bannerbannerbanner
Вьюгова дюжина

Ксения Еленец
Вьюгова дюжина

Полная версия

Пальцы Рраха аккуратно перебирали спутанные волосы, заплетая привычные мелкие косички, а Таашша всё говорила и говорила. Путаясь, сбиваясь, прыгая с темы на тему. Ррах слушал молча. Только ободряюще сжимал Таашшино плечо, когда она сбивалась совсем уж отчаянно.

Убаюкивающий полумрак, копошащиеся в волосах неуклюжие, но нежные пальцы, большой, тёплый и привычный Ррах, прижимающийся грудью к её плечу почти отгоняли засевшие в голове тревожные мысли. Почти.

– А ты? – немного помолчав поинтересовалась Таашша. – Что ты думаешь? Кто убил охотников? И куда делась первая группа?

Пальцы Рраха замерли. Он отстранился и Таашша услышала судорожный выдох сквозь сжатые зубы. Друг не хотел говорить, но Таашша не готова была так легко отступить. Она повернулась и подалась вперёд, ловя лихорадочно блестящие глаза Рраха.

Он раздул ноздри, раздражаясь чужому напору, но, помедлив, ответил:

– Мне кажется, мы притащили к кораблю бродяков.

Таашша отшатнулась. Она ждала этих слов, но услышать их оказалась не готова.

– Но… Это ведь невозможно! – сбивчиво забормотала она, комкая в пальцах подол своей рубахи. – Мертвые поднимаются из могил только в сказках. И даже в них для этого нужен сильный и опытный родич Вьюги. На борту «Искателя» таких нет. Ты видел нашу сестрицу? Пуночка желторотая.

Ррах не ответил. Он вытащил из кармана брюк небольшую бутылочку, покрутил в руках, и словно что-то для себя решив, сунул её девушке в руки.

Таашша подняла брови, разглядывая презент. Небольшая – как из-под лекарства – без надписей, с плотно притертой резиновой пробкой, бутылочка не вызывала в памяти никаких откликов. Таашша подцепила пробку ногтем, сковырнула и с любопытством сунула нос в горлышко.

Перетертые в пыль, помещённые в стеклянную тару, травы пахли совершенно не так, как брошенные в костёр, но запах потянул из памяти полустёртые воспоминания.

Небольшая зала с уходящим в тёмное никуда потолком, засевший по углам мрак, разгоняемый лишь всполохами пляшущего в центре костра. Заунывные вибрирующие удары бубна, замедляющие частящее сердце, заставляющие подстраиваться под тягучий сонный ритм. И запах. Не разделяемый на составляющие. Густой, дымный запах курящихся трав. Путающий мысли, делающий язык неповоротливым, а веки тяжёлыми. Шелест ветра становится громче. Ветер тянется с потолка тугими колючими щупальцами, плюёт в лицо пригоршню ломких снежинок и шепчет. Та-а-а-ш-ш-а-а. Та-шш-а-а. Вьюга дала ей имя и звала, нежно перебирая распущенные пряди волос.

Распущенные? Но Ррах ведь заплетал ей косички?

– Таашша! – практически крикнул друг, отчаянно тряся её за плечи. – Очнись!

В голове Таашши заворочалась ленивая мысль, что Ррах назвал её по имени. Непростительная беспечность, которая может стоить Таашше всего. Имя – дар и проклятие. Сила и слабость. Потерявший имя теряет всё – жизнь, защиту Вьюги, надежду на перерождение. Тревожно вглядевшись в молчаливую тишину коридора, Таашша помотала головой, выбрасывая глупые страхи. Полы на этом этаже голые, не покрытые ковром и случайный прохожий выдаст себя гулким стуком подошв о металл ещё на подходе к их убежищу.

Таашша повертела в ладонях склянку с травами и поспешно завинтила крышкой.

– Где ты это взял? – тихо поинтересовалась, настороженно глядя на закупоренную бутылочку. – Это ведь ритуальные травы? Их растят при храмах. Непосвящённых даже на порог храмовых теплиц не пускают.

