полная версия

Ксения Сергеева
НЕПОЭЗИЯ

Полная версия

чтобы не сдаться

им;

и привидения сдаются,

и соблазну отдаются,

забираясь в мое тело

мысли

сны

и глаголют о себе —

от зари до зари,

распространяя себя

от края до края земли;

что получаю я?

вот эти стихи

***

Станем Просветлёнными.

Выпорхнем в пролеты

окон,

подопрем плечами небо…

нет, не то,

совсем не это,

мы ведь не Атланты!

мы – Абсолюты,

мы – Атман,

и довольно талмудов,

библий,

коранов

и вед;

конец!

рванем в поднебесье,

и делу венец.

***

Чем занят гений?

Он запутался в терниях,

и, кажется, ему там нравится,

ведь гению лишь бы маяться —

со звуком, мазком, словом,

да хоть с колючей проволокой!

неважно,

главное, чтобы головоломка была ужасна.

***

Не пишешь?

На тебе по крыше!

До сих пор не пишешь, продолжая плести бестолковые вирши?

На тебе по хребту за попранную мечту!

Так и не взялся за перо?

Лови под ребро,

под дых,

в пах…

Неужто одумался наш вертопрах?

Начал строчить —

бегло, убористо,

точно Бальзак.

Только смотри, без мимикрии!

иначе лишишься физиономии.

А пока что —

держи обратно хребет и крышу,

и мечту подмышку,

и пиши дальше,

не отвлекаясь на шаржи и фальшь.

***

Полная луна бьёт по мозгам,

скручивает нервы в узлы,

шепчет на ухо псалмы —

заговорщически,

монотонно,

выводит из головного дома

жильцов,

словно обиженный Крысолов,

подводит к лесу,

усаживает в электрическое кресло

шута

и принимается колошматить

паяца

кошмарами,

держа веки его нараспашку.

***

жук-скарабей —

это звучит величаво,

гордо,

почти как человек,

но как вспомнишь, чем скарабей сутки

напролет занимается,

величие слетает с человека —

тьфу! с жука —

точно листва с веток,

превращаясь…

превращаясь…

в то, что жук катает по земле испокон веку,

уподобляясь Сизифу…

но довольно с жука героя!

осточертел до геморроя

***

Свернулась в эмбрион,

держусь за цевку —

крепко,

боюсь распахнуться,

боюсь чрево открыть,

ведь полетят стрелы в него —

не остановить,

не отвести судные копья,

исходящие из самой преисподней

человеческих чувств,

отравленных чернокнижным

искусством,

заговоренных кривым глазом

из ада,

из едкого ада.

Не буду вставать!

буду в утробе одеяла лежать,

покуда не узнаю, что беда отдала швартовы и уплыла вспять,

покуда не почувствую, что сглаз от живота отведен,

тогда я воспряну,

тогда я сброшу кокон.

***

Он желал меня.

А я и не знала,

не видела пытливых его глаз,

не замечала фигуру его стыдливую,

не слышала шагов его парафраз.

Я бы и дальше не ведала

ни о нем, ни о его любви,

если б однажды не встретилась

с крестражем его души,

загнанной в ладанку с ликом моим,

повешенным на хладнокровных перилах,

мечущимся в агонии меж балюстрад извилин.

Я протянула руку к страждущему лику,

намереваясь прекратить безмолвные его крики.

Но лик отклонился,

лик от руки отпрянул,

словно магнитный маятник,

наделённый иным зарядом,

заправленный другим чувством,

высеченным из сердца чужеродным искусством.

Я не стала настаивать.

Я убрала руку.

Да пребудет он и дальше в стенаниях и муках! —

по ту сторону рая,

куда он самолично себя переправил,

оставив тело на границе

отдуваться за самоубийцу.

***

Сколько весит слово?

Грамм? два? сто?

Или тяжесть его полкило ваты?

А, может, измеряется слово в ваттах?

Тогда сколько нужно ватт,

чтобы слово стало весомым,

мощным,

разящим,

подлинно настоящим?

Сколько требуется сердца,

души,

чести,

чтобы сколотить из слова

надежный плот,

на котором хоть в штиль,

хоть в бурю,

хоть в водоворот,

не опрокинется плот,

ни ко дну не пойдет.

