Антон Краснов
Душеприказчик
«У меня есть в запасе десять ударов сердца, – мелькнуло в голове Гендаля Эрккина. – Это как раз то время, за которое в посохе Аколита снова созреет смертоносный заряд, разгорится и стечет с наконечника белого жезла. И второй раз не увернуться… Они в самом деле не хотели убивать нас, – подумал Эрккин. – Если бы так, то не стал бы храмовник показательно метать посох в Бебе». Жезл, глубоко засевший в стене и в горле Берзила, был орудием запугивания, а убийство должно было пресечь возможное сопротивление в корне, в зародыше. Если бы они хотели именно уничтожить их всех, то пустили бы в ход белые смертоносные молнии боевых посохов…
Черные глаза Эрккина впились в глаза круглолицего Аколита, и не осталось в лице последнего даже намека на прежнее добродушие. Отвердели скулы и подбородок, сурово залегла линия большого рта… Эрккин сжал кулаки и тут же поймал боковым зрением какое-то шевеление, слабое движение. Он чуть повернул голову, вжимая шею в широкие плечи, и увидел, что третий храмовник, которому он пробил грудную клетку, приподнялся на локте и смотрит на него, Гендаля. На белом лице застыла невыносимая мука. Посох валяется в стороне, и у Аколита нет ни сил, ни возможности дотянуться до него. И не надо. Потому что в его руке блестит знакомым зеленоватым прищуром лазерный прицел боевого ММР. «Юбилейка». Компактная смерть, умещающаяся в ладони взрослого мужчины. Вот теперь – все!
Эрккин растянул рот в длинной скалящейся усмешке, показывая неровные белые зубы, и вдруг расхохотался. Жутковато, нелепо звучал этот смех в огромном пустом ангаре, освещенном только нашлемным фонарем пришпиленного к стене человека. В ангаре заброшенной военной базы, под небом пустой планеты. Наверно, даже лежащий на полу в луже собственной крови Аколит, держащий на прицеле Эрккина, и тот оторопел. И рука дрогнула. А потом разогнулась, и из разжавшейся ладони ММР выкатился на пол, пятнаясь в крови.
…Нет, не из-за смеха Эрккина. Из-за плеча лежащего недвижно храмовника вдруг поднялся и блеснул шлем скафандра. И хотя даже никталопического[33] зрения Эрккина не хватило бы, чтоб выхватить из этого мрака черты лица Рэмона Ррая, – гвелль сразу понял, КТО только что нанес удар умирающему Аколиту. Удар со спины, удар добивающий и исподтишка, но до этих ли этических тонкостей сейчас?..
Круглолицый храмовник зарычал. Он не стал дожидаться, пока в посохе накопится полноценный заряд. Жезл затанцевал вего руках гневный танец и вдруг взлетел и мелькнул белой вспышкой во мраке, со свистом рассекая морозный воздух. По тoй легкости, с которой боевой Аколит расстался со своим посохом, Эрккин понял, что у него есть еще оружие. Да и сам круглолицый был весьма опасным противником, возможно, он способен справиться с ними двоими даже голыми руками. Ведь теперь ни о какой недооценке врага речи не идет, учитывая ошибку, которую совершили Аколиты и которая им так дорого стоила!..
К счастью, храмовник не попал. Посох пронзил насквозь тело человека, но не Рэмона Ррая, а того Аколита, которого он только что добил. Промах круглолицего тем более был странен, что Рэмон и не попытался уклониться в сторону или сделать хотя бы жалкое усилие разминуться со смертью. Значит, непогрешимые способны ошибаться.
Гендаль Эрккин поспешил закрепить этот постулат. Он прыгнул на врага, и оба они, сцепившись в короткой яростной схватке, покатились по полу. Скафандры практически лишали их возможности нанести проникающее ранение голыми руками. Следовало делать ставку на удушающие захваты и выкручивающие силовые приемы. Гвелль преуспел в этом больше. Ему удалось зажать шею соперника в мощном локтевом захвате, и он удерживал Аколита до тех пор, пока у того не хрустнули шейные позвонки и тяжелая, сминающая все члены судорога не прокатилась по телу. Лишь тогда Эрккин Пес выпустил обмякшее тело.