Ррах пожевал губу, будто размышляя, с чего начать и медленно произнёс:

– Мы набрели на лагерь той группы охотников, что ушла первой. Он был пуст. Все вещи на местах, палатки разложены, в центре лагеря потухшее кострище. На санях почти полные канистры с топливом. Все снегоходы на месте. А людей нет. Мы там заночевали. Этот бутылёк валялась у костра. А в пепле кострища я нашёл обожженные осколки второго.

Ррах снова прикусил губу и замолчал. Таашша тяжело сглотнула. Она не могла определиться, что её пугает сильнее – дюжина взрослых вооруженных мужчин, в одночасье испарившаяся из лагеря или дурманные травы родичей Вьюги, найденные в костре посреди бесконечных снежных просторов, где на долгие километры вокруг не то что храма – ни одной захудалой деревеньки.

– Мне показалось, – нехотя выдавил Ррах, – что у костра я видел кровь. Снег под лагерем неплохо утоптали, но у кострища будто бы граблями прошлись. Товарищи сказали, что это пепел, но где ты видела бурый пепел?

Таашша поёжилась. Она не хотела представлять никакого пепла, ни серого, ни тем более бурого. Но воображение упрямо подсовывало людские фигурки, сгрудившиеся у огня. Одурманенные, подставляющие врагу беззащитное горло. Врага Таашшино воображение рисовать отказывалось, подсовывая то потёртые кисы, то волчью стаю во главе с матёрым белым вожаком.

Таашша зябко обхватила себя за плечи и притянула колени к подбородку.

– Вы же ушли без оружия, одними матросами, – немеющим от ужаса языком произнесла она. – Как вы смогли выжить?

– Мы? – Ррах невесело ухмыльнулся. – Я. Как думаешь, много шансов у неумех в снегоступах с рогатинами против голодных волков и медведей? Я выжил чудом. Брёл в этой проклятой белой мгле, не понимая в какую сторону двигаюсь и двигаюсь ли вообще и прощался с жизнью.

Раах замолчал, будто заново проживая тяжелые часы.

– А потом наткнулся на лагерь охотников? – осторожно подтолкнула Таашша, стараясь вытащить друга из трясины воспоминаний.

– Мм? – глаза Рраха с трудом сфокусировались на Таашином лице. – А… Ну да, почти. Со снегоходами и ружьями жить стало веселее.

Таашша зябко поёжилась.

Они проговорили добрую половину ночи. Ррах стараясь отвлечь Таашшу от невесёлых мыслей, рассказывал забавные истории о своих первых попытках добыть тюленя, о том, как он впервые залез на снегоход и перевернул машину, не сумев удержать равновесие. О неуклюжих попытках поставить палатку, о рыбалке и умопомрачительно вкусной ухе прямиком с костра. Рассказал о практически случайной встрече со второй группой охотников, к тому времени уже здорово побитой жизнью. Их была ровно дюжина, до присоединения Рраха. Стало тринадцать. Вьюгова дюжина, смеялся он, несчастливое число. У них не было шансов дойти без потерь.

С каждый ударом сердца истории становились серьёзнее. Ррах вскользь упомянул о нападении огромной волчьей стаи, прикончившей одну половину их куцей группы и пообкусавшей вторую. Задрал рубаху, горделиво демонстрируя повязки. Рассказал про изнурительный путь назад с пахучей, несмотря на промёрзлость, поклажей. Снегоходы с трудом тащили перегруженные сани. Большей части группы пришлось идти пешком, замедляя процессию. Волки шли по пятам, нападая каждый раз, когда люди хоть немного ослабляли бдительность.

– Мы уже собирались бросить сани с покойниками, чтобы идти быстрее, но старший группы не позволил. Сказал, что хочет проститься со своими по-людски, – хмуро закончил Ррах, а Таашша крепко стиснула зубы, чтобы не заскулить от ужаса. Потому что на санях, пригнанных к корабельному трапу, не было никаких трупов, кроме тюленьих.

Разговор скомкался. Перепуганная Таашша дёргалась и подскакивала на каждый скрип. В конце концов, Ррах не выдержал и в приказном порядке отправил её на боковую.

Проводив взглядом уплывающую за поворот спину друга, Таашша нырнула в темноту своего коридора. До двери кубрика оставалось буквально несколько шагов. Она выставила вперёд руку в попытках нащупать дверную ручку, когда напряжённый слух уловил едва слышный шорох.

