Ксения Шаманова
Фатум
– А теперь я всё объясню.
Летов положил лист бумаги на стол и нахмурился, принявшись собирать невидимые волосы с широкой коричневой рубахи.
– Кажется, он любит одежду большого размера, – заметила Саша.
Алиса взяла в руки бумажного журавлика и сделала вид, что хочет кинуть его прямо в самодовольного критика.
– Тоже возьмёшь этого идиота в свой комикс?
Макс бросил на девушек внезапный раздражённый взгляд и приложил указательный палец к губам.
– Я понимаю, конечно, что писатели слишком эмоциональны… Но сейчас я попрошу тишины, – критик взлохматил тёмные кудри и, немного подождав, продолжил:
– К сожалению, на наш взгляд, Лавр выбрал не слишком подходящее произведение. Оно… как бы это сказать, – Летов запнулся и радостно подхватил подсказанное коллегой слово, – программное. В школе изучают. И немного поднадоело уже, вы согласны? А вот Тина сделала более удачный выбор. Ахматова… Думаю, ей очень подходят тексты этой поэтессы.
Алевтина поморщилась, услышав кощунственное слово «поэтесса». Для девушки оно значило почти то же самое, что «графоманка».
– Также мы отметили Тинину эмоциональность, – самоуверенным тоном добавил Макс. Он снова посмотрел на помрачневшее лицо Лавра, сочувственно развёл руками и, наконец, передал ему микрофон.
Поэт улыбнулся – так, точно происходящее никоим образом его не касалось. Глаза блестели, и едва ли от слёз; Лавр знал, ради чего продолжает бороться. Он всей душой ненавидел критиков, но даже под их давлением не мог изменить мечте. Юноша взял в руки микрофон, не глядя на самодовольное лицо недруга.
– Это стихотворение я написал полгода назад. Сразу предупреждаю: оно не всем нравится. А впрочем, в любую эпоху люди стремились изгнать бабочку из поэтиного сердца. Буду рад, если найдётся хотя бы один человек, который выслушает мою исповедь и поддержит её искренними аплодисментами.
Крылья в ремонте, моя дорогая,
Знаешь, быть может, уже не починят,
Жить научусь, как и все, не летая,
Кто я и где мне остаться отныне?
Алиса покачала головой. Да, больше половины своей жизни люди лишь существуют, даже не подозревая о сломанных крыльях. Но ремонт, как и всё на свете, однажды заканчивается, и иногда, благодаря качественной работе, крылья становятся ещё более крепкими. Попробуешь – и можешь взлететь так высоко, как никогда прежде. Но люди редко возвращаются за ними, и чаще всего даже не могут вспомнить, в какой ремонтной мастерской их оставили.
Девушка перевела взгляд на Макса Летова. Он беспечно раскачивался на стуле и болтал ногами в зелёных кроссовках с ярко-жёлтыми шнурками. Наконец, замер в неслучившемся полёте, коснулся взлохмаченных кудрей, точно желая проверить, на месте они или нет, и опёрся щекой на руку. Не защищённый от падений стул опустился на пол с предательски громким стуком. Лавр впал в полуминутное оцепенение, забыв следующую строфу, но Макс нисколько не смутился и даже не покраснел. Поэт потёр шею сзади и тихо рассмеялся; на лбу выступила испарина. Когда юноша читал стихи, он исчезал для пространства здесь-и-сейчас и погружался в только что созданный новый мир, но любой случайный звук извне мог заставить его вернуться. И нужно было снова отыскать потерянную микровселенную и нырнуть, чтобы продолжать чувствовать слова каждой мурашкой на теле.
Алиса испортила одного журавлика, расправила бумагу, черкнула пару раздражённых строк, скомкала и, улучив удобный момент, кинула скучающему критику. Он поймал комок, словно знал заранее и ждал; развернул записку и бросил красноречивый взгляд на Алису. В нём не было ожидаемого раздражения, а на лице не появилось кривой ухмылки; Макс только слегка приподнял брови и скрестил руки. При этом юноша продолжал разглядывать багровую от возмущения незнакомку, и она отвернулась, приложив ладони к горячим щекам. А Лавр успел вспомнить слова и нырнуть в ту самую пучину, где зародилась его первая строка:
Лишь бы обнять твои хрупкие плечи,
Шёпотом славить уснувшее солнце,
Мне бы дождаться коротенькой встречи,
Только не стать для тебя незнакомцем.