Гвелль оттолкнул от себя труп врага. Аколит перекатился на спину и невидяще глянул на Эрккина мутнеющим взором. Пес неспешно поднялся и приблизился к Рэмону, который уже не лежал, а стоял на коленях возле трупа добитого им храмовника, держась одной рукой за затылок и глядя куда-то вверх, в черную пустоту, затянувшую потолочный свод громадного ангара.
– Как это ты его? – коротко спросил Эрккин.
Вместо ответа Рэмон Ррай разжал руку. В ладони, затянутой тонкой термоперчаткой, лежал окровавленный столовый прибор. Да. Такой же, как и печальной памяти бигойя, которой Рэмон воскресил князя Гьелловера. Этой бигойей Рэмон Ррай поразил Аколита в единственное слабое место – в тонкую перемычку дыхательной маски, точно под ухом.
– Чего это ты? – медленно выговорил гвелль.
Рэмон Ррай еле заметно пожал плечами. Потом произнес слабым, задыхающимся голосом:
– Да я это… так. Ношу с собой. Суеверие… понимаешь?
– Не понимаю, конечно, – решительно отозвался Эрккин, – но принимаю! Чудачество… из-за этого чудачества, ты, похоже, жизнь мне спас.
– Загубив другую…
– Так. Не будем строить из себя богиню непорочности и домашнего очага, ясную Глейю. Она, правда, не аррантская… Но очага у нас нет, а что касается… эх! Бебе жалко. Как будто сам его убил. Втравил в это блудное дело, загубил парня. Ладно, – вернулся Пес к своей тяжеловатой, нарочито подчеркнутой циничности, – зато соседи у Класуса знатные будут. Все не одному лежать! Три Аколита, все как на подбор, да еще гвелль образованный – редкость-то какая!.. Будет с кем перетирать разговорчики…
– Эрккин!!!
– Да ладно тебе глазами на меня сверкать, Рэм! Радоваться надо, что живы остались. Я вот одного не могу понять. Чем это ты так прогневал Храм, что они на тебя кидаться стали? Не пойму. Аколиты так просто не нападают, они вообще стараются не нападать, их за это храмовый клир по головке не погладит. Они ж мирными себя считают и дерутся только из самообороны!
– Не знаю, – тихо ответил Ррай. – Сам не понимаю… Если бы я им так нужен был лично, проследили бы меня до ОАЗИСа и там спокойно сняли, как вызревший фрукт с ветки. Они же в этом мастера. И во фруктах, и в операциях тонких, когда кого-то задержать нужно. А тут… Они ж сами себя под Закон подводили: за то, что они убили Бебе, их УЖЕ на Керр отправить надо. Или в какое-нибудь такое же милое место.
– Не шути так. Не дай Троллоп тебе узнать, какое оно МИЛОЕ. А насчет Аколитов… Не знаю. Только что-то очень серьезное могло их вынудить вот так на нас напасть. Тишком, тайком выследить, пока мы этого Класуса волокли…
Глаза Рэмона Ррая лихорадочно блеснули из-под шлема:
– А может, и не Аколиты это были вовсе? Эрккин подумал и покачал головой:
– Да нет. Что они храмовники, это точно. Хотя можно проверить. Подай-ка мне вон ту «мымру». Ага. Это наше счастье, что у них ММР есть, к тому же уменьшенные модели, «юбилейки». Идем, освободим Бебе… Берзила. Не ТАК же его оставлять. Кто знает, может, ему оставаться тут тысячу лет…
– Что ты хочешь делать?
Эрккин не ответил. Он уже действовал. Он нашел среди убитых храмовников того, кто бросил посох в покойного Берзила. Да, тот долговязый дальонн. Он навел ММР на его безжизненно откинутую руку, сузил фокус поражения и вдавил кнопку пуска. Рэмон, стиснув зубы, смотрел… Эрккин наклонился, подобрал с пола кисть с обрубком запястья, потом несколькими движениями сорвал с руки мертвеца перчатку и обрывок скафандра. От руки, редея и тая, шла струйка пара… Мороз такой, что мертвые пальцы костенели на глазах, и Эрккин ускорил шаг, чтобы быстрее достичь того места, где нашел свою нелепую, ненужную смерть бедняга Бебе. Он подошел к телу и, поднеся обрубок руки к посоху, один за другим стал смыкать вокруг белого древка скрюченные, стремительно твердеющие на жутком холоде пальцы. Раздалось слабое гудение, жезл словно ожил и, вибрируя, стал сам высвобождаться из пробоя стены. Волосы на голове мертвого Бебе вдруг встали дыбом, как будто дух покойного на мгновение вернулся в покинутую оболочку и ужаснулся тому, что развернулось перед его глазами. Издавая все то же гудение, посох Аколита вышел из стены и оказался у Эрккина. Тот несколько секунд рассматривал его, а потом резко зашвырнул далеко в глубь огромного ангара.
