полная версия

Ксения Сергеева
НЕПОЭЗИЯ

Полная версия

умащивают путь к пенатам

наждачным камнем,

к хребту распятье прибивают?

не то ли истина, что из сердечного истока бьется?

легко струится,

весело несется

в брегах своих,

и чахнет,

иссыхает в брегах очерченных,

в брегах чужих

***

я лежала под жёлтым плащом-дождевиком,

отгоняя от себя кошмары ночи,

совершенно позабыв,

что идут кошмары изнутри,

из плоти,

из которой, толкаясь между собой,

перли,

точно скот на водопой,

но не сумев выбраться в полное

пространство,

застревали между плащом и мной,

набиваясь голыми телами

в бане,

и прели,

и потели,

и плесенью зеленели;

а я лежала без ума,

без памяти,

едва соображая в мареве кошмаров,

что делать,

как быть,

как от напасти себя избавить,

пыталась глубже дышать,

но напасть сжирала весь кислород,

и вот —

я потеряла сознание;

а когда пришла в себя —

ни плаща,

ни меня,

только кошмары, копошащиеся в пространстве,

точно опарыши

в падали

во мне

***

Проснулась поутру,

открыла один глаз,

открываю второй —

не открывается…

Я в глазницу рукой —

нет глаза,

нет топаза,

я бегом в грудь —

на месте сердко,

на месте детка.

Я детку из груди достала,

в клапаны поцеловала

и убрала обратно,

тесно прижав ребра друг к другу,

затянув мышцами плотно,

укутав кожею,

чтобы не добрался никакой вурдалак.

Без глаз можно,

без сердца – никак.

***

я верная как псина —

дери меня

кнутом,

таскай за хвост,

нос выворачивай,

пинками зад умащивай,

уши тяни-вытягивай,

за гриву волоки,

швыряй о землю,

стреноживай,

оттягивай от мяса кожу,

завою, но не уйду

от изверга родного

в обетованную берлогу

не сбегу,

ко двору чужому не прибьюсь,

короне ложной не присягну,

в глаза фальшивые с подобострастием

не гляну,

зароюсь в яму

заживо,

но в руки иноземные я не пойду —

ни за куском сладостным,

ни за ласкою ласковою,

сгину плешивой,

ощипанной,

обожженной,

обваренной,

вшивой,

но в руках любимого господина

***

и пусть весь мир подождёт…

а я подожду тебя —

мой герой,

который вот-вот выйдет из меня —

такой чистый,

живой,

первозданный,

да благословит тебя Господь,

преклонит колени пред тобой

Дьявол,

и род людской

прокричит: "Осанна!",

я же люблю тебя безмерно,

всесильно,

ведь я твоя мама

***

луна на покой,

я – на убой

дня,

буду бросать мысли

из огня в полымя,

жонглировать числами,

экспериментировать с лицами,

воображая себя властелином —

колец? —

увольте! я не храбрец,

я арлекин,

и достаточно с меня пантомимы

***

Упрусь лбом о стекло

окна,

задумаю страшное,

взберусь на подоконник —

осознанно,

точно на башню

Вавилонскую…

Что же я решила добраться до самого Бога?

Скорее до болевого порога

самоё себя,

на кое хочу взглянуть с высоты

собственного я,

потому —

веду мысль по небесному по стеклу —

выше и выше

до самой до крыши

самоё,

до пределов

себя,

а оттуда —

по кривой притяжения я

к нея

***

По краю дороги

идут пешеходы,

потому что негде больше идти,

потому что все тротуары изрыли кроты,

исходили носороги,

обслюнявили псы

и прочие твари в тварном мире порядки свои навели.

Попробуй выжить средь людской суеты

и в тварном бедламе себя обрести.

Трезубец тебе в руки, безумец!

и мел —

от тараканов.

***

полетаю временно

беременной,

а когда придет срок,

разрожусь на восток,

пусть растёт плод

под китайский кивок

у стен сакуры

в лабиринтах мандалы

до прихода Тай-Тимы-Ваады

***

Я взяла камень.

Я бросила камень в реку.

Камень никуда не поплыл.

Никуда и не должен.

Удел камня —

дно.

