У Энн-Розмари были костлявые желтые руки. Они лежали поверх больничного одеяла двумя усохшими ветками и отвратительно выделялись на фоне безукоризненной белизны. Каждый раз, когда Энн просыпалась, она первым делом смотрела на свои руки, будто бы за время сна могло что-то измениться. Энн чудилось, что с каждым разом они становятся все меньше и худощавей.
– К вам посетитель.
Медсестра ненадолго заглянула в палату, Энн рассеянно подняла на нее взгляд. К старости ее разобрала дальнозоркость, потому появившегося в дверях человека она рассмотрела отчетливо. Тот был в коричневом твидовом костюме и широкополой шляпе. Он был моложе Энн, но она не могла с точностью сказать, насколько. А еще он ярко улыбался – зубы ровные, как на подбор, но слегка желтоватые. Явно вставленные, настоящие такими не бывают. В руке он держал диктофон.
– Добрый день, – просто сказал он и подошел к постели, присев на свободный стул.
– Эрик, это ты?
Энн прищурилась и повела рукой к посетителю. Трубки, уходившие в вены, качнулись, а вместе с ними и прозрачный мешок капельницы. В лице мужчины Энн привиделся племянник.
– Ты так давно не приходил! Ох, как же я тебя ждала.
Он никогда не приходил. Это тревожило Энн больше всего. Она не помнила, когда они виделись последний раз. Вероятно, позапрошлым летом. У Энн вечно не хватало времени.
– Знаешь, ты мог бы почаще навещать меня. Все-таки я твоя единственная родственница.
Энн сварливо посмотрела на посетителя. Тот, не снимая приклеенной улыбки с лица, поднял диктофон к подбородку и включил кнопку повтора. Приглушенный голос Энн расстроенно проговорил из затертого динамика:
– Я была не права. Я думала только о себе, и меня никогда не волновало, что происходит с тобой.
Энн задеревенела. В страхе пальцы прихватили простыню, забрав ее в кулак. Коротко стриженные ногти скользнули по ткани росчерком.
– Как это… Что это… Я такого не говорила, – задыхаясь, пробормотала она.
Мигнула и погасла зеленая лампочка записи, сменившись на красную. Мужчина нажал повтор, и тогда звук донесся снова:
– По совести говоря, мне всегда было плевать на тебя. Когда твоя мать умерла, я подумала: “Ну, и слава Богу”. Так она меня раздражала. Я тогда еще не знала, что мне придется о тебе заботиться. Эти полгода обернулись для меня сущим адом.
Язвительные нотки, прозвучавшие в конце предложения, настолько развеселили посетителя, что он запрокинул голову назад и громко рассмеялся. Его острый подбородок дергался в такт бурлению, извлекаемому из горла, и напоминал кваканье старой жабы на болоте.
– Нет, неправда! Я не думала так!
Энн приподнялась на подушках, забыв о болезни, снедающей ее день за днем, и яростно уставилась на посетителя. Пришедший не мог быть Эриком, ее чудесным Эриком, которого она знала. Эрик был добрым мальчиком, всегда послушным и спокойным. Он вырос хорошим человеком, стал ученым, обзавелся женой… Нет, это точно был не он.
– Кто ты?
– Можете называть меня Джек.
Мужчина вытер слезинку в углу глаза и опустил голову. По плечам Энн пробежал холодок. Она пожалела, что лежит в одиночной палате и что рядом нет медсестры. Пронеслась мысль нажать экстренную кнопку.
– Что тебе нужно от старой больной женщины?
– Ничего. Это вы нуждаетесь во мне.
Джек поднялся, подошел к датчикам с медицинскими показателями. Они равномерно и успокаивающе тикали, отсчитывая время. Джек усмехнулся и щелкнул кнопку записи.
– Уходите! – Энн прижалась лопатками к стене, с трудом сев. – Оставьте меня в покое!
Повернув голову вполоборота, мужчина скосился на нее и напоказ щелкнул выключателем. Хриплый голос Энн надрывно прокричал:
– Не оставляйте меня одну! Пожалуйста! Я не хочу умереть в одиночестве, мне так страшно!