– Ты чего? – спросил Рэмон Ррай. – Зачем ты его выкинул? Это же посох пятого поколения, со встроенным ИИ! Хорошая штука.
– Да? А тебе известно, что посох распознает только Аколитов Храма, иногда – только одного, то есть собственного хозяина. Ты думаешь, я ради своего удовольствия руку ему оттяпал? Дескать, сейчас разведем огонек и поджарим?.. А вот и нет! Для того, чтобы этот посох со своими гребаными мозгами его, значит, иденти-ци-ци… узнал! Там какая-то хитрая система проверки – ты чего, не знал?
– Н-нет. Н-не… не зна… знал, – запинаясь, ответил Рэмон Ррай. – Вот, значит, как! И что же… что же теперь делать?
– А вот что. Это же большое везение, что у Аколитов есть ММР. И еще – лишнее доказательство.
– Доказательство ЧЕГО?
Эрккин клацнул зубами, хишно сомкнув свои могучие челюсти, и ответил только после долгой паузы:
– Того, что ты очень серьезно их растревожил. Что ты там натворил? Князя этого пырнул по пьянке? Так из-за этого боевых Аколитов с ИИ-посохами и мономолекуляторами не посылают. И не зря тебя папаша с Аррантидо убрал. Он, Волд, ничего так просто не делает. Ни-че-го. Я это давно знаю, я с отцом твоим знаком с тех пор, когда о тебе и речи не было. Да уж…
Ррай мотал головой и повторял:
– Нет, все это так… И все-таки не так! Я.. они… не так! И что же… что мы теперь будем делать, а? Что?..
Эрккин чутким ухом уловил в голосе парня истерические нотки, сжал в своей здоровенной пятерне запястье Рэмона и проговорил:
– А теперь все просто. Очень просто. Возьми у Берзила его охранную бляху. Цепляй на грудь. У меня уже есть. Теперь мы с тобой, грубо говоря, замещаем патруль охраны этого «шалаша». Понимаешь? Только, в отличие от той парочки, у нас есть ММР. Чувствуешь разницу? Знаешь, что это означает?
Рэмон сглотнул. Он хотел выдавить сакраментальное «и что?», но слова застряли в сухой гортани. Эрккин пояснил с пилимым свирепым удовольствием:
– А тем мы отличаемся, что сейчас явимся на корабль, выведем из посадочного шлюза планетарный катер и смоемся на ним. Куда угодно, не до ОАЗИСа, а куда нам заблагорассудится! Ну? Понял? Вник? Шлюз сейчас, конечно, заперт, но на то нам и ММР! Дунем прямо до Зиймалля. А если кто прицепится… ну, ты понял.
– Никого больше не убивать! – выдохнул Рэмон Ррай, и его лицо сделалось серым, а губы заплясали. – Не надо… не надо!
– А ты думаешь, тебя ЗА ЭТИХ по головке погладят? Если что, нас так прищучат: меня сразу в плавильную камеру, на атомы, значит, ну а тебя – на Керр. Ладно. Не буду пугать. Идем.
– Только заберем вещи из каюты… – шепнул Рэмон Ррай. – И моего кота. Кота, понял? Я могу забрать своего кота, могу?
