Майкл Крайтон
Штамм «Андромеда»
Глава 13
Пятый уровень
Стены тут были окрашены в спокойный голубой цвет, и комбинезоны тоже были голубые. Бертон показал Холлу все помещения.
– Этот уровень в плане выглядит так же, как и другие: кольцо, вернее несколько концентрических колец. Сейчас мы с вами во внешнем кольце – здесь мы живем, здесь же кафетерий, спальни и все такое. В следующем кольце – лаборатории. А за ними – герметически изолированная от нас центральная часть. Там-то и находятся сейчас спутник и оба выживших…
– Так они от нас изолированы?
– Совершенно верно.
– Как же мы до них доберемся?
– Вы когда-нибудь пользовались защитной камерой с перчатками? – спросил Бертон.
Холл покачал головой. Бертон объяснил, что так называются прозрачные камеры для работы со стерильными материалами. В стенках камер прорезаны дырки с герметически закрепленными перчатками. Всунешь руки в перчатки – и работаешь с материалами в камере, прикасаясь к ним не пальцами, а стерильной поверхностью перчаток.
– Мы пошли еще дальше, – продолжал Бертон. – У нас целые комнаты представляют собой гипертрофированные защитные камеры. Там уже не рукавицы, а комбинезоны из пластика, куда можно влезть целиком. В общем увидите…
По дугообразному коридору они подошли к двери с табличкой «Главный контроль». Ливитт и Стоун уже были там и молча работали. «Контроль» представлял собой довольно тесную комнату, забитую всевозможной электронной аппаратурой. Одна стена была стеклянной, и сквозь нее можно было видеть все, что делается в соседнем помещении.
Холл, никогда раньше не видевший капсулу «Скуп», с интересом следил сквозь стекло, как механические руки подняли ее и бережно опустили на стол. Она оказалась меньше, чем он ожидал, – всего около метра длиной; один ее конец был опален и оплавлен при вхождении в плотные слои атмосферы. Механические руки откинули маленький ковшеобразный лоток на боковой поверхности капсулы и открыли доступ внутрь.
– Ну вот, – сказал Стоун, снимая пальцы с рукояток управления. Рукоятки были похожи на медные кастеты. Оператор вставлял в них свои руки, и манипуляторы за стеной в точности повторяли любое его движение. – Следующая наша задача – определить, сохранились ли в капсуле биологически активные агенты. Какие будут предложения?
– Крыса, – ответил Ливитт. – Черная норвежская крыса.
Черная норвежская крыса на самом деле совсем не черная: название просто обозначает породу лабораторных животных, вероятно, самую знаменитую в истории науки. Когда-то, разумеется, крыса эта была и черной, и норвежской; но за многие годы, что ее разводили искусственно, она постепенно сделалась белой, маленькой и совершенно ручной. «Биологический взрыв» создал огромный спрос на генетически однообразных животных, и за последние тридцать лет было выведено более тысячи «чистых», специально лабораторных пород. Теперь любой ученый в любой стране может ставить на черной норвежской крысе любые опыты с полной уверенностью, что другие ученью в других странах могут проверить или продолжить его работу на практически идентичном материале.