Энн потеряла дар речи. Джек задумчиво стукнул пальцем по экрану – один из параметров сбился. Пульс участился. Энн приложила ладонь к груди и опустила взгляд на больничное покрывало. Машинально она подтянула его вверх, оголив узкие ступни, покрытые темными пятнами. Синяки расползлись по коже уродливыми пятнами, кое-где обратившись в пролежни. Энн крепко зажмурилась, принявшись повторять:
– Это все неправда… Этого не существует…
– Но я существую.
Джек ухватил двумя пальцами трубку капельницы и сжал ее. Жидкость, медленно поступавшая к телу, прекратила бег. Энн зашипела:
– Иди к черту, кто бы ты ни был. Ты меня не обманешь. Не знаю, что тебе нужно, у меня все равно ничего нет. Наследство? Ха! Да я бедна как церковная мышь! Друзей не осталось, родственников – один неблагодарный племянник. А я его кормила, содержала!.. Что бы ты ни хотел, ничего ты не получишь.
Она выплюнула слова отрывисто, слюна капнула на ворот больничного халата. Джек опять рассмеялся. При этом его вставные зубы щелкали, как удила лошади, когда та отказывалась идти вперед. Монотонно заговорила Энн из диктофона:
– Я копила на черный день, и он наступил. Меня отвезли в Швейцарию к лучшим врачам, но даже они не смогли ничего сделать. Я пережила три операции, одна из них на сердце, только зря. Я умираю, я это знаю. Я прожила жизнь как хотела, но я жалею о многом. Я бы хотела все исправить. К чему мне деньги, если за них я не могу купить счастье и здоровье? Я покупала за них любовь, она оказалась насквозь фальшивой. Если бы я могла, я бы хотела увидеть Эрика в последний раз. Я бы хотела извиниться перед ним…
– Прекрати! – Энн закричала, зажав ладонями уши. – Хватит! Остановись!
Ее плечи зашлись мелкой дрожью. Она заплакала, низко опустив подбородок. Рыдания рождались в самой ее груди и выходили наружу с тугим гулом. Внутри нее что-то безнадежно сломалось, и она совершенно не знала, как это починить. А механический голос из динамика продолжал:
– Я бы хотела, чтобы меня любили. Теперь я понимаю. Я вспоминаю, как ценила меня сестра, как она заботилась обо мне. Она всегда была рядом, поддерживала меня в трудную минуту. Я принимала это как должное. Я думала, так будет всегда. Я смотрела на нее свысока, но когда она умерла, лишь тогда я поняла, как много она для меня значила. Без нее в мире стало пусто. Лишь она одна действительно беспокоилась обо мне, только она. В память о ней я должна была заботиться об Эрике, подарить ему то, чего я оказалась лишена. Он слишком рано познал горечь утраты…
Энн закрыла ладонями голову. Крупные слезы падали с ее носа, мешались с соплями. Она утирала их рукавом, но они все продолжали течь, пока рубашка окончательно не промокла.
– Это не так, – словно в беспамятстве прошептала Энн, – я любила Эрика, я заботилась о нем.
– Чтоб он сдох, маленький паршивец, – ответил диктофон, – он забрал у меня любимую сестру. Я так и не смогла простить его за то, что она любила его больше, чем меня.
Опустив руки, Энн упала на подушки. Ее взор коснулся идеально-выхолощенного больничного потолка. Он был полностью серый без единого черного или белого пятна. Ничто в нем не выделялось.
– Зачем ты пришел, Джек?
– Ты хотела убить время.
Он вновь подошел. Энн всмотрелась в морщинистое загорелое лицо, сощуренные глаза. Робко сжала крепкую поджарую ладонь.
– Бог ли ты, дьявол ли ты, я не знаю. Дай мне взглянуть на тебя.
– Мои дни сочтены. Я хочу умереть без сомнений, – вторил ей динамик.
Джек отложил диктофон на стол и снял шляпу, обнажив лысую голову. Вблизи Энн видела хуже, потому откинулась назад, когда его глаза распахнулись. Холодный прищур скрывал чистую первозданную пустоту. За веками не было ничего.
