Эллери Куин
Лицом к лицу
Глава 35
– Не спрашивайте меня, почему именно на репетиции Лоретты мне пришла в голову эта мысль, – заявил через час Эллери собравшимся в офисе Уессера адвокату, своему отцу и Харри Берку с Робертой. – Может быть, потому, что она своим голосом виртуозно создавала – именно создавала! – звуки, а в звуках как раз и заключен секрет нашего ребуса.
– Какого ребуса? – не понял инспектор Куин. – О чем ты говоришь, сынок?
– О лице, – отвечал Эллери. – О записке, которую оставила на столе Джи-Джи в момент смерти. Помните – «Face»?
– Но какое отношение к этому могут иметь звуки?
– Самое прямое. – Эллери был слишком взбудоражен, чтобы беседовать сидя. Он метался по кабинету, словно увертывался от нападения целого роя оводов. – Не понимаю, что я раньше думал! Ведь эти четыре буквы все время были прямо перед глазами! Прошу вас отметить, – возбужденно выкрикивал он, – что я сказал «четыре буквы», а не «слово». И еще отметьте, что я использовал слово «отмечать», которое как нельзя лучше подходит к данному случаю.
– Я прошу вас также отметить, мистер Куин, – перебил его Уессер, тик которого в этот момент резко усилился, – что я не улавливаю нити ваших рассуждений.
– О, дайте мне только немного времени, м-р Уессер, и я помогу вам поймать эту нить! Я тоже сначала был в состоянии вроде вашего – ничего не соображал, словно перебрал в баре лишнего. Но теперь-то я вдохнул глоток свежего воздуха, и в голове все прояснилось. Слушайте!
Джи-Джи написала «Face». Очевидно, эта надпись относится к тому, кто убил ее.
Но также очевидно – и чем больше я мучился и ломал голову над этим, тем очевиднее становилось, – что само по себе это слово абсолютно бесполезно в качестве указания на убийцу.
Отсюда следует вполне закономерный вопрос:
– Может быть, слово здесь вообще ни при чем? Инспектор нахмурился:
– Но если слово здесь ни при чем…
– Вот именно. Если слово ни при чем, то что же тогда представляют собой эти буквы? Требовался пересмотр всех прежних рассуждений. И я их пересмотрел. И еще раз пересмотрел. Я перебрал сотни вариантов значения этих букв, кроме единственного верного. Оно было настолько очевидным, что никто из нас просто не замечал его.
Ибо если это не слово, то, значит, просто комбинация из четырех латинских букв. Она призвана обозначить не слово, а последовательность знаков иного рода.
– Шифровка? – предположил почтенный инспектор.
– Будьте добры не прерывать напряженного полета моей мысли! Так, о чем я говорил? Ах, да… – Эллери сосредоточенно нахмурился. – Стоит только выдвинуть подобное предположение, как сразу же бросается в глаза тот факт, что Джи-Джи написала эти четыре буквы РАЗДЕЛЬНО. Она явно отделила их одну от другой, оставляя промежутки. Конечно, ее почерк вообще отличался прерывистостью, что делало текст похожим скорее на печатный, чем на рукописный. Но это не важно, ибо как только вы начнете рассматривать эти буквы не в качестве слова, а в ином контексте значений, то сразу же почувствуете, что дело проясняется и вы на верном пути.
– Кто-то, может, и почувствует.., только не славный добрый парень мистер Берк, – угрюмо заявил шотландец. – В каком еще другом контексте значений?
– Ладно, придется поподробнее. Что мы знаем об образе мыслей Джи-Джи? Первое: она певица, следовательно, всю жизнь занималась музыкой. Второе: в часы досуга она фанатично увлекалась всякими головоломками и загадками. Так? Значит, надо рассматривать эта четыре буквы «Face» одновременно в контексте как музыки, так и загадок. Получается музыкальная загадка.
Наступила пауза – достаточно музыкальная и достаточно загадочная, Эллери весь сиял: чувствовалось, что полет его мысли достиг первой космической скорости и что он готов выйти на основную, недосягаемую для других орбиту идей. В отличие от него на лицах его отца, Уессера, Берка и Роберты не было заметно даже самомалейшего проблеска понимания. Роберта изо всех сил напрягала свои умственные способности, казалось, еще одно усилие – и она найдет ответ. Но именно этого усилия и не получалось.