– И повторить на резусе, – добавил Бертон. – Рано или поздно придется перейти к приматам…
Возражений не последовало. Программа «Лесной пожар» предусматривала, что наряду с опытами на мелких животных может возникнуть необходимость использовать низших и даже высших обезьян. Вообще говоря, с обезьянами работать очень нелегко: приматы слишком враждебны, слишком быстры и сообразительны. Особенно не любят ученые южноамериканских обезьян с хватательными хвостами: во время укола обезьяну держат три-четыре лаборанта и все же та ухитряется цапнуть шприц хвостом и зашвырнуть в другой угол лаборатории…
Теоретическое обоснование опытов с приматами очевидно: биологически они ближе всего к человеку. В пятидесятых годах отдельные экспериментаторы, не останавливаясь перед хлопотами и расходами, пытались ставить опыты на гориллах – внешне самых похожих на человека животных. Но к 1960 году было доказано, что биохимически ближайший родственник человека – не горилла, а шимпанзе. (Вообще подбор лабораторных животных по принципу сходства с человеком приводит подчас к удивительным результатам. Например, для иммунологических и онкологических исследований лучше всего, как оказалось, подходит хомяк, поскольку реакции его весьма близки человеческим, а при изучении деятельности сердца и системы кровообращения человека самый подходящий объект, как ни странно, свинья.) Стоун снова взялся за рукоятки манипулятора и начал осторожно двигать ими. Сквозь стекло было отчетливо видно, как металлические пальцы протянулись к дальней стене смежного помещения – там стояло несколько клеток с лабораторными животными, отделенных от комнаты герметической переборкой с несколькими дверцами. Эти дверцы почему-то напомнили Холлу автоматы для продажи закусок.
Механические руки открыли одну дверцу, вынули клетку с крысой, вынесли на середину и поставили рядом с капсулой. Крыса огляделась, принюхалась, вытянув шею, и тут же свалилась на бок, дернулась разок и застыла. Все произошло с такой ошеломляющей скоростью, что Холл едва поверил своим глазам.
– Боже! – вымолвил Стоун. – Вот это быстрота!..
– Трудновато нам будет, – пробурчал Ливитт.
– Можно попробовать меченые атомы, – предложил Бертон.
– Да, потом придется, – согласился Стоун. – А пока скажите, с какой скоростью работает наше сканирующее устройство?
– Миллисекунды, если понадобится.
– Безусловно понадобится.
– Давайте попробуем на резусе, – повторил свое Бертон. – И для вскрытия удобнее.
Стоун повел механические руки обратно к стене, открыл другую дверцу и вытянул клетку, в которой сидела большая взрослая обезьяна-резус. Когда клетка оторвалась от пола, обезьяна взвизгнула и забилась о прутья решетки. И, вскинув лапу к груди, умерла с гримасой удивления на морде.
Стоун покачал головой.
– По крайней мере теперь мы знаем одно: убийца из Пидмонта по-прежнему биологически активен. Он не исчез, он все так же могуществен. – Стоун вздохнул. – Если только «могуществен» – достаточно точное слово…
– Начнем сканирование капсулы, – сказал Ливитт.
– А я заберу трупы, – добавил Бертон, – и постараюсь выяснить, с чего начинается болезнь. Вскрою потом.
Стоун вновь повернулся к манипулятору. Поднял клетки с крысой и обезьяной и установил их на гибкую ленту транспортера у противоположной стены. Нажал на пульте кнопку, помеченную «Секционная». Транспортер пришел в движение. Бертон вышел из лаборатории и по коридору направился туда же, куда унес клетки транспортер, – в секционную при патологической лаборатории.
– Вы среди нас единственный врач, – обратился Стоун к Холлу. – Боюсь, что теперь вам предстоит крепко поработать.
– В качестве геронтолога и педиатра?
– Вот именно. Увидите сами, что там удастся выяснить. Оба ваши пациента в так называемой общей лаборатории, предназначенной как раз для всяких неожиданных случаев вроде этого. Там есть пульт для связи с вычислительным центром. Лаборантка покажет вам, как этой связью пользоваться…
Глава 14
Общая лаборатория
Холл распахнул дверь с табличкой «Общая лаборатория» и подумал, что название звучит иронически: что общего может быть между стариком и грудным младенцем, кроме общей задачи – сохранить жизнь обоим? Оба они крайне нужны для успеха программы в целом, но справиться с подобной задачей будет, разумеется, нелегко…
Очутился он в небольшой комнате вроде той, какую только что покинул. Здесь тоже было широкое окно, и сквозь него просматривалось внутреннее помещение. Там стояли две кровати – на одной лежал Питер Джексон, на другой младенец. Но поразительнее всего были четыре раздутых прозрачных костюма, формой напоминавших человеческие фигуры. Они стояли рядом с кроватями; от каждого костюма к стене лаборатории тянулся толстый туннель – шланг.