Какое нужно слово,

чтобы быть человеком

богом?

***

мой блуждающий нерв —

демон сомнений

снова куда-то пропал,

где-то бродит,

какие-то мысли с ума сводит,

страх подстрекает к бунту,

выводит истерику из грунта,

готовит революцию, подлец!

а я его трудами! —

и демону конец

***

Превращаюсь в тварь низшую —

медленно,

постепенно.

Слышу сейсмическое биение

пространства,

ощущаю давление атмосферы

времени,

улавливаю ветры

жизни,

предвосхищаю катаклизмы

судьбы,

разбираю письмена

небосвода.

Но не могу ничего изменить,

переписать,

перекроить.

Тогда, может, просто уйти?

убежать,

улететь,

мигрировать?

Уж если и быть низшей тварью,

так быть до конца.

Да и так ли плоха участь сия?

Не выше ли любая козявка,

букашка,

слон

существа высшего,

нареченного богом

венцом

творения?

Не вернее ли назвать венец

тернием

на челе бытия?

***

"Не суй пальцы, куда не попадя,

прищемишь – мало не покажется", —

сказала Великая Мама однажды.

Я поступила ровно наоборот,

шиворот-навыворот,

как завещал Бармаглот

в неотраженном Зазеркалье,

я совала пальцы всюду —

в материальные щели

и щели астральные —

куда велел гуру

абсурда,

засевший в моем мозгу беспробудно,

на что падал третий его глаз,

к чему призывал прикоснуться потусторонний глас —

везде оказывались пальцы мои,

ничтоже

сумняшеся.

Что смотрите, Господа, удивленно?

думаете, осталась без оных?

Так точно!

Зато в кровоточие

сотворила немало убийственных

строчек,

разрыхляющих косное бытие.

Теперь вопрос толпе

себе:

"Что лучше —

целенькие ровненькие пальчики,

или искромсанные в мясо длани,

ковыряющиеся жадно

безумно

бездомно

в ментальном бедламе?"

Правильно —

Каждый выбирает по карме,

силе духа,

и, конечно, по велению Всея вездесущей кишки

неисповедимой,

которая по гуще устланных мыслей

на дне горшка

предсказала судьбу мне,

обозначив тем самым

удел —

жариться на ментальном на вертеле,

ни влево ложный поворот, ни вправо,

иначе —

травма

рождения

смерти

воскрешения

полное забвение

самоё себя…

О! я слушаюсь тебя,

кишка моя

премудрая,

повинуюсь тебе,

одухотворенная,

вечным знанием просветленная!

Да пребудешь ты доныне

отныне

и после

в галлюциногенной плоскости.

Аминь.

***

не улетайте, птицы!

побудьте со мной зиму,

мне одиноко среди человеческих лиц,

мне с ними невыносимо,

грузно,

тоскливо,

пресно;

останьтесь со мной, поднебесные!

***

Столбики книг…

Как не сбиться со счета?

Как не пропасть в этой бумажной дремоте

чужих снов,

вовремя увидеть киот

с чужим ликом?

Вздрогнуть,

ужаснуться,

вскинуться,

встрепенуться

и – прочь из марева чужих иллюзий

на свет собственных грёз.

***

Вспороли брюхо,

вынули кишки,

забрали сердце,

вырвали печенку,

селезенку,

почки,

выбрали все кости,

мякоть срезали,

достали из глазниц глаза,

язык изъяли,

уши сняли,

выдернули зубы,

ногти,

волосы сожгли,

отсекли соски,

нос выкрутили,

выпилили кадык,

содрали кожу —

всё отняли!

всего лишили!

Но я и без всего жива!

ведь я не плоть —

душа.

***

ты мнишь себя творцом?

спустись с небес, версификатор гордый!

пока не поздно,

пока ты под венцом

и созидаешь дланью бога

***

Хочу поговорить с тобой

и не могу,

в голове твоей

инстраграм,

контакт,

пикабу,

прилепились к твоему сознанию,

отрешившемуся от познания,

предпочтя твитер,

фейсбук,

тикток,

ставшие твоим мозготоком,

обесточить который не знаю как толком.

Вообще, не знаю, что делать с тобой.

