bannerbannerbanner
полная версияМним

Ксения Хворостова
Мним

Полная версия

Александр. Осторожнее с ножом, Мирон, он может быть слишком острым.

Мирон. Но я ведь не картофель.

Александр забирает нож из ведра.

Бажен. Что ты делал на кухне? Зачем мешал Нане?

Мирон. Я не мешал, я только смотрел и всё! Мне нравится кухня, она не такая, как все комнаты, там почти нет дерева и всё, как в ванной, в плитке, из чего я сделал вывод, что это две особенные комнаты. Комнаты душевного уединения!

Александр издаёт смешок.

Сосредоточенность человека находится на своём пределе, так что душа может отделиться от своего тела, чтобы наполниться силами… Только это я ещё не проверял до конца, однако плитку внёс в свои документы. Попробуйте почистить картофель сами, это не так трудно. Нана говорила, что слой должен быть тонким, чтобы больше мякоти можно было приг… ой. Ну, она сама с собой иногда говорила и я услышал. Она не мне говорила.

Бажен. Снова замечательная мысль нашего юного друга, что ж. Отнесём ведро на кухню и ты мне подробнее расскажешь, как чистить картофель и про какой слой говорила Нана.

Мирон с ведром уходит в дом.

Александр. Кажется ты забыл, что теперь у нас есть человек, который сможет очистить несчастную картошку. Зачем мы тогда нанимали Екатерину? Стареешь, дружище.

Бажен. Я просто не доверяю ей. Вдруг решит отравить? Или ещё что хуже.

Александр. Зря ты так, она здесь до смерти напугана, так что я думаю, что она сейчас уж точно этого не осмелится. А ещё глаза у неё добрые.

Бажен, смеясь. Скажи ещё, что раз она документы подписывала правой рукой, так она вообще добрейшее существо в мире! Надо ведь было ещё додуматься Мирону до такого… Ты-то меня не смеши. Я думаю, она вся из себя испуганная, потому что что-то задумала. Боится теперь, что раскроют. Вот как я думаю.

Александр. Ну, всё конечно может быть…

Бажен. А я тебе о чём!

Александр. И всё-таки… Мне немного жаль мальчика из-за этого запрета разговаривать с другими людьми. Это ведь ничего не изменит, он будет говорить, и ты это понимаешь. Может мы хотя бы смягчим закон?

Бажен. Это не мои проблемы, если ты не понимаешь очевидных вещей.

Александр. Давай без этого.

Бажен. Запретный плод сладок. Смоделируем ситуацию: Мирон на примере запрета говорить понимает, что его ожидания не оправданы. Шокирующей информации он не получает. Далее осознаёт, что запретное просто бесполезно, потому исключено из жизни. Это проецируется на запрет уходить из дома. В итоге мальчик в безопасности, а мы просто наблюдаем за спектаклем.

Александр. А ведь твоими устами было сказано, что доверия к Екатерине у тебя нет, тогда откуда уверенность, что она не даст ему той самой “шокирующей информации”? Если по Нане было понятно, что она будет молчать, то тут…

Бажен. Никакой уверенности нет, ты прав. Но я просто хожу наугад. Не то, чтобы у нас были какие-то другие варианты. Мне остаётся только пресекать подобные ситуации.

Александр. У тебя нет шансов.

Бажен. Но я ж не один. Почему сразу нет? С тобой в четыре глаза справимся.

Александр. За всем не уследить.

Бажен. Может и не уследить. Но ты сможешь предложить другие варианты? Не сможешь. И сказочке конец.

Выходит Катя.

Александр. Екатерина! Вы-то нам и нужны.

Катя. У меня к вам тоже дело. Я нашла столовых приборов только на трёх персон, даже на чердак заглянула, но для четвёртой не нашла. Ваша домработница не ела?

Бажен. Почему? Ела.

Катя. Это немного грубо – поступать так. Могу я привести хотя бы свои приборы из дома?

Александр. Из дома? Кажется, вы сами говорили, что потерялись и дорогу домой не найдёте и наверняка ещё помните, какой глубокий лес и то, как вас в нём нашли.

Катя. Это мерзко. Ломаете комедию ради пустого места.

Александр. Это была ирония… Впрочем, я могу привести вам личную посуду, но, знаете, наша Нана просто ела заранее и трёх наборов посуды и приборов нам вполне хватало. Я боюсь, что у меня не всегда будет возможность во всём позволять выстраиваться вашему порядку, прошу меня простить.

Бажен. Очень благодушно. Я бы не стал привозить приборы.