Очевидно, по туннелю можно было проползти к костюму, залезть в него и тогда уже работать с пациентами, не прикасаясь к ним.
Лаборантка, назначенная ему в помощь, сидела, склонившись над панелью ЭВМ. Увидев Холла, она сказала, что зовут ее Карен Ансон, и объяснила, как действует вычислительная система.
– Это только одна из подстанций, а по всему «Лесному пожару» их тридцать, и все подключены к электронно-вычислительному центру на первом уровне. Ему могут давать задания одновременно тридцать человек…
Холл кивнул. Принцип экономии машинного времени был ему понятен. Благодаря этому принципу услугами одной вычислительной машины могут пользоваться одновременно до двухсот человек. Машина срабатывает за доли секунды, а человек на любое действие тратит секунды и минуты. Чтобы пуншировать ленту с командой, требуется несколько минут, а когда команда введена, машина выдает ответ почти мгновенно. Иначе говоря, если на машине работает лишь один человек, она большую часть времени простаивает. Но если одновременно ставить машине много задач, то можно достичь почти полной ее загрузки.
– При большой загрузке машины, – продолжала лаборантка, – ответ может задержаться на одну-две секунды. Но, как правило, он выдается сразу же. Мы здесь работаем по программе «Медком». Слышали вы о ней?
Холл покачал головой.
– Программа анализа медицинских данных. Вы вводите информацию, а машина ставит диагноз, рекомендует метод лечения или указывает, какие еще данные нужны, чтобы подтвердить диагноз…
– Что ж, это, должно быть, удобно.
– Главное – быстро, – сказала Карен. – Все лабораторные исследования производятся у нас автоматически, так что на постановку самого сложного диагноза уходит всего несколько минут…
Холл взглянул сквозь стекло на пациентов.
– Им что-нибудь уже делали?
– Нет, ничего. Еще на первом уровне начали внутривенные вливания. В настоящее время водный баланс у обоих, по-видимому, восстановлен, опасности для жизни нет. Джексон все еще без сознания. Реакция зрачков отсутствует, на внешние раздражители тоже не реагирует. Анемичен.
Холл коротко кивнул.
– Анализы здесь возможны любые?
– Любые. Хотите – на гормоны надпочечников, хотите на протромбиновое время. В общем все, какие известны в лабораторной практике.
– Хорошо. Тогда начнем…
Карен нажала клавишу, подключающую ЭВМ.
– Анализы закажите сами. Возьмите этот световой карандаш и отметьте нужные. Просто прикоснитесь карандашом к экрану…
Она подала ему миниатюрный карандаш и нажала еще одну кнопку.
Экран засветился. На нем появился перечень всех анализов, какие могут быть заказаны машине.
Холл уставился на перечень, затем прикоснулся карандашом к названиям анализов, которые хотел получить; они тут же исчезли с экрана. Затребовав пятнадцать-двадцать различных анализов, он отошел от пульта.
Изображение исчезло с экрана, его сменило новое:
Для заказанных анализов от каждого пациента потребуется
20 куб. см цельной крови
10 куб. см щавелевокислой крови
12 куб. см лимоннокислой крови
15 куб. см мочи
– Я возьму кровь для анализов, – сказала лаборантка. – Вы, наверно, не бывали раньше в такой лаборатории?
Холл нехотя покачал головой.
– Все очень просто. Мы проползаем по туннелям к костюмам, и туннели герметически перекрываются…
– Вот как?
– Это на случай, если с нами что-нибудь произойдет. Например, надрыв или прокол; как говорится в инструкции – «если нарушится целостность поверхности костюма». Чтобы бактерии не смогли проникнуть наружу…
– Значит, мы там будем взаперти?