– Я с детства занималась музыкой и должна была бы знать, что вы имеете в виду, Эллери. Но я не знаю.
– А что означают эти четыре латинские буквы в музыке, Роберта?
– Это слово?
– Да нет же, опять вы смотрите на них как на проклятое «слово»! Не слово, Роберта, – буквы! В музыке!
– Ах, вы имели в виду, что этими буквами в музыке «отмечают» ноты?
– Да что же еще?! Конечно, ноты! А какие именно ноты?
– Какие?
– Ну, где они расположены на нотоносце[23]?..
– Если бы мне дали листочек нотной бумаги…
– Мистер Уессер, вы позволите? – Эллери схватил со стола адвоката листок простой желтоватой бумаги, ручку и что-то быстро нацарапал. Когда он протянул листок Роберте, то все увидели пять нотных линеек.
– Вот нотоносец, в скрипичном ключе отметьте нам ноты F, A, C и E [24].
Роберта взяла ручку, листок и после небольшого раздумья нарисовала ноты.
– А теперь отметьте каждую ноту буквой. Она выполнила его просьбу.
– Теперь смотрите.
Эллери продемонстрировал листок присутствующим. Вот что они увидели:
– Значит – ноты, – сказал инспектор Куин. – Насколько я понимаю, мисс Вест правильно разместила их и отметила буквами, иначе бы ты, сынок, не скалил зубы с таким довольным видом. Но что из этого следует, а?
– Нотоносец состоит из пяти линеек – строк, и четырех промежутков между ними. Где Роберта разместила ноты? На линейках-строчках или между ними?
– Между.
– То есть в промежутках, МЕЖДУ СТРОК. Эллери умолк с торжествующим видом.
– Ох, Эллери, где нам до тебя! – фыркнул его отец, – Я и понятия не имею, куда ты гнешь. Моих куриных мозгов явно недостаточно…
– Стойте! – воскликнул Харри Берк и вцепился в ручку кресла.
– Она хотела сказать, чтобы мы СМОТРЕЛИ МЕЖДУ СТРОК.
– Совершенно верно! Выдайте джентльмену сигару! – распорядился Эллери.
– Да, именно в этом и заключалось короткое послание Джи-Джи, имевшей слабость как к музыке, так и к головоломкам:
– Смотрите между строк.
Снова наступила пауза.
– Каких строк? – дико озираясь, спросил инспектор, – Где?
– Вот в чем, конечно, вопрос!
– В ее дневниках?
– Логично, папа. Но неразумно. Вспомни, как плотно исписаны страницы ее дневников. Едва ли можно найти где-нибудь пробелы между строками. Чтобы втиснуть туда что-нибудь, она должна была бы обладать талантом умельца, который умудрился написать Иисусову Молитву на булавочной головке.
– Тогда где же? В одной из книг?
– Вряд ли. Их у нее сотни.
– Если принять во внимание сказанное вами, Эллери, – задумчиво начал Берк, – то становится ясно, что имеется в виду текст не рукописный. И в то же время не типографский. ЭТО должно быть нечто, написанное механическим способом, где пробелы между строками достаточно велики и регулярны…
– Вы попали в точку, Харри! Берк просиял.
– Это машинопись! Она печатала на машинке?
– Вовсе необязательно, чтобы печатала именно ОНА.
– Ее завещание, – тихо произнес Уессер. – Господи Боже мой, ее завещание! Эллери кивнул:
– И я тоже пришел к такому же выводу. Вот почему я предложил собраться именно у вас, мистер Уессер. Когда вы зачитывали завещание, то упомянули, что оригинал уже в суде, а вы держите в руках копию. Я узнал в ней ту самую копию, найденную нами в тайнике Глори: ее собственный экземпляр. Она все еще у вас?
– Конечно!
– Я хотел бы взглянуть на нее.