Алиса невольно вздрогнула: чей-то бумажный ком прилетел ей прямо в затылок. Она сощурилась и сжала записку в кулаке. Кажется, этот надменный критик нарывается на следующую словесную дуэль, а девушка слишком хорошо владеет оружием, чтобы позволить себе проиграть.
Её некрасивый пляшущий почерк (слова глядят в разные стороны, готовясь растерзать друг друга):
«Тебе не стыдно?»
Его мелкий, но неожиданно аккуратный:
«Литературным критикам, к несчастью, нередко приходится копаться в мусоре. Но я этого не стыжусь».
Нахальный постскриптум написан крупными печатными буквами:
«МАКИЯЖ ПОПРАВЬ – ТУШЬ РАСТЕКЛАСЬ».
«И кого это он назвал мусором?» – Алиса поджала губы. Унижение коллеги по перу она восприняла как личное оскорбление. Девушка достала из кожаной сумки зеркальце в ту самую минуту, когда раздались звонкие аплодисменты. Саша толкнула подругу в бок:
– Ну ты чего? Поддержи Лавра!
На сцену вышла Тина – всё такая же серьёзная и строгая. Глядя на гордо поднятую голову и идеально прямые плечи, можно было подумать, что эта девушка считает себя единицей среди нулей. Она проводила соперника снисходительным взглядом, а тот ушёл –поникший, сгорбленный и опустошённый. Алиса открыла рот, чтобы сказать юноше слова поддержки, но тот отодвинул стул и отвернулся. Тина коснулась подола платья, поправила полурасплетённые косы и, взглянув на Макса Летова, кивнула:
– Благодарю жюри за внимание, которое вы проявили ко мне. Я очень ценю любую конструктивную критику.
Макс выпрямился, расстегнул верхнюю пуговицу рубашки и стал обмахиваться руками. Алиса тоже почувствовала, что в зале стало слишком душно, но всё-таки мысленно прокляла критика, заметив его очарованный взгляд.
«А тебя только красивые девушки интересуют?» – написала она, но так и не решилась бросить записку. В конце концов, зачем тратить время на диалог с глупыми людьми? Как и Лавр, непризнанная писательница ненавидела критиков. И почему-то сразу вспомнилось вытянутое лицо директора, который читал чужую рукопись с застывшей ухмылкой на лице.
– Пфф, – Рудольф Валерьевич нахмурился и отбросил тетрадь с таким пренебрежением, словно всё это время держал в руке омерзительное насекомое, – это же графомания!
Алиса опустила глаза; и, хотя эти слова предназначались совершенно другому человеку, она чуть было не разрыдалась посреди занятия. По лицу текли прозрачные слёзы, когда девушка подняла руку и срывающимся голосом задала неожиданный вопрос:
– Значит, графоманам, по вашему мнению, запрещено заниматься творчеством? – Алиса сломала кончик карандаша, которым всё это время обводила знак бесконечности на разлинованном листе.
Именно тогда похожий на самурая человек в деловом чёрном пальто с клочками кошачьей шерсти на воротнике впервые заметил эту бесстрашную студентку. Он забрал длинные растрёпанные волосы в хвост, взял пластиковый стаканчик и сделал шумный глоток.
– А почему бы и нет? – Рудольф Безуглов одарил студентов широкой улыбкой; указательный палец коснулся кончика длинного орлиного носа. Да, директор сразу напомнил Алисе большую хищную птицу – прекрасную, свободную и неисправимо жестокую. Ради поддержания баланса Бог создал существ, которым неведомо сочувствие. – Напомните… как вас зовут, уважаемая?
– Алиса Лужицкая, – девушка выронила измученный карандаш, и он укатился под чужой стул. Рудольф неожиданно встал, выбросил пустой стаканчик из-под кофе в урну, подошёл к студентке и облокотился на её стол. Полминуты смотрел в широко распахнутые глаза девушки, которая почувствовала себя пленницей и была не в силах даже моргнуть, затем наклонился и с видом героя-благодетеля вернул ей карандаш.
