Ксения Кантор
MAYDAY
Я рыдала, пока не закончились слезы. Мама успокаивала, но сама она пребывала в таком же состоянии. Почти все родственники и знакомые мертвы. И нам только предстоит это осознать. Пока же чудится, что мы оказались в затянувшемся кошмаре и должны вот-вот проснуться.
***
Шторы на окнах плотно задернуты. Это невыносимо. Зараженных просто выгоняют из домов. На залитых потемневшей кровью улицах множатся толпы обезображенных вирусом людей. Едва завидев прохожих, они кидаются вдогонку.
Каждый час с экранов вещают краткую сводку – сухие цифры: столько-то умерло, столько-то заразились. Сначала мы слушали и с ужасом смотрели репортажи о городах, заваленных гниющими трупами, среди которых сновали обезумевшие зараженные… но в какой-то момент мы вдруг стали слепы и глухи. Растущее число жертв более не вызывало никаких эмоций. Чувства стянулись в тугой узел и высохли. При известии о смерти очередного знакомого мы еще горестно качали головой, но, по сути, за этим ничего не скрывалось. Ни-че-го. Нам стало все равно».
13 июля.
«Телевизор молчит. Больше не показывают ни новостей, ни фильмов. Лишь черный беззвучный экран с надписью: «НЕ ПОКИДАЙТЕ СВОИ ДОМА».
17 июля.
«Мама заражена! Утром она, как обычно, готовила завтрак. Вдруг я услышала шум и кинулась не кухню. Я никогда не забуду… Она стояла, согнувшись пополам. А из ее горла хлестала толчками кровь. Я слышу, я до сих пор слышу этот хрип, когда, захлебываясь собственной кровью, она пыталась сделать вдох. А кровь все шла и шла. Словно со стороны я смотрела на бесконечную алую реку, вьющуюся с губ матери, не в силах пошевелиться. И только резкий окрик отца заставил меня очнуться, схватить брата и кинуться в детскую.
…
Моя мамочка… любимая строгая мамочка… не представляю, как мы будем без тебя… пожалуйста, только держись… мне до ужаса, до дрожи не хочется думать о плохом… но есть ли надежда?
Нет. Не могу поверить, что это происходит на самом деле. Мы тоже умрем. Все. Неизбежно.
Сегодня Кириллу девять, а мне девятнадцать. В последний раз».
День тот же.
Данила набрал номер диспетчерской аэропорта. Тишина. Позвонил Тарасову, но на звонок никто не ответил. Набрал Рыжего, трубка задумчиво погудела и стихла. Схватив бинокль, кинулся во двор. Некоторое время пристально всматривался в даль, стараясь заметить хоть какое-то движение, но тщетно. Деревня опустела. Внезапно мужчина почувствовал, как сдавило грудную клетку. А что, если все люди на Земле умерли? И на всей планете лишь он? В секунду его охватила паника. Бинокль без разбора метался по разным сторонам, и на секунду показалось, что даже птиц больше нет. В горле вдруг пересохло. Что за чертовщина? В окулярах виднелся пустой, безжизненный мир, словно диафильм о мертвой и давно покинутой планете. Вдруг отчаянно захотелось увидеть человеческое лицо. Ну, давай же, покажитесь хоть кто-нибудь! Паника нарастала. Он готов был в сию же секунду запрыгнуть в свою лодку и на всех парах мчать к обитаемым берегам. Вот только берега отвечали полным безмолвием.
Этого просто не может быть! – твердил себе Дэн, как вдруг окружающую тишину взорвал телефонный звонок. Как же вовремя! Вздрогнув, мужчина кинулся к дому. Еще ни один звонок не вводил его в такое волнение. Руки тряслись, и ему никак не удавалось разблокировать экран. Чертовы гаджеты! Чертыхаясь и нервничая, он наконец-то справился с блокировкой и тут же услышал знакомый голос.
– Дэн?
– Алло, Рыжий! Рыжий!
– Нечего так орать, – послышалось недовольное ворчание. На потемневшем от загара лице Дэна мелькнула улыбка. Ромка! Ромка живой! Сердце, пропустив удар, заколотилось как сумасшедшее.
– Рыжий, что происходит? – даже не пытаясь сдержать волнение, спросил Дэн. – Где ты?
– В городе. Дэн, дела совсем плохи. Из наших никого не осталось в живых. Вот, спер телефон спецсвязи, чтобы позвонить тебе.
– Я на острове. Приезжай. Запасов еды и воды хватит на двоих!
На том конце повисло тягостное молчание.