Пока они ждали, когда секретарша Уессера найдет бумагу в архиве, Эллери заметил:
– Есть еще один факт, подтверждающий наши подозрения, что в завещании скрыто тайное послание Глори.., тот самый длиннющий список благотворительных организаций. Я сразу обратил внимание на странность такого подробного их перечисления. Зачем ей могло понадобиться создавать лишние сложности и возиться с каждой крохотной суммой в отдельности? Проще было выделить общую сумму, чтобы затем поверенный сам разделил ее между организациями. Перечисление же их по отдельности могло преследовать только одну цель: сделать завещание как можно длиннее, чтобы хватило места для тайного послания.
– А, вот и оно, благодарю вас, – кивнул Эллери секретарше, подавшей ему документ. – Минуточку! Кажется, я видел электрический тостер в соседней комнате?
– Да, сэр. Мистер Уессер часто завтракает в офисе.
– Я хотел бы воспользоваться им.
Девушка принесла тостер, и Эллери включил шнур в розетку позади стола адвоката. Затем поставил тостер на стол и нажал кнопку. Тостер заработал.
– Все лучше, чем с зажигалкой возиться, – радостно потер руки Эллери. – Ну-ка, посмотрим, не подкачало ли мое серое вещество! – Он поместил первый лист копии завещания над раскалившимся докрасна тостером, слегка поводя им из стороны в сторону. Все столпились вокруг него и склонились к бумаге.
– Появляется! – закричала Роберта. На пробелах между строчками начали вырисовываться знакомые бисерные буквы почерка Глори.
– Черт возьми! – воскликнул Берк.
– Ну, черт – не черт, – плотоядно хмыкнул инспектор Куин, – а уж мы наверняка теперь кого-нибудь сцапаем!
Послание оказалось очень длинным, как и предполагал Эллери, написанным мельчайшим почерком. Оно занимало все страницы завещания вплоть до половины последней.
– Папа, читай.
Эллери удобно устроился в кресле.
– «Я пищу эти строки, – громко начал инспектор, – потому что данное завещание в скором времени может вступить в силу. Я собиралась уехать на Биллу в Ньютаун, чтобы на некоторое время сменить обстановку. Я попросила Карлоса отвезти меня туда на машине, но он отказался, ссылаясь на плохое самочувствие с утра. Мне пришлось нянчиться с его мигренью до тех пор, пока он наконец не заявил, что ему немного полегчало. Поэтому выехать я смогла одна и только под вечер. (Я собралась было совсем отложить поездку, но Карлос настоял на отъезде.) Когда я добралась до виллы, то обнаружила, что электричество еще не включено, хотя я уже несколько дней назад дала указание Джин известить электрокомпанию о возобновлении обслуживания. (Позже я выяснила, что она просто-напросто позабыла о моем распоряжении, что было совсем на нее непохоже.) Можно было бы, конечно, обойтись свечами, но в доме было сыро и холодно – отопление тоже работало на электричестве. Я предпочла не рисковать (певцы, видимо, никогда не избавятся от вечной боязни схватить простуд) и вернулась в город.
Я поднялась на лифте к себе на этаж и уже готова была сунуть ключ в замок, когда до меня донеслись голоса из гостиной:
Карлоса и женщины. Женский голос мне был незнаком. Какой удар! В моем же собственном доме! Ни стыда, ни совести… Горе, гнев и отвращение охватили меня.
Я спустилась вниз и воспользовалась служебным лифтом. Я прошла через кухню, буфетную и притаилась за дверью. Карлос продолжал беседовать с незнакомкой. Тогда я чуть-чуть приоткрыла дверь и заглянула в образовавшуюся щелку. Поведение с моей стороны, конечно, не очень достойное, но я готова была задушить Карлоса своими руками за его ложь о своем нездоровье, за развлечения с подружкой в мое отсутствие прямо у меня в доме. И я жаждала узнать хотя бы как она выглядит. Она оказалась молодой, изящной, очаровательной женщиной с медными волосами и миниатюрными ручками и ножками (а я-то такая здоровая лошадь, или скорее «корова», как мой милый муженек обзывал меня в разговоре с этой девицей. Корова, которую «надо хорошенько подоить», говорил он ей.)» Роберта Вест смертельно побледнела.