– Только девчонку с собой не тащи, – саркастически заметил Гендаль Эрккин, пряча ММР и направляясь к проему воротных створок, откуда просачивались далекий металлический грохот и раскатистое шипение. Рэмон Ррай. механически переставляя ноги, последовал за гвеллем, широченная спина которого маячила перед глазами. И казалось Рэмону, словно не по красному грунту Марса, схваченному страшным стоградусным холодом, идет он, а по замерзшей реке крови, вверх по мертвому течению. Чем дальше, тем больше сужаются холодные берега, смыкаются, чтобы наконец встретиться в истоке этой страшной реки, в маленьком серебряном ключе с хрустальными струями. И это – КЛЮЧ к той тайне, которая забрала в свои колючие лапы его, Рэмона; его, который, кажется, слишком мал и жалок, чтобы попадать в эпицентр событий, которым суждено взволновать мир. Рэмон переставлял непослушные ноги, идя за Эрккином, и чудилось ему, словно ледяные марсианские вихри все-таки пробрались под скафандр, под маску дыхательного аппарата, и иглами впиваются под кожу.
…Ворота ангара остались за спиной.
Он поднял глаза и увидел огромную голубую звезду, стоявшую в беззвучной, безжизненной тьме марсианского неба. Только сейчас он понял и без того очевидное: это не звезда. Она слишком ярка для далекой звезды. Слишком чист ее свет, что попадал ему в глаза.
– Зиймалль, – прошептал Рэмон Ррай.
Глава 8
ЗАТИШЬЕ ПЕРЕД БУРЕЙ
Ретроспектива 3. За полгода до описанных выше событий
Ллерд Вейтарволд открыл глаза и глянул на Дийтерро, обер-камергера дворца Авелинн. Тот стоял с большим подносом на вытянутых руках, на подносе находилось несколько чашек с изысканными напитками – на выбор хозяина. Эта угодливая поза камергера отчего-то вызвала у Вейтарволда смутное раздражение и беспричинный, глухой гнев.
Он только что вернулся с Совета Эмиссаров, где под его председательством прошло очень бурное и сложное обсуждение. Решения, которые были приняты на этом Совете, могли изменить весь ход аррантской истории, хотя и немногие сознавали это. Но ллерд Вейтарволд принадлежал как раз к числу этих немногих. Речь зашла об открытой экспансии целой планетной системы из звездной туманности Алль-Ях. До последнего времени система Алль-Ях не входила в территории Избавления, то есть в перечень планет, где установлен прямой протекторат Аррантидо-дес-Лини, где администрация назначается Советом Эмиссаров, а армия облачена в аррантские цвета и полностью контролирует местное население. Но ситуация изменилась. Непонятным образом вышли из строя несколько гипертоннелей, которые связывали Алль-Ях с Содружеством Близнецов (то есть Аррантидо и Гвелльхаром). Алль-Ях являлся важным поставщиком ценного сырья нескольких видов, в том числе и редких металлов, которых не было на Гвелльхаре, а на Аррантидо добыча была ограниченна по максимуму по уже известным причинам. По прямому распоряжению Вейтарволда на Алль-Ях были отправлены корабли Звездного флота. Но на Алль-Ях прибыл лишь один корабль, в котором не нашли НИ ОДНОГО члена экипажа: все они бесследно исчезли из звездолета с уровнем защиты «Галактико-12», наивысшим из существующих!..
Конечно же прямое отношение к исчезновению экипажа имели странные натеки сероватого оттенка, которые были обнаружены на стенах, на полу корабельных отсеков, на элементах интерьера и даже на распределительных пультах и экранах Центрального поста. Взятые на анализ образцы вещества, составившего эти натеки, не показали ничего существенного, что бы могло пролить свет на таинственную гибель экипажа звездолета.
Остальные же корабли, как говорилось, и вовсе пропали бесследно.
На Совете Эмиссаров было принято безапелляционное решение направить в планетную систему Алль-Ях еше одно соединение Звездного флота, на этот раз – в обход роковых гипертоннелей, в которых нашли гибель аррантские звездолетчики. Правда, без посредства тоннелей время переброски войск увеличивалось вдесятеро, но пришлось с этим смириться. Ллерд Вейтарволд был уверен, что именно в транспортных гипертоннелях угнездилось неведомое зло…
Впрочем, оно было только поводом для прямой аннексии всех трех планет Алль-Ях. Необходимы были мощные базы, а разместить их можно было только при введении прямого протектората… Ллерд Вейтарволд настоял на принятии этого непопулярного решения, хотя и знал, что его имя станет сродни проклятию и ругательству еще в трех обитаемых мирах.
