Кристофер Джон Сэнсом
Доминион
– Да, – снова согласился Гюнтер. Находясь в Англии, он наблюдал, как разрастается особая служба: от простого подразделения Службы столичной полиции, имеющего дело со шпионами и политическими экстремистами, до полноценной вспомогательной полиции с сетью осведомителей и агентов в антиправительственных организациях.
– Что выяснила особая служба? – спросил он.
– Что этот брат, Фрэнк Манкастер, арестован за попытку убийства. Он устроил погром в собственной квартире, а когда его брали, орал что-то про конец света. Ругался на брата: не надо было, мол, рассказывать ему, Фрэнку, о том, что он сделал.
Гюнтер натянуто рассмеялся:
– Про конец света?
– Да. К счастью, обвинение изменили на более легкое – причинение тяжких телесных повреждений. Поведение Фрэнка было таким странным, что его поместили не в тюрьму, а в местную психиатрическую лечебницу. Где он сейчас и находится. Это мы знаем из досье бирмингемской полиции. Мы сказали ребятам из особой службы, что, по нашему мнению, братец Фрэнк может иметь нежелательные политические связи в Европе. Когда они ответили, что ничего такого у Фрэнка нет, мы тепло поблагодарили их и откланялись.
Гюнтер снова задумался.
– Американцы наверняка заинтересуются этим человеком, если его брат рассказал им, что случилось.
– Да. Судя по всему, они очень хотели вернуть Эдгара Манкастера в Штаты. И могут предпринять попытку убрать брата. Но действовать через официальные каналы не станут, так как не хотят, чтобы англичане пронюхали про их секретные вооружения. Если именно об этом проболтался Эдгар Фрэнку.
Гюнтер погрузился в размышления.
– Простите меня, герр штандартенфюрер, но получается, нам неизвестно, владеет этот сумасшедший какими-либо секретами или нет?
– Да, неизвестно. Но чрезвычайно важно это выяснить.
– Он говорил что-нибудь еще, находясь в лечебнице?
– Этого мы попросту не знаем. Его могли накачать наркотиками, чтобы успокоить. С буйными обычно так и поступают. К несчастью, чтобы подступиться к нему в больнице для умалишенных, потребуются немалый такт и знание местных особенностей. – Гесслер пожал плечами. – Вы ведь знаете англичан: бюрократическая волокита, разные службы не взаимодействуют друг с другом. Главный врач, доктор Уилсон, состоит в родстве с чиновником из Министерства здравоохранения.
– Они там проталкивают билль о стерилизации, так?
Гесслер презрительно отмахнулся:
– Чепуха, все ходят вокруг да около. Им бы почаще прибегать к газовой камере, как делаем мы. Но они не хотят.
– Да, – задумчиво согласился Гюнтер. – Им понадобилось целых десять лет, чтобы установить подобие авторитарного правления.
– Ну, теперь-то они на правильном пути. – Эсэсовец улыбнулся. – Очень скоро у англичан появятся другие причины для забот.
– Вот как?
Гесслер снова улыбнулся. Это была усмешка человека, располагающего секретной информацией. Неожиданно она придала ему какой-то ребяческий вид.
– Появятся. – Он вдруг вернулся к деловитому тону. – Я хочу, чтобы вы поехали в Бирмингем. Сходите в квартиру, где жил этот Манкастер, проверьте, нет ли там чего интересного. Навестите Манкастера. Позже мы, возможно, попросим вас забрать его и привезти сюда. Но для начала прощупайте его, посмотрите, в каком он состоянии, может ли что сообщить. Можете рассчитывать на помощь особой службы.
Гюнтер кивнул. Возбуждение внутри его стало ровным, обрело фокус.
– Конечно, – продолжил Гесслер, – все это может оказаться бредом сивой кобылы. Но приказ провести расследование поступил с самого верха, от самого заместителя рейхсфюрера Гейдриха.
Гюнтер заметил, как во взгляде Гесслера блеснул огонек честолюбия.