– Это была я, – чуть слышно выдохнула она, – Это, должно быть, та самая майская ночь, когда он… А она подслушивала за дверью! Боже, что она должна была обо мне подумать! – Харри Берк схватил ее за руку и сделал знак молчать.
Инспектор Куин продолжил чтение, изредка поглядывая на Роберту.
– «В основном говорил Карлос, и вот суть его речи в двух словах:
– Он ЗАДУМАЛ ЛИШИТЬ МЕНЯ ЖИЗНИ. Это не мои пустые домыслы! Он сам четко и ясно сформулировал свою цель. Колени мои подкосились, в голове сразу же пронеслась мысль:
– Нет-нет, это шутка, он не способен на такое. Я готова была уже громко крикнуть ему, что подобные шутки – дурного сорта. Но сдержалась. Шестое чувство заставило меня подождать дальнейшего развития событий. И я продолжала следить, сама себя презирая за это, но будучи не в силах уйти.
А он растолковывал подружке, что если он сам сделает это, то подозрение сразу же падет на него. Следовательно, ему нужно иметь твердое алиби. Тогда я начала понимать, что шуткой тут и не пахнет. Поэтому он предложил девушке самой совершить задуманное им убийство, в то время как он обеспечит себе алиби. Затем он унаследует все мое состояние, они поженятся и славно заживут после этого. Это была вовсе не шутка. Он не шутил. Он говорил всерьез. И всерьез собирался совершить задуманное.
Я была не в силах больше терпеть. Оставив их в гостиной, бросилась через кухню к выходу, спустилась на лифте и побежала куда глаза глядят, сама не своя: что делать? куда идти? к кому обратиться? Всю ночь я бесцельно бродила по улицам. Потом села в машину и вернулась на виллу в Ньютаун, где уже включили электричество. Я оставалась там два дня, обдумывая случившееся снова и снова. Должна признаться, что я так ни до чего и не додумалась. Если обратиться в полицию, то что толку? Одни мои голословные утверждения. И он, и девица будут все отрицать, слухи просочатся в прессу и разразится ужасный скандал, только и всего. Но даже если в полиции мне и поверят, то какие меры они смогут принять? Приставить охрану? Но нельзя же до бесконечности стеречь меня…
Развестись с ним я не могла. Я была в шоке, граничащем с ужасом. Почти на грани безумия. Конечно, я всегда знала, что за грязная свинья Карлос, что он любит побаловаться с женщинами.., но убийство! Мне и в страшном сне не могло присниться, что он решится замарать руки в крови. Все случившееся казалось бредом, фантазией безумца. Единственной моей связной мыслью было: в отместку я должна устроить ему западню. Такую, чтобы разрушила его самые заветные чаяния. Развод не годится: на мой взгляд, Карлос слишком легко отделался бы. А может, даже чувствовал бы себя на высоте положения. Мне же нужно было ткнуть его носом в самую грязь.
Конечно, на карту была поставлена моя жизнь. Может быть, где-то в глубине души я окончательно не верила в это. Но в конце-концов я прожила уже лучшую часть жизни, и если вдруг что-то укоротит ее на каких-нибудь несколько лет… Поймут меня только женщины, которые дожили до старости, уродства, ожирения и полного забвения после долгих лет красоты, славы, всеобщего поклонения, восторга и обожания.
С тех пор я постоянно была начеку и вскоре убедилась, что мои подозрения по поводу Карлоса и его забав с другими женщинами имели более чем веские основания. Он рискнул соблазнить даже мою секретаршу Джин Темпль, безответное создание! Неудивительно, что в последнее время она была сама не своя. Но женщин я не виню: в Карлосе есть что-то такое, чему они просто не в состоянии противиться. Поэтому я, естественно, не стала уничтожать наш брачный договор об отказе Карлоса от имущества. А перед ним разыграла комедию, как будто я это сделала. Сохранение этого договора давало мне в руки тайное оружие против Карлоса, причем самое для него страшное.
