перед кануном Нового года? – торопливо переспросил Френкель.
– Ага! Он, видать, уже круто успел заложить за воротник!
Присяжные заглотнули наживку. В голосе Маггера было столько изумления и запоздалого восторга перед своей невероятной удачей, что его состояние могло сравниться только с чувством Золушки после чудодейственного прикосновения волшебной палочки Феи. Френкель был явно удовлетворен. Он развивал достигнутый успех.
– Ладно. Что случилось потом?
– Что случилось? Да ничего. То есть я должен был обязательно рассказать кому-то об этом.., то есть Спотти. Но ждать Спотти у меня сил не было. Ну я и отправился в Центральный парк…
– А почему в Центральный парк?
– Ну, там Спотти скорее всего ошивался.., делал свои дела. Я и прикинул, что застану его на его обычном месте… Я туда шел почти наверняка.
– Давайте все по порядку, мистер Хэтвей. Вам не терпелось рассказать обо всем вашему приятелю Джону Тамелти – иначе Спотти, как вы обычно его звали – о вашей внезапной удаче. Поэтому вы отправились в Центральный парк на то место, где он обычно действует… И вы действительно нашли его. Вы сразу же заговорили с ним, как только увидели его?
– Да, нет, как же! Подхожу я и вижу: он эту девку.., леди то есть останавливает. Тут я решил присесть в кустиках и переждать, чтоб он с ней закончил.
– Ваш приятель обратился за помощью к юной леди. Ведите ли вы, мистер Хэтвей, эту леди в зале суда?
– Ясное дело – вижу.
– О, неужели? Не будете ли вы так любезны указать ее нам? Вымытый и вычищенный палец Маггера уставился прямо на Лоретту Спейнер.