Катя. Из уважения могли бы и не говорить этого.

Александр. Екатерина, нам нужна ваша помощь.

Катя. Ну… давайте. Я здесь для этого.

Александр. Мы хотим попробовать приготовить ужин сегодня сами. Проконсультируете?

Катя. Подождите меня на кухне, пожалуйста. Кажется, я забыла выключить свет на чердаке.

Бажен. Александр мог бы сходить выключить.

Александр. Я хотел бы побыть с сыном. Пусть Екатерина выключит.

Бажен. Не похоже это на тебя… Заставлять что-то делать даму.

Катя. А вы разве джентльмен, Илья? Идите на кухню, это моя работа.

Бажен. Так ведь и вы не леди.

Катя. Но вы сами только что! Ох. Я человек, в первую очередь. Пошлите уже, пожалуйста.

Уходят. Катя задерживается у входа, после чего бежит в лес, вдруг останавливается, что-то поднимает с земли.

Катя. Ох! Чуть не наступила. Ты откуда такой тут? У них вроде не было хомяков… Ладно, видимо я не успею. А ты выглядишь уставшим. Надо тебя в поле отнести.

Собирается идти дальше, но из дома голос Александра зовёт Катю в дом. Она уходит. Затемнение.

Сцена вторая. Вечер. Выходит Катя, тащит мешки с мусором.

Катя. Первый пошёл… бах. Второй… туда же. Ох, ну и тяжесть. Три-четыре, пум-пум, три-четыре… И! Раз. И! Два. Лучше бы на стройку устроилась, неплохо справляюсь. Сесть бы…

Садится, достаёт из большого кармана что-то.

Катя. Бедный ты. Я тебя забрала, потому что ты слаб. Лес бы погубил тебя, понимаешь? Не сердись только. Я тебе семечек найду.

Мирон выходит со стороны заднего двора стороной, врезается в мешок.

Мирон. Ну и что это?

Катя, положив нечто обратно. Кто там?

Мирон. Я! Как я вообще не заметил… Катя, это вы? Надо же, тогда эти мешки должны быть ваши, если я правильно понял, но, в целом, мне это не так важно, они скоро должны исчезнуть, мне только понять, что стёклышки… не разбились.

Катя. Как это понять, мешки исчезнут?

Мирон. Ну, всё, что на улице останется, то пропадёт наутро, вы забыли это, пока были в лесу?

Катя. Гм. Да, кажется, забыла. Надеюсь, что исчезнут, потому что тащить их себе дороже. Слушай, ты ведь что-то про стёклышки сказал, да? О чём ты?

Мирон. Как-то вы слишком разговорчивая для человека, которому нельзя со мной говорить. Я думаю, что на сегодня с нас достаточно, я и так уже достаточно разгневал Вселенную за последнее время.

Катя. Тебе запрещено разговаривать с женщинами?

Пауза.

Ну, Мирон, неужели тяжело просто ответить? Да и если уж накосячил, почему не косячить до последнего, если и без того придёт наказание? У тебя даже нет уверенности в том, что наказание придёт.

Мирон. А тебе откуда знать?! Откуда… Чего ты на меня набросилась?! Ты… вы ничего об этом мире не знаете, указываете мне на чушь какую-то! Зачем?!

Катя. Ох ты, вот оно как.

Мирон. Простите. Я не знаю, что это только что сейчас было. Как пузырёк на молоке лопнул, только в разы сильнее. Простите меня.

Катя. Как вулкан взорвался. Я понимаю, ничего.

Мирон. Вулкан? Это тоже чувство?

Катя. Оу. Нет, не чувство. Я тебе потом про вулканы расскажу. Давай просто будем думать, что только что свершилось наказание от Вселенной. Согласен?

Мирон. Да, это из-за мебели наверное, вы правы. Я уже с вами говорю, и в правду, нет смысла останавливаться. Да и я первый начал.

Катя. Мирон, пожалуйста. Не “я с вами говорю”, а “я с тобой говорю”. Ладно? Это будет знак примирения, мы друг друга простили.

Мирон. Мне будет сложно привыкнуть… Не могу ничего пообещать.

Катя. Уже хорошо. Ладно, я бы поинтересовалась кое о чём… Почему тебе нельзя говорить со мной?