Обезглавить тебя, и долой.

***

Я видела ветер,

он пришел на рассвете,

забрался в угол стола,

и что-то там делает без меня,

может быть, пишет,

может, рисует,

а, может, о ком-то тихонько тоскует,

о чем-то стенает,

какие-то мысли из себя выдувает,

а, может быть, просто спит

и от забвения мирно сопит.

Пусть отдыхает заблудший,

а я его сны послушаю.

***

Схожу с ума втихаря

в одиночку,

раскладываю макароны по полочкам —

ребро к ребру,

черточка к черточке,

пеленаю кабачки,

баклажаны,

курю бананы,

жонглирую апельсинами,

отдаю пасы Зине

семенами чиа,

забиваю штрафные раковине —

киви,

черносливом,

иногда мандаринами,

украшаю потолки,

двери,

стены

яйцами,

ковыряю в носу шпильками,

заводя в уши,

глаза,

чуть до мозга не доходя,

жалко —

пока —

развожу в ванне пену

айран,

облизываю чемодан,

обнюхиваю диван,

которого у меня нет,

прогуливаюсь по подоконнику в обед

нагишом

в повязке для сна

с закрытыми настежь окнами,

чтобы не было соблазна,

чтобы больше феерии,

блеска,

бурлеска,

если захочется с треском

уснуть,

что-то танцую,

какие-то песни развожу,

с королём Убю

пью водку на брудершафт,

обматываюсь с головы до пят

шарфом

и стою в углу

до онемения плоти,

играю в салочки,

прятки,

бабки

с тенью,

целуюсь в засос

с рукой,

ногой,

жопой —

иногда,

с позволения хребта —

играю в гляделки с зеркалами

до перекосов лица,

одним словом, живу сполна

в ожидании судного дня,

или распятия,

чтобы уж до конца,

до самого края,

границы,

предела,

последней кровинки,

последнего нерва

крест отработать свой

и —

на покой,

покамест крест в гробовой,

точнее в гостиной,

да велика ли разница,

когда жизнь – могила?

***

не отступайся от своего ума,

не отвергай его,

не проклинай,

не подселяй в свою голову чужие мозги,

они не приживутся,

не жди

***

Ни отца, ни матери,

ни друга,

никого —

в чье ухо можно было бы влить тайну,

на чье плечо

преклонить отчаяние,

разрыдаться до коликов,

рези в кишках,

рвоты,

чтобы выблевать все невзгоды,

мрак,

боль,

чтобы снова превратиться в ноль

с пустотой

внутри,

где ветер свистал бы в груди,

обещая, что всё впереди.

Никого —

только кольт кобра и я.

Может, поведать ему тайну моего бытия?

***

Зинка спит на кухне,

я пишу иллюзии

в комнате.

Каждый занят делом,

плетет паутину мироздания,

крутит веретено созидания,

не мешая другому быть богом,

идиллия, мать ее за гриву!

но только между нами двумя

пилигримами —

Зиной и мной —

и тобой,

конечно, тобой! —

остальных

в полымя

адово

без возвращения

посещения

райских наших пенатов.

Щёлк замок.

Лязг засов.

Мы же —

в богов чертог

на песни и пляски

до самой развязки

пупка,

держите подштанники, Господа!

***

от полета до падения один взмах мысли —

вот ты реял в облаках птицей,

поглядывая свысока на низины жизни,

вот ты по низинам ползешь,

раздирая брюхо в кровь,

набивая пасть мокрицами

***

Нужно ли быть Бродским,

чтобы заслужить аплодисменты

взахлеб,

чтобы намалевал Рублёв

лик твой в киот,

на который молился б народ,

сам не зная зачем,

почему,

просто кто-то втемяшил молитву

в голову ему?

Нужно ли быть Аристотелем,

Сократом,

Прустом,

Гоголем —

впрочем, Николай Васильевич вымарал себя из списка ментальных щеголей,

ибо был представителем самого Бога,

не нуждающимся в поклонении

человеческим родом —

чтобы обратить на себя внимание?