– Я сделаю, что смогу, герр штандартенфюрер.
– Здесь у вас будет кабинет, помогать будет инспектор особой службы по фамилии Сайм. Это наш хороший друг, он жил в Германии. Молод, но умен и амбициозен. По сути, его рекомендовал ваш преемник. Используйте его для устранения препон. – Гесслер наставил на Гюнтера палец, снова напомнив ему старого учителя. – Но если Сайм или кто-нибудь другой начнут спрашивать, Манкастер нам по-прежнему нужен из-за подозрения в политических связях. Мне бы очень хотелось действовать напрямую и решить вопрос с самим Бивербруком, но в нынешних обстоятельствах следует лететь ниже радара, как выражаются ребята из люфтваффе. По крайней мере, пока.
– Герр штандартенфюрер, вы действительно предполагаете, что здесь что-то есть?
– Мне известно немногим больше вашего. – На губах Гесслера, против его воли, снова появилась ехидная усмешка. – Лишь о том, над чем работал Эдгар Манкастер. Достаточно, чтобы понять, насколько это может быть важно. Вам я сказать не могу, Гот: если честно, не зная сути вопроса, вы никому не проговоритесь. Главное – Гиммлер и Гейдрих желают, чтобы это было сделано.
Гюнтер уже прикидывал, как он будет взаимодействовать с британскими властями, с разными ведомствами, не выдавая своих истинных намерений. Ему подумалось, что если догадка Гейдриха верна – а это всего лишь догадка, – то он, Гот, сможет сделать за свою жизнь хоть что-нибудь важное.
Глава 9
В среду, двумя днями ранее, дожди в той местности, где стояла больница, сменились туманами и смогом. Фрэнк сидел, как обычно, в «тихой палате». Накануне он обмолвился Бену, медбрату-шотландцу, про своего университетского друга Дэвида, и Бен предложил Фрэнку позвонить ему – вдруг Бен сможет помочь с переводом в частную клинику.
– В конце концов, раз он государственный служащий, то должен знать, как делаются такие вэйщи, – сказал Бен. – Можете воспользоваться телефоном в комнате медсестер, когда я буду на дежурстве.
Но Фрэнк не был уверен. Чем меньше людей, с которыми он говорит, тем лучше – из-за его тайны, той тайны, которую Эдгар выдал ему. И потом, он с подозрением относился к Бену: с какой стати медбрат бросился помогать, особенно после горьких слов о том, что доктор Уилсон уделяет Фрэнку больше внимания, поскольку тот принадлежит к среднему классу? Бен держался искренне и дружелюбно, однако в нем было что-то ненастоящее. Фрэнк заметил, что присущий жителям Глазго выговор в его речи временами становится более выраженным, как бы для пущего эффекта.
Рано поутру Бен зашел к нему и спросил, не надумал ли он позвонить другу.
– Почему вы это делаете? – спросил вдруг Фрэнк. – Почему помогаете мне?
Бен вскинул руки, капитулируя:
– Ну и подозрительный же вы паренек. Мне просто кажется, что вам тут не место и надо пособить вам выбраться отсюда. Но решать вам, приятель, – если вы готовы положиться на доктора Уилсона, то ради бога.
Потом Бен ушел, а Фрэнк с тревогой смотрел ему вслед. Это правда: он ко всем относился подозрительно, с самого детства. Доктор Уилсон не заговаривал больше про электрошоковую терапию, но Фрэнк опасался, что ее могут применить, – тогда он выболтает все, что знает. Он снова подумал о Дэвиде Фицджеральде – одном из тех немногих, кому Фрэнк действительно доверял и к кому питал расположение. Вот только они не виделись много лет. После выпуска из Оксфорда они какое-то время переписывались, и в 1943 году от Дэвида пришло приглашение на свадьбу, но Фрэнк никогда не бывал на свадьбах и боялся, что ему будет неуютно среди множества народа. После этого перерывы между письмами Дэвида стали длиннее, и в последние несколько лет все свелось к обмену рождественскими открытками.