Первой мыслью было распахнуть дверь и нырнуть в помещение. Пусть дежурный потом доказывает как хочет, чей силуэт видел в темноте. Но в кубрике ждала Кувалда. Если поднимется буча, она с радостью сдаст нарушительницу комендантского часа.

Кувалда до сих пор не подняла шум лишь потому, что не знала Таашшиного расписания и не могла наверняка утверждать, что та не на смене. А за клевету и ложные доносы плетей отвесят едва ли меньше, чем за самовольные прогулки после отбоя.

С трудом удержав себя на месте, Таашша завертела головой в поисках фонаря дежурного. Можно попробовать договориться. Сторговаться на тот же сэкономленный керосин или кусок мыла. Следом пришла досадная мысль, что мыло утащил Ррах, а керосин надёжно припрятан под койкой и вряд ли дежурный выпустит её из цепких рук, позволив скрыться за дверью кубрика. Впрочем, сторговаться можно не только на вещи. Таашша заступает завтра в ночную смену по их этажу и может прикрыть глаза на чьи-нибудь прогулки после отбоя. Главное понять, кто сегодня на посту.

– Эй, – позвала Таашша на пробу. Тень в углу всколыхнулась и нервно дёрнулась. Не дежурный. Тем нет смысла таиться и бродить по палубам с погашенными фонарями.

– Выходи, или я позову офицеров, – угроза была глупой. Конечно, поднимать шум, когда Таашша и сама нарушала корабельные правила, было самоубийственно. Но бредущая за ней в темноте фигура пугала даже больше, чем угроза порки. Перед глазами снова встали кисы и Таашшу затрясло. Сердце бухнуло о рёбра, угрожая пробить их и выскочить наружу. Горло перехватило. Она сосредоточилась на попытке дышать, когда тень снова завозилась и ответила знакомым мальчишеским голосом:

– Давно плетей не получала?

Как Крыс понял, кто перед ним стоит, Таашша могла только догадываться. Её мир в темноте всегда становился нечётким и пугающим. Крыс отлип от стены, с которой всё это время пытался породниться, и сделал несколько шагов в её сторону. Теперь в неверном свете энергосберегающих ламп Таашша видела его – мелкого, щуплого, обрамленного ореолом пушистых, непереплетенных после душевой волос. Совсем не страшного. Это успокоило сбоящее сердце.

– Я-то получу плетей, а ты полетишь за борт, – Таашша отчаянно блефовала, но затопившее нутро облегчение прибавило наглости.

– Не полечу, – буркнул Крыс без особой уверенности в голосе. – У нас одинаковая ситуация.

– Ну не скажи, – фыркнула Таашша. – Я не прячусь по углам возле чужого кубрика. Ты чего хотел вообще?

 

Крыс замялся. На остром лице промелькнула тень растерянности. Мальчишка прикусил изнутри щеку, вцепился пальцами в собственную штанину и, словно набравшись смелости, выпалил:

– У меня нет имени.

Таашша опешила. И от откровенности, и от неожиданности.

Обычно церемонию именаречения проводили в раннем детском возрасте. Таашша была исключением – имя она получила почти подростком. Мать с отцом обивали пороги храма по несколько раз в год, пока Вьюга не сжалилась и не решила подарить дочери настырных родителей имя. Но вообще, безымянные подростки были редкостью и встречались чаще всего среди сирот.

– Да и ладно, от имени одни проблемы, – осторожно выбирая слова сказала Таашша.

– Знаю, – Крыс раздражённо отмахнулся и вдруг подался вперёд, цепляясь за Таашшину руку холодными пальцами. – После смены я столкнулся в коридоре с корабельной сестрицей. Я в неё едва не врезался, а она вдруг замычала что-то на своём неразборчивом и давай трясти за руку поводыря. А потом протянула ко мне сжатую в кулак ладонь, словно конфетку предлагала. Пальцы растопырила, а там пусто.

Жест, один из небогатого языка сестриц, означал, что Вьюга готова подарить Крысу имя. Но мальчишку, судя по пальцам, сдавившим Таашшину руку почти до синяков, оказанная часть не радовала.

– И? Чего ты всполошился?