Но то был пробный экземпляр,

больше я камни в плаванье не отправляю.

***

Пела ведунья,

хрипела колдунья,

гадалка шептала указ,

пойманный свыше,

схороненный в нише,

выуженный в нужный час.

Руки дрожали,

мысли метали

бисер пред строгой судьбою.

Знахарка ныла,

шаманка скулила,

притопывая в трансе ногою.

Плечи поникли,

глава опустилась

под грузом ночного пророчества.

Замерли веки,

мир прекратился,

казненный цыганским высочеством.

Выли собаки,

кошки орали

над пойманным в поле странником.

Молчала ведунья,

утихла колдунья.

Филин повис над избранником.

***

я принимаю!

важно сказать: "я принимаю" —

себя,

свой удел,

свою ношу,

крест

и прочую выданную "небесами" оказию,

и сверх ничего не прошу,

не желаю,

никого ни о чём не умоляю,

ни по чему не стенаю;

я отпускаю!

оказию же позади себя оставляю,

и —

вперед

налегке

с одной лишь душой в узелке

***

Иногда мне кажется,

что я живу в подполье —

ничего не вижу,

никого не слышу,

мало, что знаю,

немногое понимаю,

уткнулась в себя

и ведать ни о чём не желаю.

Пойду поставлю себя на горох,

меж ягодиц зажму чертополох,

свечи воткну в уши,

подмышками зажму скорлупу —

накажу себя,

чертовски накажу!

а после —

шмыг в нору,

и не ищите меня больше.

***

чёрт мохнатый

перепутал все даты,

перемешал все лица,

поменял границы

местами —

сна и реальности,

теперь не знаю, где я —

в какой заднице —

поту- или -посюсторонней,

и что за сияние исходит из конца -начала

тоннеля,

какое солнце в облаках мреет,

откуда дует ветер,

что над ногами -под головой,

в голове,

за головой,

во тьме ли живу я,

или в свете хирею,

укушенная райской -адской змеей

***

ложись и думай —

до головокружения,

тошноты,

отвращения

от мыслеварения

творения

сцепления

совокупления дум,

до обезвоживания вокабул,

обеднения метафор,

истощения троп,

тления букв,

стерилизуй себя,

оскопляй,

кастрируй,

превращай

в евнуха

ментально бессильного

***

Я смелая такая,

гордая,

тщеславная,

с третьим оком во челе,

разложила пред собой карту

жизни.

Я с Наполеоновским кичем поставила на карту фишку,

намереваясь победить и всех, и вся,

и даже с лишком.

Но око

оказалось с поволокой,

жизнь обратилась Джуманджи,

и теперь мне не свернуть карту,

прослыв воякой отважным,

ни спрятать жизнь,

ни бросить под кровать,

ни сжечь,

ни закопать.

Мне придется судьбу доиграть!

Но где мои однополчане, твою мать?!

Или мне снова придется Александром Македонским стать?

гением себя вообразить,

чтобы всех и вся победить?

Как бы там ни было, я готова на ратное поле вступить.

Жалкий Наполеон!

Ну, ничего, ничего,

всех одолею,

и рвану на остров святой Елены,

буду ей косы заплетать —

иногда грудь сосать

(не без этого) —

и славные времена вспоминать.

Конец.

***

сплю с шилом у глаза,

с топором в руке,

не знаю, придёт ли во снах Смердяков-Карамазов,

или Раскольников встанет на глотку мне

***

(богу)