– Тоннели, тоннели… – пробормотал ллерд, вытягивая в струну свое мощное, внушительное тело и закидывая руки за затылок так, что хрустнули суставы. – Неужели в самом деле ВСЕ ЭТИ СКАЗКИ, которые мне приходилось выслушивать в детстве, могут содержать в себе хоть малую толику правды? В таком случае страшно представить, что… А еще и сроки совпадают!.. Сроки, указанные в этом чертовом свитке Халлиом. Неужели они правы?! И этот зиймаллец, который приходил ко мне несколько лет назад, неужели он тоже прав? Как его… Табачников? Пророчество, пророчество!
«Так. Спокойно, – сказал себе ллерд Вейтарволд. – Третье лицо[34] могущественного Содружества Близнецов не имеет права на преступное волнение и опрометчивые выводы». Вейтарволд поднял глаза на Дийтерро и проговорил:
– Я хочу отправиться на Гвелльхар.
Обер-камергер вытянул шею, как будто это помогло бы ему лучше понять Предвечного, и переспросил:
– На Гвелльхар? В сопровождении личной гвардии, конечно? Но гвеллй, мой ллерд… как вы сами знаете…
Вейтарволд прервал его низким гортанным голосом:
– Нет. Не в сопровождении гвардии. Один.
Дийтерро состоял на службе у Предвечного уже много лет и имел немало оснований полагать, что его уже ничто в этом мире не удивит. Но сейчас его блеклые глаза широко раскрылисъ, а большой рот недоуменно искривился. Камергер осторожно кашлянул и переспросил:
– ОДИН?
– Да, именно так.
– Но как же? Гвелли дики и неотесаны. Нет, я не хочу сказать, что они посмеют тронуть самого главу Совета Эмиссаров, Предвечного. Просто мне кажется… мне кажется…
– Что? – уронил Вейтарволд.
– Что это не совсем разумно.
Предвечный закрыл глаза и помолчал. Камергер в тишине ожидал ответа хозяина. И он услышал:
– Ты наконец дозрел до того, чтобы обсуждать мои приказания и даже критиковать их? Делаешь успехи. Распорядись подготовить каботажный бот. Я отправлюсь на нем на Гвелльхар. Повторяю – один!
Дийтерро облизнул губы и явно хотел что-то сказать, но слова застревали в гортани. Он склонил голову и, захватив с собой поднос (с которого Вейтарволд так ничего и не взял), направился к выходу.
– У меня было два друга, – задумчиво пробормотал Вейтарволд, глядя на сутулую, узкую спину обер-камергера. – один прошел три ада подряд на планете Керр, а теперь я отправил его подальше от себя, и он еще не знает КТО… Нет, не надо об этом! Второго я сделал лакеем, холуем, лижущим мне руку, довел до того, что он стер себе память, память героя, и выбрал покой и сытое житье на службе у щедрого господина. Эрккин и Дийтерро! Был еще один, его когда-то звали жалким и слабым, как лопнувшее стекло, именем: Мнир. Теперь он умер, его давно заставили быть другим. Да… Судьба. Судьба, и никуда не деться – даже мне! Даже мне…
У ллерда Вейтарволда, как и у его сына, была привычка говорить вслух. Привычка, присущая почти всем одиноким людям. Когда Дийтерро ретировался, Предвечный встал и подошел к огромному – от пола до потолка – зеркалу, по поверхности которого, как по воде, время от времени пробегали концентрические круги. Вейтарволд вытянул перед собой руку, и пальцы беспрепятственно ушли в серебристое, похожее на ртуть вещество, из которого состояло зеркало. Когда рука ллерда вынырнула обратно, в ней была кипа одежды. Поверх лежала темно-серая полоса эластичной ткани шириной в ладонь и длиной в человеческий рост. Вейтарволд бросил одежду прямо на пол, снял с себя лиловый пеллий, специально предназначенный для заседаний Совета Эмиссаров, и швырнул прямо в зеркало. Пеллий немного не долетел, но один из рукавов все-таки коснулся блестящей «ртутной» поверхности, и одежду для парадных случаев словно втянуло на ту сторону зеркальной панели: пеллий исчез практически неуловимо для глаза.