– Да, конечно. Воздух в костюмы поступает из автономной системы – вон, видите, такие тоненькие трубочки… По существу, внутри костюма вы изолированы от всего мира. Но волноваться из-за этого не стоит. Повредить костюм можно, только случайно прорезав его скальпелем, а вы попробуйте прорежьте: рукавицы трехслойные…
Карен показала Холлу, как пролезть в туннель, он повторил ее движения – и встал на ноги внутри прозрачной оболочки. Он почувствовал себя каким-то неуклюжим допотопным пресмыкающимся, ходить было тяжело и неудобно, а сзади, как огромный хвост, волочился туннель-шланг.
Через мгновение раздался шипящий звук: костюм загерметизировался. Еще шипение – включилась автономная воздушная система. Карен подала необходимые инструменты. И, пока она брала у ребенка кровь из височной вены, Холл сосредоточил свое внимание на Питере Джексоне.
* * *
Старый человек и бледный – анемия. Кроме того, очень худой. Первая мысль – рак. Или, может быть, туберкулез, алкоголизм, какой-нибудь хронический процесс… И без сознания. Холл быстро перебрал в уме все возможности – от эпилепсии до гипогликемического шока и кровоизлияния в мозг.
Позже Холл признавался, что почувствовал себя совершеннейшим идиотом, когда ЭВМ почти мгновенно выдала ему полный анализ состояния пациента с указанием возможных диагнозов. Тогда, в первые часы своего пребывания на пятом уровне, Холл еще ничего не знал ни о возможностях ЭВМ «Лесного пожара», ни о качестве ее программ.
Проверил у Джексона кровяное давление – пониженное, 85/50. Пульс учащенный, 110. Температура 36,5. Дыхание 30 и достаточно глубокое. Холл последовательно осмотрел все тело, с головы до ног. Когда он причинил пациенту боль, нажимая на ответвление тройничного нерва под надбровной дугой, старик поморщился и приподнял руки, будто хотел оттолкнуть Холла.
А может, он вовсе и не без сознания, а просто оцепенел? Холл потряс старика за плечи:
– Мистер Джексон! Мистер Джексон!..
Тот не ответил, но потом как будто стал медленно приходить в себя. Холл еще раз крикнул в самое ухо:
«Мистер Джексон!» и сильно встряхнул его. Старик на мгновение открыл глаза и проговорил раздельно:
– Оставьте… меня…
Холл продолжал его трясти, но Джексон уже расслабился, тело его обмякло, и он вновь перестал реагировать на окружающее. Оставив попытки привести его в чувство, Холл возобновил осмотр. В легких чисто, и сердце как будто в норме. А вот живот слишком напряжен, и к тому же один раз был рвотный позыв – изо рта у Джексона вытекла кровянистая струйка. Холл поспешно провел анализ крови на базофилы – реакция оказалась положительной. Он обследовал ректум и тоже обнаружил следы крови. Повернулся к лаборантке – та уже справилась со своим делом и теперь вводила пробирки в анализатор ЭВМ, стоящий в углу.
– У старика, оказывается, кровь в кишечнике, – сказал Холл. – Скоро мы получим результаты анализов?..
Карен показала на экран под потолком.
– Результаты передаются немедленно, как только поступают из лаборатории. Одновременно сюда и на панель в соседней комнате. Сначала, конечно, самые легкие анализы. Гематокрит, наверно, будет готов через минуту-другую…
Холл подождал. На экране действительно пропечатались слова:
Джексон Питер
Анализ крови
Вид анализа Норма Фактически
Гематокрит 38-54 21
– Половина нормы, – констатировал Холл, надел Джексону кислородную маску и приладил ремешки. – Нам потребуется по крайней мере четыре дозы. Плюс две дозы плазмы…
– Я закажу.
– И, пожалуйста, поскорее…
Она подошла к телефону и, позвонив на склад консервированной крови на втором уровне, попросила их поторопиться. А Холл тем временем повернулся к ребенку. Прошло немало лет с тех пор, как он последний раз осматривал младенца, и он напрочь забыл, как это трудно. Он пытался заглянуть ребенку в глаза – тот жмурился. Думал посмотреть горло – пациент плотно закрывал рот. Хотел послушать сердце – младенец поднял такой рев, что заглушил все сердечные тоны.