– Проблема графомана в том, что он с упрямством убийцы-маньяка охотится за несчастными жертвами и требует от них любви и признания, – улыбка окончательно исчезла с лица Безуглова. Он говорил холодным, жёстким тоном, а его узкие глаза казались теперь ещё меньше.
– Как вы думаете, если маньяк запугал жертву, получит ли он желанную любовь? – скрестил руки и встал за кафедру. Рудольф повернулся к окну: солнце скрывалось за налитыми свинцом скорбными тучами. Алиса сглотнула, ощутив неприятную сухость во рту.
– Разумеется, из любого правила есть свои исключения, – Рудольф вытянул сцепленные в замок пальцы, расслабил и опустил руки. – Например, стокгольмский синдром. Но, согласитесь, милая Алиса, это ведь болезнь, – он сел на стул, положив одну ногу на другую.
– Я вас поняла, – тихо сказала девушка. – Вы считаете, что графоманам нужно сидеть и не высовываться, – нижняя губа Алисы заметно дрожала. Она прикрыла рот рукой.
– Заметьте, я выразился более… метафорично, – деликатно напомнил директор.
– Ваши метафоры не спасают, – отрезала студентка, и её глаза блеснули – казалось, они могут испепелить всю планету и не оставить ничего, кроме горстки праха.
Рудольф Безуглов развёл руками: пора прекратить этот затянувшийся разговор и перейти к лекции о нарратологии.
– Тогда скажу просто и понятно: пока графоман молчит – мир в безопасности.
Алиса зажмурилась, пытаясь прогнать неприятное воспоминание; Тина читала, прикрыв глаза, совершенно другим голосом – неожиданно мягким, напевным. Кажется, будто ты плывёшь в лодке, слушаешь крики чаек и подчиняешься неторопливому ритму, а течение относит тебя на несколько эпох назад.
Мы бросили жребий легко и бесстрашно,
И в эту минуту погиб Фаэтон,
Земли не коснувшись, мы строили башню
Из кости слоновой. За ней – Рубикон.
Алиса заметила, с каким вниманием Лавр вслушивался в каждое слово соперницы, и ловил взглядом её жесты. Что это: зависть или искреннее восхищение?
Но даже не думай туда возвращаться,
Откуда однажды с надеждой сбежал,
И дай обещание: не появляться,
Люблю, но не жду
(Неизбежный финал).
В кого она так отчаянно влюблена?
– Такая красивая, – шепнула Саша. Подруга покачала головой.
– Это точно. Выглядит как богиня, которая родилась из морской пены.
– Интересное сравнение.
– Да нет, самое обыкновенное, – махнула рукой Алиса.
А потом лирическая героиня попрощалась с возлюбленным, предчувствуя крушение хрупкой башни из слоновой кости. Он исчез, а девушка так и осталась стоять на пороге неизбежного финала.
В середине стихотворения Тина открыла глаза, но её взгляд скользил мимо слушателей, словно между поэтом и толпой выросла нерушимая стена. Но когда всё закончилось и в зале послышались чьи-то восхищённые реплики, а Бахрам Оглы неожиданно для самого себя закричал «браво», девушка обернулась к сопернику. Дуэлянты несколько секунд разглядывали друг друга так, точно встретились впервые. Казалось, вот-вот случится примирительное рукопожатие, но Тина повернулась к поэту спиной и зашагала к противоположному углу стола.