– Это же корабль! – взгляд Крыса лихорадочно запрыгал по сторонам, словно в поисках соглядатаев. – Здесь слышно, как крысы в трюме скребутся. Если ритуал пройдёт внутри корабля, моё имя будут знать все!

Опасения были разумными. Но воспротивиться сестрице, пожелавшей провести ритуал, было практически невозможно. Эту мысль Таашша и озвучила, стряхивая с себя чужую руку.

– Говорят, на этаже, где живёт сестрица есть ритуальная комната, – добавила она. – Может быть, она как-то звукоизолирована. К тому же, тот этаж почти пустой. Подумаешь, узнает твоё имя сестрицын поводырь. Тоже мне непоправимая беда.

Крыс издал непонятный звук и отступил на пару шагов. Его голова безвольно упала на грудь. Спутанные, ещё влажные пепельно-русые патлы завесили глаза. Таашше стало не по себе. Мальчишка не просто боялся, он был близок к грязной бестолковой истерике и Таашша никак не могла найти причины для подобной паники.

Мальчишка развернулся, намереваясь уйти, но Таашша, не успев поймать себя за язык, пробормотала:

– Может ритуал ещё и не состоится. Охотники притащили целую гору необработанного мяса, у нас сейчас весь график дежурств из-за этого поедет. Вряд ли составляя график кто-то станет подстраиваться под именаречение для какого-то Крыса.

Мальчишка замер, резко обернулся и гневно сверкнул глазищами:

– Крыса?

Таашша лишь усмехнулась себе под нос. Лучше пусть страдает из-за нелестного прозвища, чем трясётся от страха. Не слушая рассерженного шипения за спиной, она развернулась и ухватилась за дверную ручку.

Глава 3

Кубрик встретил темнотой и тихим сопением. Двухъярусные, подвешенные на тяжёлые цепи – чтобы компенсировать качку – койки практически все пустовали.

Ещё днём большую часть женщин отправили свежевать и разделывать добытое мясо. Судя по всему, занятие затянулось.

От тишины становилось неуютно. Обычно в кубрике царил скрежет цепей и звонкие удары металлических боков коек о металлические же стенки перекладин.

Добычу подняли на борт, метель угомонилась, но остановившийся двигатель так и не заработал. Эта мысль ворочалась в голове беспокойным клубком, но обдумывать её не хотелось.

Таашша, стараясь ступать легко и тихо, почти на ощупь добрела до своей койки. Жилое помещение она выучила как собственную ладонь – слишком часто приходилось являться сюда посреди ночи.

Койка ей досталась нижняя. Досталась, нужно сказать, милостью Рраха. Тот домашний цыплёнок, которым она попала на борт "Искателя", отбить себе удобное место ни за что не смог бы. Наверное, именно Рраха Кувалда ей простить и не смогла.

Практически все пришли на корабль одинокими. По велению пальчика слепой сестрицы вьюги, по воле судьбы. Практически всем пришлось выгрызать своё место в совершенно новой иерархии, приспосабливаться к едущему из-под ног полу, к пресной жидкой еде, к строгой дисциплине и ночным вахтам и вынимающему душу одиночеству. Всем, кроме Таашши.

Она едва не умерла от ужаса, когда сестрица – одна из кучи согнанных на площадь родичей Вьюги – замерла возле неё и вытянула подрагивающий палец, почти упираясь Таашше в грудь. Сестрица Вьюги была совсем крошечной – даже не подростком – поводырь держал её не под руку, как взрослых, а за капюшон куртки. Наверное, это могло показаться милым и забавным, но Таашша в тот момент готова была вцепиться в тонкую детскую шейку и до хруста её сдавить. Раньше она не замечала за собой таких кровожадных мыслей, но этот маленький детский пальчик перечёркивал всё. Распланированную сытую жизнь в тёплом уютном городе, надежды выбиться из рабочей прослойки в элиту и отучиться в школе. Таашшу вырвали из большой, любящей семьи и заставили плыть в огромной жестяной банке по ледяной пустыне на поиски тёплой земли из бабкиных россказней.