Вторым моим оружием стало это завещание, на котором я сейчас пишу симпатическими чернилами. В дневнике на страничке от первого декабря я оставила (также симпатическими чернилами) ключ, который поможет добраться до этого послания. Я сделала это на случай моего убийства. Я не знаю, чего дожидается Карлос, может быть, подходящего момента, ведь я теперь стараюсь не дать ему ни малейшей возможности. Но что-то подсказывает мне, что роковой миг приближается: что-то в его поведении говорит мне об этом. Но если я правильно истолковала его намерения (а я ручаюсь, что правильно), то его ждет неприятный сюрприз и награда по заслугам! Сейчас я предпринимаю попытки разыскать единственную дочь моей единственной сестры. Лоретту Спейнер. Ей я завещаю все мое состояние. Вот когда Карлос скорчит кислую рожу! Больше всего на свете я хотела бы присутствовать при этой сцене, когда завещание будет оглашено.
Тому, кто прочтет эти строки: если я погибну насильственной смертью, то, значит, мой муж подстроил ее. Даже если у него окажется алиби, он все равно виновен так же, как если бы убил меня своими руками. Женщина – всего лишь слепое орудие.
Я пыталась выяснить, кто был с ним в ту ночь, когда я случайно подслушала его преступные планы. Но Карлос был чрезвычайно осмотрителен в этом отношении. По-моему, он не встречался с ней больше, если только очень тайно. Поэтому мне не удалось узнать ее имени, хотя у меня странное чувство, будто мы виделись где-то раньше. Вот ее описание: лет двадцать пять или чуть больше, изумительная кожа, волосы с медным отливом, рост около пяти футов трех дюймов, стройная фигурка, красивые глаза (я точно не могу указать цвет), произношение напоминает дикцию актрисы (может быть, я видела ее в одном из бродвейских театров, клубов или на гастролях?). Одевается модно, в стиле Гринвич Виллидж. Сверху на правой щеке – чуть выступающая родинка, по форме напоминающая крохотную бабочку. По этой примете ее очень легко опознать. Вот эта женщина и есть помощница Карлоса. Если меня найдут убитой, то она – тот самый человек, который совершил для него убийство.
Глори Гилд!
Инспектор Куин поднял голову от последней страницы. Он пристально посмотрел на родинку Роберты и пожал плечами. Затем положил копию завещания на стол Уессера и отвернулся.
– Родинка в виде бабочки! – воскликнул Харри Берк, – Вот почему лицо Роберты показалось ей знакомым. Помните, вы говорили, Роберта, что встречали ее и Армандо во время летних гастролей? Вот эта встреча и отложилась у нее в памяти.
– Но она все неправильно поняла, – дрожащим голосом сказала Роберта, – Она, должно быть, выбежала из квартиры прежде, чем услышала конец разговора, когда я отвергла предложения Карлоса и его самого и в ужасе поспешила к себе домой. Стоило ей задержаться еще на несколько минут, как она услышала бы мой гневный отказ как от участия в гнусном деле, так и от связи с Карлосом. И уж тогда она не стала бы писать такое! Обо, мне, во всяком случае…
Берк еще сильнее сжал ее руку:
– Конечно, конечно, Берта!
– А выследить меня она не смогла по той простой причине, что я больше с Карлосом не встречалась. До той самой ночи, когда ее убили. Когда он явился ко мне, чтобы обеспечить себе алиби, – Розовая бабочка на ее правой щеке, казалось, в отчаянии затрепетала крылышками, – Боже, и как только меня угораздило впутаться в такую историю!
Берк смотрел на Эллери так, словно ожидал от него мудрого или хотя бы ободряющего слова. Но тот скрючился на стуле, уткнувшись носом в сжатые кулаки и с отсутствующим видом покусывал их.
Долго никто ничего не мог сказать.
– Ну, – решительно буркнул наконец инспектор, – вот мы и вернулись туда же, откуда начали. А может, и того хуже. Все эти фокусы с симпатическими чернилами оказались пустым номером. И никаких следов женщины, услугами которой воспользовался Армандо!
