Ксения Хворостова
Мним
Мирон. Нет, я всё-равно скажу! Может тебя самого тоже посещало это чувство, когда смотришь на ночное небо…
Бажен. Я сейчас просто уйду, Мирон. В любое другое время – пожалуйста, но не сейчас, мы учимся.
Мирон. И кажется тебе, что ты такой же маленький, как камушек в океане, которого однажды занесло во впадинку на дне и никакая сила волн тебя оттуда не достанет. Ты наблюдаешь за тем, как бушует всё вокруг, а сам не движешься…
Бажен. Это уже все рамки переходит.
Мирон. Ну что ты хочешь от меня услышать уже?
Бажен. В тебе никакой дисциплины. Ноль систематизированности.
Мирон. Потому что мне неинтересно.
Бажен. Хорошо, что тебе тогда интересно?
Мирон. Я не хочу узнавать по-одному открытию от каждого учёного, я хочу взять предмет и узнавать все открытия о нём. Так проще, как ты говоришь, систематизировать знания.
Бажен. А я думал, что тебе всегда было интересно узнавать, как жили другие люди. Что изменилось в тебе?
Мирон. Я, может быть…
Бажен. Ну?
Мирон. Я хочу другого. Я сам вижу, что ты многое не знаешь и есть какая-то стена между определёнными знаниями. И это странно для учёного.
Бажен. Не понимаю, чего ты от меня тогда хочешь добиться.
Мирон. Да, ты непробиваем.
Бажен. Я попрошу!
Мирон. Проси, чего уж там, я молчу…
Бажен. Одолжения мне делаешь? Ну и пусть. Знаешь ли, люди столетиями, тысячелетиями совершали открытия, шли наперекор чужим мнениям, чтобы ты здесь и сейчас, именно сегодня восхищался этим трудом, чтобы другие люди потом благодаря твоему уважению восхищались уже тобой и твоим трудом. Да работы Галилео вообще были под запретом церкви годами! Он ради людей, а они как были против него в те времена, так видимо против него и остались на твоём примере.
Мирон. Как ты сказал?
Бажен. К чему теперь придираться начнёшь? Да сколько можно! Как тебя учить теперь? Ты стал несносным.
Мирон. Нет, подожди, ты слово какое-то сказал, которого я раньше не знал… Церкви? Кто такие церкви?
Бажен издаёт нечленораздельный звук удивления и мешкается прежде чем ответить.
Бажен. Если бы ты прилежно учился, мы бы очень скоро дошли до этой части биографии и я бы рассказал тебе об этой теме, но тебе ведь это не нужно…
Мирон. А мне кажется, что ты просто сейчас сглупил и сказал то, что не должен был. То, что запрещено Вселенной и не положено знать, как мне, так и тебе. Я знаю уже все слова, всё, что я вижу и всё, что существует в нашем мире известно мне! Не ты ли убеждал меня в этом?
Бажен. Ты сейчас ходишь по лезвию ножа, Мирон. Перестань, пока не задело. Вселенная всё слышит.
Мирон. Да и говорить-то уже нечего…
Бажен. Да, ты прав, уже нечего. Занятие окончено, можешь быть свободен.
Мирон. Я всегда свободен.
Мирон уходит.
Бажен. Надо срочно что-то делать…
Бажен звучно захлопывает книгу. Затемнение.
Сцена третья. Ночь, снова горит только один фонарь. Катя выходит на крыльцо и садится, закуривает.
Катя. Последняя осталась… Надо приберечь.
Тихо выходит Мирон, садится рядом.
Мирон. Это что?
Катя. Мирон! Перестань пугать меня. Снова не спишь, да?
Мирон. Я сплю, ты знаешь. Ну, наверное, я уже не уверен… В любом случае. Ты жжёшь бумагу. Зачем? Пахнет не очень.
Катя молчит, удивлённая неформальностью.
Катя. Даже не знаю, как сказать тебе. У меня отец курил. Это плохой способ вспоминать его, но… Ох, погоди, ты, наверное, вообще не знаешь, что это. Тебе лучше и не знать.
Мирон. Слово “плохо” под запретом. Может навлечь наказание.
Катя. Но ты всё равно сказал его. Уже настолько ничего не боишься? Растёшь…
Мирон. Рядом с вами почему-то ничего не страшно. Мне всегда так хорошо, как будто самый гладкий и самый спокойный штиль. Даже волны не шумят. Слушайте, я хочу попробовать.
Катя. Тебе нельзя, ты маленький.
Мирон, посмеявшись. Правда? Нет, это мой научный интерес, я же должен знать всё.
Катя. Потом расскажешь своим, что покурил и меня в лес выгонят, ага. Я уж лучше тогда сама в лес схожу.