Макс Летов торжественно поднялся со стула, неодобрительно покосился на Алису, которая громко обсуждала с новой подругой творчество Толстого и Чехова, и подошёл к окну. За пыльной стороной стекла начинался вечер, и небо провалилось в румяные щёки полусонного бога, а девушка подбрасывала смелые реплики, как мячики во время игры в пинг-понг. Она говорила, что восхищается мастером короткой прозы, ведь иногда слова затрудняют понимание идеи. Несколько штрихов – и образ сияет в лучах майского солнца, но всё же многословие Толстого обезоруживает. Ты невольно поддаёшься очарованию длинных историй и уже не пытаешься вырваться на свободу. Читатель становится единым целым с художественным текстом, и по холодной коже вместо мурашек пробегают случайные строчки. Макс улыбнулся и задумчиво покачал головой. Эта эмоциональная девушка, уничтожившая бумажного журавлика ради гневной записки, стреляла без промаха. Критик вытащил из груди невидимую стрелу и сделал вид, что не заметил поджатых губ и полупрезрительного взгляда Алисы. Макс заговорил ровным голосом, высоко подняв острый подбородок:
– Итак, объявляются результаты второго тура, – он откашлялся (это было необходимой прелюдией к его торжественной речи). – По моему скромному мнению, прекрасно то стихотворение, в котором понятна каждая строчка. И не нужно лезть в словарь, чтобы объяснить смысл какого-нибудь мудрёного слова, – он искоса взглянул на Тину, которая сидела у распахнутого окна, опёршись на подоконник. Капельки пота, похожие на слёзы, блестели на висках. Девушка забрала волосы за уши; каффы с драконами придавали ей сходство с эльфийкой. Как и всегда, она сохраняла серьёзное выражение лица и не позволяла нахальному румянцу выступить на узких скулах. Камешек, брошенный в её сад, замер под ногой задумчивого хозяина: ни одна колкая фраза не собьёт девушку-поэта с намеченного пути.
– Вы можете со мной не согласиться, – продолжал Макс Летов, – но, на мой взгляд, залог успеха – в минимализме. Конечно, работа Алевтины Лысенко заслуживает высоких баллов, но на этот раз жюри отдаёт предпочтение Лаврентию… – критик споткнулся, – Иванову, – растянул гласные так, чтобы было совершенно непонятно, на какой слог он поставил ударение, – в его стихотворении не было лишних метафор. Он написал о том, что на самом деле чувствовал.
Лавр встрепенулся, как испуганная птичка, подался вперёд и застыл с широко открытым ртом и вытаращенными глазами. Саша Ветрова слегка толкнула поэта, надеясь, что это приведёт его в чувство:
– Ну вот! А ты говорил, что он тебя ненавидит!
Лавр встал, сделал шаг по направлению к притихшему Летову, но остановился и пробормотал:
– Не может быть.
Тина даже не повела бровью, когда услышала окончательное решение судей: «Ничья». А Лавр пошатнулся, ощутив внезапную слабость в коленях. На миг ему показалось, что весь этот библиотечный зал с шумными ладонями зрителей сжался до размеров птичьей клетки.
– И последний тур – импровизация. Сейчас я назову случайную тему, – Макс потряс перед зрителями целлофановым пакетом с аккуратно свёрнутыми бумажками, – и дуэлянты попробуют сочинить по строчке стихотворение из трёх-четырёх строф. Но оно не должно быть верлибром…
Алиса оглядывается по сторонам: она не помнит, как оказалась в этом пустынном, пахнущем хлоркой зале, похожем на больничный коридор. Девушка обнимает себя за плечи, но это не помогает ни успокоиться, ни согреться. Полоумный ветер врывается в распахнутое окно, а над головой угрожающе раскачивается люстра. Из шести лампочек горят лишь две, да и те слишком тускло. Одна из них то угасает, то вспыхивает, точно у неё нервный тик. Алиса слышит в голове чей-то хриплый шёпот: незнакомец, путаясь и сбиваясь, говорит о человеке за стеной. Девушка знает: она обязательно должна с ним встретиться, и если этого не произойдёт, то вся вселенная окажется в опасности. Решительно толкает плечом железную дверь без ручки и замочной скважины. Та поддаётся, отзываясь ворчливым скрипом. Кем был загадочный друг (или всё-таки враг), к которому рвётся Алисина душа? Девушка не находит ответа, и только боль дрелью просверливает дыру внутри испуганного сердца. Алиса срывается на бег: она больше не может сопротивляться необъяснимому притяжению. Ей хочется плакать и смеяться одновременно, но больше всего остального – выхватить таинственного союзника (или опасного соперника) из когтистых лап тьмы. Но за дверью оказывается лишь комната-дубликат, где качается от ветра такая же люстра с четырьмя перегоревшими лампочками. На глазах выступают слёзы, но Алиса должна спасти несчастного человека, обнять за плечи и закрыть ему глаза, чтобы не смел бояться. Она уверена: незнакомцу страшно и одиноко и, возможно, даже намного хуже, чем ей самой. Открывает вторую железную дверь и… всё повторяется, как будто кто-то поставил испорченную пластинку, а сам исчез.