– Ах, так ты и есть…
Договорить не дал кашель. Энн схватилась за горло и скрючилась, на простыню слетели капли крови. Воздуха не хватало, легкие напряглись спазмом, в глазах потемнело. Страшно покачнувшись, Энн обмякла. Сердце с болью пропустило удар и затихло.
Джек водрузил шляпу на голову. Датчики, с секунду назад бесновавшиеся, замолкли. Палата наполнилась звенящей тишиной, в которой шаги прозвучали громко и неуместно. Вбежала медсестра. Джек спокойно прошел мимо нее.
– Я просто хотела быть любимой. Разве это так много? – прокряхтел диктофон. Лампочка мигнула красным и погасла. Теперь уже навсегда.
Кэнди нетерпеливо разгладила складки кипенного подвенечного платья. Атлас скользнул по ладоням мягко и воздушно. Огненные волосы, скрученные в тугие завитки, выделялись на его фоне как капли крови на белом снегу. В дверь позвонили. Кэнди улыбнулась и царственно поднялась с узорного кресла.
Она спустилась по лестнице. Вуаль, брошенная за плечи, проехала по лопаткам, когда Кэнди отворила дверь. На пороге стоял поджарый мужчина средних лет в коричневом костюме. На его голове была шляпа.
– Я тебя заждалась, – проворковала Кэнди и подхватила его под руку.
Они вышли за порог. Каблуки перестуком прошлись по мраморному крыльцу. Кэнди опустила ладонь в потаенный карман и достала зажигалку. Пальцы с красными ногтями щелкнули колесико.
– Вы меня с кем-то спутали.
– О, я прекрасно знаю, кто ты, Джек.
Кэнди улыбнулась сквозь огонь как безумная и кинула зажигалку назад, не глядя. Пламя коснулось разлитого на ступенях бензина, а потом вспыхнуло, перекинувшись на дом. Оранжевое марево разобрало ночное небо, окрасив острые верхушки елей в красные оттенки.
– Пойдем?
Под руку они двинулись по аллее. Кэнди держалась за локоть Джека, Джек спокойно шел рядом с ней. Кэнди то и дело улыбалась и словно не разбирала перед собой дороги. Ей было все равно, куда идти.
– Как ты это сделаешь? Я хочу знать все в подробностях.
– Мы будем разговаривать. Ты расскажешь мне свои самые страшные тайны. То, что ты не рассказывала никому. Я буду внимательно слушать. Когда исповедь оборвется, все закончится.
Кэнди скривила губы и почти с укором посмотрела на него. Она рассчитывала на нечто большее, а беседа звучала скучно и уныло. Она планировала этот день иначе.
– И все? А что будет с ними?
– Мы их навестим.
Тут Джек улыбнулся широко и властно, костлявая ладонь прижала нежное запястье Кэнди. Настроение улучшилось. Приободрившись, Кэнди повела плечами, рассыпав локоны по вуали.
– Я хочу начать с Барни. Он такая заноза.
Они свернули на шумную улицу. Люди спешили по делам и совсем не замечали мирно прогуливавшуюся странную парочку. У дверей бара паслись подростки, вероятно, еще не окончившие старшую школу. На парнях были куртки футбольной команды, на девушках – обтягивающие короткие платья.
Барни выделялся среди всех. Высокий, с платиновыми волосами и модной стрижкой. Красавец, принц школы, отменный нападающий и сынок местного дипломата. К Барни уже присматривались агенты колледжей, его ждало блестящее будущее. Сейчас, ухмыляясь, Барни обхватывал за талию стройную брюнетку и что-то шептал ей на ухо. Та громко и вызывающе смеялась.
– Он всегда мне изменял, – с раздражением проговорила Кэнди. Ее жгучий взгляд прошелся по широким плечам и застыл на темно-серых глазах. – Да и в сексе был плох, но я ему не говорила. Эти мальчики такие хрупкие, знаешь?
С ее губ слетел сдавленный смешок. Джек ухмыльнулся на одну сторону, а Кэнди повернулась к нему, поднялась на цыпочки и прошептала в ухо: “Покажи мне”. Долго упрашивать Джека не требовалось. На их глазах развернулась целая жизнь.