Но Холл настойчиво продолжал осмотр, памятуя слова Стоуна: как бы различны ни были эти двое, они – единственные, кто остался в живых. Каким-то образом они сумели справиться с болезнью. Значит, между ними, между сморщенным стариком, которого рвет кровью, и розовым, заходящимся в плаче младенцем, есть какая-то общность, какая-то связь. С первого взгляда они являют собой две крайности, находятся по разные стороны жизненного спектра, у них просто не может быть ничего общего. И все-таки что-то есть…
На осмотр младенца ему потребовалось полчаса. И в результате Холл был вынужден сделать вывод, что ребенок, судя по всему, совершенно здоров. Абсолютно нормальный и обыкновенный ребенок. Ничего примечательного.
Если не считать того, что, он каким-то загадочным образом выжил.
Глава 15
«Главный контроль»
Стоун с Ливиттом сидели в помещении «Главного контроля», глядя сквозь стекло на капсулу в изолированной внутренней комнате. «Главный контроль» был центром пятого уровня и представлял собой сложнейшее и крайне дорогостоящее хозяйство: оно обошлось в два миллиона долларов – дороже любого другого объекта во всем комплексе базы «Лесной пожар». Но роль его в работе комплекса была решающей.
«Главный контроль» обеспечивал первый этап научного обследования капсулы. Все здесь было нацелено на одну задачу – обнаружить и выделить чуждые микроорганизмы. «Методика анализа жизни» предусматривала три этапа работы по программе «Лесной пожар»: обнаружение, выявление и анализ свойств и, наконец, контроль над микроорганизмами. Сначала бактерию необходимо найти, затем изучить и понять ее свойства. И только тогда можно начинать поиски путей обуздания внеземной жизни.
«Главный контроль» служил первой и главной цели – обнаружить.
Ливитт и Стоун сидели перед пультом со множеством кнопок, рычажков и шкал. Стоун управлял манипулятором, Ливитт работал с микроскопом. Естественно, войти в комнату, где находился спутник, и непосредственно осмотреть его было нельзя. На то существовали микроскопы с полуавтоматическим дистанционным управлением и экранами, вынесенными в лабораторию.
Еще на ранней стадии проектирования возник вопрос, что лучше – телевидение или определенная система прямого визуального наблюдения? Телевизионная установка стоила бы дешевле и смонтировать ее было бы проще, тем более что телевизионные усилители изображения уже применялись на электронных микроскопах, рентгеновских аппаратах и в некоторых других устройствах. Однако группа «Лесной пожар» в конце концов решила, что для их целей телеэкран недостаточно точен. Даже камера с двойной разверткой, с лучшей разрешающей способностью, дающая вдвое большую частоту строк, чем обычно, еще не то, что нужно. После долгих споров остановились на волоконной оптической системе, в которой изображение передается непосредственно через змеевидный жгут из стекловолокна и воспроизводится на специальном экране с надлежащей резкостью и чистотой.
Стоун развернул капсулу и нажал соответствующие кнопки. С потолка спустилась черная камера и начала методический осмотр капсулы. Исследователи прильнули к экранам.
– Начнем с пятикратного, – сказал Стоун.
Ливитт установил требуемое увеличение. Они наблюдали, а камера автоматически двигалась вокруг капсулы, фокусируясь на поверхности металла. Завершив общий осмотр, они переключили увеличение на двадцатикратное. Теперь для осмотра нужно было значительно больше времени: поле зрения прибора стало гораздо уже. Но и на этот раз они не заметили на поверхности ничего необычного: ни пробоин, ни вмятин, ни наростов.
– Перейдем на стократное, – предложил Стоун.