– Спасибо, Дэн. Но как-нибудь в другой раз. Я записался в добровольцы.
– В какие еще добровольцы?
– В армию. Говорю же, дела плохи. – и понизив голос, добавил, – здесь такое творится…. зараженные кидаются на людей. Сплошь нападения и смерти. Правительство исчезло. Полиции нет. Остались только военные и те на грани. Мы пытаемся спасти живых. Но с каждым днем людей все меньше.
В трубке что-то зашумело. Голос Рыжего начал пропадать.
– Алло! Алло… – в динамике шипело и щелкало, лишь пару раз сквозь помехи прорезался голос Рыжего, после чего связь окончательно оборвалась. И сколько бы Данила ни пытался дозвониться, ничего не выходило.
В полном смятении он перевел взгляд с потухшего дисплея на противоположный берег реки.
Некоторое время мужчина оставался неподвижным. В груди, как после урагана, смятение и разруха. От прежней уверенности не осталось и следа. Хотел отсидеться, как в пандемию коронавируса, схорониться, пока основная волна не минует. Но звонок Рыжего перевернул все вверх дном. Рука непроизвольно метнулась к биноклю. Мир за рекой по-прежнему оставался непривычно тихим и пустым. Однако кое-что изменилось, теперь Данила знал, он – не последний человек на Земле. Оставался еще Рыжий. А значит, есть за что бороться!
Уверенный, как никогда прежде, бывший пилот зашел в дом, взял оружие, патроны, положил в рюкзак бутылку воды, сухари, закинул его на плечо, а затем закрыл дверь, и как был в защитной одежде с биноклем на груди сел в лодку и завел мотор.
Да, он был отшельником, может, чуть-чуть социофобом, но никогда трусом.
20 июля.
«Не могла писать. Все время плакала.
Папа вернулся в три часа дня. Совершенно другим и совершенно чужим. Ссутуленные плечи, щетина и внезапно постаревшее лицо. Меня скрутило от нестерпимой боли, не знаю, как удержалась на ногах. Кирилл спросил – где мама? Его испуганный детский голосок так и повис в воздухе без ответа.
Я вижу… я до сих пор вижу взгляд отца. Страшный, пустой, одичавший, но больше всего потерянный. Он что-то начал говорить про антитела, но осекся, так и не закончив. Кажется, он был не в себе. Больше не произнеся ни слова, он продезинфицировал кухню, а затем до вечера пил водку. Стопку за стопкой, пока не уснул, уронив голову на стол. Утром дрожащими руками поставил нам в предплечья прививки. Сказал, от гепатита. Мол, если мы спасемся от AVE, глупо умереть от банальщины.
Когда Кирилл уснул, папа вручил мне респираторные маски, оставил немного еды, питьевой воды и крепко обнял. Сам же отправился в лабораторию. Вместе с тремя уцелевшими коллегами они продолжали искать спасение.
Хотя, по-моему, спасать уже некого…
Эта ночь обернулась для города кошмаром и нестерпимой болью. Как обезумивший палач, смерть металась меж домами, сметая всех на своем пути. Она заглянула в каждое окно, не обошла стороной ни одну семью. Выкашивала район за районом, оставляя после себя лишь ужас и горе.
Помню, как в дверь начали колотить. Не зная, куда деться от страха, мы забаррикадировали в спальне и спрятались под кроватью. У соседей кто-то истошно кричал, то и дело хлопали двери, раздавался топот, билась посуда. И так всю ночь, то сверху, то снизу, то откуда-то сбоку. Я чувствовала себя в доме для сумасшедших, где каждая семья заточена в палате, связана по рукам и ногам единым приступом безумия.
Примерно в пять утра из соседской квартиры раздался истошный крик, следом звук распахнувшегося окна и темный силуэт, полетевший вниз. Кто-то не выдержал, решил, что так будет быстрее и не так больно. Хотелось заткнуть уши, залить клеем глаза, отключить все чувства и системы. Моя психика сбоила, крошилась мелкой стружкой. Я держалась только благодаря брату. Он жался ко мне и дрожал. Я просто не имела права сдаться сейчас.
Сообразив, кинулась за наушниками и водрузила ему на голову, включив первый попавшийся трек. Сама же просто зажала уши ладонями. Но крики просачивались сквозь пальцы, пробирались под кожу, впивались в мозг. Я не могла пошевелиться, не могла думать и говорить. Я просто молилась.
А к утру все стихло. Вдоволь насытившись, смерть прилегла отдохнуть, великодушно предоставив городу легкую передышку. И воцарившаяся тишина оказалась во сто крат страшнее криков.