Фрэнк предпочел бы оставаться в «тихой палате», но санитары частенько выгоняли его со словами, что надо быть в рекреации, общаться с другими пациентами. Ему этого не хотелось – другие напоминали Фрэнку об ужасном положении, в котором он оказался. Кто-то сидел, тупо уставившись в стену, кто-то разражался беспричинными взрывами ярости. Но Фрэнк знал, что у него есть свой изъян – эта его улыбка. А еще он напал на брата. Может, он тоже сумасшедший? Пока действие наркотика было сильным, все выглядело замечательно, но по мере того, как оно слабело – когда уменьшался эффект последней из трех дневных доз, – сердце Фрэнка заходилось от страха, ему хотелось кричать. После выпуска ему ни разу не снилась школа, но теперь это началось. Лечебница слишком уж напоминала Стрэнгмен. Кроме того, он видел несколько жутких снов, в которых являлась миссис Бейкер.
Миссис Бейкер была спиритуалисткой. Мать говорила, что она способна контактировать с его отцом, погибшим в 1917 году при Пашендейле; Фрэнк появился на свет до срока, через две недели после этого. Мать так и не оправилась полностью после смерти мужа. Джордж Манкастер, врач, не обязан был идти добровольцем, и жена просила его не ходить, но он считал, что служба в армейском медицинском корпусе – его долг. Потом, как и опасалась мать Фрэнка, он погиб, оставив ее одну в большом доме с двумя детьми и домработницей Лиззи.
Фрэнк знал, что мать не любит его, зато обожает Эдгара. Но Эдгар, будучи четырьмя годами старше брата, родился, когда она была молодой и счастливой – до того, как мир сошел с ума в 1914 году. Мать всегда говорила, что Эдгар – хороший мальчик, смышленый и послушный, а Фрэнк, с его детскими болезнями и проявившимися уже тогда странностями, стал для нее обузой.
Но именно Фрэнк сильнее всего походил на отца. На фотографии с траурной ленточкой, стоявшей на каминной полке, были видны тот же длинный нос, те же женственные губы и большие, тревожные темные глаза. Как и Фрэнк, Джордж глядел так, словно боялся окружающего мира. В отличие от них, Эдгар рос крупным, сильным и уверенным в себе. Перед тем как отправиться в Шотландию, в ту же школу, где учился отец, по квоте для детей павших воинов, Эдгар часто обзывал Фрэнка «коротышкой» и «задохликом», а еще – словечком, которое вычитал в сказках братьев Гримм. «Ты иссохший, Фрэнки, – говаривал он. – Иссохший человечек».
В двадцатые годы к спиритизму обратились тысячи женщин – тех, что потеряли в окопах сыновей, мужей и братьев. Впервые миссис Бейкер пришла в их эшерский дом осенью 1926 года, когда Фрэнку было девять. Эдгар уже уехал в Шотландию, а Фрэнк учился в маленькой начальной школе, рос тихим, боязливым ребенком и мало с кем дружил.
Именно из-за больших размеров дома, в котором располагалась еще и лечебница отца, миссис Бейкер облюбовала его для своих сеансов. Кружок собирался вечером, по вторникам, – с полдюжины женщин, состарившихся прежде срока. Служанка Лиззи, всегда расположенная к Фрэнку, сказала, что не питает доверия к спиритизму и советует ему держаться подальше от всего этого.
Гости приходили как раз перед тем, как Фрэнк ложился спать, и по-дружески вежливо здоровались с матерью. Лиззи загодя готовила бутерброды и прохладительные напитки – миссис Бейкер утверждала, что алкоголь забивает ее каналы общения с духами. Женщины сидели, болтая о повседневных делах: об огородах, слугах, этих проклятых шахтерах, устраивающих забастовки. Но стоило прийти миссис Бейкер, как воцарялось благоговейное молчание. То была очень рослая, дородная женщина лет пятидесяти, с крупным прямоугольным лицом в обрамлении коротких волнистых волос и маленькими голубыми глазками. Одевалась она хорошо, хотя прямые линии, бывшие тогда в моде, не слишком шли к ее корпулентной фигуре; с шеи до пояса спускалось жемчужное ожерелье. Через ее руку всегда была перекинута сумочка с узором «пейсли».