Ливитт отрегулировал оптику и откинулся на спинку кресла. Теперь начинался еще более длительный и нудный осмотр, который, вероятно, тоже ничего не даст. Потом они обследуют капсулу изнутри и, возможно, обнаружат что-нибудь там. А возможно, и нет. В любом случае придется брать образцы для дальнейших анализов и помещать соскобы и мазки в питательные среды…
Он отвел глаза от экранов и бросил взгляд на стекло. Камера, висевшая на сложном переплетении тяг и проводов, медленно перемещалась вокруг капсулы. Ливитт опять повернулся к экранам: их в лаборатории было три, и изображение на всех трех было одинаковое. Теоретически можно было бы включить не один, а три сканирующих прибора – по одному на каждый экран – и осмотреть капсулу в три раза быстрее. Однако этого-то они и не хотели, по крайней мере пока. Ведь как бы они ни старались, нельзя бесконечно оставаться настороже: Интерес постепенно снизится, внимание ослабнет. А если за одним и тем же изображением следят двое, то и шансы упустить что-либо важное снижаются вдвое…
Поверхность конической капсулы высотой 92,5 см и диаметром у основания 30 см составляет около 2800 квадратных сантиметров. Три последовательных осмотра – при пяти-, двадцати– и стократном увеличении – отняли два часа с небольшим. Когда эти два часа истекли, Стоун сказал:
– Надо было бы перейти к 440-кратному увеличению…
– Но?
– Я склонен сразу начать осмотр внутренней поверхности. Если ничего не найдем, всегда сумеем вернуться к наружной и докончить…
– Согласен.
– Начнем опять с пятикратного…
Ливитт припал к панели управления. Осмотр на автоматическом режиме стал теперь невозможен. Сканирующий аппарат был рассчитан на автоматическое слежение по контурам любого предмета правильной формы – куба, шара, конуса, но при осмотре капсулы изнутри камеру предстояло вести вручную. Ливитт установил линзы на пятикратное увеличение, включил ручное дистанционное управление и затем ввел камеру в отверстие контейнера.
– Больше света, – сказал Стоун, наблюдая за экраном.
Ливитт повозился у пульта – и пять дополнительных светильников спустились с потолка и вспыхнули, осветив внутренность контейнера.
– Лучше?
– Отлично.
Вглядываясь в экран, Ливитт начал осторожно передвигать камеру. Понадобилось несколько минут, чтобы приспособиться и вести камеру плавно, без рывков: координировать свои движения, глядя на экран, оказалось не легче, чем писать, наблюдая за строкой в зеркало. Однако вскоре все пошло гладко.
Осмотр контейнера при пятикратном увеличении занял двадцать минут. Они не обнаружили ничего, если не считать вмятины размером с острие карандаша. По предложению Стоуна осмотр при двадцатикратном увеличении начался именно с этой точки. Вмятинка выросла в размерах, и тут они увидели его – черное пятнышко размером с песчинку, обыкновенную иззубренную черную песчинку. На черном фоне мерещились какие-то зеленые вкрапления.
Ни тот ни другой не шевельнулись, хотя впоследствии Ливитт признавался, что буквально дрожал от возбуждения и ему все думалось: неужели это действительно совершенно новая, неизвестная форма жизни? Но вслух он промолвил всего лишь:
– Интересно…
– Давайте сначала закончим осмотр при двадцатикратном, – сказал Стоун. При всем его внешнем спокойствии видно было, что и он взволнован.
Ливитту хотелось немедленно осмотреть пятнышко при большом увеличении, но он понимал, что Стоун прав. Они не имели права на скороспелые выводы. Только тщательность, бесконечная, утомительно монотонная тщательность могла обещать им успех. Нужно было методично переходить от этана к этапу, на каждом шагу удостоверяясь, что ничто не упущено. Иначе, ухватившись за первую попавшуюся нить, можно было затратить на исследования долгие часы и дни лишь для того, чтобы вдруг обнаружить, что нить эта никуда не ведет, что они ошиблись, неверно оценили факты и без толку потеряли время.