Мы с братом отключились. Именно отключились. Это был не сон или забытье, наше состояние напоминало потерю сознания. Измученные страхом, ожиданием, мы просто не выдержали.
Проснулась я от света. Просачиваясь между штор, по ковру полз яркий луч солнца. Значит, уже день. Я тихонько встала. Во рту пересохло, горло неприятно саднило, но, повинуясь какому-то внутреннему порыву, первым делом подошла к окну. Боже! Едва кинув взгляд на улицу, меня начало трясти. День встречали новые, еще не остывшие трупы. Их были тысячи. Мужчины, женщины, дети… единым ковром устилали улицу, устремив в безмятежное небо пустые глаза. Знакомая с детства улица Академика Королева была до горизонта покрыта мертвецами, а над ними, точно погребальный крест, высилась Останкинская башня.
Последние иллюзии исчезли: нас никто не спасет. Это была последняя мировая война, а проигравшее – человечество.
В каком-то глухом оцепенении я плотно задернула шторы и осела на кровать».
21 июля.
«Последний раз мы видели отца вчера. А час назад пришло смс:
Мне не выбраться. Прости, малышка.
Береги себя и брата.
Люблю вас.
ПАПА.
Я очнулась в тот момент, когда орала во весь голос, а брат испуганно смотрел на меня, боясь пошевелиться. У меня дрожали руки, меня колотило от чудовищной безысходности, от осознания глубины той пропасти, в которую мы летели. Это была отчаянная истерика, которая разметала остатки здравого смысла, снесла последние стены самообладания и, ядерным грибом накрыла меня с головой. Как перепуганный зверь, я выла и размазывала слезы по лицу, совершенно не думая о брате. Повинуясь глупому порыву, набрала отца. Но мобильник молчал. Внезапно меня охватила лютая злость. Руки тряслись, перед глазами двоилось, но я вновь и вновь звонила отцу. Зачем он ушел? Как посмел бросить нас? Ведь знал, матери больше нет, одной мне не справиться, а надеяться больше не на кого!
Я устала, я больше не могу. Пусть вернутся оба! Немедленно. Сейчас же! Возьмут на себя ответственность, все решат и скажут, как быть дальше.
В конце концов, не в силах унять ярость, я швырнула телефон в стену, а после, уткнувшись в подушку, рыдала. В этот момент я едва ли осознавала, что оба родителя мертвы. Я просто хотела, чтобы кто-то более мудрый и опытный успокоил меня, дал верные подсказки, направил. Но рядом был только Кирик.
Семьи Кошкиных больше нет. Мы остались одни.
***
Приступ миновал, оставив после себя опустошение и пульсирующую боль в груди. Разбитая, потерянная, я медленно обдумывала ситуацию. Разъеденные унынием и горечью мысли, ворочались неохотно, как ржавые детали в испорченном механизме. Еда почти закончилась, воды хватит на пару суток. И с этим нужно что-то делать. Можно попробовать добежать до ближайших магазинов, возможно, там что-то осталось. Но как? Из оружия – только кухонные ножи. Нет, мне не справиться. Даже думать нечего.
Кажется, единственное разумное решение – оставаться дома. Уж лучше умереть от голода, чем от вируса. В хороший исход я уже не верила. Те крохи надежды, что еще теплились вчера, исчезли вместе с отцом.
Я не знаю, что делать. Не знаю, куда идти.
Сейчас я просто прижимаю к себе брата и жду».
23 июля.
«Последние сутки помню плохо. У меня и Кирика открылась рвота. Температура держалась на отметке в тридцать девять градусов по Цельсию. Жаропонижающие не помогали. Все происходило будто в бреду, краткие вспышки пробуждения чередовались с полным беспамятством. В эти моменты сил хватало лишь напоить брата и попить самой. А дальше снова темнота. Я была абсолютно уверена, что мы отправимся вслед за родителями. Но почему-то мы не умерли. Возможно, то была лишь реакция на испорченную банку горошка, которые мы рискнули съесть, изнывая от голода.
В чувства меня привел Кирилл. Брат подошел и тихо обнял меня. Маленькие ладошки успокаивающе погладили по голове. Помню, как взглянула ему в глаза. Казалось, они излучают свет. В них было столько спокойствия, будто он узнал о волшебном вертолёте, который вот-вот прилетит за нами и спасет. Жестами он дал понять, что хочет кушать.
Внезапно меня пронзила страшная догадка: с тех пор, как умерла мама, брат не произнес ни слова. Как я могла этого не замечать? Тихонько сев на кровати, я попросила назвать меня по имени. Братишка лишь усмехнулся, – мол, глупая, спроси, что посложнее. Но какие бы вопросы я ни задавала, ответом была тишина.
