Константин Сергеевич Аксаков
Богатыри времен великого князя Владимира по русским песням
Что возьмет Калин-царь стольный Киев-град,
А Владимира-князя в полон полонит,
Божьи церкви на дым пустит.
Татарин сел на коня и приехал в Киев на княженецкий двор; соскочил татарин с коня; он не вяжет коня, не приказывает, бежит в светлые гридни,
А Спасову образу не молится,
Владимиру-князю не кланяется,
И в Киеве людей ничем зовет.
Татарин бросил ярлыки на круглый стол перед великим князем Владимиром и, уходя, выговорил слово:
Владимир-князь, стольный киевский!
А наскоре сдай ты нам Киев-град,
Без бою, без драки великия
И без того кроволития напрасного.
Опечалился Владимир; наскоро распечатал и прочел ярлыки.
По грехам над князем учинилося —
Богатырей в Киеве не случилося,
а Калин-царь под стеною, и с Калином страшная сила.
Не окончено было еще это дело, еще не выехал из Киева татарин, а Василий-пьяница взбежал на стрельную башню, взял свой лук разрывчатый и перяную стрелу и выстрелил в Калина-царя; в него не попал, попал в зятя его, Сартака, прямо в правый глаз, и ушиб его до смерти. Оскорбился Калин: как! еще первую беду враги его не свалили с плеч, а уже другую затеяли: убили его любимого зятя. Калин послал другого татарина к князю Владимиру, чтобы выдали виноватого.
Но вот, спустя немного времени, с полуденной стороны,
Что ясный сокол в перелет летит,
Как белый кречет перепархивает,
мчится на коне старый богатырь, Илья Муромец. Приехал на княженецкий двор,
Не вяжет коня, не приказывает,
Идет во гридню, во светлую;
Он молится Спасу со Пречистою,
Бьет челом князю со княгинею,
И на все четыре стороны,
А сам Илья усмехается:
Гой еси, сударь Владимир-князь!
Что у тебя за болван пришел,
Что за дурак неотесанный!
В ответ князь Владимир подал Илье ханские ярлыки. Илья прочел. «Пособи мне, Илья Муромец, – сказал Владимир, – думушку думать; сдать ли мне, не сдать ли Киев, без бою, без драки, без кроволития напрасного?» – «Ни о чем не печалься, Владимир, князь киевский, – отвечает Илья, – бог наш Спас оборонит нас, Пречистая и всех сохранит. Насыпай мису чистого серебра, другую красного золота, третью скатного жемчуга, и поедем со мной к Калину-царю со своими честными подарками. Этот татарин-дурак прямо нас доведет». Князь нарядился поваром, замарался котельной сажей и поехал с Ильею в стан татарский. Приехав, Илья соскочил с коня, кланяется царю и говорит: «Калин-царь, злодей Калинович! Прими дорогие подарки от великого князя Владимира,
А дай ты нам сроку на три дня,
В Киеве нам приуправиться,
Отслужить обедню с панихидами,
Как де служат по усопшим душам,
Друг с дружкой проститися».
Вот чего требует Илья; понятен смысл этого требования. Царь отвечает: «Илья Муромец! Выдайте нам виноватого, который застрелил моего любимого зятя». – «А ты слушай, Калин-царь, что велят, – говорит Илья, – прими подарки от великого князя Владимира; где нам искать этого человека и вам отдавать?» Калин принял подарки с бранью и срока не дал. Обидно стало Илье, что не дал Калин-царь сроку ни на три дня, ни на три часа, и сказал он ему:
Собака, проклятый ты. Калин-царь!
Отойди с татарами от Киева!
Охота ли вам, собака, живым быть?
Обидно стало и царю такое слово; он велел татарам схватить Илью. Схватили Илью,
Связали ему руки белыя
Во крепки чембуры шелковые.
Вновь оскорбился Илья, но еще терпит и повторяет только царю слова свои:
Собака, проклятый ты, Калин-царь!
Отойди с татарами от Киева!
Охота ли вам, собака, живым быть?
Вновь рассерженный, Калин-царь плюет Илье в ясны очи, говоря: «Всегда хвастливы русские люди. Весь опутан стоит передо мною да еще хвастает». Сильно оскорбился Илья; за великую досаду показалось ему, что плюет ему царь в ясные очи;
Вскочил в полдрева стоячего,
Изорвал чембуры на могучих плечах…
Не допускают Илью до доброго коня и до его тяжелой палицы, до медной, литой в три тысячи пуд. Схватил Илья татарина за ноги, того самого, который ездил в Киев, и начал татарином помахивать:
Куда ли махнет – тут и улицы лежат,
Куды отвернет – с переулками;
А сам татарину приговаривает:
А и крепок татарин, не ломится,
А и жиловат, собака, не изорвется.