Фрэнку разрешалось посидеть со всеми, пока поглощались бутерброды. Женщины всякий раз вежливо спрашивали, как у него дела, а миссис Бейкер смотрела с высоты своего огромного роста и выражала надежду, что он хороший мальчик и помогает матери. Одна из дам как-то раз назвала его бедным сиротой-безотцовщиной, но миссис Бейкер с укором посмотрела на нее и с чувством проговорила своим звучным контральто, что отец Фрэнка всегда рядом с ним в виде духа. После двадцатиминутной беседы миссис Бейкер хлопала в ладоши. «Пора начинать, дамы, – говорила она. – Я ощущаю приближение Мен Фу». Мен Фу, принцесса из древнего Китая, была ее проводником в мире духов. «Она готова, – продолжала миссис Бейкер. – Я вижу, как она идет ко мне, семеня крошечными перебинтованными ножками». Женщины уважительно опускали глаза, а мать приказывала Фрэнку ложиться в постель. Потом, сопровождаемая другими дамами, она распахивала двойные двери в столовую, где стоял большой стол.
Когда Фрэнк сидел на кухне, глядя, как Лиззи готовит, служанка говорила, что находит странным совет, даваемый миссис Бейкер своим подопечным: избегать расположенной в миле от них спиритуалистской церкви.
– Пусть твоя мамочка говорит сколько хочет, что другие спиритуалисты прогнали миссис Бейкер из зависти к ее выдающимся способностям. Я знаю, что ей платят за эти сеансы, – не знаю, сколько именно, но готова побиться об заклад, что кучу денег.
Мать заявляла Фрэнку, что миссис Бейкер почти еженедельно связывается с его отцом; она слышала, как он говорит с ней через спиритку – это был его голос, мужской, его шотландский выговор. Когда она рассказывала Фрэнку о сеансах, ее лицо, обычно печальное озарялось чудесной, счастливой улыбкой. Отец Фрэнка, продолжала она, сейчас там, где залитые солнцем сады и прекрасные дворцы. Иногда ему удается разглядеть вдалеке Иисуса, шествующего в ореоле белого света. По ее словам, отец сожалеет, что ушел и покинул их. Теперь он понимает, что поступил неправильно. И всегда с любовью наблюдает за Фрэнком.
Мысль о том, что отец смотрит на него, мало вдохновляла Фрэнка, ведь он его не знал. А глубоко внутри проклевывалось зароненное Лиззи семя сомнения насчет миссис Бейкер и всех ее затей.
Вечером каждого вторника Фрэнк, движимый любопытством, тихонько вставал после того, как дамы удалялись в столовую. Спустившись до половины лестницы, он глядел через балясины на закрытую дверь и прислушивался. Иногда до него доносились постукивание, глухие удары и восклицания женщин, иногда плач. Удары пугали Фрэнка, а от чужих слез хотелось плакать самому, но он оставался на месте.
Однажды вечером, в конце весны, он, как обычно, занял свой пост на лестнице. Ему показалось, что в столовой на миг послышался мужской голос, потом одна из женщин зарыдала – жуткий, отчаянный звук. Он все продолжался. На глаза Фрэнка навернулись слезы. Затем дверь столовой вдруг распахнулась, и появилась миссис Бейкер. Она закрыла за собой дверь, привалилась к стене и закрыла глаза.