Предвечный облачился в плотно прилегающую к телу тунику сиреневого цвета, с металлическим отливом и узкие штаны, зашнурованные на щиколотках. Это были верхняя и нижняя части защитного комбинезона, которые не брали даже некоторые виды ММР, не говоря уж о более слабом оружии. Комбинезон со встроенным климат-контролем и рефлекторными датчиками, убыстряющими реакцию. Он надел тяжелые ботинки с толстой подошвой, тонкие темные перчатки, накинул широкий длинный плащ и снова посмотрел в зеркало. Потом взял полосу эластичной серой ткани и, откинув со лба волосы, стал обвязывать голову. Он перехватил лоб в несколько оборотов, и желтый самоцвет, вживленный в лобовую кость, скрылся под слоями плотной, игольчато поблескивающей ткани.
Ллерд Вейтарволд плотно запахнул на груди плащ. Оружие он брать не стал, оно должно наличествовать в боте, который поручено подготовить Дийтерро. Гвелльхар, Гвелльхар… Планета, где осталась часть его самого, но та часть, что уже давно забыта, забита, втиснута в самые глубокие и черные пласты его, Вейтарволда, существа. Гвелльхар – мир угрюмых, суровых и преданных гвеллей. Для большинства из которых ненавистно даже само имя: ллерд Вейтарволд, глава Совета Эмиссаров.
Через несколько минут каботажный бот, пилотируемый Предвечным, взлетел в вечереющее небо Галиматтео и вонзился в верхние слои атмосферы. Огромный, лилово отсвечивающий массив планеты отдалялся, бот ускорился, и вдруг крыло ослепительно яркого света смахнуло сумрак: корабль Вейтарволда вышел на солнечную сторону Аррантидо. В экранах же переднего вида мало-помалу начал нарастать свинцово-серый, сголубоватыми промоинами шар – Гвелльхар, цель путешествия Предвечного. Над полюсом планеты гвеллей висело красное сияние: это были огни Большого орбитального космопорта. куда стекались две трети транспортных артерий, соединяющих планеты Содружества. Гипертоннели, проложенные между ними, обеспечивали быструю, надежную и бесперебойную доставку грузов с Гвелльхара на Аррантидо и обратно. Впрочем, в гипертоннелях задействовались настолько значительные мощности, а расстояние между планетами столь невелико, что военные, пассажирские и прогулочные суда предпочитали идти напрямую через космос, а не сновать в вечно загруженных тоннелях. Последние же использовались в основном для промышленных и строительных нужд.
Вейтарволд не был на Гвелльхаре уже много лет, и едва ли кто мог предположить хотя бы с минимальной долей вероятности, что Предвечный соберется войти в этот мир с какими-то своими, только ему одному понятными целями. В свое время он нашел бы нужный ему гвелльский город с закрытыми глазами, не прибегая к оптике и ИИ-навигатору. Сейчас же он не стал доверяться собственному мастерству штурмана и пилота, а задал координаты искомого места, сам же открыл прямо под ногами шахту визуального обзора. Шахта была перекрыта иллюминатором из иттриевой керамики, прозрачной, как слеза, и снабжена прекрасной оптикой, позволявшей видеть поверхность планеты в самых живописных подробностях.
Впрочем, нет. Ландшафты Гвелльхара сложно назвать живописными. Под ногами ллерда плыла поверхность планеты, так не похожей на его собственную. В цветах Гвелльхара преобладали темно-серый и темно-голубой, мрачноватого оттенка. В разрывах облачных масс проплывали свинцово-серые неласковые моря, пустынные равнины неяркого красновато-бурого Цвета, лесные массивы, тоже казавшиеся серыми, даже черными. Равнины были рассечены отрогами гор, чередой высоких холмов с сильно изрытыми склонами, кое-где изогнулись мощные позвоночники горных хребтов, несущих на себе белые гребни вечных снегов. И в эту неприветливую оправу природных ландшафтов были прочно заделаны, словно грубо ошлифованные камни, черные массивы городов. Как же не походили они на города аррантов, и не только потому, что прочно укоренились на земле, глубоко пустили в нее свои каменные рукотворные корни!.. Тот же Галиматтео был ярко, богато освещен и подсвечен изнутри, его громада несла целую россыпь огней, фейерверк всех цветов и оттенков! Плывущие города именовались «никогда не спящими»: на их улицах никогда не гас свет… Какой контраст с поселениями гвеллей! Коренное население Гвелльхара любило строить прочно, неброско и на века, притом что большая часть ЛЮБОГО гвелльского строения располагалась ниже уровня грунта.