Видно, не тому дивится Илья, что вокруг него валятся татары, а тому, что татарин, который ему служит вместо палицы, не ломается и не рвется; это шутка силы, все вокруг себя превосходящей. Какое нужно спокойствие силы, чтобы заметить крепость татарина в такую минуту и чтобы пошутить так. Но только сказал Илья свои слова, как оторвалась татарская голова,
Угодила та голова по силе вдоль
и на полете бьет и ломит татар. Побежали татары, потонули в болотах и реках. Воротился Илья к Калину-царю, схватил его в белые руки,
Согнет его корчагою,
Воздымал выше буйной головы своей,
Ударил его о горюч камень,
Расшиб его в крохи пирожныя[33].
Бегут остальные татары и заклинаются:
Не дай бог нам бывать ко Киеву,
Не дай бог нам видеть русских людей,
Неужто в Киеве все таковы?
Один человек всех татар прибил.
А Илья Муромец пошел искать товарища своего, Василия Игнатьева, пьяницу: он один в Киеве поднял руку на татар, и Илья идет искать его; скоро нашел он его на Петровском кружале и привел к князю Владимиру.
А пьет Илья довольно зелена вина
С тем Васильем со пьяницей,
И называет Илья того пьяницу
Василья братом названым.
В этом рассказе также является нрав и обычай Ильи. Как он спокоен, как медлит он идти на бой, как он долготерпелив, и только в крайнем случае, когда лопнуло наконец его терпение, и вооружается он всею грозною своею силой, – как он необоримо могуч и велик. В этом образе любимого русского богатыря как не узнать образа самого русского народа.
Другой рассказ об Илье, находящийся в «Сборнике» Кирши Данилова, полон таких намеков, которых нет возможности разрешить без новых данных. Здесь является новое лицо: Збут Борис-королевич, сын или внук Задонского короля. Перескажем и этот рассказ.
Из славного города Киева выезжали два могучие богатыря: Илья Муромец и брат его названый, Добрыня Никитич; они выехали на чистое поле, вверху реки Череги, и подъехали к Сафат-реке. Тогда Илья сказал: «Молодой Добрынюшка Никитич! поезжай ты за горы высокие, а я поеду подле Сафат-реки». Добрыня поехал на высокие горы, наехал на белый шатер, и подумалось ему, что в шатре сильный могучий богатырь. Из белого полотняного шатра вышла баба Горынинка и завела ссору с Добрынею. Добрыня соскочил с коня и кинулся на бабу Горынинку; начался бой; бились они палицами тяжкими.
У них тяжкие палицы разгоралися,
И бросили они палицы тяжкие;
Они стали уже драться рукопашным боем.
Между тем Илья Муромец ездил подле Сафат-реки, наехал на бродучий след и поехал по следу; увидал он богатыря в чистом поле, Збута Бориса-королевича. В это время молодой Збут-королевич отвязывал от стремени выжлока[34] и спускал с руки ясного сокола; он выжлоку наказывает:
А теперь мне не до тебя пришло.
А и ты бегай, выжлок, по темным лесам
И корми свою буйну голову, —
И ясну соколу он наказывает:
Полети ты, сокол, на сине море
И корми свою буйну голову;
А мне, молодцу, не до тебя пришло.
Замечательная минута, в которую является Збут-королевич; почему отпускает он и выжлока и сокола, почему молодому богатырю не до них пришло – неизвестно; но минута эта необыкновенная, не незначительная в его жизни. Илья подъезжает к нему. Молодой Збут-королевич пустился на старого богатыря Илью Муромца и выстрелил ему в грудь из тугого лука; он попал ему в грудь, но, видно, это ничего Илье Муромцу. Он (Илья Муромец)
Не бьет его палицей тяжкою,
Не вымает из налушна тугой лук,
Из колчана калену стрелу.
Не стреляет он Збута-киролевнча;
он только схватил его в белые руки и бросил выше дерева; не взвидел свету кинутый на воздух королевич и назад летит к земле. Илья подхватил его на богатырские руки, положил на землю и стал спрашивать его дядину (дедину?) – отчину. «Если б я сидел у тебя на груди, – отвечает Збут-королевич, – я спорол бы тебе белую грудь». Илья дал ему почувствовать силу своей богатырской руки, и Збут сказал, что он – того короля Задонского. Заплакал тогда Илья Муромец,
Глядючи на свое чадо милое.
«Поезжай, – говорит он Збуту, – поезжай, Збут Борис-королевич, к своей матушке. Если б ты попал на наших русских богатырей, не отпустили бы они тебя живого от Киева». Збут поехал и приехал к царю Задонскому, к своей матушке и стал ей рассказывать: «Я ездил, матушка, на потешные луга князя Владимира; в поле наехал я на старого богатыря и выстрелил ему в грудь; схватил меня в руки старый богатырь среди чистого поля, чуть не забросил меня за облако, и опять подхватил на руки». Тогда мать Збута ударилась о землю и едва говорит в слезах: «О, Збут Борис-королевич! Зачем наезжал ты на старого богатыря? Не надо бы тебе с ним драться; надо бы съехаться в чистом поле и надо бы тебе ему поклониться о праву руку до сырой земли; по роду он тебе батюшка, старый богатырь Илья Муромец сын Иванович».