Мелодии съедают друг друга, пока не превращаются в неразборчивый шум, а девушка сдаётся. Она падает на колени, и в эту же секунду перегорают две последние лампочки. Пустынную комнату поглощает голодная тьма.
– Да что же это такое? – Алиса срывается на крик, и эхо вторит её страданиям.
– Импровизация, дорогая, – насмешливо отвечает тот, кого она так отчаянно ищет.
Когда на пороге возникает его силуэт, девушка протягивает руку. Хочет что-то сказать, назвать имя, но ещё не знает, сколько в нём будет букв. Кожей ощущает чужое прикосновение – и просыпается.
Алиса поёжилась: вот почему от слова «импровизация» веяло холодным замогильным ветром страха. Впрочем, дуэлянтам досталась гораздо более жизнерадостная тема – лето.
Лавр ещё пару секунд переминался с ноги на ногу и водил указательным пальцем по кончику носа. Наконец, на бескровных губах блеснула слабая улыбка:
Рыжий кусок раскалённого солнца
Тина совершенно не растерялась и сразу же выпалила:
Падает с неба в карман, – и можно было подумать, что эта девушка никогда не теряет самообладания, но Алиса заметила стиснутые кулаки. Всё это время – от начала и до конца словесного поединка – девушка сдерживала себя, пряча от других истинные чувства.
Хитрый июнь воду пьёт из колодца, – продолжил швыряться метафорами Лавр, а ненавистник красивых фраз Макс Летов поморщился. Тина закусила губу, раздумывая над рифмой, и громко, но без особенного воодушевления закончила строфу:
Кровь приливает к вискам.
Алиса вздрогнула от неожиданного прикосновения и хриплого шёпота над ухом:
– Если ты Алиса Лужицкая, то после мероприятия зайди к Безуглову.
Девушка обернулась: охрипший от бесконечных «браво» голос принадлежал куратору с факультета поэзии. Бахрам оглы выставил вперёд ладонь и отрицательно покачал головой, чтобы остановить зарождающийся вопрос. Студентка-прозаик облокотилась на стол. Где-то на самом дне живота оборвалась одна из натянутых струн.
– Ты в порядке? – спросила Саша Ветрова, коснувшись плеча задумчивой подруги.
Алиса кивнула, дождалась паузы между строфами и шёпотом призналась:
– Просто я немного боюсь нашего директора.
Саша Ветрова повела плечами:
– Брр… Это точно. Такой неприятный.
Тина ворвалась в невесёлые мысли девушки очередной метафорой, от которой у Макса Летова запершило в горле.
Рыжий ожог беззаботного лета…
Лавр поправил шёлковый бант на жёлтой кофте и продолжил:
Не бледной коже тоски.
Тина потянула вниз пряди запутанных волос:
Мы собираем в корзинку моменты, – она посмотрела сопернику прямо в глаза, и тот заметно смутился, но всё же овладел собой и растерянно пробормотал:
Вечность деля на куски.
– Я бы никогда так не смогла, – сказала Саша. – Вот почему я и не пишу стихи. Пытаешься не сбить ритм, но из-за этого всё становится каким-то искусственным.
Алиса наклонила голову на бок и сняла с щеки девушки выпавшую ресничку. Подруга залилась краской, а козырёк клетчатого берета снова сполз на глаза.
– Извини, что смутила тебя.
– Ничего страшного! Всё в порядке. Правда, – прокартавила Саша, сталкивая друг с другом торопливые слова, – когда кто-то касается моего лица, я всегда невольно зажмуриваюсь и готовлюсь к пощёчине.
Алиса не стала ничего спрашивать, но именно тогда она пообещала себе, что будет приглядывать за этим добрым одиноким ребёнком.
Макс Летов снова попросил тишины – пришло время узнать результаты поэтической дуэли и надеть лавровый венок на голову победителя. Он поправил полосатый шарф, затянув его потуже, спрятал правую руку в карман брюк, а левой обнял уставший микрофон. Тот огласил библиотечный зал истошным воплем прокажённого.
– Извините. На этот раз я буду кратким. Во время третьего тура Лаврентий блистательно справился со своей задачей. Но вы видели, какой грациозной и невозмутимой была Алевтина? Чтобы стать поэтом, важно не только научиться писать стихи, но и правильно подать себя.