Таашша невидяще смотрела перед собой, боясь повернуть голову и столкнуться взглядом с мамиными глазами. Скорее всего, они были пустыми и потерянными. Детей у мамы было шестеро, но дочь среди них одна – самая любимая и самая оберегаемая. Удержало от необдуманных действий и последующей казни её то, что мерзкая слепая малявка замерла буквально через пару шагов. Там, где стоял навытяжку спокойный и собранный Ррах. Детская рука поднялась снова, и теперь уже Таашшу затопило таким облегчением, что она осела в дрожащих отцовских руках.

Наверное, именно то, что Ррах попал на "Искатель", уберегло маму от нервного срыва. А Таашшу от участи быть задушенной подушкой в первую же ночь, когда перепуганные, выдернутые из привычного мира люди ещё не поняли, как жестоки корабельные правила.

После первой ночи в переполненном кубрике освободились четыре койки. Одна по вине соседок, три – исполнением решения корабельного суда.

Ррах, сразу давший понять, что голыми руками передавит женскую половину этажа, если утром не досчитается на построении Таашшиной макушки, лишь сокрушенно мотал головой. Мужские кубрики тоже поредели.

Осторожная и неглупая Кувалда первую ночь пережила, научилась на чужих ошибках и стала ещё осмотрительней. Поэтому ничего страшнее обидных тычков и оскорблений она до сих пор себе не позволяла. Даже после некрасивой сцены в душевых серьёзных подлянок Таашша от соседки не ждала. Воровство, порча имущества и побои карались корабельными законами, а на мелкие пакости Кувалда размениваться не станет.

Постель пахла плесенью и холодом. Таашша не раздеваясь нырнула под одеяло и свернулась калачиком, сохраняя остатки тепла.

В животе неприятно засосало. Желудок напоминал, что ужин она едва поковыряла, занятая своими переживаниями.

Таашша честно боролась с собственным телом, пока живот не начал исполнять брачные песни тюленей. Она сжалась крепче, надеясь унять разбушевавшийся желудок, но тот лишь задушено булькнул и продолжил выводить рулады. И Таашша сдалась. Приподняла матрац, слепо пошарила рукой по металлическому дну, наткнулась пальцами на бумажный свёрток. Неприкосновенный запас утащенного во время дежурства на камбузе хлеба. Ссохшийся в камень, сейчас он казался вершиной кулинарных изысков. Вытащив предпоследний ломоть и убрав остатки на прежнее место, Таашша жадно вгрызлась в хлеб зубами, стараясь не урчать, как оголодавшая кошка. Хлеб скрипел на зубах, ломался с громким хрустом. Таашша провела ладонью по покрывалу стряхивая крошки, и прислушалась. Сопение соседок оставалось мерным и ровным.

На верхней койке завозились, переворачиваясь на другой бок. Под Таашшиной койкой тоже послышался звук. Крысюк почуял еду.

Острая серая морда с черными бусинами глаз высунулась из-за борта кровати совершенно безбоязненно.

Крыс проследовал по простыне, подбирая по пути крошки, а потом совершенно бесцеремонно цапнул Таашшу острой когтистой лапкой за локоть.

Она, опешив от такой наглости, дёрнула рукой, посылая крыса в полёт. Тот шлёпнулся на пол и заверещал скандально и обиженно, однако повторных попыток забраться на койку предпринимать не стал.

– Ты чего разоралась? – сонно пробормотала Кувалда. Выбитая из равновесия наглостью грызуна, Таашша ответила:

– С крысой воюю.

– Тише воюй, – судя по звуку, Кувалда перевернулась на другой бок. Спустя несколько ударов сердца она уже дышала глубоко и ровно.

Таашша догрызла сухарь и свернулась в комок, накрывшись тонким покрывалом по самый нос. Довольный подачкой желудок утихомирился. Крысюк, устав скандалить, забился в свою норку. Двигатель молчал. Казалось, ничего не мешало Таашше забыться мирным глубоким сном. Но стоило задремать, за дверью каюты ей чудились тяжёлые шаги. Мужских ног, обутых в кисы.

Таашша выныривала из сонного дурмана, мокрая от холодного пота, дрожащая, с частящим сердцем. За окном подвывал ветер. Хохотал над глупой человеческой девчонкой, слабой и беззащитной перед ночными кошмарами.

Под утро вернулись те, кого загнали разделывать тюленьи туши. Они принесли на себе запах свежей крови и кошмары Таашши окрасились в алые оттенки.