Мирон. Эй, не говорите такие вещи, Катя. Никому я ничего не скажу. Скажу, если не дадите попробовать.
Катя. Ах вот значит как? Ну мы ещё посмотрим, кто там кому что расскажет…
Мирон. Не понял сейчас.
Катя. А кто там запрещённые слова вслух говорит?
Мирон. А за кем повторили их?
Катя. Моим же методом, ну и ну. Видел бы тебя ты сам пару месяцев назад.
Мирон. Да ну тебя. Я всё-равно сплю, что мне будет? Я уже увидел, как ты это делаешь.
Пауза.
Катя. Но только чуть-чуть.
Мирон берёт сигарету, мешкается.
Мирон. Кать… я не могу.
Катя. Не можешь?
Мирон. Что-то мешает. Какое-то чувство в груди, от него живот болит.
Катя. Это нормально, я думаю. Тебе просто страшно, потому что это что-то новое для тебя. За пределами твоего понимания. Ты хочешь понять, зачем я это делаю, правильно? И поэтому у тебя есть желание испытать на себе. Я тебе скажу так, курение – самое вредное, что ты вообще делал раньше в своей жизни, скорее всего. Всё ещё хочешь попробовать?
Мирон. Да? Я думаю, что да. Вы зачем-то курите, значит что-то в этом есть. Может, вам это по каким-то причинам нравится, поэтому я…
Катя. А мне и не нравится.
Мирон. Тогда зачем?
Катя. Трудно сказать. Правда трудно.
Мирон. Я всё-таки попробую.
Мирон комично вытягивает губы трубочкой, втягивает в себя дым, морщится.
Мирон. Душит как! На вкус ещё хуже, чем на запах. Только человек, который себя не любит, будет заниматься этим.
Катя. Не совсем согласна, но… Мне понятна твоя реакция.
Мирон. Я ещё раз… Ну нет, всё то же самое. Горько очень. Теперь на голову что-то давит.
Катя. Всё, хватит с тебя. Как ощущения?
Мирон. Не думаю, что захочу ещё. Было бы хорошо, если бы вы тоже перестали это делать. Я думаю, оно настолько же вредно, насколько горько и неприятно.
Катя. Тут ты, конечно, прав… Я подумаю над твоими словами.
Мирон. Ты не против, если я останусь и просто посижу?
Катя. Посиди.
Пауза. Шелестит ветер.
Мирон. Я иногда лежу.
Катя. Лежишь? Звучит как что-то нормальное.
Мирон. Да, я тоже думаю, что это нормально. Я лежу, рассматриваю стены, эти трещинки. Наши старые обои и побелка там-то, там-то. И вот тогда меня переполняет пустота. Я ей до краёв полон. А когда пустоты становится так много, что стены мне кажутся уже такими… плоскими. Ну, я не знаю как сказать. Стены плоские и сам я плоский. На душе плоско. И, когда я самый пустой и самый плоский, я просто переворачиваюсь на спину и смотрю потолок. Я давно знал, что люстры у нас везде разные. Где только отец их выдумал? Думаю, как он их расчерчивал, как выдувал стекло и восхищаюсь его умом. Это же надо так. А потом придумать новую люстру и повесить.. да хоть в кухне. Хотя там не люстра, там много ламп больших, я ошибся. Вот в спальне у меня люстра. Другая. Но вот я кажется выучился у этой люстры, какая она есть, и снова мне плоско и снова пусто, и я не знаю, куда себя деть. Я…
Катя. Мирон.
Мирон.. Я потерялся как будто. Ну, нельзя потеряться у нас дома, а я взял и потерялся. Эх. Бажену бы не понравились мои слова, он бы сказал, что всё это моя выдумка, потому что я привык к тому, что я счастлив. А привыкание не даёт мне чувствовать, что я счастлив. Я ведь понимаю, но не чувствую. Так он говорит. Он прав, конечно, я счастлив. Но просто иногда лежу. Вот и всё.
Поют сверчки. Горит фонарь. В какой-то момент лампа в фонаре перегорает и затухает.
Занавес.
ДЕЙСТВИЕ ПЯТОЕ. ТАЙФУН
Сцена первая. Вечереет, к концу сцены совсем темно. Катя сидит на стуле боком к зрителю, напротив неё второй стул. Заходит Бажен, садится. Каждый скрип хорошо слышен.
Бажен. Отчего вы прячете своё лицо за руками? Вам стыдно?
Катя. Я просто устала.
Бажен. Вот как.
Катя. Давайте не будем затягивать этот разговор, мне хочется отдохнуть.
Бажен. Но вы наверняка и сами понимаете, зачем я вас позвал.
Катя. О, правда? Так это свидание?
Бажен. Что вы!..
Катя. Не ходите вокруг да около, скажите прямо. Вы от меня что-то хотите услышать, но я мысли не читаю. Это делает меня нервной.