Лавр опустился на стул, руки безвольно повисли в воздухе. Всё предрешено, и вовсе не обязательно дослушивать монолог Летова до конца. Тина не улыбнулась, не бросила надменный взгляд на проигравшего, холодно ответила на рукопожатие Макса и даже не поблагодарила за лавровый венок. Она продолжала оглядываться на Лавра, и в её глазах Алиса уловила проблеск сочувствия. Поэт избегал встречаться взглядом с соперницей, но проводил её вялыми аплодисментами. Тина вышла из зала, не дождавшись зрительских отзывов.
В школе неожиданно отключили электричество. Алиса услышала вздох облегчения:
– Слава богу, что не во время мероприятия.
Кто-то толкнул девушку, и она врезалась в письменный стол. Цветочный горшок тревожно закачался на месте, но не упал. Алиса достала телефон, чтобы включить фонарик. Всего десять процентов зарядки, а значит, через пару минут экран предательски погаснет, и совершенно бесполезно рассчитывать на помощь высших сил. Девушка осторожно пробралась к выходу, сетуя на куриную слепоту. И почему, как только выключают свет, её охватывает такой чудовищный страх?
Алиса собиралась приободрить Лавра и поблагодарить Сашу за приятную компанию, но не нашла ни одного знакомого силуэта и застыла посреди длинного коридора. Девушка обняла себя за плечи, закрыла глаза и сделала глубокий вдох. В голове, как клавиши печатной машинки, стучали слова куратора-поэта:
«Если ты Алиса Лужицкая, то после мероприятия зайди к Безуглову».
В эту минуту она бы всё отдала, чтобы стать другой: только не Алисой Лужицкой, посмевшей вступить в спор с преподавателем-демоном. Внимательные сощуренные глаза. Слегка растрёпанные волосы. Полуулыбка на уголках губ. Он всегда смеётся над протестующими одиночками и их жалким воплем в пустыне. Мудрый хранитель истины. Что ему нужно от несчастной студентки, с которой он виделся лишь однажды? Алиса отчаянно затрясла головой, пытаясь прогнать назойливые мысли. Догадки пугали девушку: а вдруг каждому новичку «Фатума» предстояло заключить сделку с дьяволом? Мурашки побежали по коже, а объятие бабочки больше не помогало успокоиться. Люди рассеялись, точно всё увиденное и услышанное Алисой было странным и шумным сном. Нужно было двигаться хотя бы вперёд. Кроме куриной слепоты, Алиса страдала ещё одной болезнью – топографическим кретинизмом.
Девушка припоминала, что кабинет директора находится на втором этаже, а библиотека – на четвёртом. Но для начала нужно найти лестницу, которая приведёт её в ад. И какой здравомыслящий человек добровольно решится на такое испытание? Алиса зажмурилась: может быть, не ходить, проигнорировать сообщение, назваться другим именем, сбежать? Отдалённые голоса прервали её поток сознания, и девушка с надеждой бросилась на звук, как будто всё это время была на необитаемом острове и наконец-то заметила огонь от костра. Но внезапно замерла у полуоткрытой двери: женский силуэт болтал ногами, сидя на парте, а мужской – гладил возлюбленную по волосам. Алиса совсем не хотела, чтобы её обнаружили, поэтому, скрестив пальцы, загадала желание исчезнуть. Девушка сбежала бы, если бы знала куда, но сердце делало такие пируэты в груди, что ей пришлось остановиться и задержать дыхание. Наверное, даже на расстоянии можно было услышать этот оглушительный стук.
– Любимый, ты что, обиделся? – знакомый и одновременно чужой голос. Алиса нахмурилась: она определённо знала этот тембр, но интонации казались ей совершенно новыми.
– Придумываешь, – фыркнул в ответ юноша. – Я рад за тебя. Ты это заслужила, – слегка обиженный надтреснутый голос. Слова не соответствовали чувствам, и Алиса вздохнула. Но почти сразу опомнилась, прикрыла рот рукой и отошла от двери. Влюблённые ничего не услышали. Алисе стоило оставаться незаметной: теперь она просто подслушивала чужой разговор и едва ли нашла бы слова для оправдания.