***

Динамики захрипели, откашлялись и разразились перезвоном судового колокола.

Таашша, только-только умудрившаяся провалиться в короткое мутное забытье, заполненное белой снежной круговертью и волчьим воем, подскочила. Она едва не сверзилась на пол, запутавшись в покрывале.

С трудом удержавшись на койке, Таашша поймала насмешливый взгляд Кувалды. Та стояла у самых дверей, полностью одетая и готовая к построению. А Таашша позорно проспала. Судорожно натянув штаны, она попутно попыталась вспомнить, где вчера оставила свои ботинки. Сердце тревожно ёкнуло от мысли, что мстительные соседки могли запрятать обувь. К счастью, фантазии на подобную пакость у Кувалды не хватило.

Пригладив стоящие дыбом ворсинки на шубе и криво замотав пуховый платок, Таашша наскоро зашнуровала ботинки и понеслась по коридору, практически не разбирая дороги.

Встать в строй она успела буквально в последний момент. Нырнула за спину Рраха, поправляя сбившийся платок, когда из соседнего коридора вынырнул строгий, затянутый в идеально отутюженный китель офицер.

Корабельная команда Таашшу поражала. В своей прошлой жизни она не встречала такой дисциплины, чёткости и педантичности. Грань между тощими, измотанными, одетыми в безразмерные шубы и дурацкие пуховые платки людьми, стоящими тремя неровными косыми линеечками вдоль коридора и рослым, чисто выбритым плечистым детиной, с идеальной выправкой была колоссальной.

– Здравствуйте, товарищи матросы, – густой голос офицера заполнил коридор.

– Здравия желаю, товарищ каперанг, – недружно проблеяла толпа. Таашша старательно открывала рот, не издавая при этом ни звука. Сбитое бегом дыхание ещё не восстановилось.

Каперанг досадливо поморщился, но требовать повторения приветствия не стал.

– Вахты сегодня несём согласно расписанию, но все, кто находится не на смене, должны задержаться после обеда в столовой. Форма одежды свободная. Планируется некое торжественное мероприятие…

Офицер продолжал что-то говорить, но возбуждённый женский клекот перекрыл его голос. Каперанг попробовал напрячь голосовые связки, однако перекричать ораву взбудораженных женщин оказался не в состоянии. Офицер пошёл красными пятнами, раздул ноздри и, резко развернувшись на каблуках, покинул коридор.

Новость была и правда занимательной. За всё время путешествия на корабле не устраивали ни единого торжественного мероприятия. Умом Таашша понимала, что их пытаются отвлечь от более серьёзных и важных вещей – от пропавших из-под носа трупов охотников и до сих пор молчащего двигателя – но сердце всё равно билось быстро и предвкушающе.

– Как думаешь, нам дадут мяса? – дёрнув Рраха за подол шубы, поинтересовалась она. От мысли об истекающих мясным соком стейках во рту скопилась слюна.

Их кормили не сказать чтобы плохо. Крупами на костном бульоне, изредка разбавляя рацион сушёной рыбой, консервированными овощами или компотами из сухофруктов. Ничего против овсянки, вобравшей в себя ароматный мясной дух от бульона, Таашша не имела, но хотелось мяса. И печенья. И молока. Молока, наверное, больше всего остального.

– Думаю, сегодня нас ждёт какой-то праздничный ужин, – на лбу Рраха пролегла задумчивая складка. – Но на большую щедрость не рассчитывай. Неизвестно, сколько ещё плыть, мясо будут экономить.

Таашша глубоко вздохнула, признавая правоту друга. Но мысли о мясе всё равно грели её душу до самой двери кубрика.

Первая половина дня прошла бестолково. Таашша заступала на вахту в ночь, поэтому, наскоро проверив тайник с керосином, с чистой совестью завалилась досыпать. Перед обедом, разбуженная громким копошением соседок, Таашша с трудом отлипла от койки и наскоро умылась холодной до судорог водой. Короткий дневной сон не восстановил силы. Голова гудела, мысли ворочались в ней тяжёлые, как булыжники.

 

В кубрике творился хаос. Соседки клекотали, как всполошенные птицы. В воздух взвивались блёстки, перья, облачка белил.