Нужно ли прослыть Стравинским,

Бомарше,

да Винчи

и прочими высокопоставленными

личностями

искусства,

чтобы откупорились уши

людей,

распахнулись рты

толпы,

отверзлись глаза

судьбы

от исходящей из тебя красоты

ужаса

уродства,

чего-то такого, что поражало бы

среднестатистическое воображение —

больше именем,

чем гением?

Нет, нет и нет!

Что за бред,

яд,

отрава

лезут в мою голову совершенно

бесправно

без документов

без языка,

но с видом на жительство,

с претензией на повсеместное

присутствие во мне?

Нет, нет и еще раз нет!

Лучше прожить век

бесславным,

но исключительной выкройки

человеком,

с собственным именем,

походкой,

смехом,

чем донашивать обноски народного

поэта.

***

Необязательно ждать весну,

чтобы от одиночества пробудиться,

можно и осенью парусам любви

вздыбиться

и унестись к берегам счастья,

подальше от суеты,

толкотни,

прочь из жизни напрасной.

***

И снова бесы возле трутся,

и снова черти хоровод ведут,

я им кричу:

"Идите в бездну!",

они и ухом не ведут,

лишь плотно стягивают круг —

теснее,

ближе,

ближе,

ближе,

дышать совсем невмоготу,

и мысли словно в вакууме виснут,

и сновиденья стороной идут.

И тут я вижу —

ясно,

чётко —

нет ни чертей,

ни бесов,

только я —

кружусь по собственной орбите,

малюя тень вокруг себя.

***

Я раскладываю карты

на чёрном сукне.

Открываю одну за другой.

Ничего.

Только багряная дактилоскопия

на белом глянцевом картоне.

***

война…

еще больше поводов ненавидеть,

еще больше причин осудить,

ранить,

испепелить злостью душу —

свою и других,

разделив мир на два фронта —

чужих и своих —

банально!

но нереально реально

инфернальным

стал мир вокруг,

выпроставшись из злачных клоак

судов-пересудов,

наветов,

запретов,

проклятий

и гнева,

заполонив сточными водами зла

планету

Земля,

накрыв чёрной лавой греха

любовь,

милосердие,

красоту,

загнав в чертов омут душу,

свет потушив повсюду,

что пора призывать бога,

опять собирать ковчег

и отправляться за новыми старыми

верой

любовью

надеждой,

вновь зажигать свет

в утробе мира,

и начинать все сначала —

с большого взрыва

любви,

и творить из любви,

сеять любовь

и жать,

остальное —

фальшь,

плевелы,

падаль,

тлен,

недостойные произрастания на земле

***

Паскуда Иуда

в глотку вцепился,

другой тащит сердце

из верной груди.

Я закричу,

заору,

завою —

чтобы лопнули связки,

мышца раздулась

и разлетелась на мелкие на куски,

но ни мысли,

ни чувства

моих

не получит змий во плоти.

***

вчера знатно,

сегодня отвратно

пишется мне,

вот бы всегда быть на ментальном коне!

но и кони запаляются,

и мысль истончается,

посему придётся забраться на печь,

на спину лечь,

шары в потолок вписать

и ждать —

когда мысль смотается в клубок

и свяжет мне носок

на голову

***

Они подхватили меня

под руки,

точно пьяную,

обмяклую.

Поволокли волоком

расхристанную,

невнятную.

Ноги мои о землю царапались,

мысли мои между собою цапались.

Но они тащили меня,

волокли,

тянули.

И дотащили,

доволокли,

дотянули,

в собственное моё Я

впихнули.

Теперь я – Я —

без зазубрин и трещин,

без просветов

зазоров

проплешин,

единое

монолитное,

ни на кого, ни на что не похожее,

единственное в своей роже.

***

"Я вижу то, что не видно никому,

я вижу бога и сатану", —

сказал спиритуалист горделиво,

ножкой притопнул,

чёлку задрал чванливо,

ручкой провел

по бедру,

обернулся,

огляделся вокруг —

никого,

бал-маскарад свернулся давно.

***

неприкаянный псих по крови скитался,

там обсчитался,

здесь обознался,

походил-побродил,

о черепные стены побился

да во мне воплотился

***

Я научилась промывать судьбу,

отделяя от грязи,

примесей,

сора

песок счастья,

довольствуясь любым уловом,

будь то горы блаженства

или два зерна нежности,

амфора безмятежности

или черепок совершенства.