ты смотришь на меня и улыбаешься,

как я тычу в небо пальцем,

не зная кому покаяться

в своих грехах,

ты слушаешь меня и киваешь,

как я распаляюсь,

захлебываюсь слюной,

заикаюсь,

читая свои

твои

трактаты об устройстве

мироздания,

доказывая

опровергая

твоё существование,

и ты молчишь…

смотришь, улыбаешься,

слушаешь, киваешь,

и молчишь,

молчишь,

молчишь

***

я нашла себе новый угол —

между тумбой и десятитомным Диккенсом,

не таким уж исполином,

как кажется на первый взгляд,

едва доходит мне

до плеча

сидящей меня в углу

между тумбой

и макулатурой

…

все-таки надо было брать тридцатитомного

Чарльза,

уж за ним можно надежно

спрятаться,

укрыться

в темнице россказней,

сказок,

бредней,

заодно прикрыв бока

от Альцгеймера

…

но нет Вавилона,

придётся схлопнуться

до обыкновенного десятиэтажного дома

***

я не знаю кто я,

не понимаю зачем я здесь,

я беспрестанно спотыкаюсь —

о себя,

о других людей,

путаю жизнь со смертью,

тасую ночи и дни,

секунды заменяю часами,

отдаляю то, что вблизи,

приближаю то, что вдали,

переставляю местами тверди,

летая по земле,

ползая в небе,

я не ведаю что я,

куда иду,

для чего,

но что незыблемо знаю —

душа моя от Него

***

от левой ладони к правой

по перешейку плеч

перекатывается весть

хироманта,

пророчество некроманта

вибрирует в сплетениях линий,

сулящих поединок

с жизнью,

заключенной в двух узлах

в сердцевинах

ладоней,

соединённых кровью,

текущей по акведуку плеч,

претворяющимися в инь-янь

только в молитвенном жесте

***

любовь прошла насквозь,

не задев жизненно важные

органы,

лишь слегка опалив

плоть

воспламененным порохом

страсти,

едва разорвав ткань

острием сердечной

напасти,

с которой без труда справилась

сила притяжения жизни,

слепив волокна в единый организм,

целое,

сущее,

оставив в безвременье

горько-сладкое наваждение;

и тело воспрянуло,

и дух преобразился

как вдруг —

точно спица

врага,

между лопаток вошла та,

что некогда навылет прошла —

оказавшаяся бумерангом

стрела;

пошло?

до тошноты,

рвоты,

до коликов в попе,

пусть тогда будет серп,

или молот —

тоже истерто до дыр,

и сами дыры истерты

до дыр,

и дыры до дыр

до зловонных проплешин

гнойников

язв,

тогда —

стержень —

от ручки —

с ним куда круче,

кровавей,

чернее

терзать

телеса безмозглых плебеев,

отдавших разум за чувство,

и все же —

довольно безвкусно

ковырять чернильным убожеством

пластилиновую суть ничтожеств,

остается —

ложка,

с ней точно можно

безбожно,

виртуозней виртуозного

драть влюбленную тушу,

оставляя не у дел

унылые стрелы,

пули,

рапиры

и прочий орудие-убийственный хлам;

стало быть, фаворит найден,

выявлен,

объявлен

публике плесневелой во всей точёной

красе представлен —

ложка! —

но при правильной заточке!

иначе —

прибор как прибор

столовый,

не новый,

без нерва,

воображения,

только похлебку хлебать

да прихлебывать,

захлебываясь тавтологией смертельной

***

я бежала по жесткому

снегу,

кромсая лодыжки о корку

льда,

я вплетала красную нить

силы духа

в белую матку

безволия

***

ветер скалится,

ветер шипит,

змеей по карнизу вьётся,

и распахнуть бы окно,

и змия б впустить,

да только душа лукавому не поддается

***

ты ждешь меня?

я себя – нет,

я давно с собой попрощалась,

как только узрела себя в кривых

зеркалах

человеческих глаз,

я прокричала:

"Атас!",

и рассыпалась множеством я;

но где-то есть магнит,

который однажды призовёт меня

к единству;

надеюсь, он будет круглосуточным

***

Кто-то скребётся —

то ли в комнате,

то ли за окном,

не могу понять,

проснулась от навязчивого шороха.

Или черепную коробку изнутри

кто-то царапает когтем?

выписывает письмена,

чертит какие-то знаки,

отсчитывает штрихами

дни.

Кто бы ты ни был, выходи!

Я тебя не боюсь.

И ты меня не бойся.

Посмотрим друг на друга,

потолкуем.

Может быть, я разгадаю тебя

и освобожу от самого себя.

***

поэт ли я?

конечно, нет!

все извержения

мои

всего лишь шерсти ком,

выблеванный котом;

но даже в этом сгустке

присутствует подобие музыки

***

"Смотри назад,

не смотри вперед", —

сказал Идиот,

схватил меня за хобот

и поволок за собой.