Фрэнк сжался в комок и замер. На лестнице было темно – если не шевелиться, она его не заметит. При миссис Бейкер была, как всегда, ее сумочка с узорами «пейсли». Фрэнк смотрел, как женщина ставит и открывает ее. Затем, к его изумлению, миссис Бейкер извлекла оттуда початую бутылку виски. Быстро и настороженно оглянувшись на закрытую дверь, она припала к бутылке и сделала большой глоток. Потом перевела дух, отпила еще и утерла губы, не спуская глаз с двери. Рыдания не смолкали. Женщина что-то пробормотала, Фрэнк уловил только два слова: «Тупые коровы». Выражение лица миссис Бейкер переменилось, став жестким и презрительным. Убрав бутылку в сумочку, она достала пакетик мятных леденцов и сунула один в рот, затем подняла взгляд и увидела таращившегося на нее Фрэнка.
Глаза ее сощурились. Она быстро посмотрела на дверь в столовую, потом кинулась к лестнице; длинная нитка жемчуга подпрыгивала на ее дородных телесах. Фрэнк перепугался, но был не в силах пошевелиться. Миссис Бейкер поднялась по лестнице и нависла над ним. Жемчуг коснулся его лица, и мальчик вздрогнул. Женщина вцепилась в его руку сильными мясистыми пальцами.
– Ах ты, мерзкий пронырливый мальчишка! – злобно прошипела она. – То, чем мы занимаемся, – дело личное, не для детских глаз. Духи разгневаются. Не говори никому ни слова о том, что видел, иначе я нашлю на тебя злых духов, по-настоящему коварных и жестоких, и они будут тебя мучить. – Женщина с силой встряхнула его. – Ты понял?
– Да, миссис Бейкер.
– Точно понял? – Хватка сделалась еще крепче. – Не думай, что я не смогу вызвать духов, – еще как смогу.
– Я понял.
– Вот и хорошо. А теперь ступай в кровать, мерзкий маленький соглядатай!
Она смотрела, как Фрэнк ковыляет в свою комнату. В темноте он улегся в постель, весь дрожа. Фрэнк боялся, но не злых духов. Он понял, что Лиззи была права: миссис Бейкер – бессовестная обманщица. А еще он убедился, что его опасения справедливы и мир – это плохое место, полное людей, готовых причинить ему вред, если смогут.
Сеансы продолжались. Миссис Бейкер была, как всегда, любезна с Фрэнком, хотя при взгляде на него в ее глазах появлялось какое-то новое выражение. Спустя пару недель мать позвала его и сказала, что отец прислал с «другой стороны» послание, в котором говорится, что Фрэнку пора ехать в школу, к своему брату. Мать посмотрела на него с привычной досадой, но одновременно – с неподдельной озабоченностью.
– Я была не уверена, что Стрэнгмен-колледж подходит тебе, слишком уж ты хилый, но твой отец сказал через миссис Бейкер, что там тебя приучат к дисциплине, это пойдет на пользу. Надо ехать, говорит она, ибо в мире духов знают куда больше нас. Ах, Фрэнк, не стой и не смотри на меня с этой дурацкой ухмылкой, пожалуйста.
Итак, несколько недель спустя, сразу после своего одиннадцатого дня рождения, Фрэнк отправился в школу. Помогая хозяйке собирать вещи сына, Лиззи чуть не плакала. Сидя в поезде на Эдинбург, Фрэнк размышлял, что, может, оно все к лучшему. Но вскоре обнаружил, что ошибся: миссис Бейкер и впрямь наслала на него целую орду ужасных духов.
В больнице серьезно относились к упражнениям. Если позволяло самочувствие, пациенты каждый день в течение часа упражнялись на прогулочных площадках. То были просторные дворы в центре больничного комплекса, с крытыми дорожками у стен. Целый час пациенты беспрестанно ходили по кругу, а дежурные медработники подгоняли лентяев, чтобы те не отставали. Некоторым больным разрешали прогуливаться по двору в одиночестве, не заходя за знаки «Граница территории», но Фрэнк не принадлежал к их числу.