Поддавшись общему настрою, Таашша устроила быструю ревизию своей прикроватной тумбочки. Из парадного в гардеробе обнаружился только длинный свитер грубой вязки. И тот парадным можно было назвать лишь за жизнерадостно-рыжий цвет. Свитер был сотворён мамой в приступе страсти к вязанию. Страсть была мимолётной и поверхностной, поэтому свитер вышел неумелым, зато ярким и тёплым. Таашша потискала свитер в руках, кося на разодетых в нарядные платья соседок и, вздохнув, отложила в сторону.

Пришлось влезать в привычную форму. Уже позже, когда соседки оглушительно цокали по коридорам каблуками и тряслись в своих красивых, но тонких платьицах, Таашша поняла, что не прогадала с выбором наряда. На смену затихшему двигателю пришли котлы, но корабль всё равно медленно терял крохи тепла. Ясное небо за окном намекало на злой, кусачий морозец. Иллюминаторы затянуло резными узорами. Таашша невольно залюбовалась на переплетение белых иневых кружев, но получила тычок в спину от спешащей в столовую соседки.

Ррах ждал в дверях. Он тоже надел форму. На гладко выбритым лице виднелись мелкие порезы, но больше всего Таашшу поразила остриженная почти под ноль голова.

– Ты задумался, когда брился? – приподняла бровь Таашша выразительно глядя на чёрный ёжик на голове друга.

– Перебор? – Ррах неловко улыбнулся и провел ладонью по стриженой макушке. – Надоело плести косы.

– Да пойдёт, – пожала плечами Таашша. – Сама бы не отказалась отрезать все эти патлы.

Цокающая мимо них каланча на каблуках, услышав Таашшину фразу, ехидно расфыркалась. Она была похожа на тонконогую птицу – тонкая, в ореоле колышущихся воланов и юбок. Волосы накручены в причудливый хвост, на руках звенели россыпи браслетов. Таашша поёжилась, представив насколько они должны быть сейчас холодными.

– У нас было ограничение по багажу, неужели кто-то потратил место в чемодане на бальные платья и каблуки? – провожая девицу взглядом покачал головой Ррах. – Даже если мы найдем тёплую землю, вряд ли нас там ждут балы и танцы.

– Тебя удар хватит, если ты заглянешь в их чемоданы, – весело фыркнула Таашша. Ррах заверил её, что не станет даже рисковать.

Пропустив очередную красотку, прущую вперёд с уверенностью тарана, они наконец вошли в помещение. Выглядело оно непривычно. Столы и лавки отодвинули к стенам, оставив в центре огромное пустое пространство. У раздачи скопилась целая очередь. Люди перешептывались и нервно мотали головами, в поисках кухонных работников. Желудок Таашши протестующе завыл.

Словно подчиняясь людскому недовольству, дверь камбуза распахнулась и двое дежурных по кухне поволокли к раздаче огромный чан.

Все так увлеклись вожделенным созерцанием скорейшего обеда, что даже не обратили внимание, как дверь столовой открылась пропуская странную делегацию.

Таашша настороженно замерла. Потому что вслед за людьми в офицерский форме, в помещение вплыла сестрица Вьюги.

Кругленькая, с пышной копной неубранных волос, в теплом сером платье, сестрица обеими руками держалась за своего провожатого. Плотная повязка скрывающая глаза, слегка съехала набок. Поводырь, заметив это, подтянул повязку наверх. Про слепоту и немоту родичей Вьюги ходило много слухов. Кто-то считал, что на самом деле родичи зрячи и ткань повязок непроницаема только с одной стороны. Другие думали, что повязки мешают Вьюге смотреть глазами своих родичей на людей. Третьи верили сказкам про наказание сестрицам-отступницам, вздумавшим распоряжаться телами мёртвых людей. Таашше было всё равно. После отбора на Искатель она испытывала стойкую ненависть ко всем родичам Вьюги, без скидок на слепоту.

– Господа, – коротко прочистив горло, произнёс каперанг. Он выглядел таким же чистеньким и выглаженным, как на утреннем разводе. Будто всё это время провёл замерев навытяжку у стены, опасаясь оставить на одежде лишнюю складку, и лишь перед мероприятием позволил себе начать двигаться.