Я хобот выдернула,

Идиоту дала в спину

ногой,

и пошла кротом

по сугробам.

Назад я не вернулась,

вперед не воротилась,

пропав в бездне кошмаров

на улице Вязов,

в Аллее ужасов заплутав.

Кто пишет строки сии?

Идиот Всея Земли,

низкий поклон,

бьюсь челом

о пятки свои.

***

Дошла до края —

не знаю, кто рядом —

реальный ли человек,

или брумбумбек,

на всех смотрю с прищуром,

на себя вообще не гляжу —

боюсь —

вдруг в зеркало посмотрюсь,

а там…

Потому к отражающим поверхностям

не суюсь,

хожу очами долу… —

дежавю сбило с толку,

не смогла ухватить,

только оставило жгучий след

на моей груди,

царапнуло по хребту

и умчалось

к иному началу —

… я же с приклеенным к ногам взором

продолжаю бежать позора

суда

приговора,

ожидающего меня в глазах зерцала.

***

два ангела чёрных

с тенями белыми

хранят меня —

ангела белого

с тенью черной —

подобие подобного

бесподобного

материала

небесной пробы;

только я не материал,

и не материя,

я —

какая-то тварь только что в раковине повесилась,

с грохотом

сбросив труп,

так что я чуть было не упала со стула —

то явно был знак

недвусмысленный —

пора остановиться

примерять невнятные лица,

подбирать определение себя;

Я это Я,

ни буквой меньше

***

нет слов —

не надо слова из себя вытягивать,

нет мыслей —

не надо мысли вымучивать,

образы не идут,

не следует чужаков приманивать,

големов ваять,

франкенштейнов создавать,

надо ждать —

ждать, когда родятся кровные,

придут единоутробные,

безусловные;

а если не придут?

не родятся?

и поделом!

лучше быть бесплодной,

чем порождать уродов

***

Искусственные крылья,

восковые,

пошли трещинами,

отвалились,

я осколки в таз собрала,

на огонь поставила,

воск растопила,

в форму крыльев залила,

остовом фитиль проложила,

подержала,

подождала,

когда масса захряснет,

вынула крылья,

к спине прикрепила,

фитиль подожгла.

Воск ожил.

Я ожила.

***

не понимаю, как устроено моё сердце,

я перевернула его с ног на голову,

думала, сделать органом

бесправным,

ограничив одной насосной

обязанностью,

а оно по-прежнему дышит,

по-старому любит,

ему что восток, что запад,

хоть к северу его обрати, хоть к югу,

песок в его клапанах течёт по кругу

***

Иду по дороге

сочиняю некрологи

снегу.

Еду в лифте

читаю молитвы

проводам.

Открываю дверь ключом,

перебирая чётки

ногами.

Схожу с ума?

Едва ли.

Просто сокращаю беспорядок

в голове,

распределяя по полкам,

палатам,

извилинам,

банкам

уродцев,

мозгляков,

недоумков.

Одним словом, развожу Паноптикум.

***

я ген мутации,

коллапс цивилизации,

скачок эволюции,

мыслей поллюция,

вирус сознания,

богов подаяние,

я нечто инородное,

подсаженное,

внеутробное,

я катаклизм природы,

катастрофа человеческого рода,

чума,

паранойя,

Иисусова совесть,

сердце,

кровь,

я конец света,

дьявол

и бог

***

Мозг прошептал мне во внутреннее ухо:

"я болен,

а тебе невдомек,

ты вспахиваешь мертвое поле,

ты сеешь в поле песок,

и ждешь урожая —

годами,

нимало не подозревая,

что в дюнах ума,

произрастает только чума;

я болен,

сожги же меня дотла!"

***

мы никогда не здесь,

мы всегда там,

оставляем физические тела на месте,

астральные отправляем в пространственно-временную даль,

которой нет и не будет,

но мы пихаем себя туда;

а сейчас —

убывает без нас

***

чую, проснулся змий…

значит, пора уносить

ноги,

прятать душу за пазуху,

голову покрывать каской,

сердце вглубь груди затаскивать,

и —

обматывать себя бинтами,

обматывать,

чтобы не пролезла никакая гадина

в меня;

только вот есть ли против змия

броня?