Поэтому Ливитт завершил скрупулезный осмотр внутренней поверхности контейнера при двадцатикратном увеличении. Раз или два он останавливал камеру, когда им казалось, что на экране мелькнули новые зеленоватые пятнышки; он записывал координаты, чтобы отыскать эти пятнышки при большем увеличении. Через полчаса Стоун объявил, что вполне удовлетворен осмотром при двадцатикратном.
Они оторвались на секунду, проглотили по две таблетки кофеина и запили их водой. Члены группы заранее договорились не принимать амфетамины, за исключением особо серьезных случаев; в аптечке пятого уровня эти препараты были, но для повседневного употребления все предпочитали кофеин.
Еще не исчезла горечь от кофеина во рту, а Ливитт уже включил стократные линзы и приступил к третьему осмотру. Как и в прошлый раз, он начал с вмятины и с черного пятнышка в ней.
Их постигло разочарование: при стократном увеличении никаких дополнительных деталей не прибавилось, только все выросло в размерах. Теперь, однако, было видно, что пятнышко представляет собой не правильной формы крупинку какого-то тускло-черного вещества, похожего на камень. Явственно заметны были частички зелени, вкрапленные в иззубренную поверхность.
– Ну, что скажете? – спросил Стоун.
– Если это и есть объект, с которым столкнулась капсула, то либо он двигался с сумасшедшей скоростью, либо чудовищно тяжел. Он слишком мал, чтобы…
– Чтобы сбить спутник с орбиты? Разумеется. Но ведь и вмятинка очень неглубокая.
– Стало быть?..
Стоун пожал плечами.
– Стало быть, либо изменение орбиты произошло по каким-нибудь другим причинам, либо эта песчинка обладает такой упругостью, какая еще не известна науке…
– А что вы думаете об этой зелени?
– Не поймаете, – улыбнулся Стоун. – Пока что я только смотрю – и ничего больше…
Ливитт весело хмыкнул и продолжал осмотр. Настроение у обоих было приподнятое, внутренне они были уверены, что открытие сделано. Обследовали другие места, где замечали зелень, и убедились, что это не ошибка. Правда, зелень отличалась от той, что на крупинке. Во-первых, пятнышки были побольше и как будто светились, а во-вторых, границы пятнышек казались правильными, округленными.
– Словно брызги зеленой краски, – сказал Стоун.
– Надеюсь, это все-таки не краска.
– Легко проверить.
– Сначала просмотрим при 440-кратном.
Стоун согласился. Уже почти четыре часа они исследовали капсулу, но усталости не чувствовали. Экран на секунду затуманился – один объектив заменялся другим. Когда резкость изображения восстановилась, перед ними вновь возникла вмятина и засевшее в ней черное зерно с зелеными разводами. При таком увеличении неровности песчинки были просто поразительны – целая планета в миниатюре с остроконечными пиками и глубокими долинами. Ливитту почудилось на миг, что это и есть она – настоящая крохотная планетка, и на ней жизнь во всем своем многообразии. Он тряхнул головой, гоня от себя подобную мысль. Слишком уж это невероятно.
– Если это метеорит, то чертовски странный, – заметил Стоун.
– Что вас удивляет?
– Вон тот левый край, – указал Стоун на экране. – Поверхность камня, – если только это камень, конечно, – всюду шероховатая, а здесь она гладкая, почти зеркальная…
– Будто бы искусственная?
Стоун перевел дыхание.
– Того и гляди мне померещится что-то в этом роде. Лучше пока займемся теми зелеными пятнами…
Ливитт установил камеру по записанным координатам и навел на резкость. На экранах появилось новое изображение – одно из зеленых пятен крупным планом. При таком увеличении границы участка обозначились совершенно четко. Они оказались не ровными, а слегка зазубренными, почти как шестеренка часового механизма.
– Черт меня побери, – сказал Ливитт. – Что угодно, только не краска. Зазубрины слишком правильные.
И тут, у них на глазах, это и случилось: зеленое пятно на короткое, едва уловимое мгновение стало фиолетовым, затем опять зеленым.
– Видели?
– Видел. Вы не меняли освещение?