Состояние брата я определила, как шоковое.
«Вывести из шокового состояния помогут спокойствие, положительные эмоции, ненавязчивая забота…» – тут же пришли строки из учебника. В голове раздался издевательский смех. Положительные эмоции, ну конечно, только откуда их взять!?
Кирилл, папа тоже умер.
Улицы превратились в зверинец с обезумевшими зараженными.
Мы сдохнем через неделю от обезвоживания.
Еда тоже закончилась.
Интересно, какая из новостей обрадует его сильнее?
Себе я тоже поставила диагноз. Злость и сарказм – не что иное, как следствие недостатка глюкозы и избытка адреналина. Обычный защитный механизм. Ослабленный мозг послал сигналы «аларм», думая, что организму угрожает смертельная опасность, в ответ в кровь поступили гормоны агрессии и страха, которые заставили меня действовать. Что ж, одна хорошая новость все-таки есть – мой мозг все сделал правильно. Ход за мной. Сжав руки в кулаки, я решительно поднялась. Сначала разберусь с едой, затем со всем остальным.
На кухне еще оставалась пачка хлебцов и литр воды. Слопав и выпив все до последней капли, мы почувствовали себя гораздо лучше. Теперь можно хорошенько обдумать вылазку за продуктами.
Но для этого мне предстоит выйти на улицу…»
День тот же.
Пять дней назад Дэн надел черную солдатскую форму и каску.
Добраться до столицы оказалось сложнее, чем он предполагал. Электрички, поезда давно не ходили, трассы сплошь завалены покинутыми автомобилями и трупами. Но он справился. Заметив на опустевшей заправке КАМАЗ, не растерялся. Завел железного монстра и, расталкивая машины мощным кузовом, начал пробираться к Москве. Родной русский вездеход не зря всех рвал на ралли Париж-Дакар, преодолевая немыслимые препятствия. Не подвел и сейчас.
На подъезде к городу стоял военный патруль. Ребята сильно удивились его появлению, по их словам, все замкадье умерло еще неделю назад, и он – единственный, кто показался за все это время. На вопрос – «куда двигать дальше?» они настоятельно рекомендовали ехать к Кремлю, по их словам, там собрались последние выжившие в столице. И напоследок предупредили: без оружия из машины не выходить. На все вопросы, лишь отмахнулись, ограничившись невнятной фразой – мол, сам увидишь.
Коль скоро так, Дэн направил грузовик к центру. Но стоило свернуть с МКАД, как сердце сжалось от ужаса. Тишина и смерть. Эти два слова – единственные, что приходили в голову при взгляде на знакомые улицы.
Он покинул оживленный, вечно спешащий мегаполис с переполненными кафе, пробками и невообразимым шумом. А вернулся в город смерти, хаоса и тишины. Дороги сплошь устилали почерневшие, вздувшиеся трупы. Пришлось спешно закрывать окна в машине. Из-за трупной вони дышать стало невозможно. Витрины магазинов, окна первых этажей выбиты, повсюду мусор и грязь. Несколько зданий еще дымились от недавних пожаров. Их черные от копоти окна-глазницы неотрывно следили за его передвижением. И от этого было не по себе.
Все происходящее выглядело кошмарной декорацией, больной фантазией сценариста. И только мерзкий хруст костей под колесами доказывал – все по-настоящему.
Машина медленно пробиралась к центру, как вдруг в одном из переулков показался человек. Несчастный стоял, согнувшись пополам. Кажется, его рвало. Немного помедлив, Дэн все же притормозил и высунулся из кабины.
– Эй, приятель! – окликнул он и тут же замер. Человек резко выпрямился и уставился на него. Его глаза! Они были словно пропитаны кровью. Все капилляры полопались, огромные зрачки смотрели дико и безумно. – Я могу тебе чем-то помочь? – уже менее уверенно спросил Дэн и замер.
Не говоря ни слова, незнакомец стремглав кинулся прямо на него. От благих намерений не осталось и следа. Потребовалась пара секунд, чтобы захлопнуть дверь и выжать педаль до упора. Двигатель бешено взревел, и КАМАЗ рванул вперед. Однако «приятель» успел зацепиться за ручку двери. Грузовик гнал на восьмидесяти километрах в час, сшибая все легковушки на своем пути. А парень все никак не отставал, изо всех сил стараясь выбить лбом стекло. На прозрачной поверхности оставались кровавые разводы, но, похоже, это его нисколько не смущало. Не моргающий красный взгляд по-прежнему плотоядно гипнотизировал Дэна, пробуждая безотчетный ужас. Выбрав удачный момент, Дэн резко дернул руль влево, оставив нападавшего на фонарном столбе.