ох, не знаю я,

не знаю;

но на всякий случай тернием обмотаюсь,

авось змий уколется

и назад воротится;

а если змий первородный?

тогда не спасут никакие бронеленты,

тогда придется отдавать змию душу —

посмертно

и совсем задарма;

ах, за какой такой бессмертный грех ты избрал меня,

проклятый рая дар?

***

Запуталась в портьерах,

не могу выбраться,

слышу звон хрусталя

бьющихся друг о друга мыслей,

какие-то лица

из портьерного полотна выпячиваются,

к моему лицу подбираются,

пристраиваются.

Я от рож отмахиваюсь,

они к лицу липнут,

чертами по коже расползаются,

в сущность въедаются.

Запуталась в лицах,

не могу определиться

какое лицо мое,

какое чужое,

каждое подходит,

и не подходит.

Надо еще в портьерах повозиться,

авось в каких складках подлинная

личина отыщется.

Занавес —

красный

бархатный

сильно потёртый

в россыпях плесени

местами откровенно плешивый,

но безобразно красивый

в роскошном распаде своем.

***

я не одна в пустой комнате,

я ощущаю присутствие кого-то

незримого;

духа?

не знаю,

но спина жаром на духа откликнулась,

страшно ли мне? жутко? противно?

или мучительно интересно?

ни что из перечисленного;

только чувствую,

как неопознанное чувство,

под страх подделываясь,

проводит костяным молоточком по моему хребту,

щипает нервы,

сминает лёгкие,

щелкает по кадыку,

виски до боли натирает,

кожу на спине, затылке опаляет,

поясницу обваривает,

но то лишь страха суррогат,

сам страх скукожился впотьмах,

тьмой же некто полновластно заправляет,

от враждебных сил меня оберегает

***

пальну из трех орудий разом,

какое-нибудь да поразит цель,

либо встретятся все три снаряда в пространстве,

ни одно не достигнув мишени,

а, может, одним махом

разнесут к Аллаху

и другим чертям

вожделенную цель в одночасье,

или же —

минуя удар,

разлетятся снаряды по трем сторонам;

но есть еще четвертая! —

сторона темная,

мрачная,

та, что внутри меня прячется;

поставлю на нее,

и будь, что будет,

и чего не было, пусть тоже будет,

и что не будет, пусть и оно случится;

не подведи же, птица

Жар

Синяя

Сирин

и прочая волшебная тварь,

поднимай

меня в небо,

поднимай!

***

нужно оставить пространство в покое,

дать ему перестроиться,

сменить декорации,

переписать сценарии,

ничего не говорить ему,

не подсказывать,

не править,

не желать,

не загадывать,

просто спуститься в залу,

достать трубочку дурмана

и закурить,

молча созерцая метаморфозы

бытия,

или вовсе закрыть глаза,

продолжая пускать

по катакомбам сознания

опиумное марево,

но ни в чем пока не участвовать,

придёт время,

и пространство призовет тебя на авансцену

***

я выше бога,

я ниже дьявола,

из рая изгнана,

в ад не принята,

я где-то там,

между пространствами,

я что-то есть —

несуразное,

человекоподобное,

грязнокровное,

погрешность природы,

выкидыш демиурга-сварога,

галлюцинация мозга,

ублюдок гения;

и довольно обо мне песнопений

***

поставила книгу на полку,

не дочитав —

боялась узнать,

чем кончится роман,

поэтому дописала финал сама

и вложила в книгу,

авторский же вырвала,

не сулил он ничего хорошего,

мой же – счастливый

с продолжением в ином мире

***

постойте!

я вот так недолго посижу —

согнувшись в три погибели,

главу к коленям преклонив,

объяв суставы —

слева,

справа,

вцепившись в стопы,

чтобы не понесли, чего доброго —

иль злого —

меня

куда не попадя,

оправдывая существование

движением бессмысленным,

нечаянным;

погодите!

я побуду немного жалкой,

ничтожной,

безшкурной,

пресмыкающейся пред собственным

чувством

любви,

служа ему раболепно,

безропотно,

слепо;

оставьте меня такой —

тихо стонущей,

умирающей тварью,