– Нет, ничего не трогал…
Через минуту повторилось: зеленое, вспышка фиолетового и вновь зеленое.
– Поразительно!..
– А если это…
И вдруг пятно вспыхнуло, да так и осталось фиолетовым. Зубцы исчезли, промежутки между ними заполнились, и пятно, слегка увеличившись в размерах, стало совершенно круглым и опять позеленело.
– Оно растет, – прошептал Стоун.
* * *
Работа шла полным ходом. Сверху спустились кинокамеры и засняли объект с пяти точек при скорости 96 кадров в секунду. Еще одна камера замедленной съемки отщелкивала кадры с интервалами в полсекунды. Затем Ливитт опустил две дополнительные телекамеры с дистанционным управлением и установил их под разными углами к основной. Три экрана в центральной лаборатории показывали теперь зеленое пятно в трех различных ракурсах.
– Можем мы дать еще большее увеличение? – спросил Стоун.
– Нет. Помните, мы решили остановиться на 440-кратном?..
Стоун чертыхнулся. Чтобы получить большее увеличение, пришлось бы перейти в другую лабораторию или прибегнуть к электронному микроскопу. И то и другое отняло бы слишком много времени.
– Тогда давайте высеем культуру и попробуем выделить организм, – предложил Ливитт.
– Ну что ж, пожалуй… Ливитт переключил сканирующее устройство опять на двадцатикратное увеличение. Не оставалось сомнений, что на внутренней поверхности контейнера представляют интерес четыре точки: три отдельных зеленых пятнышка и вмятинка с песчинкой. На контрольном пульте он нажал кнопку, обозначенную «Культуры», и из стены комнаты вылез шарнирный рычаг с подносом, на котором стояли круглые, прикрытые пластмассовыми крышечками чашки Петри. В каждой чашке был тонкий слой питательной среды.
Программа «Лесной пожар» предусматривала применение почти всех питательных сред, известных науке. В их студенистых массах содержались питательные вещества, необходимые для жизни и размножения любых бактерий. Наряду с обычными лабораторными средами, такими, как конский и овечий кровяной агар, шоколадный агар, чистый агар и среда Сабурада, применялось десятка три диагностических сред, содержащих различные сахара и минеральные вещества. Были еще сорок три специализированные питательные среды, в том числе среды для высевания туберкулезных палочек и редкостных грибков, а также сугубо экспериментальные среды, обозначенные индексами МЕ-997, МЕ-423, МЕ-А12 и т. д.
На том же подносе лежала кучка стерильных тампонов. С помощью механических рук Стоун по одному поднимал тампоны, брал мазки с поверхности капсулы и переносил их на чашечки со средой. Ливитт выстукивал на клавиатуре входного устройства ЭВМ необходимые данные, чтобы впоследствии не перепутать, откуда какой мазок взят. Покончив с наружной поверхностью, они перешли к контейнеру. С предельной осторожностью, включив максимальное увеличение, Стоун взял соскобы с зеленых пятнышек и перенес их в различные питательные среды. В заключение он подцепил крохотным пинцетом саму песчинку и перенес ее в чистую стеклянную чашечку.
Вся эта работа отняла больше двух часов; затем Ливитт ввел в ЭВМ программу под названием «Макс-культ». Эта программа перекладывала на ЭВМ все заботы о сотнях культур, высеянных в чашках Петри. Одни чашки будут выдерживаться при нормальном давлении и комнатной температуре в обычной земной атмосфере, другие подвергнутся воздействию тепла и холода, высоких давлений и вакуума, бескислородной и избыточно кислородной атмосферы, света и темноты. Человеку потребовалось бы несколько дней только на то, чтобы рассовать все чашки по нужным камерам. ЭВМ могла это сделать за несколько секунд.
Когда программа была запущена, Стоун установил чашки Петри стопками на конвейерную ленту, и та понесла их к камерам выращивания культур. Теперь им оставалось только ждать, ждать сутки, а то и двое, чтобы узнать, что именно выросло на этих посевах.