Я научилась выбирать из мира

лучшее,

благодарить за крупицы сущего,

воспевать секунды благостного,

смаковать капли сладостного.

Я умею улыбаться

с вонзенными в сердце спицами

боли

и радоваться жизни,

истекая кровью.

***

привет, Король!

салют, Убю!

теперь мы точно вместе —

в одном кино,

в одном бистро,

с единым жезлом

власти,

со скипетром, державой

на двоих,

в одном пространстве-государстве,

с одной звездой о двух челах,

с одной короной на двух головах,

в единых хлопотах

делах

заботах,

в одном киоте,

трико,

кафтане,

с нейронной сетью на двоих,

со снами,

мыслями впритык,

с галлюцинациями поровну,

и много с чем ещё напополам…

что? Убю устал?

папаша притомился?

воспрянь же духом, королевский шницель!

то участь наша

единоутробная,

так пригубим же яду

доброго

из одного перстня,

покуда не стало совсем тесно

***

если я думаю о смерти,

значит что-то не так,

значит скомкан билет в моих руках,

и нога на подножке трамвая стоит,

готовая соскользнуть,

только бы дожди пошли,

чтобы снять с себя подозрение

в преднамеренном преступлении

***

вы знали? —

что бог радуется,

когда вы создаёте собственные миры,

не похожие ни на чьи,

не повторяете никого,

даже его,

что бог —

отражение вашей улыбки,

и хмурится,

и плачет,

когда вы раздираете в клочья

волынку любви —

мерзко звучит?

зато от души —

вопреки гулу толпы,

в которой каждый лик —

божий,

на него непохожий

и похожий;

не знали?

что ж —

отныне и присно

эта истина в ваших мыслях

***

вместо глаз замочные скважины,

вместо губ трещина,

уши,

нос,

брови —

одна —

вполне человеческая,

вторая —

немного увечная,

с редкими волосками,

торчащими иглами

из бугристого хребта —

и темя —

зияющая пустота

вечности,

сунь палец —

и нет конечности,

и человека нет,

нет материи,

только воронка

времени

в темени

***

Звук отключаю,

не хочу никого слышать,

со вчерашнего дня во мне живут мыши,

грызут оболочку,

точат нутро,

мне больно,

тоскливо,

мне тяжело,

грустно,

печально,

без(д)умно,

отчаянно,

а им хоть бы что,

им – весело.

Что с них взять! —

мыши они и есть мыши.

***

слишком много соплей образовалось в мозгу,

я пошла к ассенизатору,

он сопли из ума выкачал,

теперь я смотрю на мир трезво,

правда, не больно-то интересно,

зато честно

(прошло два дня):

дышать становится невыносимо,

сопли скапливаются в мозгу неумолимо,

зато мир преображается на глазах —

буйный,

красочный —

а это что за лысая шапочка? —

ах да ох!

резвый чертополох

по крышам вьется,

пойду брошу кости

выиграю билет

на Макбета,

авось какие рожи

придутся кстати

к моей стати,

низкий поклон, реверанс, честь, господа Шляпники!

в профиль, анфас повернитесь,

развернитесь,

покрутитесь,

чтобы я могла разглядеть вас вдоль и поперёк,

и не забудьте черепные крышки приподнять,

иначе не смогу разобрать,

что за суть

в вас сидит —

одна на двоих —

себе же дам под дых

и в любимый угол уползу,

буду ждать, когда кто приберет бесхозную козу

***

улетаю…

не знаю, в какие дали,

куда сон меня зашвырнет,

каким мирам подкинет,

какими кошмарами распнёт,

может, расплющит меж двух плоскостей,

точно микроб,

и будет рассматривать в микроскоп,

но я и на это согласна,

главное, чтобы ночь прошла не напрасно,

чтобы хоть что-то вклеить во время,

оставляя как можно меньше страниц забвению

***

тяжёл ли верный путь?

тернист?

неясен?

неисповедим?

иль легок,

радостен,

прозрачен?

не заскорузлый ль домострой

сбивает с толку

странников?

стезе каноны прививает,

не плесневелые ль заветы священных книг

заковывают человека в кандалы?

замшелые догматы