Бажен. Сядьте прямо для начала, я не могу разговаривать с человеком без зрительного контакта.
Катя. А не всё ли равно? Не указывайте мне, я свободный человек. Теперь я сижу, как вам угодно, давайте ближе к делу.
Бажен. Вы гадкая.
Катя. Это всё? Если да, то я собираюсь идти.
Бажен. Нет, я не для этого вас позвал.
Катя, расслабившись на стуле. Вы юлите. Хотите отчитать – отчитывайте, уволить – увольняйте, убить – убивайте.
Пауза.
Бажен. Это бессмысленно. Процесс разрушения уже был запущен со смертью Наны. Моя непредусмотрительность… сыграла свою роль. Самый обыкновенный человеческий фактор, такой банальный, что я его совершенно не учёл. А затем ошибся второй раз, когда позволил Александру пригласить сюда именно вас. Но… это действительно не имеет уже значения. Я позвал вас сюда за другим. У меня сделка.
Катя. Вы правда думаете, что что-то реально изменить в сложившейся обстановке? Это случилось бы само собой в любом случае.
Бажен. Разумеется. В нашем положении только вы можете повлиять на дальнейшее развитие событий. Мирон на вас помешан, это очевидно. Раз уж это произошло, то мы можем использовать это, пока вы совсем всё не испортили.
Катя. Я так понимаю, выбора вы мне не даёте.
Бажен. Верно. Но и у меня выбора нет. Если вы внезапно исчезнете, как бы мне того ни хотелось, в его душе начнётся бунт. Я могу лишь помочь вам скорректировать ваше поведение.
Катя. Неудивительно…
Бажен, подавшись вперёд. Что тебе надо? Деньги? Я уже подписал документ о том, чтобы ежемесячно тебе начислялось в пять раз больше, чем я платил до этого.
Катя вздыхает.
Слава? Тогда я без проблем сделаю так, чтобы тебя брали в твои эти театры или что? Фильмы, может? Что угодно, когда выйдете. Я не знаю, чем вы там жили, пока Александр не предложил взять вас. Но что бы то ни было, в моей власти это организовать. Естественно, включая во внимание, что вы сохраняете произошедшее здесь в тайне до самой последней минуточки вашей беспомощной жизни. И не нужно так смотреть, любой, кто действительно хочет оставаться здесь – жалок сам по себе.
Катя. Так значит, вы не жалки, раз выходите за пределы дома.
Бажен. Это, конечно, образно, но да. Так и есть. По лицу вижу, что тебе деньги не нужны. Тогда может вашей семье?
Катя, отодвинувшись. Здесь гадкая не я, а вы. Не “тыкайте” в меня.
Бажен. Семье, так семье. Разумеется. Чеки будут приходить раз в две недели, если угодно. А для этого, будьте добры, прекратите делать всё то, что бы вы там ни делали, из-за чего Мирон становится похожим на обычного человека. Ваша семья так же не останется в стороне в том случае, если вы сможете привести Мирона к тому состоянию, в каком он был до вашего прихода.
Катя. Для меня он такой же. Я не вижу сильных изменений, о которых вы говорите.
Бажен, усаживаясь поудобнее. И даже после всего этого вы продолжаете защищаться? Вы напоминаете щенка, которого забили в угол, но он продолжает лаять в надежде всё-таки испугать этим собак побольше.
Катя. Я не собака.
Бажен. Это мы посмотрим. Я не слышу отказа насчёт начислений денег вашей семье.
Пауза.
Отлично, значит на том и сойдёмся. Вы меня поняли и я вас понял. Всего доброго.
Бажен уходит.
Катя, расплываясь на стуле, закрывая лицо руками. Это всё… бесполезно.
Затемнение. Безнадёга.
Сцена вторая. Утро. Александр стоит на крыльце, пьёт чай. Выходит Мирон.
Александр. Мне так нравится этот рассветный запах. Уже не холодно и ещё не жарко. Прелесть.
Мирон. Да… красиво.
Александр. Чаю?
Мирон. Мне не хочется. Я подышать хочу.
Александр. Да, легко тут дышится… Как тебе Катерина? Хорошая девушка, да? Добрая.
Мирон. Откуда мне знать? Мы не разговаривали.
Александр. Глупый ты. И так понятно, что при каждой возможности болтаете.
Мирон. Ты как-то странно реагируешь на это.
Александр. Да… Мне было столько же лет, сколько и тебе тогда.
Мирон. Когда? Ты о чём?
Александр. Да так. Мысли вслух. Бажен говорит, что из-за неё ты меняешься.
Мирон. Бажен в последнее время много чего говорит…
Александр. Не обижайся на него. Он просто боится, что она станет для тебя дороже. Странно, не так ли? Как подруга станет дороже учителя? Казалось бы… Но он просто тобой дорожит. А потом делает глупые вещи. Нервничает потому что.