Население столовой моментально обернулось на голос. Глаза у всех были голодными и ожидающими.

– Вчера утром из-под пера нашего штатного предсказателя вышло новое изображение. Тёплая земля совсем близко, – офицер кивнул на сестрицу Вьюги. Взгляды людей моментально переместились на неё. Сестрица, будто почувствовав внимание, попыталась нырнуть за спину поводыря, но тот грубовато придержал её за локоть, вынуждая остаться на месте.

– Словно в подтверждение этому, – каперанг будто не заметил устремленных на сестрицу острых взглядов и продолжил, – вернулась группа, посланная на охоту. Капитан считает, что это благой знак.

Зал загудел. Все присутствующие знали, что из трёх посланных групп живым вернулся лишь один человек. Насупленные взгляды заметались от каперанга к Рраху. Друга уважали и, возможно, немного побаивались, но Таашша нюхом чуяла, как в воздухе зарождаются мрачные сплетни. Пережить две дюжины охотников и десяток матросов – дело похвальное, но дюже подозрительное. Долгий путь, оставшаяся позади цивилизация, прорва воды под корабельным брюхом и ледяная пустошь по всем обозримым сторонам сделали людей суеверными.

– Да, вьюга взяла свою плату, – повысил голос офицер. Отработанный годами службы командный бас позволил перекрыть гомон толпы. – Но главное своё задание охотники выполнили. У нас достаточно мяса, чтобы без проблем пережить ещё некоторое время. И в подтверждение тому, наши повара приготовили для нас сегодня необычный обед. В руки будет выдаваться одна порция, за этим проследит офицерский состав. После обеда наша штатная провидица проведёт ритуал для привлечения удачи и все отправятся по рабочим местам.

Многие перестали слушать уже после объявления о необычном обеде. Очередь у раздачи вытянулась и зазмеилась по помещению. То и дело вспыхивали короткие жёсткие стычки, в которые моментально вмешивалась корабельная команда.

Таашша предпочла пристроиться ближе к хвосту. Если дают порцию в руки, еды хватит на всех, а значит незачем терпеть тычки в спину и оттоптанные ноги. Ррах возвышался за её плечом, молчаливо поддерживая решение подождать.

Щедро наполненные миски им достались уже подостывшими. Те, кто получал еду первыми, успели прикончить свои порции и плотоядно косились в чужие тарелки. Таашшу жадные взгляды не трогали. Офицеры, замершие у стен недвижимыми изваяниями гарантировали, что отбирать чужую порцию никто не посмеет.

Они с Ррахом покружили по залу и прибились к баррикаде из столов. Таашша оперлась поясницей о столешницу и с интересом ковырнула вилкой содержимое своей миски. Порция привычной каши сегодня была больше, как будто дежурный на раздаче вместо одного половника шлёпнул полтора. Поверх каши лежал хороший шмат истекающего жиром мяса. В углу миски скромно приютилась скудная горка консервированного горошка. Овощей не давали уже очень давно, поэтому Таашша моментально склевала горошины, тоскливо мечтая о добавке.

Овощей и фруктов не хватало до тоскливого воя. Таашша с тоской вспоминала теплицы, где в период сбора урожая можно было до отвала наестся побитыми яблоками и подгнившими помидорами. Иногда удавалось урвать горсть погрызенных жуками ягод. За клубнику, правда, можно было схлопотать палкой по пальцем от смотрительницы теплиц, но сочные, сладкие ягоды того стоили.

В городах недостатка продуктов не ощущалось – теплицы исправно приносили урожай по нескольку раз в год. Рынки полнились как свежими, так и консервированными плодами. Таашша, раньше разборчивая в еде, с тоской вспоминала как воротила нос от опостылевшей картошки. Сейчас за пару клубней она бы заложила Вьюге имя.

Свежих овощей Искателю увидеть доведётся не скоро. Без теплиц вырастить еду невозможно. Бабка рассказывала маленькой Таашше сказки о тёплых землях, где овощи растут прямо в земле возле домов, но сказки не имеют ничего общего с реальностью. В реальности же землю покрывал вечный снег и на улице выживали только толстые разлапистые ели.

1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14  15 
Рейтинг@Mail.ru