Огни городов пробивались на поверхность рассеянно и редко, и с высоты птичьего полета в сумерках сложно было разглядеть окна и крыши иного населенного пункта. Даже такого крупного, как город Майсарн.
Город, куда инкогнито направлялся Вейтарволд, не был исключением. Майсарн стоял на берегу широкой неспешной реки, богатой рыбой и омутами и очень глубокой. Из-за близости к реке и наличия двух огромных мостов, соединявших части рассеченного речной поймой континента, Майсарн являлся крупным городом, что, правда, было совершенно незаметно с той высоты, на которой шел планетарный бот Вейтарволда. Мало-мальски были освещены только центр Майсарна и громада порта с несколькими ремонтными доками и посадочной полосой для воздушных судов. Да еще проходила неподалеку внушительная шестиполосная трасса, главная транспортная артерия Майсарна, освещенная так ярко, что по контрасту с основным массивом города казалась просто огненной рекой, по которой непрерывно циркулировали черные головешки машин.
Впрочем, в оправдание гвеллей следует сказать, что они и не нуждались в избытке ультрафиолета, потому что прекрасно видели в темноте и даже частично улавливали тепловое излучение. ВСЕ крупные системы освещения, находящиеся на территории Гвелльхара, монтировали аррантские энергетики.
Автопилот повел бот на снижение. Мимо Вейтарволда проплыл громадный монумент бога Ллура, покровителя горного дела и металлургии – крупнейшее сооружение в городе. Бот замедлял скорость, снижаясь к порту. Вскоре он мягко опустился на посадочную полосу, вписавшись в ряд тесно поставленных один к одному аппаратов. По корпусу бота Предвечного одна за другой пробежали три волны флюоресцентных зеленых огней. Тотчас же подкатила тяжелая, похожая на огромное опрокинутое корыто патрульная машина, и высунувшийся из иллюминатора гвелль произнес:
– Разрешение с собой?
– Вам должны сообщить, – отозвался Вейтарволд. – Сверьте мой бортовой номер.
– А, ну да, – не слишком любезно отозвался тот, скосив сиои маленькие глазки на экран, встроенный в рулевую панель. – По делам инспектирования питейных заведений… Барыг кабацких, значит, ловишь за нарушение налогообложения? Поганая у тебя работа, парень. Могут в злачных портовых местечках и башку проломить. Че, ничего лучше найти не мог? Оно и видно, – не дожидаясь ответа Вейтарволда, продолжал гмелль, и его красные глазки угрюмо сверкнули. – Башку, говорю, проломят! Вон какую ряшку разъел.
– Чем болтать попусту, лучше бы сказал, где тут трактир «Кьяльрр», или «Плешивая девственница», – произнес Вейтарволд, спокойно пропустив мимо ушей грубости неотесанною таможенника, представителя одной из самых изысканных в плане обращения и манер профессий. – А лучше подвези.
– Объяснить объясню, а вот подвозить не буду, потому что oт тебя аррантским духом за версту разит, скотина, – любезно ответствовал тот.
На своей вотчине гвелли не очень-то склонны любезничать с аррантами, которых они (кстати, не без оснований) считают дармоедами и оккупантами. Но вот в вопросе о том, чем от кого разит… Чуткие ноздри Вейтарволда с отвращением вздрогнули, поймав идущий от гвелля-таможенника густой запах грубо дубленной кожи, жареной рыбы, кислого пива и еще какой-то просоленной мерзости, видимо, имеющей прямое отношение к гигиене этого уроженца Майсарна. Вейтарволд с трудом подавил приступ гнева. Впрочем, некоторое удовлетворение доставила ему мысль о том, что сталось бы с этим дегенератом, назови Предвечный свое громкое имя и предъяви доказательства своего сана. Да гвелль полз бы по этой грязной, пахнущей горелыми нефтепродуктами и тухлой тиной посадочной дорожке до тех пор, пока его не нагнали и не переломали ногами ребра свои же коллеги. А потом утопили где-нибудь в одном из местных пивных подвалов, расположенных ниже уровня реки и частично подтопленных!.. А что еще прикажете делать с уродом, нагрубившим ТОМУ, кто одним словом может лишить город всех его торговых преференций? Придать городу подконтрольный статус, при котором многократно ужесточатся многие законы и правила?