– Но, инспектор, это же улика против него! – удивился Уессер. – Теперь у вас есть не только свидетельство мисс Вест, но и подтверждение в виде письменного документа от лица самой Глори Гилд!
Инспектор покачал головой:
– Чтобы добраться до Армандо, нам надо сначала найти женщину, мистер Уессер… Что-то смотрю я на тебя, – бросил он кислый взгляд в сторону сына, – и в каких это облаках ты витаешь на этот раз? Чего молчишь?
– А что мне говорить? – пробормотал Эллери. – Ты и сам уже все сказал, папа. Начнем искать сначала, ничего не поделаешь.
Глава 36
И они начали искать, и искали, искали, не жалея сил… Но все, что им удавалось найти в тайниках прошлого, они уже и раньше знали. Вдобавок ко всему еще хуже обстояли дела с Армандо.
Он больше не виделся с миссис Арден Влитленд (Пампушкой), героиней ньюпортского стотысячедолларового скандала. Миссис Джетги Хоудж Хаппенкляймер из Чикаго также более не удостаивалась его посещений на Бикмен-Плейс. (Видимо, она предпочла поохотиться за приключениями в более безопасной компании, а Армандо, в свою очередь, не имел к ней никаких претензий). Бравая Деффи Дингл по-прежнему выветривала винные пары в лечебнице. О Джин Темпль стало известно, что она как во сне целыми днями слоняется по квартире на 49 Ист-Стрит и изредка берет случайные секретарские работы. Видимо, она до сих пор не смогла привыкнуть к свалившейся на нее солидной сумме денег. Доктор Сьюзен Меркелл, по всей видимости, слишком глубоко погрузилась в воспаленные глотки и миндалины, чтобы отвлекаться на пройдоху Армандо.., или же его организм внезапно перестал нуждаться в услугах ларинголога. Марта Беллина опять находилась в отъезде где-то в Европе – на гастролях. Седьмой Пилтер они даже не интересовались: Армандо предпочитал все-таки кусочки посвежее. И уж совсем ничего – абсолютно ничего! – им не удалось выяснить о женщине в фиолетовой (или вообще какой-нибудь) вуали. Она, подобно персонажу готического романа[25], как сквозь землю провалилась – призрак тьмы, порождение чьей-то больной фантазии…
Армандо целиком сосредоточился на Лоретте Спейнер, разыгрывая роль заботливого дядюшки и опоры молодого дарования. Он исправно присутствовал на ее репетициях, терпеливо просиживая в первых рядах партера, в Роман-Театр, пока она разучивала новую пьесу Билли Гауденса или повторяла старую. В течение дня он не отходил от девушки ни на шаг и всюду следовал за ней, словно тень. Вез ее домой или в уютный ресторанчик, когда она была еще не слишком усталой. Развлекал ее, если она хандрила. В общем, всегда и повсюду был рядом с ней.
– Маленькая глупышка, – сетовал Берк. – Неужели у нее нет чувства хотя бы элементарной осторожности?
– Она одинока, Харри, – отвечала Роберта. – Ты просто плохо разбираешься в женщинах.
– Зато в экземплярчиках из породы Армандо – прекрасно!
– Я тоже, – мрачно кивала Роберта, – Но не подходи к Лоретте со своими мужскими мерками, с опытом человека, успевшего повидать мир и людей, мой любимый Харри! Знаешь, она найдет способ о себе позаботиться. Большинство женщин сумеет это сделать в любой ситуации: мы рождаемся на свет с неким инстинктом самосохранения. Просто именно сейчас ей нужен кто-то, кто всегда был бы под рукой, с кем можно в любой момент перекинуться словом. А Карлос, как никто другой, подходит для этой роли.
Берн фыркнул:
– Он заморочит ей голову так же, как сумел заморочить ее тетке!
– Но ведь ему в действительности так и не удалось до конца одурачить ее, не так ли? Вспомни тайное послание Глори.
– Как же, не удалось! С чего же она тогда лежит себе тихо-смирно в ящике и не дышит? А?
– Лоретте он не станет вредить. Ему нужны ее деньги.
– Ну, он до них и доберется!