Вот, Барни поступил в колледж, его отобрали в футбольную команду. Только звездой он не стал, наоборот. Если в школе он был лучшим, то здесь он стал обычным. Это его сломало. Он стал колоть стероиды и подсел на опасные витамины, из-за которых его в конечном счете вышвырнули. Разочарованный в сыне отец отвесил ему звонкую оплеуху и оставил на месяц под домашним арестом. В конце концов, чтобы исправить положение, Барни пристроили в посольство секретарем и заставили жениться на дочери партнера отца. Девушка не была красива, да и любви между ними не было. От возраста лицо Барни изменилось, покрывшись преждевременными морщинами, плечи потеряли былую мощь, а глаза остекленели. Смотря, как Барни тихо напивается вечером все в том же баре, в котором когда-то кутил молодым, лишь бы не возвращаться домой к жене и двум детям, Кэнди презрительно выдохнула.
– А ведь я могла оказаться на ее месте. Хватит, он мне больше не интересен.
Сквозь шумную улицу они вновь двинулись дальше. Головы фонарей склонились над ними, будто глаза инопланетянина из одноименного фильма Спилберга. Кэнди постоянно в задумчивости оправляла вуаль и затормаживала шаг. Тогда Джек подстраивался под педантичный цокот каблуков, пока он не прекратился – туфли увязли в песке. Наклонившись, Кэнди подхватила их в свободную руку и побрела по пляжу босиком. Подол ее платья испачкался в грязи, но это было не так заметно: на берегу дул холодный ветер, а на горизонте собирались серые тучи.
– Я помню это место, здесь мы играли с моей лучшей подругой. Ее звали Ева. – Кэнди язвительно усмехнулась. – Она меня предала ради Барни. Я застала их вместе в раздевалке, представляешь?.. Мы дружили с шести лет, я всегда с ней всем делилась. Она из неблагополучной семьи.
На песке у самых волн две девочки строили замок. Время от времени вода подбиралась к их ступням, и тогда, смеясь, они брызгали друг в друга. Капли взлетали жемчужной россыпью и оседали на плечах.
Как завороженная, Кэнди смотрела на воспоминания далекого детства. Смех и хмурое небо до сих пор стояли в ее памяти четкой картиной. Меж тем, сцена с Барни и Евой у шкафчиков представлялась нечетким обманом воображения.
– Тогда я была так счастлива.
Джек не ответил. Небо посветлело, тучи разошлись. Солнечные лучи упали на хрупкую фигурку, стоявшую в одиночестве у берега. Волны набегали на ее лодыжки и осыпали их ледяными поцелуями. Девушка смотрела вдаль и думала о чем-то своем.
– Она счастлива?
– Хочешь увидеть?
– Да.
– Тогда смотри.
Ева выгуливала пса. Большой и добрый золотистый лабрадор махал хвостом и шевелил ушами. Ева трепала его по холке и ласково приговаривала, что он слишком шумный. Ее глаза скрывались за стеклами черных очков.
– Теперь я припоминаю. Ее зрение портилось еще со школы, но ее воспитывала лишь мать, и у них не было денег на операцию. Она говорила, что пойдет работать, чтобы накопить. Последний раз я слышала, что она подрабатывает в кафе-мороженом.
Пес подхватил брошенный мячик и принес его, ткнувшись мокрым носом в ладонь Евы. Та забрала мячик и кинула его опять. Лабрадор, перебирая лапами, понесся за ним по лужайке.
– Ее мать тяжело заболела, и все заработанные средства она отдала на ее лечение. Это не помогло. Мать прожила еще полгода, а потом умерла. Сейчас Ева получает пособие по инвалидности, она почти ничего не видит.
Кэнди поднесла ладонь ко рту, прижав подушечки пальцев к губам. С секунду она молчала, а потом запрокинула голову назад и расхохоталась, будто раненый зверь. В углах ее глаз проступили слезинки, которые она мигом утерла.
– Получила то, что заслуживает, – негромко проговорила Кэнди. – Я не собираюсь ее жалеть за ее ошибки. Меня не жалел никто.
Вуаль слетела с головы. Ветер подхватил ее и унес в неспокойное море. Гордо развернувшись, что огненные волосы окутали плечи, Кэнди прошествовала прочь.