Заняв свое любимое кресло в «тихой палате», Фрэнк глядел в окно. В комнате был еще один пациент, крупный мужчина в годах, по фамилии Мартиндейл, который верил, будто коммунисты и евреи направляют ему в голову лучи с посланиями; обычно он сидел, закрыв ладонями уши и бормоча что-нибудь в расчете заглушить передачу. В лечебнице он провел много лет, а до того был рабочим на заводе. Фрэнк знал, что Мартиндейл злится, когда его беспокоят, но совершенно безобиден, если его не трогают.
Заканчивалось утро, подходило время упражнений. Фрэнк услышал, как за спиной у него открылась дверь и кто-то вошел, по-военному чеканя шаг. В этот день дежурил не Бен, а Сэм, бывший солдат, – средних лет, в аккуратной отутюженной форме. Санитар обогнул кресло.
– Опять ты тут прячешься, Фрэнк, – сказал он с отчетливым бирмингемским выговором. – Выходи, пора на прогулку. Не зевай.
Фрэнк неохотно встал. Сэм повернулся к Мартиндейлу:
– Ты тоже выходи.
Мистер Мартиндейл жалобно посмотрел на Сэма.
– Прошу вас, мне нехорошо сегодня. Голоса громкие. Не трогайте меня.
– Мы тебе дадим попозже лишнюю таблетку, – пообещал Сэм. – Но упражнения обязательны. Марш, марш!
Пациенты принялись описывать круги по двору. Пару дней назад Фрэнка подстригли. Это входило в обязанности санитаров, и дежуривший в тот день отнесся к делу халатно: постриг спутанную каштановую шевелюру Фрэнка почти по-армейски, оставив лишь пушок. Теперь Фрэнк ощущал кожей холодный сырой воздух. Такой бездумный подход всегда напоминал ему о Стрэнгмене, а заодно и о том, кем он отныне являлся, – пациентом клиники для душевнобольных. Его обуревало желание как можно скорее вернуться в «тихую палату».
Он шел рядом с Мартиндейлом, который бормотал что-то про себя и спотыкался, зажимая ладонями уши.
– Мартиндейл! – раздраженно рявкнул Сэм. – Опусти руки! Упадешь ведь, если под ноги смотреть не будешь!
Другой санитар, молодой человек, недавно поступивший на работу, с опаской посмотрел на Сэма, но тот, желая показать, кто здесь главный, рявкнул снова:
– Мартиндейл! Руки опусти!
Фрэнк заметил, как изменился взгляд Мартиндейла. Прежде глаза его были опущены, но теперь они смотрели на Сэма, и в них было что-то дикое. Он взглянул на Фрэнка, и тот в испуге шарахнулся. Бывший рабочий снова посмотрел на санитаров, стоящих на лужайке в центре прогулочного двора, а затем бросился к ним, неожиданно быстро и энергично.
– Ты, долбаный ублюдок! – крикнул он Сэму. – Какого хрена ты ко мне привязался?
Мартиндейл, размахивая кулаками, обрушился на них, но ему подвернулся не Сэм, а новый помощник. Фрэнк видел, как из носа у молодого человека брызнула кровь. Колпак слетел с головы, и санитар врезался в стену. Сэм сунул в рот свисток и издал долгую трель. Фрэнк стоял, окаменев, и смотрел, как Сэм сражается с Мартиндейлом, стараясь заломить ему руки за спину. Другие тоже смотрели: кто-то наблюдал, пара человек хохотали, а один юноша принялся прыгать и рыдать.
Выбежали с полдюжины санитаров. Мартиндейла повалили на землю, Сэм пнул его в спину. Остальных пациентов быстро загнали в корпус. Оказавшись в отделении, Фрэнк ухитрился просочиться в «тихую палату» и сел в кресло. Руки дрожали, искалеченная ладонь болела. Ему и раньше доводилось наблюдать, как пациенты ругаются и кричат, как их силком укладывают в кровать, но подобного насилия он не видел никогда. Итак, находиться здесь небезопасно, всякое может произойти. Фрэнк снова подумал об электрошоке, о том, что он может выболтать секрет. «Я это сделаю, – сказал он себе. – Я позвоню ему. Дэвид, помоги мне, пожалуйста».