– Ненадолго, мой милый! Ты недооцениваешь Лоретту. Это она сейчас валяет дурака, только и всего. Чтобы заполучить ее денежки, он должен жениться на ней. Но я подозреваю, что даже он не считает Лоретту столь легковерной и наивной.
– Тетушку ее он тоже такой не считал, однако…
– Ее тетка была уже немолодая женщина, почти старуха. Лоретта – напротив, годами пока еще не обременена. Она молода и привлекательна. Так что для нее Армандо – всего лишь один из множества случайных эпизодов. В конце концов, почему мы должны тратить наше время на разговоры о чужих проблемах? Мне завтра рано вставать.
И они предпочли перейти к своим собственным проблемам, по разрешении которых оба изрядно запыхались и вспотели.
Роберта раздобыла себе эпизодическую роль в какой-то пьеске в дешевом театре, где на ее долю не приходилось ни единого слова. Она должна была появляться в трех тягучих актах с правой стороны сцены, одетая в бикини телесного цвета, и производить довольно странные телодвижения. – Автор пьесы объяснил мне, что он писал ее под воздействием ЛСД[26], – поясняла она Берку. – И знаешь что! Я начинаю вполне ему верить, – Она буквально приползала каждый вечер домой. Все ее суставы разламывались, и каждый мускул невыносимо ныл.
Для шотландца потянулась череда тоскливейших дней. Пока Роберта репетировала в театре, он в основном проводил время с Эллери, бесцельно Слоняясь по полицейскому отделению. В конце концов они стали напоминать пару страдальцев, с омерзением взирающих друг на друга, но не способных расстаться, словно сиамские близнецы.
Вот их дежурный диалог:
– Скажите, Харри: я вам так же осточертел, как и вы мне? – вопрошал Эллери.
– Даже больше! – фыркал Берк.
– Тогда какого дьявола вы не отчалите?
– Я не могу, Эллери. А вы?
– Я тоже не могу.
– О, брат мой по несчастью!
– Хватит юродствовать, приятель! Тогда Берк швырял сигарету в пепельницу. В это время инспектор Куин жалобно взывал к районному прокурору:
– Как насчет того, чтобы прижать этого Армандо хотя бы одного, без этой бабы в вуали? А, Херман?
Районный прокурор только молча качал головой.
– Но мы же имеем письмо Глори в завещании! – горячился инспектор. – И вдобавок у нас есть свидетельство Роберты Вест!
Но он с тем же успехом мог убеждать себя самого, ибо от районного прокурора все его аргументы отскакивали, как от стенки горох.
– Да что с того, что мы имеем, Дик? – наконец невозмутимо пожимал плечами прокурор. – Все это доказывает только одно лишь намерение с его стороны, да еще за полгода до самого преступления. Даже если мне удастся добиться у главного судьи разрешения на арест и начало процесса, вы представляете, какое богатое поле деятельности мы дадим его адвокатам! А уж Армандо постарается нанять самых что ни на есть лучших. И в каком дурацком положении окажусь тогда я? Да я лучше удавлюсь, чем снова дам какому-нибудь прощелыге шанс покрасоваться на людях ценой моего поражения! Нет уж, хватит. Суд состоится только в одном случае – при наличии полной гарантии обвинения. То есть – если мы найдем стрелявшую женщину.
– Да какую там к черту женщину! – кипятился инспектор, – Я начинаю подозревать, что ее вообще не существовало!