Мирон. Мне? Мне можно, просто это не очень уважительно по отношению к вам, потому что вам нельзя говорить, а мне можно, но лучше, чтобы я тоже молчал, чтобы сохранялось равновесие справедливости. Нельзя говорить со мной, потому что я ещё слишком молод, мне так Бажен говорил… Если бы с нами жила маленькая девочка, меньше, чем я, то уже нельзя говорить было бы мне. Если бы пришёл мужчина вашего возраста, ему тоже нельзя было бы. Ну, понимаете, у нас всех ведь разные ценности. Чтобы мой фундамент сформировался без чужого вмешательства, важно, чтобы я не общался с людьми другого душевного строя, отличного от моего. Бажен един со мной в ценностях, он воспитывает меня и потому я могу разговаривать с ним совсем свободно, а отец – мой родственник, тут уж точно незачем Вселенной запрещать общаться, он ведь хочет для меня только лучшего. Но если так подумать, с отцом я редко общаюсь, а с Баженом у меня не всегда получается поговорить, потому что он любое моё слово может перевернуть в новый урок. Не то, чтобы я против был, я люблю узнавать новое, но не всё то время, пока живу… У меня так не получается поймать с Баженом… общий штиль. Мы вроде как тёплое и холодное течение в одном море. Я, можно сказать, поэтому всегда тянулся к Нане, потому что она другая… Нана постоянно была где-то рядом и почти слушала меня, даже почти отвечала. Мне потом стыдно было за то, что я могу говорить, а она нет… И приходило наказание.

Катя, помолчав. Спасибо, что объяснил, что ж. Теперь я понимаю мир чуть лучше.

Мирон. Вот-вот! Нужно ценить и уважать всех учёных, так и знайте… Слушайте, подождите. Я так и не спросил почти ничего. Уму непостижимо, как я постоянно забываю об этом. Каким был ваш дом? Что было внутри? У вас был большой дом? Расскажите мне!

Катя. Я не знаю свой дом так хорошо, как ты свой, на самом деле-то. Комнаты, конечно, маленькие. Намного меньше комнат у вас, я думаю. В моей комнате было всё то же, что у тебя, только… поменьше? Вроде того. Кровать одноместная, стол, шкаф. Моя комната была, как кухня у вас.

Мирон. Да ну? Она у вас очень маленькая! Так нельзя, это тяжело. Я бы тоже ушёл из дома, если бы жил в такой маленькой комнате.

 

Катя. Да нет, если бы ты жил в ней с самого рождения, то не было бы никаких проблем. Я привыкла к ней, мне было хорошо и уютно. А в той комнате, где я живу сейчас, как будто бы чего-то не хватает, она пустовата.

Мирон. Пустовата… Я тоже, наверное.

Катя. Что?

Мирон. Я иногда думаю, что я, как ваша комната, как вы сказали, как будто во мне чего-то не хватает для уюта. Но не это важно. Вы тоже жили с отцом и воспитателем или вы сразу появились, чтобы помогать кому-то по дому?

Катя. Ну нет, ты же тоже не от рождения учёный. Это не то, чтобы моя работа… Я помогала, потому что мне хотелось. Мои папа и мама были очень занятыми людьми, я хотела им сделать легче, ну, хоть как-то.

Мирон. Мама?.. Мама. Моя мама ушла в лес, когда появился я, я её не знаю совсем. Я думал, может, Нана пошла искать её, потому что отец сказал однажды, что они были близки до меня. Но почему она ждала так долго? Ладно-ладно, продолжайте, пожалуйста. У вас был воспитатель?

Катя. Ну, можно сказать, да? Он не проводил со мной столько времени, сколько Бажен с тобой, но меня тоже учили. Это наверное всё, что я могу рассказать про свой дом, что ж. Больше я не помню. Расскажи мне теперь ты, что за стёклышки у тебя там не должны разбиться.

Мирон. Ох, я, ох, расскажу наверное, но позже. Мы слишком долго говорим, я пообещал вернуться домой, когда воздухом подышу. Пора.

Катя. Пора. Беги.

Мирон уходит, Катя продолжает тащить мешки.

Занавес.

ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ. ОСАДКИ

Сцена первая. Мирон в зелёных лохмотьях выходит в центр, не двигается.