Вейтарволд удовольствовался малым: вот этой простой мыслью. Потому он развернулся и, активировав защитную систему бота, размашистым шагом двинулся по направлению к огромному, облепленному многочисленными пристройками центральному корпусу речного порта. В нем черной дырой зияла внушительная, в несколько человеческих ростов, пропускная арка, а за ней начинался огромный, темный, давно позабытый Вейтарволдом город – город «тысячи теней», как называли его жители…
Ловить попутку (у этих гвеллей очень неудобные электромобили) Вейтарволд не стал, потому что до конечного пункта было рукой подать. Он недолго блуждал по темным, матово поблескивающим, влажным от недавнего дождя улицам. Странно, что за этот промежуток времени на него так и не удосужились напасть, ведь за территорией порта начинался самый неблагополучный район Майсарна, где было опасно ходить даже днем. Возможно, налетчиков отпугнул вид огромной фигуры, закутанной в плащ. Хотя вряд ли… В этих кварталах находили убитыми великанов и помощнее Вейтарволда. Нет, не так. Просто у местных бродяг и грабителей за многие годы их разудалой деятельности выработалось некое животное чутье, инстинкт, безошибочно определяющий, стоит ли нападать на того или иного прохожего – или нет. У гвеллей вообще очень хорошо развиты инстинкты, в особенности такой немаловажный, как инстинкт самосохранения. И когда Вейтарволд ощу-щал на себе взгляды из подворотен, темных арок, из просторных окон, залепленных непрозрачным клейким металлопластиком, и из грязных полуподвальных дыр, – он чувствовал, что эти взгляды источают страх. Опасаются его, Вейтарволда, даже не зная, КТО он. Хорошее чутье у местного криминала. На нижних уровнях Плывущих городов нищие уроженцы прекрасного Аррантидо давно бы уже поинтересовались содержимом его карманов. На свою голову!
Впрочем, никогда еще Предвечные не спускались на последний уровень…
«Похоже, здесь», – проговорил про себя Вейтарволд, бросая взгляд на приземистое двухэтажное здание в конце неизвестно какого по счету проулка. Над входом в здание горел призрачным желтым светом фонарь, похожий на ядовитую флюоресцентную медузу из Торсийского залива. Вейтарволд в свое время насмотрелся на них досыта…
У входа толклись какие-то гвелли подозрительного вида, а также пара девиц во фривольных нарядах, прозрачно (о-очень прозрачно!) намекавших на их род деятельности. По виду – не гвеллины. Приземистый одноглазый гвелль, довольно прилично одетый, размахивал рукой и заплетающимся языком произносил следующую замечательную речь на отвратительном северном диалекте:
– Вот будь я не я, если не скажу!.. Да! Чесслово, нас используют как сырьевой придаток! Сколько еще мы будем выкачивать недра планеты? Сколько будем вырубать свои леса и добывать ценное стратегическое сырье[35], чтобы поставлять его за бесценок или по бартеру этим чистеньким уродам с Тидо2? Да? Это я вас спрашиваю, м-между прочим! Это же рабство, форменное рабство!..
От общего гула отделился другой голос:
– Нам-то чего, а вот недавно мне рассказывали, как две планеты очистили от тамошних под ноль!.. Им ведь, аррантам, только и нужно: богатства из недр, леса…
– Залежи разные… – пискнул кто-то.
– А их техно? – продолжал одноглазый гвелльский оратор. – Они продают нам то, что сами относят к высокотехнологичным изделиям – разные умные железки, приборы, имплантаты для медицины! И за все – за все, подчеркиваю, – платить, платить, платить!.. Инфоциклы… проклятый целевой кредит на техно! А что делать? Вот моему другу на металлургии оторвало ногу. Не калекой же ему быть? Так он оформил покупку биопротеза… на этой, электронной основе, Сто пятьдесят инфоциклов отвалил, шутка ли? И протез этот на три года, а потом внутри него что-то блокируется, – изволь внести еще пятьдесят, иначе!.. Да сами знаете. Хитры эти сволочи с Тидо[36], хитры!