Мирон. Я не совсем понимаю, о чём ты говоришь, отец.
Александр. Вот помнишь, он однажды сказал… Сказал, что ты в лес убежишь. Если Катерина побежит.
Мирон. Да, помню. Он тогда бушевал не хуже какого-нибудь тайфуна или цунами.
Александр. А я думаю, что это Катерина побежит за тобой в лес. А не наоборот.
Мирон. Отец…
Александр. Это всё образно, конечно. Понарошку, имеется в виду. Понимаешь?
Мирон. Понимаю.
Александр. Катерина хорошая девушка. Коня на скаку остановит… И всё-таки, ты наблюдай за ней, защищай. Не потеряй, самое главное… Не потеряй… (Незаметно всхлипывает.) Ты наверное понял уже всё. Может, тебе подсказал кто. Будь сильным, Мирон. Себя не забывай.
Мирон. Я обязательно вернусь за тобой, отец. Я тебя не забуду.
Александр. Верю. Может всё-таки чаю?
Мирон. Было бы хорошо. Пошли выпьем все вместе.
Александр. А Бажен спит наверняка!
Мирон. Разбудим.
Уходят. Затемнение. Поднимается ветер.
Сцена третья. День, светло. Катя стоит за столом, готовит обед. Из дома выходит Мирон, тихо берёт стул и подсаживается рядом, наблюдает.
Мирон. И всё-таки это странно ни с того ни с сего замолчать на несколько дней. Мне казалось, что у нас только-только стало складываться общение… У тебя что-то случилось?
Катя. Нет, всё в порядке. Вселенная запретила нам говорить. Ты… Вы знаете, Мирон.
Мирон. Но я думал ты всегда выступала против этого запрета! А как же стремление к постижению нового через выход из своей зоны комфорта? Как же постижение новых чувств в прямом взаимодействии со Вселенной, а не одним лишь разговором с ней? Это ведь твои слова. Мы вместе так думали…
Катя. Вселенная наказала меня. Я поняла, что была неправа. Вам наверное стоит извиниться за все те запретные слова, которые вы сказали, пока вас тоже не наказали. Это правда того не стоит.
Пауза.
Мирон. Я не буду. Наверное, не буду. Раз ты не хочешь со мной говорить, послушай хотя бы. Я буду и этому рад. В последнее время… я очень много думаю.
Катя, вздохнув. Вы можете рассказать всё, я послушаю.
Мирон, помолчав. Спасибо. Мир оказывается очень странная штука. Он ещё глубже, чем мне казалось. Я думал, что знаю всё о нём, но теперь стало очевидно, что я не знал ничего. Я так поразмыслил… А что если, раз мне не говорили про все чувства человека, мне не говорили что-то ещё? Потом испугался этой же мысли. Как я мог подозревать родных мне людей! Хотя я не подозревал. Я только собирался подозревать, но не решился. Я заставил замолчать те вопросы, которые были в моей голове. Не скажу, что это легко, потому что… Чем дольше я заставляю свою голову молчать, тем больше у меня вопросов. Это так… (Гаркнула ворона.) Это страшно. Я решил не забегать вперёд и начать разбираться со всем постепенно. Я начал с чувств. Я не знал страха, не знал злости, грусти, в конце концов. Как будто их что-то объединяет, тебе так не кажется? Как будто так и должно быть, что я не знал всего этого раньше. Наверное, у Вселенной есть какой-то замысел, но почему тогда ты знала это? Эмоции и чувства, неподвластные контролю… Может, Вселенная решила, что ты можешь контролировать их, а я не могу. Или почему так вообще? Я не думаю, что они должны быть под запретом. Я чувствую себя легче и свободнее, когда не ограничиваю своё восприятие… так это называется? Я пробовал узнать об этом у отца, но он сказал всё, что мог сказать, кроме ответа на мой вопрос. Бажена не стал… Знаешь, я всё чаще злюсь на него, хотя я не всегда уверен, что он заслуживает такого отношения. Он ведь хороший. Но он глупый. Я считал его самым умным на свете… Хотя, может он не глупый, он, как бы сказать… Он мыслит обширно, но в ркамках своей ограниченности. Есть рамки в его голове. Но он тоже мне дорог, как и отец… Что-то я куда-то в сторону ушёл. Я, словом, пришёл к выводу о том, что… Ну, вернее… Я хотел прийти к выводу о том, что Вселенная может не быть одушевлённой. Она не может что-то решать и доказывать, возможно… не существует всего того, во что верит моя родня и то, во что верил я сам. Но раз ты говоришь, что тебя всё-таки наказали! Я теперь снова сомневаюсь. Я потерялся.