Так или иначе, но инспектор решил не сдаваться. Он с убийственной методичностью вызывал Карлоса Армандо в полицейский участок на допросы. (Чтобы держать порох сухим, как объяснял он свою странную настойчивость Эллери и Берку.) Но если постоянные визиты в полицию призваны были поиграть на нервах у Армандо, то на деле страдали нервы одного лишь инспектора. А его подопечному, казалось, беседы доставляли истинное удовольствие. Он больше не возмущался и не кричал об оскорбленном достоинстве и правах личности. Он весь так и сочился доброжелательностью, его отрицательные ответы подавались под соусом изысканного красноречия, он постоянно скалил зубы в галантнейшей улыбке и однажды даже любезно предложил инспектору сигару. ("Я не курю сигар", – отрезал тот. – А если бы и курил, то не пользовался бы гаванскими сортами. А если бы и пользовался, то никогда не принял бы ни одной из ваших рук, Армандо. А если бы и принял, то отправил бы ее в сортир". Тогда Армандо невозмутимо предложил сигару Эллери, который задумчиво взял ее двумя пальцами: «Я обязательно предложу ее какой-нибудь крысе, которую мне понадобится отравить», – любезно поклонился он Армандо, не уступая тому в галантности. Карлос только оскалился в ответ.) – Он издевается надо мной! – стонал инспектор. – А сам весь так и лопается от удовольствия! Все время интересуется, сволочь, чего это я его не арестую! В жизни никто не вызывал у меня такой ненависти, как эта скотина! Уж лучше бы я пошел в ассенизаторы. – И в ответ на удивленные взгляды своих слушателей пояснял:
– Там, по крайней мере, есть специальное оборудование и соответствующие инструкции для обработки дерьма… Старик прекратил вызывать Армандо в участок. Берк поинтересовался:
– Что, списали дело в разряд безнадежных?
– Безнадежных? Черта с два! – инспектор всегда прибегал к милым выражениям своей школьной юности, когда был окончательно не в духе. – Буду землю рыть носом, а до конца докопаюсь! Просто эти дурацкие беседы пока что доводят до инфаркта меня, а не его. Так что нам на время лучше занять выжидательную позицию, а он пусть почувствует себя в безопасности и расслабится, потеряет бдительность. Может, сделает тогда ошибку или опрометчивый шаг, что ли… Даст нам хоть какой-нибудь повод. Например, с женщиной этой таинственной попробует связаться.» или она с ним. Я позаботился о круглосуточном наблюдении.
Как выяснилось, об этом позаботился не один инспектор Куин. Эллери, теряя в весе, с опасностью для здоровья на свой страх и риск ежедневно выходил на собственную тропу войны. За это время он навидался всякого в Плейбой-Клубе, в Гэзлайт-Клубе[27], в разнообразных тайных притонах, а также в Дэнни, Динти Мора, Сарди и Линди[28]. Что касается сумрачного зала Роман-Театр, то он стал для Эллери просто родным домом. Однако в результате сын почтенного инспектора заработал только гастрит и периодические головокружения.
– Зачем все это? – спрашивал его Харри Берк.
– Вам известно, что такое надежда? – пожимал плечами Эллери. – Только ради нее одной… Охота, как говорится, пуще неволи.
– А-а, старая знакомая история! – вздыхал Берк. – Ну что ж, посмотрим, кто упрямее – дичь или охотник. А пока, видно, мучаетесь без толку?
– Совершенно без толку. Хотите принять участие в очередной облаве на невидимых лис?
– Нет уж, покорно благодарю. Мой желудок слишком нежен для вашей дичи. Хотя, попадись она мне случайно, придушил бы с удовольствием. Но я не совсем свободен в смысле времени – дело в Роберте.
Дело, конечно же, было в Роберте. У Берка внезапно появились заботы поважнее, чем целыми днями слоняться без толку, подкалывать Эллери и терпеть ответные шпильки. Однажды ночью, когда Роберта притащилась в свою жалкую каморку после целого дня, проведенного в немыслимом выворачивании суставов на сцене в не менее немыслимом по своей захудалости театрике, Берк выбрал момент: Роберта была усталой и поэтому более чем обычно расслабленной и податливой. Тогда он вооружился всем мужеством, на какое только был способен, и подобно своим воинственным предкам, смело ринулся на штурм.
– Берти. Берт. Роберта. Я больше не в силах все это выносить. То есть я хотел сказать, что тебе все это, может быть, кажется очень захватывающим и важным – преступления, убийства, расследования, преследования… Но полицейская романтика вызывает у меня головную боль. Я просто тихо схожу с ума в вашем Нью-Йорке. То есть я имел в виду, схожу с ума от этого пустопорожнего времяпрепровождения целыми днями…
– То есть ты имел в виду, что просто-напросто соскучился по дому! – сказала Роберта слегка повышенным тоном.