– Ты лучший! – девушка чмокнула молодого человека в щёку.
– Знаешь, – продолжила она уже совершенно другим, серьёзным тоном, – тебе действительно не надо было выбирать Лермонтова.
– Почему это? – искреннее изумление и лёгкая досада.
– Не знаю… – пауза длиною в несколько секунд. Женский силуэт пожимает плечами. – Он такой мрачный, и я его побаиваюсь.
Алиса снова закрыла рот руками, чтобы не вскрикнуть: она неожиданно осознала, кто эти влюблённые.
– Тогда мне нужно было выбрать Есенина? – послышался сдавленный смех и щелчок зажигалки.
– Терпеть его не могу! – отрезала девушка. – Ты же знаешь, больше всего тебе подходит Маяковский.
Шумная затяжка. Алиса закрыла нос, чтобы не закашляться. Ещё одна болезнь девушки – непереносимость запаха сигарет.
– И почему это он мне подходит? Из-за жёлтой кофты? Думаешь, Лермонтов никогда бы не надел ничего вызывающего?
– Лаврик, давай не будем спорить, – девушка погладила юношу по руке.
Алиса перестала подглядывать и прислонилась к стене. Страшная боль в затылке мешала ей думать. Девушка обхватила голову, которая напоминала теперь раскалённый шар и грозилась взорваться.
Сложно представить, что грациозная девушка-поэт, не умеющая улыбаться, может осыпать возлюбленного уменьшительно-ласкательными суффиксами. Лаврик – это почти что котик, зайчик и иже с ними. Алиса подавила рвотный рефлекс: романтика для неё – всего лишь розовая выдумка коммерческого писаки. «Безуглов бы убил за такие выражения», – внезапно подумала она.
– Прогуляемся, когда все уйдут спать? – предложил Лавр, но, как показалось Алисе, без особого энтузиазма.
– Не сегодня. Ты же знаешь, что произойдёт, если кто-нибудь узнает о наших отношениях, – с нескрываемой горечью ответила Тина.
– Это будет восхитительный скандал, – весело заявил Лавр. Казалось, на самом деле он обрадовался этой отложенной встрече.
И как они могут любить друг друга? Два человека, которые пару минут назад сражались на дуэли? Но всё-таки невозможно поверить, что словесный поединок станет серьёзным препятствием для влюблённых. Алиса присела на корточки: ноги устали от высоких каблуков, и лучше бы она надела привычные кроссовки, чтобы не обрекать себя на такие мучения.
– А кто та девушка, с которой ты провёл полдня? – послышались ревнивые нотки.
У Алисы предательски заурчало в животе. Она села на холодный пол, обхватила колени и опустила голову. Нужно отсюда выбираться, вот только как и куда?
– Алиса-Марго, – ответил Лавр, и девушка в коридоре вздрогнула. – Классная девчонка. Весёлая такая.
– Что-то я не видела её на нашем факультете, – хладнокровным тоном заметила Тина. «Делает вид, что ей без разницы, а внутри всё кипит от злости», – подумала Алиса и решила, что в её романе обязательно будет героиня, похожая на Тину.
– Она из прозаиков, – спокойно отозвался Лавр, словно не замечая зарождающейся вспышки ревности.
– Прозаики, – пренебрежительно проговорила девушка-поэт. – Из прозаиков я уважаю только Чехова… за минимализм. А остальные… они все скучные.
Скучные. Скучная. Скука. Алиса ненавидела эти слова. Они напоминали ей разъярённых крыс, готовых наброситься друг на друга и сгрызть заживо. Девушка закрыла глаза…
Крошечная девочка с вьющимися волосами стояла у огромных ворот с протянутой грязной ладошкой. Слишком худенькая и хрупкая для своего возраста, она напоминала сновидение. Казалось, нужно только открыть глаза, чтобы оно рассеялось, как дым от трубки безучастного сторожа. Девочка решительно прорвалась через ворота, когда дверь ворчливо скрипнула, и мужчина в чёрной рясе бросился прочь, не разбирая дороги. Несчастная попрошайка с любопытством взглянула на серое, изрытое морщинами лицо. Но оно не выразило ни тени изумления. Священник не удостоил бедняжку вниманием.