– Что за дрянь? – на чистейшем адреналине проорал он.
До сего момента ему не приходилось убивать, и вынужденная мера наотмашь ударила по совести, скрутила внутренними запретами, опалила виной. Но все же сквозь волну самобичевания просочился тоненький голосок логики – а можно ли назвать то существо человеком?
Окончательно озверев от шока и неизвестности, мужчина гнал вперед. В голове роились догадки, одна хуже другой. Первой была про зомби-апокалипсис… но серьезно, это же антинаучная хрень! Вторая касалась мутации вируса, ведь все твердили о «бешенстве» зараженных. Возможно, причина враждебности кроется в этом? От домыслов в висках пульсировало, отзывалось тревогой в груди. В мертвых лабиринтах Москвы он вновь чувствовал себя слишком одиноким, оставшимся один на один против этого нового проклятого мира с его безумными жителями. Поэтому гнал вперед, одержимый одним-единственным желанием – добраться до живых!
Миновав Новый Арбат, он свернул на Воздвиженку и не сразу заметил, что окружающая обстановка изменилась. Трупы попадались все реже, а в конце улицы дорогу преградил забор с колючей проволокой. Уже отсюда проглядывались выстроенные вокруг Кремля кордоны. Доехав до ограждений, ему пришлось покинуть машину и бегом припустить в сторону КПП.
Солдаты с автоматом встретили его подозрительно. Самый плечистый велел сдать оружие, задал несколько вопросов, но услышав про намерение стать добровольцем, отправил в медицинскую палатку. Это был шатер из грязно-белой ткани, а внутри хозяйничал человек, полностью облаченный в резиновый защитный костюм. Выверенными движениями он наложил жгут чуть выше локтя и спокойно приказал:
– Работайте кулаком.
– Я увидел на улице зараженного. Он пытался напасть на меня.
Человек в костюме замер и окинул новенького цепким взглядом. И стало ясно, информация была явно лишней. И кто, спрашивается, за язык тянул?
– У вас был контакт с этим зараженным? Вы прикасались к нему? – Дэн мотнул головой, – а он прикасался к вам? Возможно, на вас попала его кровь, слюна или он укусил Вас?
– Нет же! Я скрылся в машине раньше, чем он успел добежать до меня. Но черт возьми, кто это был? И почему он хотел меня убить?
Собеседник резко замолчал, притворившись глухонемым. Когда с кровью было покончено, Дэн вышел из палатки и заметил поблизости парня с КПП. Автомат тот держал наготове и даже не скрывал этого.
Оглядевшись, он отметил огромное количество военной техники и вооруженных солдат, заполонивших всю территорию Кремля. Судя по увиденному в городе, оружие им очень пригодится. Ход мыслей прервал удивленный вскрик:
– Дэн?!
Резко обернувшись, мужчина заметил друга, который уже во весь опор мчался в его сторону.
– Рыжий!
– Дэн! Поверить не могут! Живой! – веснушчатое лицо озарилось радостной улыбкой. Мужчины кинулись обниматься, ничуть не смущаясь конвоира. – Как ты здесь оказался?
– Жить захочешь, не так раскорячишься, ты же знаешь, – все еще не в силах поверить своей удаче, ответил Данила.
После опустевшего города, заваленного тысячам трупов, увидеть знакомого человека казалось чем-то на грани.
Тем временем конвоир продолжал хранить молчание. Покосившись на парня, Данила обратился к другу:
– Рыжий, хоть ты объясни, что здесь происходит?
Вздохнув, тот поведал все, что знал. К концу беседы подоспели анализы. Из палатки показался человек в защитном костюме, кинув короткое:
– Он чист.
Данила скорее почувствовал, как повисшее в воздухе напряжение мгновенно спало. Автомат был тут же закинут за плечо, а ему вернули винтовку и пистолет. Солдат дал знак следовать за ним и направился к Кремлю.
– Почему они нападают? – этот вопрос не давал ему покоя все это время.
– Не знаю, Дэн, – покачала головой Рыжий. – Приходится отстреливаться от зараженных, как от бешеных псов. Иначе разорвут. Особенно тяжело стало в последние дни.
Они проследовали до Арсенала, где устроили временные казармы. Вскоре Дэну выдали новую форму, ботинки и каску с защитным пластиковым забралом, тем самым посвятив в солдаты.