Мирон. Мне казалось, что быть частью леса намного сложнее. Там, где все живут молча, невольно и сам начинаешь молчать. Так уж там всё устроено. Я думал, что лес это система взаимосвязанных элементов, что-то вроде механизма, где у всего своя цель и определённый путь. Но оказывается, я пуст. Я пуст, а лес полон, и он снаружи меня. Лес не механизм, лес как живое существо, которое свободно делать что угодно в любой момент. Деревья стоят неподвижно годами, я же могу двигаться, но они живее, чем я. Разница несоизмерима, пока я тут и могу со стороны смотреть на нас обоих. Когда я стал лесом, я совершенно запутался. Я не знаю, что лучше, быть здесь или там. Они стучали по моей голове своими клювами, так что я ясно ощущал, насколько пуст внутри. Даже когда я был лесом, я был пуст, потому что это моя судьба. Они клевали и клевали меня, что-то искали, но не смогли найти. Разочаровались и улетели, а потом не возвращались. Вдруг где-то в районе груди стало очень тепло и мягко, нечто пушистое поселилось там, но оно было таким маленьким, что я не смог этого разглядеть. Во мне было так пусто, что даже оно не нашло во мне дома для себя и ускакало, чуть не сломав мои ветки. Кто-то высокий решил содрать мою кору. Я ничего не чувствовал снаружи, но мне было слишком грустно отдавать часть себя. У меня так мало меня, я не был готов делиться. Но и сделать ничего не смог. Как будто должно быть иначе. Я сказал ему, чтобы он брал, сколько хочет. Но, кажется, он меня не услышал. Я не видел его лица, было темно. Но он был как я, такие же ветки на голове. Только он двигался, а я нет. Глаза – две капли смолы. Это всё, что я смог увидеть. Всё то время, пока я был лесом, темнота глотала мою душу, если она и была, если ствол мой не был так же пуст, как я сам по себе. А вдруг у леса нет глаз? Эта неопределённость настораживает. Но, на самом деле, это не так уж трудно быть лесом. Труднее быть ничем, когда в тебе нет чего-то нужного другим. Я думаю, я бы не смог стать лесом надолго. Так бывает. Я вроде как привык это понимать. Да и вообще всё ненадолго. Ненадолго всё… всё.

Затемнение.

Сцена вторая. Ночь, горит один фонарь. Катя выходит на крыльцо и садится, закуривает.

Катя, бормочет. Весь покрытый зеленью… Абсолютно весь. Эх, сплошное невезение. Мука… Бессмыслица какая-то… Нельзя так, ну. Учёные, воспитатели, уборщики, лес… Вселенная? Ну и бред. Бредятина. Возьму и оборву ниточку зависимости, я их каждый день раньше обрывала и что? Глупые законы, детские просто. Ой, лишь бы сдуру не начать во всё это верить. Весь покрытый… чем покрытый? Не помню уже.

Катя бросает бычок, достаёт из кармана что-то пушистое, кладёт себе на колени.

Катя. Живенький какой. На вот, держи, я тебе зёрнышек нашла. Уж не знаю, что за зёрнышки, но другого предложить не могу. Представляешь, на кухне нашла целую банку. Ну, как, не совсем целую… Знаешь, что я думаю… Бажен на кухню видимо не заходит, а отец Мирона почти дома не появляется. Это баночка Наны, может она таких, как ты подкармливала? Почему-то я доверяю той женщине, хотя в ней есть какая-то загадка, своя отдельная, понимаешь. Весь этот дурдом – одна большая загадка. Я тебе тоже доверяю, хомячишко. Ты только возвращайся ко мне, хорошо? Хотя, будет хорошо, если ты сможешь вернуться домой.

Открывается входная дверь, на крыльцо, шатаясь, выходит Мирон в ночной рубашке.

Катя. Ох! Ты меня напугал. Я уж было подумала… Ты чего не спишь?

Мирон. Я сплю. Ночью я всегда сплю, а всё, что происходит ночью – то сон.

Катя. Но я же не сплю и вижу тебя. Ты не спишь, Мирон. Чтобы увидеть сон, нужно сначала уснуть. Сны должны быть волшебными и необычными.

Мирон. Неправда. Зачем вы мне врёте? Врать запрещено по законам. Это вредно для людей. Вы – сон, и я сейчас тоже – сон.

Катя. Честно сказать, у меня нет сил спорить с тобой, Мирон. Сон, значит сон. Зачем ты тогда во сне вышел на улицу?

Мирон. Я не знаю. На улице мне всегда лучше, чем дома. Я часто во сне выхожу на улицу, но иногда почему-то я не чувствую холода и ночью светло, как днём. Однажды я смог взлететь с крыши нашего дома и полететь к морю, но когда я попытался сделать это в другом сне, у меня не вышло даже забраться на крышку.

Катя, шёпотом. Какой ужас… Бедный мальчик. (Громче.) Мирон, вот ты же учёный, тогда наверняка должен знать, зачем люди видят сны. Расскажи мне.

Рейтинг@Mail.ru