Девочка взошла на ступеньки и остановилась перед входом старого покосившегося здания с зелёной крышей. Одна нога – босая и чёрная от грязи, вторая – в красном сандалике. Коротенькая лиловая юбочка едва прикрывала разбитые коленки. Правда, глядя на уверенное нахмуренное лицо, можно было подумать, что эта девочка больше никогда не позволит себе упасть.
– Вот пугало, – бросил ей в лицо долговязый мальчишка в безразмерной вязаной кофте с заплатками на локтях. Он держал за руку высокую девчонку в резиновых сапогах до колен. Она трясла светлыми кудряшками из стороны в сторону и хохотала над каждым словом нахального спутника.
– Мамочка, что ль, бросила? – девчонка толкнула попрошайку, и та слетела со ступеньки, но чудом удержала равновесие.
Маленькая незнакомка напоминала заблудившегося волчонка (правда, она ещё не знала, что это станет её вторым именем. Первое имя – Алиса. Только девочка всё равно его не вспомнит, и воспитательница возьмёт судьбу брошенной бедняжки в свои руки. Отчество и фамилию она выберет сама, когда вырастет).
Долговязый парень закатил глаза и протянул ладонь, подражая незнакомке, а его подружка исступлённо заматерилась. Никто не заметил, как омрачилось лицо девочки. Она заскрежетала зубами и топнула ногой. Ещё одна девчонка с грязными, прилипшими к коже волосами и выбитым передним зубом положила холодный камень в протянутую руку Волчонка. На скулах незнакомки заиграли желваки; она плюнула в лицо обидчице. Та замахнулась, но всё-таки не ударила, скривилась и плюнула в ответ.
– Я бы тебя побила. Но воспиталка тогда меня точно вытурит.
Подружка долговязого парня приобняла любительницу драк и сказала – нарочито громко, глядя прямо в глаза девочке с волчьим взглядом:
– Пойдём отсюдова. Она такая скучная.
Алиса не расслышала пару ругательств, презрительно брошенных долговязым парнем. Но слово «скучная» врезалось в её память. Даже сейчас, в этом душном тёмном коридоре, девушка будто бы слышит издевательскую реплику:
– Она такая скучная.
Абсолютное попадание в интонацию, но Тина не могла об этом знать: ни о волчонке, ни о девочке с выбитым зубом. Всего лишь случайность, совпадение, вот только ногти Алисы с силой впились в ладони так же, как и несколько лет назад. Тогда у неё был камень, и она бросила его вдогонку обидчикам, но не попала. Девочка рухнула на колени и разрыдалась, а они даже не обернулись.
Включился свет, от которого сразу же зарябило в глазах. Алиса встала и столкнулась с ошеломлённой Тиной. Она крепко сжимала дверную ручку и несколько секунд разглядывала вытянувшееся лицо девушки.
– Давно ты здесь? – охрипшим голосом спросила Тина. Побелевшие губы превратились в тонкую, небрежно нарисованную линию.
– Только что пришла, – соврала Алиса. Она увидела, что Алевтина наконец-то сняла браслеты, которые так сильно мешали ей во время поэтической дуэли. Алиса заметила на запястьях девушки свежие красные полосы. Лавр появился в дверном проёме, перехватил взгляд непрошеной гостьи и заслонил собой возлюбленную.
– Ты не можешь никому об этом рассказывать, – Лавр поднёс к губам указательный палец. – Ни о венах, ни о нас, поняла?
Алиса кивнула: в горле страшно пересохло, и она мечтала только добраться до комнаты, выпить стакан воды и скрыться под одеялом.
– Пожалуйста… Марго, – поэт нахмурил лоб, вопросительно поднял бровь и зачем-то похлопал собеседницу по плечу.
Алиса растерянно покачала головой и вдруг увидела спасительную лестницу, которую не заметила в темноте. Не попрощавшись с влюблёнными дуэлянтами, она кинулась вниз по ступенькам. Перепрыгивала через одну, но даже не замечала этого и, наконец, растянулась на полу, не в силах пошевелиться. Из разбитой коленки потекла кровь, а из глаз брызнули слёзы. Алиса подобрала слетевшую с ноги туфлю: как и ожидалось, каблук не выдержал и сломался. Придётся добираться до комнаты босиком.
